Текст книги "Секс. Любовь. Свадьба (СИ)"

Автор книги: Шей Шталь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Все эмоции отчетливо читаются в глубине его глаз и в морщинках на лбу. Закрыв глаза, он тихо рычит и проводит руками по волосам. Наклонив голову вперед, он разочарованно вздыхает и потирает правой рукой подбородок.

– Иисусе, – бормочет он, качая головой. – Не думал, что будет так сложно.

– Сложно, потому что мы все еще любим друг друга.

Он внимательно смотрит на меня.

– Что, если проблема заключается в любви к тебе? – От его слов у меня перехватывает дыхание. Я не готова к ним. Он качает головой. – Это не значит, что я не люблю или даже не могу, – добавляет он, сглатывая.

– Но иногда тебе хочется?

– Может, так было бы проще. – Ноа вздыхает, взъерошив волосы. – Ты стала такой несчастной. Совсем перестала улыбаться, и я виноват в этом.

Его слова правдивы и причиняют боль.

– Ты не виноват во всем на свете, Ноа. Она умерла и оставила нас с такой болью. Не думаю, что кто-то из нас знал, как ее принять, не говоря уже о том, чтобы справиться с этим и продолжить жить.

Мы потеряли Мару, но навсегда связаны с ней. Наши сердца играют на струнах души, и если мы собьемся, то наша семья развалится. Я думаю об Оливере, Хейзел, Севи и Фин. Если у нас ничего не получится, что я им скажу?

Иногда больно слышать правду, но я знала, что мне это нужно. Ноа прочитал мой дневник. Вполне справедливо, что я выслушала его.

От глубоко вздоха, рубашка Ноа расходится на груди.

– Ты хочешь это исправить?

Вытянув ноги на тюке сена, я внимательно рассматриваю Ноа: растрепанные волосы падают на лицо, щеки покраснели. Может, по этой причине я никогда не подталкивала его к этому разговору? Потому что правда ранит, и видеть уязвимую сторону мужа – это уже слишком.

Я молчу. Не уверена, что знаю, что сказать, пока пытаюсь побороть свои эмоции.

– Ты хочешь развода? – Он смотрит на меня, и, кажется, я никогда не чувствовала себя такой беспомощной. – Это то, чего ты хочешь?

Ноа протягивает руку и касается моего лица. Наклонившись вперед, в своей особенной манере, он прикасается своими теплыми и мягкими губами к моим. Я реагирую на это как угодно, но точно не с нежностью. И моя реакция передается мужу. Он громко вздыхает.

Из моих легких также резко выходит воздух.

– Мое отношение к тебе не изменилось. Этого никогда не случится.

Я снова начинаю нервничать. Ноа молча вытаскивает другую руку из кармана и касается моей щеки. Я полностью растворяюсь в прикосновении его грубых пальцев.

– Ты не ответила на мой вопрос. – Он замолкает, глядя мне в глаза в ожидании ответа. А я начинаю рыдать, сотрясаясь всем телом. Муж смотрит на меня с сожалением в глазах, а затем прочищает горло, так как его голос охрип. – Я серьезно. Если это то, чего ты хочешь, то я сдамся, – он произносит это медленно и четко. Такое бывает, когда ему не нравится то, что он говорит. Его голос так звучит от досады и сожаления. Точно так же он прошептал мне: «Она ушла, Келли. Мы должны ее отпустить». Хотя он понимал, что я никогда бы не сделала этого. – Знаю, ты думаешь, что я не слышал тебя той ночью, когда ты сказала, что мы должны расстаться. Но я слышал. Ты это имела в виду?

– Нет. – Я закрываю глаза, пытаясь не развалиться на части. – Я хочу быть с тобой, Ноа. И это никогда не изменится. – Я пытаюсь дышать ровно, не делая судорожных вдохов. – А чего хочешь ты?

Он качает головой.

– Я обещал тебе… Оно, – он берет меня за руку и касается обручального кольца, – было обещанием. И все, что я говорил… Я имел в виду каждое слово. Для меня нет ничего важнее тебя и наших детей. Прости, если когда-либо заставил тебя усомниться в этом.

Я отвожу взгляд от кольца с бриллиантом, которое он мне подарил, и погружаюсь в темноту его глаз.

– Можно спросить?

Ноа кивает.

