Текст книги "Сторож сестре моей. Книга 1"
Автор книги: Ширли Лорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Бенедикт рассмеялся, но все-таки поправил ее:
– Никогда не говори «магазин». Это звучит дешево. То же относится и к «салону». Ты – владелица института, Института Луизы Тауэрс. А теперь не падай духом. Выпрямись и держись так, как ты обычно делаешь на людях – будто видишь перед собой нечто, недостойное твоего внимания. Что касается гостей, разумеется, они придут. Возможно, они и влиятельные люди, но, как и большинство в этом городе, любители погулять за чужой счет. Учитывая сорт шампанского, которым мы сегодня угощаем, мы с трудом избавимся потом от них. – Он, нахмурившись, помолчал. – На всякий случай нужно убедиться, что служба безопасности прислала достаточно сотрудников, чтобы справиться с проверкой имен по списку приглашенных. У нас не хватит места для «зайцев», но после публикации восторженного отзыва мисс Шеппард, боюсь, они к нам пожалуют.
– Зайцы? – Луиза никогда не слышала этого слова, но прежде, чем она успела спросить, что оно значит, ее ослепили вспышки фотокамер, когда она вышла из машины, причем от неожиданности она даже подскочила на месте. Бенедикт быстро увлек ее внутрь, где их дожидались четверо сотрудников с бледными, напряженными лицами, одетых в ослепительно белые, накрахмаленные униформы.
В течение нескольких минут, предложив всем по бокалу шампанского и выпив за успех, Бенедикт сумел всех успокоить. Хотя до начала официальной части оставалось еще сорок пять минут, Луиза чувствовала слабость и головокружение, когда проходила по залам, проверяя каждую мелочь, проводя пальцем по перилам, чтобы удостовериться, что на них нет ни пылинки.
Наверное, это все сильный аромат, исходивший от множества гирлянд из белых роз, которыми было увито все вокруг, и даже в гардеробе к белым крючкам были прикреплены маленькие букетики. Она прислонилась головой к окну, большому окну в глубине института, из которого открывался прекрасный вид.
Сзади подошел Бенедикт.
– Я очень горжусь тобой, Лу, – мягко сказал он. – Дай мне свою руку.
Он открывал темно-голубую бархатную коробочку. В ней лежал, поблескивая, золотой браслет, на котором было выгравировано имя «Луиза».
– О, дорогой, он такой красивый.
– Взгляни на обратную сторону. – Там было имя «Людмила». – Мне правда нравятся оба твоих имени, крошка Лу, – сказал он, глядя ей в глаза.
Она выглядела такой юной и ранимой. Он ощутил, как его затопила волна любви к ней. Боже, он надеялся, что никогда не наступит день, когда она решит, что он слишком стар для нее.
У них за спиной раздался знакомый голос. Это появилась Александра Сэнфорд.
– Браво, Бенедикт! Мои поздравления, Луиза! – промурлыкала она. – Здесь все такое изумительно белое, чистое, идеальное, словно попадаешь в Швейцарию.
К шести тридцати магазин был полон гостей, толпа выплескивалась даже на мостовую, куда все время подъезжали машины, высаживая женщин, чьи имена постоянно мелькали в разделах светской хроники (например, трех сестер Габор и Таллулы Бэнкхед), а также женщин, редко дававших повод для сплетен, рафинированных дам, занимавших ведущие позиции в обществе; многие из них были женами и родственницами друзей Бенедикта и его деловых партнеров.
