Текст книги "Сторож сестре моей. Книга 1"

Автор книги: Ширли Лорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Итак, Одри, что там с поправкой к «Закону о продуктах питания, медикаментах и косметических средствах» от 1938 года?

– Речь о поправке к закону о пищевых добавках?

– Других не знаю. Запрещаются любые пищевые добавки, кроме тех, что имели широкое применение в течение многих лет и «признаны в большинстве случаев безопасными для здоровья», если только Комиссия по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов не установит путем тщательного изучения результатов проведенных испытаний, что новая добавка безопасна и соответствует установленному уровню качества. Разве не так говорится у вас, любителей витиеватых и туманных речей? У меня хорошо получилось? – Он пристально смотрел на нее, сознавая, какое впечатление производит, и довольный, что ослепительная белизна сорочки подчеркивает его мужественный загар.

Несмотря на то что она выглядела холеной и искушенной женщиной, Одри не привыкла иметь дело с искушенными мужчинами. Она нервно засмеялась.

– Мне нечего добавить к сказанному.

– Ну, так готов поспорить, что школьники со своими завтраками не дают вам покоя. Вы когда-нибудь купались в ванне, наполненной кукурузными хлопьями? Поистине хрустящий эксперимент.

Он мог видеть время на часах над стойкой бара. Почти одиннадцать часов. Он полагал, что когда пойдет к портье за ключом от номера, то найдет сообщение о звонке от Луизы, если не два. Он импульсивно ринулся звонить на фабрику в Грасси, передав просьбу связаться с ним. Сейчас он сожалел об этом. Он не собирался говорить с ней, пока не вернется в Париж. Но если поразмыслить, он вполне может забыть о Париже и оставить Луизу Тауэрс из фирмы «Луиза Тауэрс, Инкорпорейтед» напрасно дожидаться его там в течение некоторого времени, мучаясь вопросом, что за чертовщина происходит. Ему необходимо время, чтобы подумать, вероятно, много времени. Возможно, он пригласит Одри совершить небольшое путешествие куда-нибудь, например, съездить на машине в Альби, где Альпийские горы начинают свое величественное восхождение, или посетить комплекс «Тауэрс фармасетикалз» под Женевой, завершив путь в Пранжене для кое-каких занятий сверх программы.

У Одри были темно-рыжие волосы, пламеневшие при свете электрических ламп. Он лениво подумал, что интересно, какого цвета у нее волосы на лобке и какова она на вкус. Ни одна женщина не вызывала у него мыслей подобного рода с тех пор, как он полюбил Луизу; впрочем, он отдавал себе отчет, что если бы не новая работа в правительственной комиссии, имевшей самое непосредственное отношение к его бизнесу, его интерес к Одри продлился бы не дольше пяти минут.

– Что вы слышали о новых противозачаточных таблетках? – спросил он.

Глупая молодая женщина. Она покраснела. Неужели она на самом деле думает, что он спрашивает, исходя из личных интересов, намереваясь поиметь ее?

– Это не… не входит в мою компетенцию. Я отвечаю за продукты питания, – запинаясь, пробормотала она. – Вероятно, вам об этом известно больше, чем мне. Кажется… нет, я уверена… Сирл разработал специальную программу, ориентированную на Англию, я полагаю…

Он больше не слушал. За день его пронзительная боль постепенно превратилась в гнев, глубоко укоренившийся в душе, – и страх, так как он начал осознавать, что сам, лично, несет ответственность за исчезновение Людмилы, которая некогда говорила, а затем доказывала снова и снова, что хочет принадлежать ему телом, помыслами и душой. Он полностью и окончательно разделался с именем Людмила, и точно так же он, до сих пор ни разу не задумавшись об этом, уничтожил девушку, называвшуюся этим именем, бескорыстную, невинную, необразованную девушку, которую он вымуштровал и превратил в Луизу.