– Почему ты не взял Фин на руки, когда она родилась?

Его глаза застилают слезы.

– Не знаю… Я… – Он сглатывает и делает вдох. Его горло сжимается. Он сломлен. – Когда я посмотрел на Финли в твоих объятиях, с красным личиком и плачущую, все, о чем я мог думать, – это как мне защитить ее? Я не смогу. На что я годен? – Слезы медленно текут по его щекам. Я не видела, как он плачет, с того дня, как умерла Мара.

Я протягиваю руку и вытираю слезы.

– Ноа, не говори так.

Муж смотрит на меня ожесточенным взглядом.

– Серьезно. На что, черт возьми, я годен, если не могу сделать единственное, что должны делать родители?

– Ты хорошо справляешься с ролью отца.

Ноа хмурится.

– Я не знаю, как это делать. Только думал, что знаю.

– А знаешь, что мне сказала терапевт?

Со стоном Ноа закатывает глаза.

– Нет.

Он всегда считал, что терапия не решит всех проблем, поэтому и отказался ходить со мной на сеансы. Кажется, до сих пор я не думала о сказанных терапевтом словах и в действительности не позволяла себе в них вникнуть.

– Она просила меня позволить себе почувствовать боль. Позволить себе расстроиться и разозлиться. Это нормально. Единственный способ исцелиться – признать и почувствовать боль. И только тогда ты сможешь двигаться вперед. Не забыть, а двигаться вперед. Это нормально, что мы грустим о ней, Ноа. Она была нашим ребенком. Она тяжело боролась, и нам бороться с ее потерей также трудно.

С каждым моим словом поведение Ноа меняется. Он борется с этим. Если бы он этого не делал, то не был бы Ноа Беккетом. А затем, так же легко, как он вступает в борьбу за то, чтобы оставаться сильным, с такой же скоростью ее проигрывает. Его тело сотрясается, лбом Ноа упирается в мое плечо. Протянув руку, я провожу ей по влажным волосам на его затылке. Мы плачем. Вместе. Держимся друг за друга, прочувствовав всю боль. То, чего мы не делали с тех пор, как она умерла.

– Быть сломленным – нормально, – говорю я ему.

Муж сжимает руки на моей талии и падает передо мной на колени. Он держится за меня. Я опускаюсь на колени, и мы не разрываем объятий, потому что для нас это единственный способ вернуться в реальность. Ноа проиграл битву, не смог остаться сильным. Крутой парень сдался и поник.

– Я никуда не уйду, – плачет он, целуя мою шею, а затем его губы касаются моих. Поцеловав меня, Ноа смотрит мне в глаза, уверенно и твердо произнося: – Мое «навеки» в силе, если и твое тоже.

По моей спине пробегает дрожь. Он рассматривает мое лицо, одним взглядом обнажая меня. В глубине души я не думаю, что на протяжении последних двух лет мое сердце когда-либо сомневалось в его любви. Да, мысленно я перебирала наихудший сценарий, но мое сердце… Оно знало о его намерениях, знало и удерживало меня от расставания.

– Мое «навеки» – твое, – заверяю я его, зная, что всегда и во всем буду с этим человеком.

Говорят, что потеря ребенка – это главное испытание брака и личной силы. Если мы столкнулись с этим, то я знаю, что мы справимся. Вместе.

ГЛАВА 29

Ноа

Сожаление и ромовые пирожные

(Не спускайте глаз с тети Ди)

Мы с Келли пробыли в сарае, наверное, еще час. Понятия не имею, к чему все это приведет, и даже не знаю, уладили ли мы эту хрень, но, кажется, начало положено. Впервые после похорон Мары мы вроде бы движемся в одном направлении. Вместе.

Мы сидим на тюке сена. Жена на моих коленях, обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь губами к ее лбу.

– Нам нужно пойти проверить детей.

Кивая, она мурлычет:

– Следовало бы. – Соскользнув с моих колен, встает и протягивает руку. – Надеюсь, они хорошо себя вели.

Я беру Келли за руку и выглядываю из дверей сарая. Солнце уже зашло, оставив после урагана небо золотисто-пурпурного цвета. Рассеянные кучевые облака похожи на зефир. Я улыбаюсь от этой мысли. Мара любила зефир. Она говорила, что на вкус он напоминает шарики сахарной ваты.

