Текст книги "Единое королевство"

Автор книги: Шон Рассел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)

– Алаан пел нам балладу про мост, – тихо сказал Бэйори. – В ней говорится о спасенном ребенке и человеке, который мог быть Рыцарем Обета.

– Ах да. Очень старая песня. – Синддл напел несколько строк, и Бэйори кивнул. – Мне ничего не известно про Рыцаря Обета, но это правдивая история. Сына принца Алетона унесли с поля боя, и его больше никто никогда не видел. Многие считают, что мальчика отвезли к дяде, который его убил, чтобы завладеть титулом и землями брата, но никто не знает наверняка.

– А здесь, на мысу, прячутся какие-нибудь истории? – с трудом скрывая насмешку, спросил Финнол.

Фаэль не мог не заметить издевки и несколько мгновений разглядывал юношу – без злобы, а так, словно перед ним вдруг возникло исключительно любопытное явление. Финнол с невинным видом посмотрел ему в глаза.

– Давайте я поведаю вам историю реки, – предложил Синддл. – Все время, что я жил в лагере на берегу, она со мной говорила. – Он сел немного иначе, и сияние пламени окутало его теплым, трепещущим ореолом. – Это случилось давным-давно, и речь пойдет о двух братьях – их звали Ассал и Виррт. Совсем молодыми людьми они отправились путешествовать в надежде найти золото и драгоценные камни. Много лет они искали счастья среди холмов и в ручьях у подножия гор. Виррт возненавидел эти края, считая, что они скрывают от них свои сокровища и издеваются, даря ложные надежды. Он верил, что их единственное спасение заключено в упорном труде. Он работал от рассвета до заката, а его брат, Ассал, откладывал в сторону инструменты, когда решал, что пришла пора отдохнуть. Он гулял среди полей, очарованный красотой гор и рек. Вечером он играл на старой арфе и пел. Разногласия между братьями становились все непримиримее, а вражда все сильнее.

Однако несмотря ни на что, они не могли обходиться друг без друга и потому продолжали оставаться вместе еще многие годы. А ненависть росла. Ушла юность, потом еще много лет, и вот однажды, гуляя вдоль небольшого ручейка у подножия горы, Ассал заблудился в тумане. Это был очень необычный туман, потому что в небе сияло яркое летнее солнце, и его лучи пронизывали густую пелену, расцвечивая ее золотыми блестками. Впереди возникло какое-то движение, и Ассал испугался, поскольку неподалеку жили громадный свирепый медведь и горный лев.

Однако неожиданно его глазам предстало существо, словно сотканное из сияющего бело-золотистого облака.

«Ты ищешь золото», – услышал Ассал голос, похожий на шуршание уставшего ветра среди скал и ущелий.

«Я тоже его искал», – продолжал бесплотный голос.

Ассал решил, что он ослышался, и в его ушах звучит лишь легкий шелест ветерка.

«Я могу показать тебе, где прячется золото», – донесся голос из тумана.

Неожиданно Ассал понял, что не может произнести ни звука – так он испугался призрака, рожденного туманом. Ему казалось, что он уже может различить его очертания – человек с длинными развевающимися волосами.

«Чего ты от меня хочешь?» – спросил Ассал, который с трудом расслышал ответ, такой ужас его сковал.

«Выполни мой договор с рекой, и я покажу тебе золото. Чистое, сверкающее, его так легко взять».

«Какой договор?» – с трудом выдавил из себя Ассал.

«Брось половину того, что найдешь, в Львиную Пасть, и я получу свободу».

Ассал сумел лишь молча кивнуть.

«Следуй за мной», – позвал голос, и перед Ассалом возникло какое-то движение.

Следовать за таким существом было непросто, Ассал видел лишь языки тумана. Вскоре они оказались среди деревьев, и Ассал шел за призраком, не зная, где оказался и куда они идут.

Наконец существо привело его к резвому, весело журчащему ручейку, протекавшему между двумя горами. Туман растаял, словно чья-то рука сбросила покрывало, и глазам Ассала предстала долина.