Из отчета, опубликованного в «Нью-Йорк таймс» следовало, что на открытии присутствовали гости самого разного возраста: от совсем молоденьких девочек – подростков (четырнадцатилетние дочери-близнецы Александры) до внушительных матрон, за семьдесят, включая сестру отца Бенедикта, внушавшую трепет всем, кто ее знал, Урсулу, которая не поленилась приехать из Мэна, чтобы своими глазами посмотреть, чем на сей раз решил заняться ее любимый племянник. Газета цитировала также отрывки из коммюнике, отметив его своеобразие: «К старению приводит небрежность, отсутствие заботы о своей внешности. Тщательный уход за кожей должен сделаться повседневной привычкой, столь же естественной и необременительной, как чистка зубов». Там было сказано намного больше, что наверняка не ускользнет от внимания крупных журналов, которые будут вновь возвращаться к этой теме еще многие месяцы. «Кожу старит не время, а вредные привычки и плохой уход. Кожа – это самый обширный орган человеческого тела и заслуживает должного внимания и лечения», – последнее замечание Луиза вычитала в одном из – капитальных трудов по анатомии и с одобрения Бенедикта включила этот абзац в коммюнике, когда ей прислали текст на одобрение.
Несколько последующих месяцев Бенедикт разрешал Луизе большую часть времени проводить в институте: начиная с первого дня работы клиенты буквально штурмовали двери этого заведения. Через месяц Луиза сократила длительность процедур до девятнадцати минут и увеличила плату на пять долларов. И тем не менее список ожидающих своей очереди неуклонно рос. Это было поразительно, но даже некоторые из женщин, которые отнеслись к ней с глубочайшим презрением после замужества, теперь добивались приема.
Бенедикт думал, что Луиза будет огорчена, когда в одной из статей «Миррор» опубликовали мнение, высказанное негодующей мадам Рубинштейн, по такому случаю помнившей имена очень хорошо. «Людмила Сукова всему научилась у меня, – цитировала слова Мадам в своей большой статье Альма Арчер, ведущая раздела для женщин. – Она работала младшим администратором в моем салоне в Лондоне и, конечно, не пользовалась моим доверием, абсолютно никаким доверием, и тем не менее она позаимствовала у меня много идей, но, разумеется, не знает ни одной из моих формул. Ее знаменитая сыворотка от морщин, да ведь это не что иное, как ароматизированный вазелин. А вот мой крем «Пробуждение», вот он достоин восхищения!»
Лежа в кровати, Бенедикт наблюдал, как Луиза расплетает косу – она теперь часто собирала свои длинные волосы в пучок на затылке, чтобы они не мешали – и отбрасывает волосы назад, и они потоком ниспадают на спину, оттеняя девственную белизну ее ночной сорочки.
– Но далее Альма Арчер с восторгом описывает свое посещение института, подчеркнув, чего Мадам, разумеется, не сделала, что Людмила, которую она постоянно упоминает, – это я, Луиза Тауэрс. Несомненно, это пойдет на пользу делу, правда? – Она забралась в постель и свернулась калачиком подле мужа.
– Бизнес, теперь ты больше ни о чем другом не думаешь, – сказал он, рассеянно перебирая ее волосы. – Я считаю, мне пора тебя свозить куда-нибудь. Я слышал, Уинни Элдрич, наш новый посол в Лондоне, дает бал для королевы Англии. Ты не хотела бы пойти?
Она его почти не слушала. Она думала о том, что необходимо расширить ассортимент имеющихся в институте товаров, добавить какое-нибудь средство или услугу, о чем можно написать в газетах, что-то еще, что удивит старую императрицу красоты и привлечет ее внимание. Бенедикт ущипнул ее.
– Ой!
– Внимание!
– О, дорогой, прости. Где состоится бал?
– В Лондоне, естественно. Одно плохо – это будет в январе. Самое жуткое время года в тех краях, со всеми этими дымящими трубами, морозом, наводнениями, сыростью, пробирающей до костей… – Не переставая говорить, он начал с тихим рычанием срывать завязки с ее ночной рубашки. – Твой волшебный крем лечит мужские укусы? – Он зарычал и принялся покусывать ее, оставляя на коже небольшие отметины. Она беспокойно пошевелилась, желая отодвинуться, но не осмелилась.
Она чувствовала, что его дыхание слабо отдает бренди – он любил немного выпить после обеда. Ей не хотелось заниматься любовью; ей хотелось обдумать следующий шаг в своей карьере, который ей надлежит сделать, но она быстро подавила вздох и повернулась к мужу. Она должна исполнить свой долг, но теперь она каждый раз молилась, чтобы не забеременеть. Не сейчас, еще рано… Ей слишком многое предстоит сделать, а в двадцать восемь лет у нее в запасе остается еще масса времени для материнства.