Вот в чем был весь ужас, ибо кем была эта Луиза? Он больше не чувствовал уверенности, что знает это. Внешне она выглядела как утонченная, невероятно красивая, обворожительная женщина, которая, как он с гордостью убеждался, научилась под его руководством использовать на благо бизнеса тайну и печаль своего восточноевропейского прошлого. Но одновременно она приобрела закалку и крепость Нью-Йорка, необходимые для успешного ведения дел. А теперь ему пришлось посмотреть в лицо фактам и признать, что она приобрела еще и лживость и коварство Нью-Йорка.

Мисс Ответственный Чиновник болтала без умолку, на одном дыхании льстиво превознося успех «Институтов Луизы Тауэрс», равно как и «Павадрина», их последнего лекарства от головной боли.

– Первое вызывает головную боль, второе ее лечит. – Довольно бессмысленное замечание, но ему было безразлично. Он подозвал бармена, чтобы тот вновь наполнил их бокалы. Следует ли ему уложить в постель мисс Ответственный Чиновник? У нее была слишком маленькая грудь, но ее упругий зад, по-мальчишески плоский, пробуждал соблазн попробовать неестественное совокупление.

Он самодовольно отметил, что Одри Уолсон безуспешно пыталась взять себя в руки, возвращая ему многообещающие взгляды своих темных, подернутых дымкой глаз.

Над ним нависла тень. Это был посыльный.

– Да? – Он продолжал нахально изучать глазами тело Одри, улыбаясь едва заметной улыбкой, перед которой девушки не могли устоять в старые добрые времена, до того, как он потерял рассудок.

– Сэр, вас просят к телефону, сэр, мадам Тауэрс звонит из Южной Франции.

Часы над стойкой бара показывали без двадцати двенадцать. Неужели она позвонила в первый раз? Этого не может быть.

Он не отвел глаз от Одри и по-прежнему улыбался той же улыбкой.

– Скажите миссис Тауэрс, чтобы не беспокоила меня. Я буду занят очень и очень долго. – Он сообразил, что невнятно бормочет слова, но его ответ был продуманным. Посыльный помялся в нерешительности, а затем удалился.

Он чокнулся с Одри.

– Не хотите ли быть занятой очень и очень долго?

Она смущенно поерзала на отсутствующей попке, словно в это место ее ужалила пчела.

– В буквальном смысле? – Она сделала попытку беззаботно рассмеяться, но в ее смехе послышались истерические нотки.

– В буквальном, – холодно ответил он.

Она вдруг встала, немало его удивив.

– Не думаю. – И снова раздался нервный смех. – По крайней мере, не с женатым мужчиной.

Если бы он захотел, он мог бы ее уговорить. Она все еще стояла рядом, покачиваясь на высоких каблуках, все еще не до конца уверенная, то ли он имел в виду, о чем она подумала, и сомневаясь, а не упускает ли она шанс, выпадающий раз в жизни? Он увидел у нее под мышкой пятно пота, пропитавшего шелк дешевой блузки. От этого зрелища его затошнило. Его тошнило от всех женщин.

Он тяжело откинулся в глубоком кресле и помахал ей на прощание.

– Сладких сновидений, Одри. Как-нибудь увидимся в Комиссии.

Он смотрел на ее тугую, маленькую попку, когда она с унылым видом покидала бар. Он может легко получить все это где угодно, но сначала он должен решить, что ему делать с Луизой Тауэрс и со своей женой. Теперь это были две разные женщины.

Цюрих, 1961

– Американская Комиссия по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов руководствуется законом, который гласит, что лекарственные препараты и косметические средства требуют дифференцированного подхода. Существуют различия, закрепленные в законодательном порядке – американский Конгресс принял пакет законов в 1938 году. До тех пор пока они не будут изменены, Комиссия вынуждена следить за соблюдением существующих правовых норм. Вы должны понять, для того чтобы заявка на косметическое средство получила поддержку, требуется провести испытания, которые коренным образом отличаются от тестирования, необходимого, чтобы Комиссия одобрила новое лекарство. – Ян Фейнер, первый вице-президент отдела научных исследований и новых разработок компании «К.Эвербах», сделал паузу, задаваясь вопросом, дошло ли до собеседника хоть одно слово из того, что он сказал.