«Не забудь о нашем договоре», – прошептал призрак, а в следующее мгновение его слова подхватил и развеял ветер.

И вот в ярком солнечном свете Ассал увидел, что в воде что-то блестит, а подойдя поближе, разглядел самородок чистейшего золота! Он нашел ручей, воды которого несли золотой песок и самородки.

Ассал потратил целый день, пытаясь найти дорогу назад, к Виррту.

«Вот, брат, – сказал он. – Я держу на ладони то, о чем мы с тобой мечтали».

И он показал Виррту самородок. Виррт бросил работу, подверг самородок самому тщательному изучению и в конце концов объявил, что это чистейшее золото. Но когда Ассал рассказал ему, что с ним произошло, Виррт разозлился и помрачнел, заявив, что брат над ним издевается или просто лишился рассудка.

Они добрались до ручья и взяли столько золота, сколько могло уместиться в их лодке: получилось вполне солидное состояние. У них ушло много времени на то, чтобы перетащить свою добычу в лодку, поскольку дорога к ней была совсем не простой. Затем они отправились вниз по реке примерно с того места, где сейчас стоит мост Теланон, и вскоре добрались до Пяти Порогов. Им удалось миновать четыре из них без приключений, несмотря на то что лодка была перегружена, но по дороге к пятому между ними разгорелся спор.

Виррт отказался выбросить свое золото в реку, заявив, что Ассал стал жертвой безумия и что именно такая судьба ждет людей, которые тратят драгоценное время на безделье и глупые мечты.

«Можешь зашвырнуть свою половину в Львиную Пасть, – крикнул Виррт, – а я не отдам даже малую часть своего за твою глупость».

Поскольку Ассал не хотел расставаться со всем золотом, а Виррт отказался отдать часть своего, они направились к последнему порогу. Над порогом повис туман, а Лев рычал так громко, что содрогались скалы. И в конце концов ненависть Виррта к брату достигла апогея. Он столько лет трудился, работал не покладая рук. Без него Ассал умер бы зимой от голода. А тот постоянно над ним потешался и называл рабом – и даже хуже. Ассал не заслужил половины золота, которое они добыли. Не заслужил и четверти.

Когда они вошли в Львиную Пасть, Ассал встал на носу лодки на колени и взял в руки длинный шест, чтобы отталкивать камни, а Виррт сидел на веслах. Когда разгневанная река начала швырять их из стороны в сторону, Виррт веслом сбросил брата за борт. Ассал несколько мгновений цеплялся за лодку, отчаянно пытаясь забраться внутрь, но ему удалось лишь наклонить ее, и Виррт потерял управление. Ассала унесло в водоворот, затем лодку развернуло и выбросило на камни, где она превратилась в щепки, а весь груз пошел ко дну.

Виррту удалось спастись благодаря тому, что он ухватился за обломок лодки, но у него не осталось ничего, кроме одежды, которая была на нем, и ножа на поясе. Починить лодку Виррт не мог. И тогда он отправился вниз по реке на одном из больших обломков, отдаленно напоминающем плот. Постепенно он становился все слабее и слабее, а потом и вовсе заболел. Вы говорите, что до Иннисета около двух недель пути, однако Виррту понадобилось в два раза больше времени. Он так и не поправился настолько, чтобы предпринять новое путешествие на север, и никому не говорил, где находится ручей с золотом, из опасения, что кто-нибудь другой воспользуется плодами его трудов. В конце концов он умер, и жители Иннисета предали его прах реке, где, как утверждает легенда, его и по сей лень мучит брат.

Похоже, именно отсюда взяла свое происхождение традиция платить Льву за право миновать протоку без опасности для жизни.

Синддл сбросил с плеч одеяло и, поднявшись на ноги, протянул руки к звездам.

– Прежде чем отправиться спать, я поброжу немного вдоль берега. Отдыхайте. – Он киинул им – или поклонился – и вышел из круга света.