Мардж, в высшей степени исполнительная секретарша Яна Фейнера, которая, казалось, читала от корки до корки каждую газету и журнал, попадавшие ей в руки, всегда вырезала для него статьи, где имелись упоминания об Елене Рубинштейн. Если бы не Мардж, едва ли Ян узнал бы так скоро о превращении Людмилы Суковой в Луизу Тауэрс и о том, что она стала владелицей института, где занимались коррекцией кожи, дела которого шли, судя по всему, настолько успешно, что это побудило престарелую императрицу красоты выступить в печати.
В тот вечер, неохотно покидая лабораторию около половины десятого, Ян взял статью из «Миррор» с собой. Он возвращался в старый дом, где снимал квартиру, стоявший в самом высоком месте Палисейдс, откуда открывался превосходный вид на Манхэттен на другом берегу Гудзона.
Любуясь видом, Ян часто думал, что Людмила живет где-то там, окруженная роскошью, так как он, конечно, знал, что она вышла замуж за Бенедикта Тауэрса. Виктор также позаботился, информировав его со злобным удовлетворением, чтобы брат не остался в неведении относительно того, что прежде Людмила работала горничной в доме семьи Тауэрс. Это известие не давало ему покоя многие месяцы.
Итак, он слишком поздно понял, что любит Золушку, и ее снова нашел ее принц промышленности, сделав принцессой. Разве это преступление? Да, его глубоко оскорбило то, что Людмила не нашла в себе мужества или желания, чтобы встретиться с ним, как обещала, в тот уик-энд и сказать открыто о поразительных переменах в своей жизни, но, с другой стороны, она всегда была загадочной женщиной. Он ни разу не пожаловался Виктору, как больно он был ранен; не к чему подливать масла в огонь необъяснимой антипатии Виктора к ней.
Оглядываясь назад, Ян понял, что по сути почти ничего не знал о ней и никогда не задавал вопросов. Вероятно, именно поэтому Людмила доверяла ему. Виктор с удовольствием подчеркнул, что с момента их первой встречи за ленчем думал, что в ней есть нечто порочное. Он даже где-то разузнал, что жена Бенедикта Тауэрса погибла всего за год до того, как Бенедикт приехал в Лондон и объявил Людмилу своей невестой.
Сегодня вечером Яну не хотелось есть, хотя его экономка оставила ему восхитительное консоме. Вместо того чтобы разогреть ужин, он достал из плоского портфеля несколько пробирок, которые принес домой. Последние дни он не выпускал их из рук – или, вернее, «нюхал» их.
Он принял душ, тщательно вымыл лицо и педантично тер свои руки, как будто готовился к хирургической операции. И только потом он надел свежевыстиранное хлопковое кимоно и уселся в комнате, из которой он намеренно убрал всю мебель и занавески, оставив лишь одно кресло, сделанное по специальному заказу, с необычайно широкими подлокотниками со множеством просверленных отверстий, размеры которых в точности соответствовали размерам пробирок.
Он вставил пробирки в прорези; на другом подлокотнике лежали блокнот и карандаш. В течение часа Ян продолжал заниматься тем, что делал весь сегодняшний день и несколько предыдущих: принюхивался, глубоко вдыхал запах, исследовал содержимое каждого пузырька, добавляя новые замечания к тем, что записывал раньше.
К настоящему моменту он уже приобрел широкую известность в сфере создания духов, а еще больше – в индустрии ароматизаторов как человек, обладающий исключительным «нюхом», парфюмер «от рождения», который интуитивно определял, когда привходящие компоненты сочетаются друг с другом, а когда нет. Он никогда не курил, как теперь выяснилось, к счастью, поскольку курение наносит катастрофический вред обонянию. С тех пор как он приехал в Штаты и начал работать в пока небольшом филиале датской компании «Врейнсдроф», производящей духи и ароматические вещества, он постоянно поддерживал свой нос «в форме», ел только диетическую пищу, избегая блюд со специями и отказываясь даже от вкусной еды, поскольку скоро понял, что любая острая приправа или своеобразный вкус могут помешать его работе. Вкус и запах были настолько тесно связаны, что он больше никогда не заказывал ни соус чили, ни свое любимое карри, ни рыбу.