Журналист с плохо выбритым лицом взглянул на свои записи.

– Вы имеете в виду, что на создание продукции, которую «Луиза Тауэрс» может представить как самую последнюю новинку, неожиданное открытие, на самом деле ушли многие годы?

– Нет, нет и нет.

Слава Богу, Виктор не слышит, как он проваливает дело. Ян попытался найти простой способ убедительно изложить суть того, что Виктор прежде всего хотел, чтобы он изложил, а именно: подвергнуть уничижительной критике нелепые заявления, исходившие от фирмы «Луиза Тауэрс» в связи с их новым средством по уходу за кожей.

Ян попробовал подойти к проблеме с другой стороны.

– Наша фармацевтическая компания является одной из ведущих в мире; в центре нашего внимания прежде всего охрана здоровья, и мы производим лекарства, которые продаются во всех странах мира. Однако, где бы они ни продавались, чтобы получить разрешение на распространение наших медикаментов в Соединенных Штатах, мы обязаны представить результаты всех испытаний лекарств Комиссии по контролю за качеством продуктов питания и медикаментов. – Яну пришел в голову великолепный пример. – В прошлом году специалист-исследователь из Комиссии отказал в разрешении на продажу в Соединенных Штатах транквилизатора под названием «Фалидомид», который производится одной из конкурирующих с нами немецкой компанией, потребовав дополнительного подтверждения безопасности препарата, хотя препарат до сих пор продается в Европе. Далее, Министерство здравоохранения Германии только что выпустило циркуляр, предупреждающий врачей, что данное лекарство может провоцировать врожденные уродства. Весьма сомневаюсь, что препарат когда-либо будет разрешен в Соединенных Штатах.

Журналист ерзал на месте и почесывал ручкой лоб. Не слишком ли он отклонился от темы? Ян устало продолжал:

– Главное, что я пытаюсь доказать, это то, что не существует никаких неожиданных, сенсационных открытий, когда речь идет о лекарствах; чтобы выпустить новый препарат, необходимо проделать долгую и кропотливую работу, тогда как косметика не нуждается в одобрении Комиссии. Они…

Небритый журналист прервал его:

– Следовательно, когда компания с такой репутацией, как «Тауэрс», выпускает продукцию и называет ее революционным открытием в области средств по уходу за кожей тела, можно предположить, что они пытаются избежать длительной процедуры получения патента, представив препарат как косметический?

Как ему хотелось вновь очутиться в лаборатории!

– Или же это может означать, что препарат вовсе не революционный. Что это всего лишь улучшенный вариант косметики, уже давно поступившей в продажу. – Его мысли обратились к Елене Рубинштейн. Луиза определенно шла по ее стопам. – Прием далеко не новый – называть продукцию революционным явлением. Насколько я помню, именно это слово уже давно вошло в обиход у тех, кто занимается косметикой.

По мере того как журналист продолжал допытываться, упорно заставляя его повторять одно и то же на разные лады, а затем издалека намекнул, что ему уже известно, что Виктор и Ян сами работают по обе стороны Атлантики над созданием «неожиданного открытия, сенсационного средства по уходу за кожей» для фирмы «Эвербах», Ян становился все более сдержанным. Как же он ненавидел интервью, испытывая к ним настоящее отвращение. Только потому, что Виктор настойчиво уговаривал его, он уступил просьбам этого журналиста.

Журнал «Тайм» готовил подробную редакционную статью о кремах, омолаживающих кожу, вообще и новом «революционном открытии» «Луизы Тауэрс» в частности. Журнал проводил тщательное исследование, обратившись к своим корреспондентам в разных странах мира с просьбой написать обо всем, что представляется важным в области косметики. Каким-то образом они выяснили, что «К.Эвербах», швейцарский фармацевтический гигант, разрабатывает нечто, и они пытались дознаться, что именно, сначала от Виктора, который теперь возглавлял исследовательское подразделение фирмы в Соединенных Штатах, известное под названием «К.Эвери». Виктор притворялся немым до тех пор, пока не узнал, что журнал собирается поместить на обложке портрет Луизы. Тогда он позволил «уговорить» себя открыть имя ученого из Цюриха, тоже работающего над «секретным проектом» под кодовым названием АК-3, ученого, который по чистой случайности приходился ему родным братом.

