Текст книги "Танец с дьяволом"
Автор книги: Шеррилин Кеньон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Кто сможет выследить его и убить лучше, чем единственный в мире друг?
О чем мне с тобой говорить? – прорычал Зарек, угрожающе сузив глаза.
Закат шагнул вперед и заслонил Шерон собой, словно защищая ее. Боится, что Зарек может причинить ей вред! Эта мысль ранила больнее всего.
Зет, ты наверняка понимаешь, зачем я здесь, – мягко проговорил он.
О да, это Зарек понимал прекрасно! Он знал, чего хочет Закат. Быстрая легкая смерть, и вот ковбой рапортует Артемиде и Ашерону, что мир очищен от зла и он возвращается к себе в Рено.
Но однажды Зарек уже позволил обречь себя на казнь. И теперь будет сражаться за свою жизнь, чего бы это ни стоило.
Не дождешься, Джесс! – рявкнул он, назвав Заката его настоящим именем.
И, повернувшись, бросился бежать.
Уже во дворе Джесс нагнал его, схватил за плечо. Зарек предупреждающе оскалил клыки, но тот этого словно не заметил.
Зарек ударил его в солнечное сплетение. Удар был силен: Джесс отшатнулся, а сам Зарек упал на колени. Всякий раз, когда Темный Охотник нападает на своего собрата, сам он испытывает боль в десять раз более сильную, чем та, которую он нанес другому. Таково заклятие Артемиды, воспрещающее Охотникам драться друг с другом. Будем надеяться, что с Джесса она это заклятие не сняла.
Задыхаясь от боли, Зарек поднялся на ноги. В отличие от Джесса, к физической боли он привык.
Но далеко убежать он не успел, – из вечерних теней вышел Майк и с ним еще трое Оруженосцев. Их решительный вид не оставлял сомнений: они вооружены для охоты на Охотника.
– Дайте мне с ним разобраться! – крикнул Закат.
Но они шли вперед, словно его не слышали.
Развернувшись, Зарек бросился к снегоходу – и тут же увидел, что мотор его разбит. Да, пока он был в магазине, эти ублюдки явно не скучали!
Черт побери, как он мог так сглупить?
Должно быть, это они сломали генератор, чтобы заставить его отправиться в город. Выкурили его из леса, словно зверя из норы. Хотят поохотиться? Что ж, он им покажет опасного хищника!
Протянув руку, он использовал свою способность к телекинезу – сшиб всех четырех Оруженосцев с ног.
Джесса трогать не стал, не желая снова получать «обратку», – просто обогнул его и бросился бежать к центру города.
И снова далеко не убежал: новые Оруженосцы, появившись словно из ниоткуда, открыли по нему огонь.
Пули вонзались в его тело, разносили кожу в клочья. Зарек кривился и шипел от боли.
Но продолжал бежать дальше.
А что ему оставалось?
Если остановится, они отрежут ему руки, ноги и голову. Такую процедуру не может пережить даже бессмертный, а Зарек, хоть жизнь его и была далека от идеала, вовсе не стремился превратиться в Тень. Да еще и дать им позлорадствовать на свой счет.
Он обогнул угол здания.
И в этот миг что-то врезалось ему в грудь.
Внутри взорвалась ослепляющая боль. Зарек рухнул и перекатился на спину: он задыхался, перед глазами плыли красные круги.
Над ним склонилась тень с холодными, безжалостными глазами.
Огромного роста – не меньше шести футов и восьми дюймов. Очень светлые, почти белые, волосы составляли странный контраст с холодными темно-карими глазами. Неестественно рельефная мускулатура подсказала Зареку: перед ним не человек.
Неведомая тварь оскалилась, блеснув клыками – такими же, как у самого Зарека.
Кто ты? – спросил Зарек. Он уже понял: если это и даймон, то, во всяком случае, даймон очень непростой.
Я – Танат, – ответил тот на классическом греческом, родном языке Зарека. По-гречески это имя означало «смерть». – Я пришел убить тебя, Темный Охотник.
Он схватил Зарека за ворот, поднял и легко, словно тряпичную куклу, швырнул об стену.
Зарек сполз по стене наземь. Боль была невыносимой: руки и ноги тряслись. Он не мог подняться на ноги – и попытался хотя бы уползти от противника...
Но вдруг остановился.