Финнол посмотрел на Тэма и улыбнулся:

– Вот так, кузен. Существо из тумана однажды привело человека к ручью, полному золота. Теперь нам известно, откуда взялся дурацкий обычай бросать золото и серебро в Львиную Пасть, чтобы оплатить дорогу через протоку.

– А можно сделать и еще один вывод, Финнол, – это рассказ о практичном человеке, который посмеялся над своим братом за то, что тот рассказал ему удивительную сказку о загадочном существе, которое помогло ему найти золото. Кто знает, какие чудесные сокровища отыщет Синддл, пока мы путешествуем по реке?

Финнол рассмеялся:

– Ну, я рад это слышать. Сокровище нам бы очень пригодилось, кузен.

– Конечно, только я сомневаюсь, что ты сможешь купить лошадей на то, что найдет Синддл.

ГЛАВА 10

Остров когда-то мог похвастаться надежными укреплениями, но, как и в большую часть Старого Королевства после разделения, война частенько приходила и сюда. Однако с тех пор прошло много лет, и она давно не забредала в эти края, так что защите острова больше не уделяли столь пристального внимания, частично из соображений экономии.

Элиз стояла на вершине высокого холма, на границе озера, и смотрела на юг. Она отчетливо видела замок и все остальные острова, которые терялись в зелено-голубой дымке у горизонта. Озеро протянулось больше чем на лигу, и Элиз любила разглядывать холмы и острова, сплетающиеся мягкие очертания и теплые краски, уносящиеся вдаль.

Ее кузины ворчали из-за того, что им приходилось жить здесь в полной изоляции, и постоянно рассуждали о внутренних герцогствах и княжествах старого королевства, но Элиз никогда не жаловалась. Она считала жизнь, о которой мечтали ее кузины, легкомысленной и скучной, хотя, возможно, просто боялась того, что случится, если Уиллсы сумеют вернуться в самое сердце старого королевства.

«Интриги, – подумала она, – возможно, даже война».

Интриг хватало и здесь. Об этом позаботился ее дядюшка Мэнвин.

Элиз посмотрела на свою горничную и стражника, сопровождавшего их. Несмотря на то что они никак не выдавали своего нетерпения, девушка знала, что слуги готовы в любой момент вернуться в замок. Казалось, им хватит одного короткого взгляда, чтобы заявить, что здесь очень красиво, а потом отправиться домой. Элиз же была готова сидеть тут хоть целый день. Она любила наблюдать за тем, как одна картина сменяет другую по мере того, как день клонится к вечеру. Легкий, прозрачный, вечно спешащий куда-то свет проливался на холмы и озера, и настроение Элиз менялось. Взгляните только на облака, гоняющиеся друг за другом на горизонте! Она могла любоваться их играми часами.

Тень тучи легла на парчовые горы, безмолвная и черная. Элиз, словно завороженное дитя, смотрела, как она медленно ползет по своим делам, точно волшебное, постоянно меняющееся существо. Что может оно здесь искать?

Говорили, что в озере живет сверхъестественное чудовище – полурыба-полулошадь, белое, словно гребень волны. Можно заметить, когда дует ветер, – по крайней мере так утверждает кое-кто, – как оно резвится среди беспокойных волн. Но Элиз его не видела – во всяком случае, не была уверена, что видела, – но вовсе не потому, что не старалась.

Девушка вздохнула. Мэнвин прав в одном – она самая настоящая мечтательница. Ее отец утверждает, хотя и всегда улыбается, когда это говорит, что таково высшее призвание человека, но мало кто с ним согласен.

Естественно, когда ты знаменитый музыкант и композитор, тебе позволено делать подобные заявления.