Виктор еще раз спас его, обеспечив выгодный контракт с компанией «К. Эвербах», где способности Яна получили должное применение; сам Виктор неуклонно продвигался вверх по служебной лестнице в этой фирме, хотя Ян часто предостерегал его против излишнего стремления сделать слишком быструю карьеру. Два года назад Ян выбрался из болота, каким являлась датская штаб-квартира фирмы «Врейнсдроф», куда его «перебазировал» Бенедикт Тауэрс, и начал работать в штаб-квартире компании «Эвербах» в Цюрихе. Сейчас он возглавлял их новое подразделение косметики и парфюмерии и о нем даже появилось несколько заметок в прессе.

Полина Сигорская, миловидная девушка польского происхождения, с которой Ян время от времени спал в течение последнего года, и его незаменимая помощница в лаборатории, аккуратно вклеила эти газетные вырезки в тетрадь: «Когда-нибудь покажешь своему брату».

Яну было безразлично, увидит ли Виктор заметки. Виктор знал ему цену и знал, насколько обнадеживающе быстро продвигается вперед работа над проектом АК-3, в основе которого лежало использование производных витамина А, чем он, собственно, занимался. Эксперименты с витамином А, который очень полезен для кожи, продолжались с сороковых годов, но только недавно в конце туннеля, кажется, забрезжил свет – благодаря участию Яна и предложенным им идеям. Он втайне молился, чтобы однажды Луиза узнала, что ученым, который довел до успешного завершения самое многообещающее исследование в области коррекции кожи, является человек, с которым с ее молчаливого согласия разделался ее чудовищный муж.

Луиза не имела ничего общего с Людмилой, при мысли о которой его среди ночи охватывало пламя, но пламя не любви, а ненависти. Во всяком случае, именно это он внушал себе и, главным образом, Виктору, чтобы заставить брата замолчать, когда тот садился на любимого конька.

– Почему бы тебе не остепениться, Ян? Женись. Пусть у тебя будет кто-то, чтобы не возвращаться вечером в пустую квартиру, кто-то, кто станет заботиться о тебе, как Элиза заботится обо мне. Я думаю, ты можешь найти себе женщину гораздо лучше Полины, но и она не так плоха. Ты мог выбрать и хуже. По крайней мере она хорошо готовит.

Яна это не вдохновляло. Он радовался, что брат, кажется, доволен браком, который ему лично надоел бы хуже горькой редьки на склоне лет. Виктор говорил ему, что хочет жену, которая умеет хорошо готовить и шить и которую не посещают «великие идеи», и Элиза в точности соответствовала черновому наброску. Но эта модель брака не устраивала Яна, как, впрочем, и Полина в роли жены, хотя ее намеки на более прочные отношения становились слишком явными, чтобы их не замечать. Беда была в том, что после первых нескольких месяцев сексуальной эйфории он полностью терял интерес к женщине и ничего не мог с собой поделать. Полина являлась всего лишь очередной заменой Людмилы, как до Полины – Кэтрин и Айви. Неужели и Людмила надоела бы ему, если бы тогда, давно, пришла к нему домой? Неужели он утратил бы интерес к ее телу, если бы она позволила ему познать себя? Нет, он знал, что такого бы не случилось никогда. Она была его первой и последней настоящей любовью.

Возвратившись в лабораторию, Ян уже придумывал предлог, чтобы не ехать на уик-энд в Энгелберг кататься на лыжах. Полина постоянно пилила его из-за того, что он мало бывает на свежем воздухе, но это, в свою очередь, являлось предлогом заполучить его в свое полное распоряжение, увезти подальше от экспериментального оборудования, подальше от всего, что всецело занимало его, подальше от производных витамина А, ретиноидов, самой интересной группы соединений, применявшихся в дерматологии в течение сотни лет.