Держась за руки, мы с Келли проделываем путь в полмили от сарая до дома моих родителей. На подъездной дорожке все еще стоит несколько машин, и я не могу сказать наверняка, отменили свадьбу или нет.

– Я чувствую себя такой ужасной сестрой, – шепчет Келли, шагая босиком рядом со мной. – Я сбежала в самый трудный момент.

– Ты не ужасная сестра. – Жестом я предлагаю ей запрыгнуть мне на спину. – Давай я понесу тебя. – Она принимает мое предложение, и я удовлетворенно улыбаюсь, когда она упирается подбородком в мое плечо. – Это напоминает вечер, когда мы поженились.

Я смеюсь, вспоминая, как нес ее по этой самой дорожке. На тот момент она была на пятом месяце беременности, поэтому было немного неудобно, но мы справились. Думаю, именно так мы и переживем все это. Мы справимся. Будет нелегко. Это же не волшебство. Исправить все будет непросто, и я это понимаю. Я не могу щелкнуть пальцами и вмиг пережить это.

– Ты скучаешь по жизни здесь? – спрашивает Келли.

Мгновение я раздумываю над ее вопросом.

– Не спорю, есть вещи, по которым я скучаю, но думаю, мне было бы гораздо хуже, если бы мы все еще жили здесь. Мне казалось, что день ото дня я задыхаюсь из-за напоминаний о ней.

– А я здесь чувствую себя ближе к ней.

Я снимаю жену со спины и ставлю перед собой.

– О чем ты говоришь?

– Я думаю о том, чтобы когда-нибудь вернуться сюда. Понимаешь?

Я киваю.

– Понимаю. Я тоже думал об этом, но не знаю. Я только что открыл магазин. У нас ремонт в доме не закончен…

Я мог бы продолжать перечислять причины, по которым не стоит все бросать и возвращаться назад. Но на самом деле именно так я и поступил с Келли, когда по своей прихоти перевез семью в Санта-Барбару. Глубоко вдохнув, я качаю головой.

– Прости, что увез нас отсюда из-за собственного дерьма.

Она касается моей щеки.

– Я понимаю, Ноа. Правда. Я не жалею, что мы переехали. Не думаю, что прямо сейчас пора возвращаться, но, может быть, когда-нибудь.

Наклонившись, я целую ее в лоб.

– Когда-нибудь.

* * *

По возвращении в дом мы узнаем, что свадьба отложена. Гости общаются, а отец Келси выглядит разъяренным, ведь его дочь и Джастис до сих пор отсутствуют.

– Думаю, сейчас твой отец ненавидит Джастиса сильнее, чем меня, – шепчу я Келли, прижимая ее к себе.

Она наклоняется, хватает за талию, пробегающую мимо Хейзел и притягивая ее к нам.

– Ну, наверное. Джастис ему никогда не нравился.

Я приподнимаю бровь.

– А я ему когда-нибудь нравился?

– Может, раз или два. – Келли берет Хейзел на руки. – Привет, сладкая. Где твои братья?

Лицо дочери измазано шоколадом, платье заляпано чем-то похожим на грязь. Хейзел пожимает плечиками и пытается убрать волосы с глаз.

– Я не знаю. – А потом она извивается, чтобы спуститься. – Отпусти меня. Я должна идти. Я вожу, и если они поймают меня, то съедят на ужин.

Келли оглядывается.

– Кто?

– Мальчишки! – визжит Хейзел и убирает руку за спину, тем самым ударяя меня по лицу.

Келли ставит ее на пол, и та убегает.

Наши дети разбежались повсюду и играют с другими малышами. Все, кроме Оливера. Он ест пирожные. Здесь я остановлюсь, потому что за этим последует целая история.

Моя тетя Ди – набожная христианка, поэтому мама подумала, что было бы неплохой идеей поручить ей приготовить пирожные. Теоретически это была отличная идея. Вот только тетя Ди… Она чокнутая. Пусть ее образ «добропорядочной христианки» не вводит вас в заблуждение. Она ругается как матрос и способна перепить большинство мужчин за столом. Это также объясняет события, которые произойдут в дальнейшем.