Нет! – прорычал он. – Я не стану снова умирать вот так!
Нет, больше он не будет ползать у ног своих убийц, словно скотина на бойне!
Или словно ничтожный, всеми презираемый раб.
Ярость придала ему сил: он тяжело поднялся на ноги и повернулся к Танату лицом.
Чудовище ухмыльнулось:
О, да у тебя есть стержень! Вот это мне по нраву! Из гордо выпрямленного позвоночника особенно приятно высасывать мозг!
Он потянулся к нему, но Зарек перехватил его руку.
А знаешь, что по нраву мне? – С этими словами он вывернул руку врага из плеча, а затем вцепился ему в горло. – Слушать предсмертные вопли даймона!
Танат расхохотался холодным, злобным смехом.
Ты не сможешь меня убить. Я еще бессмертнее тебя, Темный Охотник.
И, к изумлению Зарека, рука его мгновенно исцелилась.
Кто ты? – снова воскликнул Зарек.
Я же сказал: я – Смерть. Смерть нельзя ни уничтожить, ни перехитрить... и убежать от нее тоже нельзя.
Вот черт! Похоже, он серьезно влип!
Но Зарек не собирался сдаваться без боя. Будь этот ублюдок хоть сама Смерть – пусть потрудится, чтобы его заполучить!
Знаешь что? – неторопливо заговорил Зарек. Он уже ощущал странную отрешенность, неземное спокойствие – то самое, что когда-то, в смертной жизни, помогало ему вытерпеть бесконечные истязания. – Держу пари, большинство людей в штаны бы наделало, услышав твой девиз. Но знаешь, что я тебе скажу, мистер Хочу-Быть-Страшным-и-Ужасным? Я – не большинство. Я – Темный Охотник, и ты даже представить себе не можешь, насколько мало ты для меня значишь.
И, резко выбросив руку вперед, нанес Танату удар в солнечное сплетение. В этот удар он вложил все свои силы. Чудовище отшатнулось.
Можно было бы, конечно, поиграть с тобой... – с этими словами он обрушил на врага второй сокрушительный удар. – Но я не стану тянуть и избавлю тебя от всех твоих несчастий.
Но ударить снова он не успел, в этот миг в спину ему грянул выстрел. Картечь вонзилась в тело Зарека, едва не задев сердце.
Где-то вдалеке завыли полицейские сирены.
Танат схватил его за горло и приподнял над землей.
А может, лучше я тебя избавлю от твоих?
Зарек мрачно ухмыльнулся, почувствовав при этом, как изо рта стекает струйка крови. Во рту ощущался металлический кровяной привкус. Он ранен, но не побежден.
Ядовито улыбнувшись Танату, он пнул ублюдка по яйцам.
Даймон согнулся пополам, выпустив Зарека, и тот бросился бежать куда глаза глядят, прочь от Таната, от Оруженосцев, от полиции.
Куда он помчался? Он и сам не знал. От боли туманилось в глазах, с каждой секундой она становилась все сильнее.
Он испытывал невыносимые муки.
Даже в смертном детстве, когда Зарек служил мальчиком для битья, ему не приходилось так худо! Он сам не понимал, почему еще держится на ногах. Должно быть, лишь из-за природного упрямства.
Где его враги? Гонятся за ним или уже отстали? Этого он понять не мог: шум в ушах заглушал все остальные звуки.
Шаги его становились все медленнее, все неувереннее: наконец он споткнулся и рухнул в снег.
Он лежал, ожидая, когда за спиной послышатся звуки погони. Когда Танат явится закончить то, что начал. Но время шло, и Зарек начал понимать, что сумел убежать от своих преследователей.
Ободренный, он попытался встать на ноги.
И не смог. Измученное тело отказывалось ему повиноваться. Самое большее, что ему удалось, – проползти фута три к видневшемуся вдалеке дому.
Большой дом в деревенском стиле выглядел теплым и уютным. Промелькнула мысль: если он доберется до дверей, те, кто там живет, обязательно ему помогут...
Зарек горько усмехнулся.
Никто ему не помогал. Никогда.
Такого просто не бывает.
Значит, его судьба – остаться здесь, в снегу, и ждать, когда его сожжет солнце. Бороться нет ни сил, ни смысла – да и, откровенно говоря, он страшно устал сражаться против всего мира.