Кто знает, каков будет результат его исследований? Что, если именно ему суждено открыть метод лечения стареющей кожи? Если именно он изобретет первый по-настоящему омолаживающий крем? Что тогда скажет Луиза?

Несмотря на то что Сьюзен была на третьем месяце беременности, она упорно желала танцевать твист на приеме, который Бенедикт и Луиза закатили в самом модном ресторане Нью-Йорка «Времена года» вскоре после свадьбы брата Бенедикта, закоренелого холостяка.

Бенедикт с облегчением убедился, что беременность Сьюзен пока не заметна, хотя недолго осталось ждать момента, когда люди примутся за подсчеты. Было бесполезно подавать знаки его невозможной, своевольной дочери, чтобы она прекратила крутиться по танцевальной площадке. И также было абсолютно бесполезно подавать знаки ее новому глупцу мужу Римеру, чтобы он заставил ее сесть. Как Бенедикт видел сам и неоднократно слышал во время недолгих визитов вежливости, бразды правления в их доме безраздельно принадлежали Сьюзен.

Когда она некоторое время назад объявила за обедом, что наконец решила узаконить их отношения, а Бенедикт был достаточно глуп, чтобы спросить зачем, она дала великолепный ответ, чем нанесла сокрушительный удар Луизе, почуяв сверхъестественным нюхом Тауэрсов, что отец не огорчится и не рассердится. Нет, черт побери. Сьюзен имела полное право ответить так, как она ответила.

– Я беременна, а так как не похоже, что у тебя появятся другие наследники, папочка, я думаю, мне лучше пройти через все это и произвести на свет законного ребенка, пока не поздно. Если хоть немного повезет, он станет твоим первым внуком.

Бенедикт нахмурился, когда увидел через весь зал, как Луиза тоже танцует новый танец, по которому все сходили с ума, и вертится, словно какой-нибудь подросток, так что ее пышная юбка от Олега Кассини взлетает вверх, открывая ее невероятно длинные ноги. Рядом с ней танцевал твист Чарльз с еще одной роскошной штучкой, одной из близняшек Сэнфордов. Бенедикт продолжал наблюдать за ними и заметил, что Луиза крутилась в разные стороны до тех пор, пока не оказалась напротив Чарльза, а ее партнер достался девице Сэнфорд. На них было приятно смотреть, но хорошенького понемногу. Бенедикт пробрался мимо извивающихся пар и сказал сыну:

– Прошу прощения, Чарльз.

Даже не пытаясь изобразить твист, он просто обнял Луизу и, двигаясь в такт музыке, повел ее в быстром квик-степе. Широко улыбаясь, чтобы все видели, он прошептал ей на ухо:

– Ты ведешь себя по-идиотски. Ты каждый раз демонстрируешь задницу, когда поворачиваешься, так что остынь немного.

Она попыталась освободиться из его объятий и вернуться к их столику, но он зашипел:

– Продолжай танцевать, но на этот раз не забывай о своем возрасте. А твистом пусть наслаждаются другие, помоложе.

Стало быть, именно так ее муж намерен вести себя сегодня. Луиза теперь никогда не могла угадать заранее, в каком он будет настроении, но боль, причиненная меткими словесными стрелами, не становилась меньше.

Когда они вернулись к своему столику, там сидела, понурившись, одна Марлен – молодая жена Леонарда, которая выглядела так, словно мечтала убежать и где-нибудь спрятаться. Луизе стало ее жаль. Никто лучше ее не знал, что это значит – сделаться членом высокопоставленного и могущественного клана Тауэрсов. Леонард, тот самый представитель семейства, на которого никто особенно не обращал внимания (его всегда затмевал Бенедикт), удивил всех, женившись впервые в сорок пять лет не на женщине своего круга, а на «неотесанной деревенщине из Теннесси», как описывала ее Сьюзен, на двадцативосьмилетней медсестре, ухаживавшей за ним, когда он сломал ногу, катаясь на лыжах в Колорадо.