Расскажу вам небольшую предысторию. Тетя Ди приготовила пирожные для каждого гостя на свадьбе. Учтите, что это не просто пирожные. Они с ромом. Позволю этой информации впитаться в ваш мозг, подобно рому, пропитывающему шоколадное пирожное.

Теперь продолжу дальше, но знайте: тете Ди нельзя доверять.

Просто немного подождите. Дальше – больше. Я не знаю, как хорошо вы разбираетесь в пирожных. Вы знали, что они бывают с ромом? Сначала я не знал.

– Они реально вкусные, – говорит Келли, протягивая мне одно.

Голодный, я съедаю пирожное. Вкусно. Глазурь, сахар, ром… Мне хватает мужества признать, что иногда я люблю десерты с алкоголем. Не надо меня осуждать. Чтобы вы поняли, что это за пирожные, скажу: они не похожи на те с карамельной крошкой, что продают в «Старбакс». Не-а. Эти пирожные размером с детский кулачок, упакованы в блестящую пластиковую коробочку с элегантно повязанной лентой.

– Можно мне еще одно? – спрашивает Оливер мою маму, а затем берет со стола пирожное, прежде чем та успевает сказать ему нет.

– Нам нужно заставить его что-нибудь съесть, – говорит мне Келли, убирая палочку от пирожного, которую Оливер бросил на стол. – Он весь день ест вредную пищу.

Я собираю для сына тарелку с едой, когда в дом возвращается Джонас. Вокруг него и его шафера разгорается чертов ад из-за того, где находится его будущая жена, будто они все еще собираются пожениться. Честно говоря, я в замешательстве, и мне плевать.

Даже спустя полчаса Джастис и Келси не появляются. Ситуация наверху напоминает захват заложника, а Оливер за это время сполз на стол, подперев голову рукой.

– Как дела, чувак? – спрашиваю я, присаживаясь рядом с ним.

– Музыка слишком громкая! – кричит он, глядя на меня. – Ненавижу это. Можно мне уйти?

Я подталкиваю к нему тарелку.

– Съешь что-нибудь.

– Я не голоден, – ворчит он, отпихивая тарелку.

Маленький гаденыш.

Помните момент в фильме «Красавица и Чудовище», где зверь вручает Белль еду, а она отказывается от нее? Благодаря Маре (а теперь и Хейзел) я смотрел этот фильм много раз. Но когда Оливер говорит, что не голоден, я борюсь с желанием закричать, как то Чудовище: «Хорошо! Давай, помри с голоду!». Сомневаюсь, что это как-то повлияет на него, поэтому воздерживаюсь. Но однажды я произнесу эту фразу кому-нибудь из моих детей.

После ужина Оливер начинает бледнеть. Он забирается под стол, жалуется, что музыка слишком громкая, и выражает желание уйти наверх. Подняв скатерть, я смотрю под стол и вытаскиваю сына.

– Прекрати! Просто посиди здесь, – говорю я ему, удерживая его тощую задницу на стуле. Он тут же резко подается вперед и прижимается головой к краю стола.

Келли бросает на него взгляд, и я вижу, что она что-то заподозрила.

– Что с ним происходит?

Приподняв голову сына, я прижимаю руку к его лбу. Не горячий. Оливер говорит, что с желудком все в порядке, просто он очень устал, а музыка, цитирую, «чертовски громкая». И еще он хочет спать.

– Давай, приятель. Пойдем подышим свежим воздухом.

– Свадьба и так на открытом воздухе, – слишком громко хихикает Хейзел прямо в ухо Оливеру.

– Отвали! – Он хлопает ее по плечу, встает и закрывает уши. – Прекрати болтать.

И тут же падает лицом в траву. Я снова смотрю на Келли.

– Какого хрена?

– Можно с тобой поговорить? – спрашивает тетя Ди, смотря выпученными глазами на Оливера, лежащего на земле.

– Да, конечно. Я же ничем не занят, – фыркаю я, пытаясь поднять безвольное тело сына с земли.

Тетя Ди нервно сглатывает.

– Думаю, я добавила в пирожные слишком много алкоголя.

Я быстро смотрю на Келли, качающую головой, а затем снова на тетю Ди. Келли, улыбаясь, говорит ей:

– При выпечке из них выпаривается алкоголь, тетя Ди. Так что ничего страшного.

Та наклоняется и шепчет:

– Я не добавляла его в тесто. Я добавила ром постфактум.