Он вел себя как настоящий деспот, когда речь шла о том, что ели его немногие приятели, с которыми он ходил обедать, за исключением Виктора, но, с другой стороны, Виктору никогда и не нужно было ничего объяснять.
Он стоял на пороге открытия. Сейчас он уже в этом не сомневался, хотя он никому не говорил об этом, даже Виктору, который тем не менее почувствовал, что его младший брат готов «разродиться», как он выразился.
Он не прикасался именно к этим пробиркам уже несколько месяцев; как бы он ни был восхищен запахом вначале, по опыту работы он знал, что решительно невозможно день за днем нюхать одно и то же и надеяться добиться совершенства. Вместо этого нос устает и больше не чувствует букет.
Он знал, что необходимо одновременно заниматься несколькими вещами, чтобы сохранить свежесть восприятия. И вот теперь он почти у цели. Накануне вечером он подумал, что достиг ее. Он готов подождать еще один день, но после того, как сегодня он внес едва заметное изменение, он почувствовал уверенность, что духи в пробирке номер пять имеют исключительный запах, который произведет фурор; до последней капли эти духи были произведением искусства, как и самые знаменитые духи в мире – «№ 5» от мадемуазель Шанель.
Духи из пробирки номер четыре были тоже по-своему самобытны, но благодаря крошечной, однако очень существенной добавке, которую он сделал сегодня в порыве вдохновения, он был уверен, номер пять – то, что нужно. Вскоре он будет готов помириться с великой мадам Рубинштейн, которая по-прежнему обладала замечательным «нюхом», несмотря на весьма преклонный возраст. Да, она примет его с распростертыми объятиями, когда он скажет ей, что создал духи, которые не только прославят ее еще больше, но и принесут миллионы в ее казну – равно как и в его собственную!
Ян почувствовал нарастающее возбуждение, однако заставил себя лечь в постель. Он прекрасно понимал, что об этом не должна узнать ни одна живая душа, пока на контракте не будет стоять имя мадам Рубинштейн. Прежде чем выключить свет, он вновь подумал о Людмиле и о ее институте.
После встречи с великой Еленой, если все пройдет, как он надеялся и рассчитывал, он заедет на Шестьдесят вторую улицу. Если Людмила действительно часто там бывает, как утверждает автор статьи, то он сможет увидеть ее снова – лучшего способа отпраздновать победу и придумать нельзя. Вероятно, она согласится пойти с ним выпить кофе. Вероятно, у них даже могут появиться общие деловые интересы. Вероятно, он вернется в Нью-Джерси, имея двух новых клиентов вместо одного: одного очень крупного, другого – только начинающего становиться на ноги. Он часами думал об этом, не в силах заснуть.
Спустя три недели, когда часы на колокольне собора Св. Патрика начали отбивать десять утра – час назначенной встречи, – Ян вошел под сень величественного восьмиэтажного здания на углу Пятой авеню и Пятьдесят второй улицы, где находился главный штаб всемирной компании «Елена Рубинштейн» и флагманский салон.
Несмотря на холодный день, Ян весь вспотел. Утром, когда он выходил из дома, ветер сорвал у него с головы котелок, который он обычно надевал на деловые встречи, и понес шляпу через Гудзон.
Десять дней потребовалось на то, чтобы секретарша, говорившая ледяным тоном, ответила на два его звонка; тем не менее она получила указания назначить встречу, если о таковой попросят. Яна веселила эта ситуация не меньше, чем волновала. Он не сомневался, что мадам Рубинштейн полагает, будто он явится к ней со шляпой в руке и униженно попросит взять обратно на работу. Ну так ее ждет большой сюрприз, и шляпу все равно унес ветер.