Она снова взяла ручку и, окунув в чернила, написала в дневнике:

Здесь, ближе к горизонту, укутанному облаками, которые тянутся в небо легкими прозрачными пальцами, мир исчезает. Ах, какая изысканная игра света и тени – оттенки бледно-желтого, и голубого, и лилового, такие прозрачные, что порой кажется, будто их нет и вовсе. Мне иногда представляется, что за дальним холмом начинается море, а облака мчатся к берегу в поисках приюта. Конечно, я прекрасно знаю, что такое невозможно. Море находится за много лиг отсюда, в отличие от моря моего воображения – оно всегда рядом. Вон там, внизу, крошечная рука океана тянется прямо ко мне. Если бы я не принадлежала к семье Уиллсов и не попала в сети их тщеславных амбиций, привлекал бы меня тогда мир воображения? Мир искусства и красоты?

Элиз закрыла глаза и представила себе королевский двор в прежние времена, прежде чем вражда Уиллсов и Реннэ за право наследования расколола страну. Элиз почти представляла себя там, где царит веселье и интеллектуальная жизнь… почти.

Неожиданно радом заржала лощадь, и Элиз вернулась в настоящее. Обернувшись, она увидела незнакомого мужчину. В руках он держал плетеную коробку, в которых менестрели обычно носят свои инструменты, хотя если он и был менестрелем, то явно благородного происхождения или очень знаменитым, поскольку манеры и одежда выдавали в нем человека состоятельного.

Он низко поклонился Элиз, но обратился к ее горничной:

– Меня прислали из замка, чтобы я поиграл для леди Элиз, если она не против.

Элиз улыбнулась, отец любил устраивать ей сюрпризы.

– Она не против, – ответила Элиз, вдруг подумав, что даже рада тому, что он прервал ее размышления.

Незнакомец взял инструмент, прекрасной работы лютню фаэлей, и устроился на краешке каменной скамьи напротив Элиз. Быстро настроив инструмент, он повернулся к ней.

 
Старший сын прекрасен и добр,
Второй на него не похож:
Тарадинн и Тиндамор
Горе отцу причинят.
 

Элиз сразу узнала балладу, в которой рассказывалось о том, как младший брат убил старшего, чтобы захватить трон. Тарадинн и Тиндамор. Каррал и Мэнвин. Потрясенная, Элиз несколько мгновений не могла произнести ни слова. Как он осмелился петь такую песню? Если Мэнвин узнает, их обоих ждут серьезные неприятности – в особенности менестреля.

– Вы глупец или ничего не боитесь? – произнесла Элиз, стараясь изо всех сил, чтобы голос звучал ровно. – Мой отец знал, что вы собираетесь исполнить мне эту балладу?

– Меня послал не ваш отец, миледи, хотя я знаю и уважаю его, – ответил менестрель, внимательно следя за ее реакцией.

Элиз, ничего не понимая, покачала головой.

– В таком случае какое безумное… – Она замолчала, не в силах подобрать правильные слова.

Менестрель кивком указал в сторону озера:

– Видите группу всадников на восточном берегу? Она быстро повернулась к озеру и в тени деревьев разглядела каких-то людей.

– Принц Иннесский тайно прибыл в замок Брэйдон. А с ним его красавец сын. Скажу вам честно, леди, что, если у вас не каменное сердце, он вам очень понравится. Юный принц имеет столько же влияния на политику своей семьи, как и вы в клане Уиллсов. В сравнении со старым принцем Мэнвин добрый и благородный человек. И пусть вас не обманут его учтивость и добродушие. Он умеет произвести впечатление, когда ему нужно. В собственной же семье он тиран, каких не знала история. И не сомневайтесь, он заставит вас делать то, что ему выгодно, поскольку, кроме юного принца, который выполняет волю отца, несмотря на то что происходящее вызывает у него отвращение, у вас не будет других союзников. Я пришел, чтобы вас предупредить. – Незнакомец посмотрел на старую сторожевую башню у них за спиной.

– А вам-то что до этого?

– Происходящее волнует всех мужчин и женщин, живущих в землях между горами, – серьезно ответил менестрель.

Элиз снова посмотрела на группу всадников, скачущих среди деревьев, и ей вдруг захотелось умчаться в замок, чтобы в ее отсутствие не смогли принять решение, которое переменит ее судьбу. Сама того не желая, она закрыла лицо руками.