– Приглашаю вас на ленч, когда вы вернетесь из своего свадебного путешествия, – импульсивно предложила Луиза.

Марлен вспыхнула.

– О-о, с большим удовольствием.

Она говорила, слегка растягивая слова, что восхитило Луизу, которая до сих пор тратила много времени, совершенствуя свое английское произношение. Она с удовольствием отметила, что, когда она посмотрела на Марлен, та выпрямилась. Вероятно, Марлен быстро научится «соответствовать». А она, Луиза, по мере сил поможет ей.

К ним подошел Леонард, сияющий лучезарной улыбкой, вместе с грузным смуглым мужчиной, в котором Луиза узнала Эмилио Викани, возглавлявшего «Тауэрс фармасетикалз» в Италии. Она увидела, что лицо Бенедикта просветлело. В данный момент Викани пользовался особым расположением, поскольку в течение прошлого года более чем удвоил прибыль в своем регионе.

– А вот и моя маленькая новобрачная, Марли, – восторженно представил жену Леонард. – Марли, познакомься с синьором Викани, великолепным Эмилио. Это тот самый человек, о ком я рассказывал тебе в госпитале, он всегда смешит меня. Ему бы следовало быть комиком, да, Эмилио?

– Садитесь-садитесь. – Бенедикт жестом пригласил итальянца сесть рядом с Луизой. – Рад, что вам удалось приехать на празднование.

Луиза выдавила приветственную улыбку. Как будто Викани мог отказаться! Это было не приглашение, а королевский указ, награда «Тауэрс» за оказанные услуги. Бенедикт весело продолжал:

– Держу пари, вы были удивлены, узнав, что нашлась наконец добродетельная девушка, которая согласилась терпеть моего брата. – Одной рукой он обнял брата за плечи. – Ну, Лен, ты определенно доказал, что никогда нельзя расставаться с надеждой. Жизнь только начинается в сорок пять, а?

– Gallina vecchia fa buon brodo, – любезно вставил итальянец.

– Что это значит? – хором спросили братья.

С чинным полупоклоном Эмилио ответил:

– Из старой курицы получается наваристый бульон. Итальянская поговорка. – Он замялся, а потом добавил: – Так обычно говорят о дамах определенного возраста.

Трое мужчин покатились со смеху. Бенедикт подмигнул.

– Готов присягнуть. – Он повернулся и взмахом руки указал на Луизу. – Не совсем старая и не совсем молодая, однако из-за такого бульона любой мужчина пойдет на край света.

Луиза оцепенела. Она отметила, что Марлен смущена и не знает, нужно ли присоединиться к смеху мужчин, не знает, как реагировать и что думать. Луизе захотелось встать и сбежать в дамскую туалетную комнату и оставаться там, пока она не обретет уверенность, что сможет улыбаться без слез, но она не пошевельнулась.

Чарльз теперь отплясывал напротив их столика, кружил дочь Сэнфордов, весело смеялся и выглядел словно кинозвезда. Быстро, без всякой причины она почувствовала острый укол ревности, отчего ей стало еще больнее. Как же страстно ей хотелось танцевать, кружиться, вертеться рядом с ним, свободно смеяться, без всякого притворства, многозначительного подтекста или скрытого смысла, находить поддержку в его присутствии, как она часто делала в течение рабочего дня.

Луиза стиснула руки под скатертью, услышав слова итальянца:

– Ваш сын так хорош собой и такой ценный сотрудник в фирме. Он пока еще не женат, нет?

Бенедикт с сожалением покачал головой.

– Увы, нет, мой друг. Похоже, мужчины из рода Тауэрсов часто начинают поздно.

– Могу я спросить, сколько ему лет сейчас? Он выглядит очень молодо.

– Он молод. – Луиза не собиралась этого говорить. Бенедикт послал ей насмешливый взгляд.

– Моя жена болезненно реагирует на наши шутки, но она права. Чарльз молод, и моя красавица жена тоже. Какая у вас разница в возрасте? Пять лет, шесть?