Ему было сказано пройти через служебный вход со стороны Пятьдесят второй улицы, там он назвал свое имя принимающей посетителей секретарше, одетой в форму бледно-лилового цвета, в тон стенам. Она провела его по длинному коридору в приемную, куда сходились двери сразу нескольких кабинетов, где секретарши пили кофе из светло-вишневых кружек, в тон пишущим машинкам.
Стояла необычная тишина, и Ян удивился, что секретарши не трудятся усердно, как он привык видеть в лондонской конторе в те дни, когда мадам находилась в офисе. Скоро он понял почему.
Его пригласили присесть на софу с золочеными кистями, которая смотрелась бы более уместно в домашней обстановке, нежели в офисе. Перед ним лежал экземпляр последнего номера «Вог», и он заметил золотые скрепки, заложенные в первом разделе, чтобы отметить рекламные объявления «Рубинштейн», а также две серебряные скрепки, отмечающие редакционные статьи о «Рубинштейн». Аналогичную практику Мадам установила в лондонском и парижском филиалах.
Не успел он открыть журнал, чтобы прочесть первую передовицу, как из соседнего кабинета вышла энергичная молодая женщина и сказала без тени сожаления:
– Я Руфь Хопкинс, секретарь мадам Рубинштейн. Ввиду чрезвычайных обстоятельств она была вынуждена срочно уехать на фабрику в Лонг-Айленд Сити. Она распорядилась, чтобы я проводила вас к начальнику отдела кадров, который…
Ян вскочил на ноги. Он был зол, как никогда. Он не отдавал себе отчета в том, что говорит.
– Я пришел не затем, чтобы встречаться с начальником отдела кадров. Мадам Рубинштейн, как всегда, демонстрирует свои дурные манеры и незнание человеческой натуры. Как она смеет!
Его вспышка, похоже, нисколько не смутила молодую женщину, хотя другие секретарши открыто уставились на него.
– О, прошу прощения, – сказала она, явно не чувствуя никакой вины. – Вы хотели бы видеть кого-нибудь еще? Начальника отдела маркетинга? Рекламы? Вы заинтересованы в заключении контракта на поставку какого-либо товара?
Ян презрительно фыркнул. В этот миг он осознал всю бесплодность своей мечты. Вот как мадам Рубинштейн будет к нему относиться, если он продаст ей свои уникальные духи – как к простому поставщику, а он достаточно наслушался ее высказываний о поставщиках, которых она считала жуликами, мошенниками и идиотами, и не забудет об этом до конца дней. Не имело значения, что изысканный аромат мог долгие годы приносить обеим компаниям – его и ее – огромные деньги, не говоря уж о его личном авторском гонораре. В глазах мадам Рубинштейн он останется поставщиком, а не артистом; с тем же успехом он мог бы продавать бутылочные пробки или пуховки для пудры.
Виктор был прав. Рубинштейн не способна относиться к людям, которые ведут с ней дела, как к равным. Он снова пытается сунуть голову в петлю, от которой Виктор некогда избавил его.
Хотя Руфь Хопкинс шла за ним по пятам вдоль всего коридора, инстинктивно чувствуя, что ее начальница не обрадуется, если она даст ему ускользнуть, Ян был настолько взбешен, что даже не отвечал ей, пока не добрался до лифта. И только когда открылись двери кабины, он сказал:
– Можете передать мадам Рубинштейн, что ее грубость позволила мне сделать неожиданное открытие. Она упустила шанс, который выпадает раз в жизни. Всего доброго.
На противоположной стороне улицы находилось небольшое кафе. Все еще кипя от негодования, Ян быстро проглотил одну за другой две чашки кофе, чего он никогда бы не сделал в нормальном состоянии. Потом его охватило уныние. Существовало множество фирм, к которым он мог бы обратиться. Самым очевидным решением была компания «Элизабет Арден», но он в глубине души понимал, что этот аромат им не подходит.