– Вы вернетесь со мной в замок? – спросила Элиз, и ее голос прозвучал тихо и жалобно.

– Я сожалею, что не смогу принять вашего милостивого предложения, миледи. Видите ли, принц особенно сильно невзлюбил мое искусство, и будет лучше, если я останусь здесь на несколько дней – пока они не уедут.

Элиз покачала головой, потом поднялась со скамьи, решительно, но в то же время немного опасливо.

– Вы не назвали своего имени, менестрель, – заметила она.

Он быстро вскочил на ноги.

– Мне очень жаль, миледи, но имя, которое я вам назову, не будет настоящим. Могу придумать какое-нибудь, если пожелаете. Или вы сами, если хотите.

– В таком случае я буду звать вас Гвиден Дор в честь рыцаря, который сыграл роль менестреля, чтобы спасти прекрасную Катлинн. – Элиз посмотрела ему прямо в глаза, что совсем не пристало хорошо воспитанной леди. – Но будьте осторожны, Гвиден Дор, ведь ваш тезка погиб, совершив свой подвиг.

– Так говорится в некоторых балладах, миледи, а в других утверждается, будто ему удалось бежать. – Незнакомец улыбнулся. – Лично мне больше нравится второе.

Элиз прошла мимо него, стражник подвел к ней лошадь и помог сесть в седло. Она обернулась, и незнакомец низко ей поклонился.

Она слышала баллады, в которых Гвиден Дор спасся, но бежал он вместе с прекрасной Катлинн. Элиз бросила последний оценивающий взгляд на менестреля и, пришпорив коня, направила его к лесу.

ГЛАВА 11

Сад птиц прятался внутри небольшой рощи, скрывающей пруд, в котором росли лилии. Птицы украшали берега пруда, точно живые цветы: трепетали на ветру перья высоких цапель, разгуливали алые журавли, резвились яркие зимородки, тут и там появлялись пугливые речные цапли. Высоко в небе рисовали причудливые картины ласточки.

Туат безмолвно опустила весла в воду и продвинулась на своей маленькой лодочке еще немного вперед, чтобы рассмотреть все получше. Мимо проплыла пара лебедей с птенцами, они рассчитывали получить от нее какое-нибудь лакомство. Печальный, точно пение арфы, голос дрозда-колдуна падал с неба, словно лёгкий листопад.

– Я слышу тебя, Тилит, – прошептала она. – Ты мне нравишься больше всех. Моя тайная любовь.

Туат снова подняла глаза на ласточек, наблюдая за тем, как они плетут свое полотно, и пытаясь понять, какой рисунок птицы выбрали сегодня. Она прищурилась, заставив себя видеть только их полет, представить, что каждая птица вдруг превратилась в тонкую иглу, которая тянет за собой невидимую нить.

«Какое восхитительное получилось бы платье», – подумала она, но тут же прогнала пустые мысли. Она никогда не знала – и не всегда понимала – наверняка, что видит, однако всякий раз представляла себе, что перед ней некий узор. Это только вдохновение, утверждала ее сестра. Ритуал. Полет ласточек ничего не значит.

Наверное, так и есть.

Но она все равно считала, что в полете ласточек есть некий потаенный смысл, что он неслучаен, как не случайно то, как ласточки строят свои гнезда. Закрыв глаза, Туат постаралась удержать перед мысленным взором и сохранить в памяти полет ласточек, пытаясь отыскать настроение… да, да, вот…

Иногда оно посещало ее здесь, в саду, и Туат приходилось удерживать его в себе, пока она не входила в Зал Ткачей, избегая всех остальных, чтобы своими разговорами они не прогнали драгоценное откровение. Какая невыносимая мука – чувствовать, что тебе с таким трудом удалось его призвать, а оно ускользает, уходит прочь…

Когда появилось «да», Туат быстро причалила к берегу, легко выпрыгнула из лодки и предоставила ее собственной судьбе. Глядя прямо перед собой, она уверенно зашагала к залу, ни на кого не обращая внимания и один раз даже подняв руку, чтобы заставить замолчать прохожего, собравшегося с ней заговорить. Откровение заколебалось – «да» превратилось в «возможно». Туат остановилась на месте, закрыла глаза и попыталась восстановить в памяти полет ласточек.