Широко раскрытыми глазами она смотрит на Оливера, который переворачивается на спину и хмурится.

– Как я попал на крышу?

Тетя Ди смотрит на меня.

– Думаешь, я переборщила?

– Не знаю. – Я указываю на Оливера, лежащего на земле. – Сама-то как думаешь?

Тетя Ди смеется:

– По крайней мере, первая проба алкоголя прошла успешно.

ГЛАВА 30

Ноа

Лучший мужчина

(И он не всегда побеждает. Спросите об этом Джонаса)

Лужи на скатертях, платья и смокинги насквозь промокли от дождя… Думаете, эта свадьба накрылась медным тазом, верно? Не-а. Мы же в Техасе. Здесь правила не работают. И меня не покидает предчувствие, что все только начинается. Священник разговаривает с тетей Ди (надеюсь, он не попробовал ее пирожные), а отец невесты в бешенстве. Он и мой тесть тоже, но пока не сказал мне ни единого слова.

Не удивляйтесь. Он все еще меня ненавидит.

– Поверить не могу в эту хрень. Я заплатил за эту свадьбу, – ворчит он, отпивая виски прямо из бутылки, – и сегодня вечером ей лучше выйти замуж за кого-нибудь.

Пока мы с Келли укладываем нашего пьяного десятилетнего сына, чтобы он проспался, угадайте, кто возвращается из бегов? Джастис с Келси. Явились через три часа. Понятия не имею, чем они там занимались, но могу догадаться, что дрались. А может быть, трахались, потому что по своему опыту знаю: эти действия обычно происходят параллельно.

Кстати, о трахе. Жаль, мы с Келли не смогли уединиться, ведь знаете, что лучше секса?

Примирительный секс.

Доказанный факт.

Поэтому я озвучиваю Келли свои мысли, кладя руку на ее обнаженное бедро.

– Мы вызовем подозрения, если ускользнем наверх? – Закидывая руку на спинку стула жены, я заглядываю в вырез ее платья. – Похоже, мне срочно нужно увидеть эти висюльки на своем лице.

– Прекрати, – улыбаясь, игриво отталкивает она меня. – Мы не можем просто взять и ускользнуть. Оливер пьян, Севи вылизывается рядом с собакой, Фин плюется в священника, а Хейзел тверкает.

Я поворачиваю голову на танцпол и вижу, что моя пятилетняя дочь на самом деле трясет попой.

– Иисусе. – Не знаю почему, но на какое-то мгновение я замираю. Наверное, потому что не могу отвести глаз. Это как попасть в автокатастрофу, когда ты не можешь не смотреть. – Заставь ее прекратить это делать, – стону я, прикрывая глаза.

Слава богу, Келли подхватывает дочку и показывает, как нужно правильно танцевать.

– О господи! – Келси плюхается в кресло рядом со мной. От этого ее платье надувается, как воздушный шар, обернутый вокруг талии. – Я нервничаю.

Не зная, что еще сделать, я протягиваю ей пирожное.

– Вот. Это поможет успокоиться.

Словно одичавшая, она вырывает его из моей руки и целиком засовывает в рот. При этом Келси произносит что-то типа «Топай ногами», и крошки пирожного вылетают из ее рта, падая на стол и мою руку. В переводе с языка полностью-набитого-рта, которым я хорошо овладел благодаря своим детям, она только что сказала: «Это помогает».

С трудом проглотив, она доедает пирожное, а затем смотрит на меня своими покрасневшими и усталыми голубыми глазами.

– В нем ром?

Я киваю.

– Ага. Где, черт возьми, ты была последние три часа?

Она смотрит мимо меня, сосредоточив все внимание исключительно на том, кто у барной стойки запивает свои проблемы.

– В заложниках.

Держа в руке бутылку воды (поверьте, мне больше не нужен алкоголь), я рассматриваю Келси. Ее волосы растрепаны, тушь размазана по щекам, и она дрожит.

– Ты в порядке?

– Ноа, скажи, что мне делать?

– Я?

Она пинает меня ногой.

– Да, ты.

Я практически задыхаюсь после глотка воды, попавшей не в то горло. Нет, я вообще-то подавился. Прокашлявшись, я ставлю бутылку на стол.

– Черт возьми, с чего ты решила, что я знаю, что делать?