Он рассчитывал зайти в институт Луизы Тауэрс ближе к ленчу, полагая, что его беседа с Рубинштейн продлится по меньшей мере часа два. А сейчас не было даже четверти одиннадцатого. Что ж, он не часто бывает в городе. Он вполне может просто пойти взглянуть на институт, даже если не осмелится войти.
Забавно, но оттого, что он уже достаточно поволновался сегодня, Ян не испытал ожидаемых эмоций, когда приблизился к небольшому зданию, расположенному в десяти кварталах севернее. Еще не остывший, затаенный гнев, по сути, ожесточил его. Он обманывал сам себя; ему следовало знать, что он непременно войдет, как только увидит этот дом.
Он робко открыл дверь, и тотчас раздался мелодичный звон колокольчиков. Насколько живительной была царившая здесь атмосфера, и как разительно она отличалась от вычурного розового заведения, которое он недавно покинул. Девушка с приветливой улыбкой и нежной кожей вежливо спросила его:
– Чем могу быть полезна, сэр?
Он не знал, что сказать. Проклятое слово «поставщик» все еще терзало ему душу. Он неуверенно пробормотал:
– Люд… миссис Тауэрс здесь сегодня?
– Да, но, боюсь, она занята, сэр. Вы хотели записать кого-то на прием? На консультацию к косметологу, вероятно?
Он покачал головой и пошарил у себя в кармане в поисках визитной карточки. Он уже собирался вручить ее девушке, когда открылась дверь и женщина его мечты вошла в приемную. Если он и раньше считал ее красавицей, то теперь она была окружена сиянием, аурой величия. Ему захотелось убежать. Вместо этого он словно прирос к месту с языком, прилипшим к гортани, осознавая, что выглядит в точности так же, как и чувствует себя – совершенно потрясенным.
Она колебалась какую-то долю секунды, а потом подбежала к нему.
– Ян, Ян Фейнер, какой чудесный сюрприз! Не верю своим глазам. Что ты здесь делаешь?
– Я прочел… прочел о твоем институте. Я… мои поздравления. Он… производит впечатление.
Людмила радостно захлопала в ладоши. Он подумал, что она никогда не была такой в Лондоне – счастливой, уверенной в себе и, помимо всего, очень красивой.
– Тебе правда нравится? – Она взглянула на часы. Ян заметил, что циферблат оправлен бриллиантами.
– У нас столько работы! Мы заняты от рассвета до заката. Я бы с удовольствием показала тебе все остальное, но у нас, естественно, непрерывно идет прием и кабинеты заняты. Но что ты тут делаешь? Постой, не говори мне. Мартин, дай мне посмотреть журнал.
На ней был простой белый шерстяной костюм, отличный покрой которого подчеркивал достоинства ее прекрасной фигуры. Ян никогда не видел ее в белом, никогда не видел на ней такой элегантной одежды, явно смоделированной ведущим дизайнером, но, с другой стороны, теперь она могла позволить себе все, что угодно.
Ему стало больно. Какой ужасный получился день. Он почувствовал себя полным неудачником, хотя знал, что это неправда. Слава богу, он надел один из двух своих дорогих костюмов.
– Людмила, я должен идти. Приятно было увидеться…
Она обернулась с улыбкой, которая перевернула ему душу, как и всегда.
– Не называй меня так больше, Ян. Я теперь Луиза и в деловой жизни, и в частной. Для этого есть множество причин, но давай пойдем куда-нибудь и выпьем кофе. – Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Мартин, это мой давний друг. Я ухожу, но вернусь примерно через час. Если позвонит мой муж, передайте ему, что я побежала по делам и позвоню ему до ленча.
Они пошли пешком по направлению к Ист-Ривер; Луиза сказала (Ян пытался привыкнуть думать о ней как о Луизе), что знает ресторанчик в небольшой гостинице, где они смогут спокойно поговорить.
Неужели она всегда могла пробудить в нем желание рассказать ей все? Ян не помнил, но по мере того, как один час превращался постепенно в полтора, он по обыкновению рассказывал ей о себе гораздо больше, чем она – о себе. Да ей и не нужно было ничего рассказывать. Ее внешний вид красноречиво свидетельствовал об удаче, той трудноуловимой удаче, которая влечет за собой опьяняющий и неотразимый запах большого богатства и власти.