Вот там – да – она его видит, не так ли?

Она поспешила вперед.

Последние несколько ярдов Туат пробежала, резко распахнула дверь и быстро закрыла ее за собой, затем накинула засов, чтобы видение не пропало. В тишине окутанного сумраком Зала Ткачей пронесся едва слышный вдох.

Через минуту она увидела свою сестру, которая стояла на чуть приподнятой платформе, а ее игла, сверкающая в лучах солнца, льющегося сквозь высокие окна, легко скользила – вверх-вниз-вверх-вниз. Туат даже не остановилась, чтобы взглянуть на гобелен. Она быстро взбежала по ступеням на свое место и сразу же принялась за работу. Первые стежки все расскажут. Она закрыла глаза, чтобы сделать их, – игла в ее руках летала, точно птица в небе.

Они пили тулл за маленьким столом, смотрели на гобелен и пытались понять, какой на нем появится рисунок.

– Получается что-то очень необычное, – сказала сестра Туат, Таннис. – Даже пугающее. Иногда, когда я на него смотрю, мне становится не по себе.

– Да, мне снятся удивительные сны. Мужчина стоит перед воротами – он поддерживает другого, – а потом он поворачивается и смотрит мне в глаза, и меня охватывает ужас, какого до сих пор испытывать никогда не приходилось. – Туат вздрогнула. – Я бы все бросила, если бы не Нэнн.

Туат часто думала о мужчинах перед огромными воротами. Их окутывал мрак или глубокие тени – один едва живой, рука и голова свисают под неестественным углом, другой крепко прижимает его к себе.

Таннис налила еще тулла, ее сильные руки легко поднимали тяжелый горшок. Туат всегда поражалась тому, как эти руки справляются с такой тонкой работой.

Туат и Таннис, близнецы, одна светлая, другая темная, родились в одну и ту же ночь. Таннис природа наградила черными, точно вороново крыло, волосами и глазами фаэля. Туат, наоборот, была светловолосой, с глазами голубыми, словно небо, отраженное в льдинках, и восковой кожей, под которой просвечивали тонкие вены.

Одна темная и надежная, как слова на странице, другая призрачная, почти бесплотная, – сестры, рожденные в один час.

– Я бы тоже отказалась, – сказала Таннис, – если бы могла… но он преследует меня, как никто до сих пор. Иногда я на него смотрю и жалею, что родилась ткачихой-предсказательницей.

– Да, и Нэнн тоже сильно обеспокоена. Она пытается это скрывать, но я вижу по ее лицу. Я уверена, что она приходит сюда по ночам, чтобы решить его загадку. Может быть, он даже ей снится.

Нэнн помогла Ратту войти в Зал Ткачей, причем весь его вес приходился на руку девушки и его палку, на ноги ничего не оставалось.

«Он стал таким слабым, – подумала она. – И это именно сейчас, когда он нам особенно нужен».

Для Ратта поставили кресло, выложенное подушками, и приготовили одеяло, чтобы прикрыть ноги. Нэнн не хватило сил посадить его в кресло, и он плюхнулся, точно тряпичная кукла. Старик прикрыл глаза и несколько мгновений не шевелился.

– Ратт?..

Он кивнул, хотя продолжал сидеть с закрытыми глазами и сжатыми зубами.

– Все в порядке, – прошептал он так тихо, что Нэнн едва расслышала его голос.

Он открыл затуманенные возрастом, словно тучами небо, глаза. Нэнн отошла в сторону, но осталась неподалеку. Старик наклонился вперед, опираясь на свою палку, и прищурился, прижав кривой палец к уголку одного из глаз.