Келси смотрит на меня со слезами на глазах, поджав губы, по цвету похожие на жевательную резинку.

– Потому что вы с Келли следовали за своим сердцем.

Она права, мы так и сделали. Я смотрю на жену, которая танцует с нашими дочерьми. Ее улыбка такая же сияющая, как в тот день, когда мы сказали друг другу «Да». А если учесть сегодняшнюю ночь и, черт возьми, последние два года, трудно поверить, что она все еще может так улыбаться. Когда песня меняется на более медленную, Келли зовет меня к себе, поманив пальчиком. Встав, я похлопываю Келси по плечу:

– Что говорит твое сердце?

Она плачет.

– Мое сердце говорит не делать ему больно.

Думаю, она говорит о Джонасе, но не уверен наверняка.

– Тогда ты знаешь ответ.

Наверное, вы предполагаете, что, ступив на танцпол, я буду танцевать с Келли, не так ли? Что ж, угадайте, кто стоит передо мной с раскинутыми в стороны руками? Она около двух футов ростом и плюется в людей.

Ага. Наша маленькая верблюжонка протягивает ко мне свои ручки.

– Сиськи? – говорит она, широко раскрыв глаза, и ждет. Может, это кодовое слово, означающее «вверх»? Она знает только одно слово, так почему бы не сделать его универсальным, верно? Если только дочь не думает, что я ее покормлю. Если это так, то мои волосатые соски ее сильно разочаруют.

Я беру ее на руки.

– Ты же не собираешься в меня плевать?

Фин хмурит бровки, и на нежной детской коже пролегает небольшая складочка. Дочь ничего не говорит. Она просто зевает и кладет головку на мое плечо.

Мое сердце колотится, потому что я не могу осознать происходящее. Подняв руку, я поглаживаю ее спинку и раскачиваюсь вместе с ней под музыку. Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз вот так держал Фин. И всегда это происходило потому, что она использовала меня, чтобы вскарабкаться на что-нибудь или добраться до Келли.

Однако сейчас она позволила мне держать себя на руках, потому что захотела ко мне. Я всегда думал, что неприятен Фин из-за того, что в первые несколько недель ее жизни я не брал ее на руки. Мне было страшно. Я боялся привязаться к ней и поэтому отстранился. Думаю, она это почувствовала и сделала то же самое. Какова бы ни была причина, обнимая ее сейчас, я сожалею, что не приложил усилий раньше.

Оглянитесь вокруг. Она ни к кому не просится, она положила головку мне на плечо. Расположив ручку на моем сердце, Фин закрывает глазки. Вы плачете? Я прилагаю титанические усилия, чтобы не допустить этого. Я справлюсь. Да, слезы появились, но сейчас меня больше волнует то, что происходит вокруг меня, потому что жених только что увидел невесту, а шафер стоит между ними.

Вот-вот разверзнется ад…

– Устала? – спрашиваю я Фин, наклоняя голову так, чтобы заглянуть в ее полузакрытые глаза.

Она кивает и указывает на дом. В этот момент моя мама подходит и протягивает к ней руки.

– Я могу уложить ее спать, если хочешь.

Она забирает у меня Фин, держа Севи за руку. Он весь в грязи, в руке зажато пирожное. И он уже успел его разок откусить.

Дерьмо.

Выхватив пирожное, я запихиваю его в рот. Севи рычит на меня.

– Песики не едят пирожные, – говорю я, надеясь, что он не укусит. К счастью, Севи отмахивается от меня, и мама уводит детей в дом.

Келли подходит ко мне с широко распахнутыми глазами.

– Ты должен что-то сказать.

Я смотрю на нее.

– Кому?

– Джонасу или Джастису. Я не знаю. – Хватая ртом воздух, она всплескивает руками. – Не дай им подраться.

– Если судить по их виду, в одной драке они уже поучаствовали.

– Я, черт возьми, не верю тебе! – кричит Джонас в лицо своей потенциальной, но не нынешней жене. – Ты трахалась с ним, пока мы были вместе?

На заднем дворе наступает тишина; Келси нечего ответить на этот вопрос.

Охваченный гневом, Джонас подходит к ней. Он изучает ее лицо, ожидая ответа.

– Твою мать, серьезно?

Келси в панике переводит взгляд с Джонаса на Джастиса, затем обратно.