Он попытался описать свою предыдущую встречу в легкомысленной, веселой манере, в какой он частенько рассказывал истории о мадам Рубинштейн, но у него ничего не вышло.
Сначала Людмила, перекрестившаяся в Луизу, ничего не сказала. Потом, когда он закончил повесть о своем унижении, она легко дотронулась до его руки.
– Можно мне понюхать духи? – попросила она, глядя ему прямо в глаза.
Она загипнотизировала его. Он и помыслить не мог, что когда-либо сделает нечто подобное, но он отдал ей заветный пузырек. На сей раз он не проронил ни слова, когда она сначала понюхала флакон, затем, немало его удивив, брызнула капельку духов на обратную сторону кисти чуть пониже ладони, туда, где прощупывается пульс, как это делают профессионалы, и подождала несколько минут прежде, чем поднести руку к носу и снова вдохнуть запах. Прошло не меньше трех или четырех минут. Потом она быстро заговорила:
– Ян, из того, что я тебе говорила и ты сам читал в газетах, ты знаешь, что я замужем за очень влиятельным человеком. Дело, которое начиналось как забава, уже принесло такой успех, масштабы которого мой муж едва ли осознает.
Она не заметила, как его передернуло, когда она сказала «муж», а возможно, внешне это никак не проявилось. Ее напряженный тон вполне соответствовал сосредоточенному выражению лица.
– Однажды ты сказал мне, что веришь, будто когда-нибудь американская парфюмерия сможет соперничать с французской, и американские женщины станут покупать ее сами, не дожидаясь, когда им преподнесут духи в подарок ко дню рождения или на Рождество. Я думаю, ты был прав. Я начинаю многое узнавать о женщинах, американских женщинах, которые на целые десятилетия отстают от европейских в области знаний о красоте. Они даже не понимают, насколько лучше будет выглядеть их макияж, если они будут внимательнее следить за своей кожей. Они понимают лишь одно – макияж помогает скрыть множество изъянов. Грим – это, по сути, все, что они знают, но положение меняется. Я пытаюсь изменить существующую ситуацию по мере своих скромных сил, и я собираюсь достичь большего результата, гораздо большего!
Ее щеки раскраснелись; завиток шелковистых черных волос выбился из прически и подрагивал у виска, Ян почувствовал себя несчастным более, чем когда-либо, осознав, какая глубокая пропасть пролегла теперь между ними. Но, Господи, она была великолепна.
Луиза поняла, что он не уделяет должного внимания ее словам, а ей было нужно, чтобы он серьезно выслушал ее. Она стиснула его руку.
– Ян, я хочу купить права на твои духи. Они неотразимы, и ты уже назвал их в мою честь и в честь всех женщин Америки…
– Назвал их? – Он был ошеломлен тем, что она говорила. Она понятия не имела, что эти духи вскоре произведут революционный переворот в области парфюмерии и что они непременно будут проданы покупателю, предложившему наибольшую цену.
– Да, помнишь, ты недавно сказал, что сделал открытие. «Открытие» – идеальное название. Оно точно передает суть. Отныне я буду пользоваться только ими. Я заставлю каждую светскую женщину в Америке душиться ими. Они вызовут сенсацию, и я начну продавать их в своем институте, а также в других институтах, которые собираюсь открыть по всей стране.
– По всей стране? – эхом повторил он, потрясенный до глубины души.
– Да. – Луиза – с этого момента она никогда больше не будет для него Людмилой – говорила таким тоном, словно все уже давно было решено. – На прошлой неделе Бенедикт взял меня с собой посмотреть «Нортленд». Знаешь, что это такое?
Ее глаза, зубы, кожа источали сияние. Она походила на существо с другой планеты. Ян печально покачал головой.