Чтобы осветить гобелен, зажгли двести свечей. Таннис и Туат пришли бы в ярость, узнай они об этом, ведь дым обязательно испортит краски, но другого способа показать работу Ратту так, чтобы он смог разглядеть гобелен, словно при свете дня, не существовало. Кто знает, что случится с ним к утру?

Нэнн наблюдала за ним, пытаясь понять, что он видит. Ратт вытянул вперед тонкую шею – совсем как птенец, подумала она. Форма его лысой головы только усиливала впечатление. Даже для фаэля он был слишком темнокожим – результат многих лет, проведенных на дорогах под палящим солнцем, когда он собирал истории и сказания. Трудно представить себе, что этот крошечный человечек так прославился среди ее народа. Он походил на пламя свечи, которое вот-вот погаснет.

Ратт долго смотрел на гобелен, ничего не говорил, хмурился. Потом стукнул палкой по полу – получился едва слышный звук.

– Почему мне не показали его раньше? – сердито спросил он, и голос его прошелестел, словно легкий ветерок, в почти пустой комнате.

– Мы считали, что рисунок был недостаточно полным.

– Я не так слеп! Здесь все ясно – и наверняка уже давно! – Ратт зажал палку в худой костлявой руке и показал на фигуры, вышитые у ворот.

– Кейбр, – сказал он, затем направил ее на человека, стоящего среди деревьев. – Сайнт, – проговорил он. И наконец, на женщину, которая возникла из реки. – Сианон.

Нэнн закрыла глаза. Она знала эти имена. Имена из легенд. Имена, произнесенные шепотом и услышанные собирателями историй, когда фаэли впервые ступили на берег в землях между горами. Ветры шептали их тогда, и реки, и бурные стремнины. Говорили, что они были колдунами, Кейбр, Сайнт и Сианон, дети Вирра, самого старого из волшебников. Вирра, который собрал знание всех, кто умер и ушел в реку, чтобы воссоединиться с духом воды.

Каковы тайные притоки реки ? Сны Вирра.

– Откуда вы знаете?

Старик снова поднял свою палку.

– Там, в облаках, черный лебедь, а в его тени еще один. Знаки Вирра, который приказал поместить на свое знамя первого лебедя, когда родился Кейбр. Второй, белый, появился после рождения Сайнта. Третий, снова черный, в честь Сианон. Но белый лебедь исчез со знамени Вирра – так говорится в некоторых преданиях, – потому что Сайнт постоянно ссорился с отцом, они были очень похожи друг на друга, отец и второй сын.

– А кто же четвертый? – спросила Нэнн, показав на гобелен и испугавшись собственного вопроса.

– Что?

– Еще один человек, перед огромными воротами.

Ратт, тяжело опираясь на палку, снова наклонился вперед.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Но ворота… Это Врата Смерти.

Он откинулся на спинку кресла и на мгновение прикрыл глаза рукой.

Нэнн посмотрела на старика, и ей стало его ужасно жаль, ведь он уже стоял перед Воротами Смерти. Она знала, что у Ратта кружится голова, слишком много сил ему пришлось потратить – даже совсем короткий путь сюда, всего несколько шагов, а теперь вот это.

– Я забыла легенду, – сказала Нэнн, когда Ратт Снова открыл глаза. – Отец предложил им дары, обещал дать то, что они сами пожелают…

Ратт кивнул:

– Вирр ничем не отличался от многих других отцов и, хотя был мудр, видел в своих детях только хорошее. Когда он стал стариком, то предложил им дары – что они сами пожелают, как ты сказала. Кейбр, самый старший, захотел быть величайшим воином, за которым пойдут люди. «Пусть люди боятся и повинуются мне», – попросил он.

Сайнта, второго сына, военные успехи не интересовали, он любил музыку и стремился к знанию. Он пожелал увидеть весь мир.

Сианон, младшая и главная соперница Кейбра в том, что касалось любви отца, сказала, что она тоже станет великой воительницей, но люди будут следовать за ней и выполнять ее приказы, движимые любовью.