Леонард проговорил в своей обычной занудной манере:

– Чарльз родился в 1930 году… следовательно, ему скоро исполнится тридцать один. А Луиза? Я не знаю, в каком году ты родилась, моя дорогая. – И он попытался сделать неуклюжий комплимент: – Я бы сказал, что у тебя нет возраста.

Бенедикту надоел этот разговор. Он вмешался, как бы подводя итог:

– Красивые женщины никогда не говорят о своем возрасте. Возраст не имеет значения, если только мужчина ищет жену не потому, что хочет наследника. – Он повернулся и выкрикнул: – Официант, официант, еще шампанского сюда!

Разумеется, они давно объяснились по этому поводу. Почему она не хочет иметь от него ребенка? Почему она обманула его? С тех пор как Бенедикт обнаружил противозачаточные таблетки, которые она столь беспечно забыла в номере отеля на юге Франции, их отношения так и не наладились. Тогда Бенедикт не звонил и не подавал никаких признаков жизни почти целую неделю. Она сходила с ума, так как сначала Чарльза, а затем Сьюзен и Дэвида Римера вызвали по каким-то таинственным делам компании, и она осталась одна, пытаясь дозвониться до Бенедикта в течение суток. Когда она приехала в воскресенье в Париж на встречу с ним и не нашла его там, она окончательно уверилась, что он умер.

Это был самый страшный день в ее жизни. Ее охватило всепоглощающее чувство вины, когда она вспомнила странное, необъяснимое влечение, возникшее к Чарльзу по дороге в Грасси, желание, которое она подавила, и она никогда не поймет, что же это такое было. Уклончивые ответы во французском офисе «Тауэрс», когда она пробовала выяснить местопребывание Бенедикта, смущенные заверения, что с ним все в порядке, заставили ее осознать, что он исчез умышленно, что ей преподают урок, что произошло нечто, поставившее их брак под угрозу.

Она оставалась в Париже, не осмеливаясь выйти из номера отеля, до смерти испуганная. Курьер доставил ей авиабилет до Нью-Йорка вместе с лаконичной запиской от Бенедикта, где было сказано, что он встретит ее в их квартире в Нью-Йорке, когда она вернется. Он никогда не рассказывал ей, где был, а она никогда не расспрашивала. Он держался холодно и отчужденно, и его совершенно не тронули ее полная капитуляция, мольба о прощении и попытки объяснить, почему ей необходимо еще немного времени, еще несколько недель, несколько месяцев, чтобы ее фирма окрепла и встала на ноги прежде, чем постараться забеременеть.

Луиза не винила Александру за то, что та рассказала ей о таблетках и предложила использовать все возможные средства предохранения для того, чтобы Луиза могла стать звездой, как ей предназначено судьбой, а не была обременена детьми, ведением домов и хозяйства, как некогда Хани. Бенедикт наверняка знал, какую роль сыграла в этом Александра Сэнфорд, – он заявил Луизе, что не желает, чтобы она часто встречалась с женщиной, которая, как Луиза чувствовала, была ее единственным настоящим другом.

Нет, Александра не виновата. Она сама приняла решение. Никакие доводы Александры не убедили бы ее принимать таблетки, если бы она не решила с самого первого дня открытия «Института Луизы Тауэрс», что не желает перерывов в работе, беременностей, детей – в тот момент, – которые могли бы помешать ей построить свою собственную империю красоты.

Луиза попыталась оправдать свой поступок волей провидения. Она сказала себе, что Бог, наверное, не хочет, чтобы у нее был ребенок, поскольку, несмотря на то что они занимались любовью днем и ночью до того, как она получила доступ к таблеткам, по какой-то причине она не могла зачать.