– Он открылся недавно, в марте. Это самый большой в мире торговый центр, объединяющий больше ста магазинов, спроектированный гением по имени Виктор Груен, с которым Бенедикт хорошо знаком. И все под одной крышей. Ты идешь и покупаешь, пока держат ноги. Бенедикт говорит, что появление такого центра перевернет систему торговли в Америке и во всем мире. Он уже инвестирует капитал в тех областях, где будут построены другие «Нортленды», и в каждом торговом центре появится «Институт Луизы Тауэрс».
Она не могла остановиться. Она говорила и говорила о будущем своей компании.
– И Бенедикт… твой муж… действительно хочет именно этого? – спросил Ян, изумляясь про себя, как может мужчина, находясь в здравом уме, желать, чтобы такая красивая жена посвятила себя чему-либо еще, помимо их брака.
– О, да, – солгала Луиза. – Укрепление моего бизнеса искренне волнует его не меньше, чем меня. Мы партнеры, – гордо добавила она.
Месяц спустя, когда новый аромат был отвергнут фирмами «Элизабет Арден» и «Коти», Ян получил решительное предложение от Леонарда Тауэрса, брата-холостяка, которому Бенедикт поручил контролировать абсолютно все дела, связанные с институтом, от найма служащих до обеспечения гарантий инвестирования доходов от того, что на поверку оказалось симпатичной маленькой золотой жилой.
Луиза почти не отходила от телефона, каждый день спрашивая Яна об «Открытии», но она считала неразумным при существующих обстоятельствах докладывать Бенедикту, что следующий шаг, который она намерена предпринять, представив изысканные духи, принадлежащие исключительно Луизе Тауэрс, имеет какое-то отношение к Яну Фейнеру, ее верному лондонскому другу. Она не думала, что в этом вообще возникнет необходимость. Она позаботится, чтобы их пути в обществе никогда не пересеклись, а Бенедикт слишком занят решением глобальных проблем фармацевтической фирмы, чтобы обратить внимание на ее экспансионистские планы на таком низком уровне.
С другой стороны, Яна наконец убедили предоставить права на «Открытие» в Америке «Луизе Тауэрс» не только потому, что компания росла невероятно быстрыми темпами, как утверждала Луиза, и не только потому, что Леонард Тауэрс предложил в высшей степени выгодные условия авторского гонорара. Если духи будут иметь такой успех, на какой рассчитывал Ян, его гонорар, составляющий определенный процент от продажи, будет расти намного быстрее, чем он в состоянии обеспечить большинство контрактов с фирмами, торгующими эфирными маслами, и производителями косметической продукции.
Нет, про себя Ян рассматривал проблему следующим образом: подписав деловое соглашение с компанией «Луиза Тауэрс, Инкорпорейтед» на заре ее существования, в дальнейшем он имеет право надеяться на долгое и успешное сотрудничество как с самой фирмой, так и с ее основательницей. Он смирился с тем, что Людмила ни при каких обстоятельствах не станет подругой его жизни, поэтому он выбрал иное оптимальное решение: Луиза будет его деловым партнером и, конечно, всегда останется его близким и дорогим другом, которому он сможет довериться в трудную минуту.
Луиза не учла одного. Леонард, часто служивший Бенедикту мальчиком для битья – особенно теперь, когда Чарльз благополучно улизнул за океан и находился в Лондоне, за пределами видимости и слышимости, – постоянно стремился заслужить одобрение. Для этого он составлял длинные и утомительные отчеты о компаниях, с которыми имел дело от лица своего брата или, как в данном случае, от лица необычной и удивительной молодой жены брата.
Изучая дела фирмы «Врейнсдроф», Леонард с восторгом обнаружил, что это была крепкая компания, заслуженно пользовавшаяся отличной репутацией в Голландии и Германии и явно недооцененная. В течение нескольких недель он пытался привлечь к этому факту внимание Бенедикта, но тот улетел в Лондон, чтобы похвастаться своей женой на балу в честь королевы Англии, и потому Леонарду пришлось довольствоваться Норрисом, чья голова тоже была занята совершенно другими вещами, вроде выплаты алиментов и встреч «здравствуй – до свидания» со своими детьми.