Ратт прижал три пальца к середине лба и несколько мгновений не шевелился. Нэнн поняла, что он страдает от мучительной боли. Спустя несколько секунд, не убирая руки от лица, он продолжал:

– Вирр предупредил своих детей, что такие дары не получают даром, а какова будет цена, он заранее предсказать не в силах, но они все же решили рискнуть.

Так и вышло – Кейбра все боялись и выполняли малейшую его прихоть, но он больше не принадлежал самому себе. Каждое начатое дело он должен был довести до конца, не мог бросить на половине. Он не снимал с замка осаду до тех пор, пока в нем не оставалось ни одного живого солдата, и тогда он собирал новую армию и предпринимал очередной разрушительный поход. Кейбр никогда и ни перед чем не отступал. Такого понятия для него не существовало.

Сайнт получил возможность путешествовать по миру, находя тайные тропинки, которые видел только он один, но ни одно место не стало для него родным домом, ни одна женщина не показалась достаточно красивой, чтобы Сайнт захотел на ней жениться – ведь он мог встретить другую, еще красивее, – и он странствовал, сначала радуясь своей вновь обретенной свободе, а потом в печали.

Мужчины и женщины любили Сианон и делали все, чтобы добиться ее расположения, но она не любила никого. Все мужчины казались ей похожими друг на друга, и даже к своим детям она ничего не чувствовала. Исключение составлял только ее брат Сайнт, но такая любовь запретна.

– Разве они, в конце концов, не уничтожили друг друга? – спросила Нэнн.

Ратт кивнул, продолжал прижимать пальцы ко лбу.

– Да. Вирр наконец отправился в реку и унес с собой все, что знал, а Кейбр и Сианон создали великие королевства, каждый на своем берегу. Они часто воевали друг с другом, но всякий раз вмешивался Сайнт, и воцарялся мир. Однако Кейбр не мог отказаться от вражды с сестрой и убил Сайнта, когда тот пришел к нему, убеждая прекратить войну. И хотя Сианон предупреждала Кейбра, что, покончив с ней, он погибнет сам, ему было все равно, так сильно он ее ненавидел. На острове, посреди реки Вирр, состоялось ужасное сражение, и, ослабев от ран, брат и сестра умерли, когда пала крепость. Но говорят, что они тоже ушли в конце концов в реку, и она поддержала их, и они превратились в нэгаров, которые обитают в таинственном мире между жизнью и смертью, им давала силы любовь отца… до сих пор.

Нэнн смотрела на гобелен, освещенный двумя сотнями свечей. Потом пододвинула стул и села. Она вдруг почувствовала, что ее не держат ноги.

– Мы предполагали, что это какие-то колдуны – по крайней мере я так думала, – но нам ни на секунду не приходила в голову мысль, что перед нами дети Вирра. Мы отправили Синддла искать истории о колдунах на реке. Мы не знали… – тихо проговорила она. – Неужели такое возможно? А вдруг Таннис и Туат ошиблись?

Ратт убрал со лба руку и взглянул на нее, сияние свечей отразилось в его подслеповатых глазах. Тонкая шея задрожала, когда он снова поднял голову, чтобы посмотреть на гобелен.

– Возможно? Да. Вина падает на Рыцарей Обета. Именно они возжелали даров детей Вирра, несмотря на то, что были славными воинами. – Он опустил голову на грудь, слабая, точно у ребенка, шея отказывалась долго ее поддерживать. – Вы отправили моего лучшего ученика в очень опасное путешествие, – сказал он. – Если бы вы позвали меня раньше…

Нэнн закрыла глаза, но человек перед воротами продолжал на нее смотреть.

– Отвести вас назад? – спросила Нэнн.

– Нет, помоги мне встать. Я пойду к реке Уиннд.

Нэнн взяла его за протянутую руку.

– А что вы будете там делать?

– Попробую воду, – ответил он, – и посмотрю, правда ли это.