Тогда, в сентябре, началось ужасное противостояние. Бенедикт не прикасался к ней ни в то время, ни после, часто не ночевал дома, никогда не говорил ей, куда идет или где он был. Она сократила до минимума свои посещения института, переложив львиную долю забот на плечи Дэвида Римера. Она покорно ждала мужа дома и училась так же упорно, как она училась в прошлом, но на сей раз осваивала предметы не по указке Бенедикта, чтобы уверенно поддерживать беседу на высоком уровне во время званых приемов. О нет, она не занималась международными отношениями, французской драматургией или английской литературой, но изучала справочники по химии, старинные трактаты о теле человека и коже, о коже и мозге, стремясь узнать все, что можно, о коже, пока терпеливо дожидалась, когда Бенедикт изменится, простит ее – и однажды вечером прежний Бенедикт вернулся домой.

По крайней мере, ей так сначала показалось. Это произошло незадолго до Дня Благодарения [24]24
  День Благодарения – официальный праздник в Америке в память первых колонистов Массачусетса, отмечается в последний четверг ноября.


[Закрыть]; она сидела в библиотеке и чувствовала себя столь же одинокой и потерянной, как в первые годы в Палм-Бич с Милошем. На ней было новое кашемировое желтое платье, узкое и прямое, с перламутровыми пуговками на воротничке-стойке. Оно напомнило ей желтый кардиган, который она надела в тот день, когда Бенедикт пришел в ее лондонскую квартиру, но, когда она начала представлять, как Бенедикт занимался с ней любовью, в ее сознании всплыло лицо Чарльза, вытеснив образ сурового, осуждающего Бенедикта, с которым она сейчас жила.

В тот вечер, когда он увидел ее, сидевшую у очага в библиотеке, с закрытыми глазами, погруженную в воспоминания, он на руках отнес ее наверх и с нежностью расстегнул пуговицы на высоком воротнике, сняв через голову мягкое шерстяное платье.

Она была в экстазе, уверенная, что теперь все опять будет хорошо, но, когда она осталась обнаженной, он лег на кровать и притянул ее голову вниз, заставив ртом довести его до оргазма и оставив ее неудовлетворенной, с разбитыми надеждами; потом он обстоятельно объяснил, что отныне все будет происходить именно так.

Эдикт просуществовал недолго, однако, лежа в объятиях Бенедикта, ощущая глубоко в себе его пенис, Луиза больше не чувствовала себя под защитой его любви. А так как его настроение металось по всей шкале барометра, из одной крайности в другую, она даже уже не знала, как к нему относится. Она придерживалась определенной модели поведения, сделавшись особенно чувствительной к проявлениям его неудовольствия, старательно следовала его указаниям дома и на работе, как поступали все окружавшие его люди. Одновременно росла ее потребность в утешении, в друге или по крайней мере соратнике по работе, которому можно было бы доверять; но ей некому было довериться – кроме Чарльза.

В течение прошлого года, с тех пор как стало очевидно, что у Сьюзен серьезный роман с Дэвидом Римером, Луиза нередко чувствовала, что Чарльз – единственный человек из всех, работавших в фирме «Луиза Тауэрс», на которого она может по-настоящему положиться: он всегда говорил ей правду о принятых корпорацией решениях, о долговременных планах. Поскольку она причинила Бенедикту столь сильную боль, он мстил, отказываясь обсуждать с ней будущее компании, которая теперь частенько упоминалась в прессе как «исключительно выгодное подразделение по производству косметики фирмы «Тауэрс фармасетикалз».

– У нас одна из крупнейших в мире компаний по продаже лекарств и косметики, Лу, – сказал ей Чарльз за ленчем пару месяцев спустя после свадьбы Леонарда и Марлен. Они вместе отправились в то утро в Вашингтон, намереваясь посетить министерство торговли и присмотреть более обширное помещение для того, что внутри семьи называлось «Институтом Луизы Тауэрс при Белом доме».

С тех пор как чета Кеннеди воцарилась в Белом доме, город, казалось, был переполнен энергичными, привлекательными молодыми людьми и женщинами, и салон Луизы Тауэрс в том виде, в каком он существовал, катастрофически не справлялся с новыми задачами и возрастающим спросом на услуги, что было обеспечено посещением Жаклин Кеннеди, имевшим место несколько ранее.