– Я не… Не после того, как мы объявили о помолвке.

Джонас замахивается прямо ей в лицо, но отводит руку, и его кулак врезается в стену позади ее головы.

– Мы вместе уже восемь лет! Все это время ты с ним трахалась?

В ответ Джонас получает простой кивок, с которым я слишком хорошо знаком.

Келли ахает и прикрывает рот рукой.

– Вот дерьмо, – шепчет она, уткнувшись в мое плечо, и качает головой. – Ноа, сделай что-нибудь. Не позволяй ему прикоснуться к ней.

Джонас стал бы покойником, если бы сделал это, и он это знает. И не по моей вине (хотя я бы, конечно, заступился за девушку): этого не допустит ее отец.

– Достаточно! – рявкает тот, хватая Джонаса за руку. – Оставь ее в покое.

Немного отвлечемся. Взгляните на Джастиса, который с хмурым видом смотрит на своего младшего брата. Они еще не закончили.

Стоя рядом с Келли, я жду, не возникнет ли сегодня необходимость разнимать еще одну драку.

Жизнь и отношения – это бардак. И половину времени мы принимаем неправильные решения. Я не говорю, что из всех людей в мире Келси следовало взять и изменить Джонасу именно с его братом, и в данном случае мне ненавистен тот факт, что я на стороне Джастиса, но эта девушка с самого начала принадлежала ему. У меня сложилось такое мнение, будто Джонас просто перехватил ее на время.

Знаю, вы сейчас думаете, что это ужасно звучит, если учесть мое мнение по поводу того, что Ник изменяет Сианне, но так и есть. То же самое я могу сказать о Келли и Маверике. С самого начала Келли была моей, когда в шестилетнем возрасте вошла в сарай моих родителей и сказала, чтобы я засунул палку себе в задницу. Она не поделилась со мной сладким чаем, который я так сильно хотел. Тогда я не знал, что люблю ее, но уже любил. Она была моей.

И Келси стала принадлежать Джастису в тот момент, когда ей летом только исполнилось тринадцать и она ехала с ним на заднем сиденье квадроцикла. Забавно, как это происходит, как люди влюбляются самым странным образом, и эта связь превращается в цемент. В нем, конечно, есть трещины, но они поверхностные.

Джастис глубоко вздыхает. С диким взглядом, зловеще сжав губы, он делает шаг к брату. Джастис – чертовски плохой парень. Иногда он пугает даже меня.

– Оставь ее в покое. Это не ее вина.

А Джонас – хороший парень. Его ждет будущее, не связанное с тюрьмой, которое пятьдесят на пятьдесят (и здесь можно было бы поспорить) светит Джастису.

– Нет, ее! – кричит он на старшего брата, ударяя его рукой в плечо. – Я не верю вам обоим.

Быстро приблизившись, Джастис толкает брата к ближайшему столу.

– Заканчивай, ты, мелкий кусок дерьма!

– Это я кусок дерьма? Ты трахнул мою девушку.

Джастис замирает напротив брата лицом к лицу.

– Сначала она была моей.

– Это не имеет значения! – кричит Джонас разбитым голосом, цепляясь за свою гордость. – Она дала обещание мне.

Холодный и собранный Джастис пожимает плечами и усмехается:

– Она этого не хотела.

Келси хватает Джастиса за руку, пытаясь притянуть его ближе к себе.

– Джастис, не надо.

Джонас отступает, подняв руки.

– Пофиг. Свадьбы не будет. Невеста – шлюха.

И он оказывается на заднице. Джастис бьет его прямо в челюсть.

– Я предупреждал: если ты снова скажешь это, то подавишься своими же словами.

– Мальчики! – кричит тетя Линда, бросаясь к ним, в то время как они дерутся на земле.

Джастис и Джонас как масло и вода. Не смешиваются. Никогда. Они так сильно отличаются друг от друга, что вы даже не догадаетесь, что они близкие родственники, что уж говорить про братьев.

Драка прекращается довольно-таки быстро. Джонас уходит. Джастис стоит в залитой кровью рубашке и смотрит со слезами на глазах на Келси, ожидая ее решения. Видимо, она не знает, что делать, если судить по выражению ее лица.

Может, Джастис не самый лучший человек, но он единственный, кто боролся за свое сердце.