Прикрыв глаза, Зарек устало вздохнул и покорился неизбежному.
Глава 3
Сидя на краю кровати, Астрид осторожно ощупывала раны своего «гостя». Уже четвертый день он лежал без сознания в ее спальне.
Под пальцами ощущались твердые литые мускулы. Он крупный и, должно быть, очень сильный... Но об этом Астрид могла судить только на ощупь.
Она ничего не видела.
Не случайно Фемиду изображают с повязкой на глазах. Отправляясь на землю судить живых, Судья временно лишается зрения. Это необходимая предосторожность: внешность обманчива, она может очаровать, напугать, сбить с толку, а Судье необходима беспристрастность, он не имеет права поддаваться эмоциям. Поэтому ему запрещено полагаться на свои глаза.
Но сейчас, сколько Астрид ни повторяла себе, что должна отрешиться от эмоций, – горькие, противоречивые чувства бушевали в ней и искали выход.
Сколько раз она спускалась на землю с открытым сердцем, искренне желая найти в своем подсудимом что-то хорошее, – а обнаруживала лишь бездны мерзости и зла? Хуже всего было с Майлзом. Этот Темный Охотник совершенно ее очаровал. Астрид не в силах была понять, как он мог сбиться с пути. Его легкость, неиссякаемый юмор, готовность все обращать в игру... Он без труда проходил все испытания, которые устраивала ему Астрид, и производил впечатление абсолютно нормального, уравновешенного человека, доброго, искреннего и открытого.
На несколько дней она даже позволила себе поверить, что любит его...
А потом он попытался ее убить.
И показал ей свое истинное лицо – лицо психопата, холодного, безжалостного, аморального, неспособного любить никого, кроме себя. Помешанного на обидах, якобы нанесенных ему человечеством, – и убежденного, что в ответ на эти обиды он вправе творить с людьми все, что пожелает.
Вот почему с Темными Охотниками особенно сложно. Как правило, их набирают из казненных, – если и не преступников, то по меньшей мере из людей, отвергнутых обществом и обозленных на весь белый свет. Артемида, обращая нового Охотника, об этом не думает: она просто создает нового воина, отправляет его под начало Ашерона и умывает руки, предоставляя другим держать Охотников в рамках и следить за их поведением.
Пока кто-нибудь из них не нарушит установленные Артемидой законы. Тогда богиня торопливо отправляет нарушителя под суд, а затем на казнь. И Астрид подозревала (хоть доказательств у нее и не было), что эту процедуру Артемида соблюдает лишь ради Ашерона.
Вот почему много-много раз за прошедшие столетия Астрид отправлялась на землю, чтобы решить, должен ли тот или иной Темный Охотник жить или умереть.
Множество судов – и ни единого оправдания.
Ни разу еще ей не встречался преступник, достойный помилования. Все они – хищники, свирепые и безжалостные, более опасные для человечества, чем даймоны, с которыми они сражаются.
Суд Олимпа работает не так, как человеческий суд. На Олимпе нет презумпции невиновности. Обвиняемый должен сам доказать, что невиновен или по крайней мере заслуживает снисхождения.
На памяти Астрид это еще никому не удавалось.
Только Майлз... она была готова его оправдать – и вот чем это обернулось! И сейчас она содрогалась при мысли, что едва не отдала невинных на растерзание этому жестокому и изворотливому хищнику.
Эта история стала для нее последней соломинкой. После этого Астрид замкнулась в себе и твердо решила покончить со своей работой.
Никогда больше она не попадется на крючок мужского очарования! Ни улыбкой, ни шуткой ее не проймешь, она будет смотреть прямо в сердце преступника.
Артемида, впрочем, уверяла, что у Зарека вовсе нет сердца. Ашерон молчал – лишь смотрел на Астрид своим пронзительным взглядом, как будто говоря: «Я знаю, ты сделаешь правильный выбор».
Но какой выбор будет правильным?
– Просыпайся, Зарек! – прошептала она. – У тебя всего десять дней, чтобы доказать свою невиновность!
Трудно поверить, чтобы Зарек мог испытывать неописуемую боль. Казалось бы, еще в детстве, когда он был мальчиком для битья, к чему, к чему, а уж к боли-то он должен был привыкнуть! Боль – единственное, что неизменно в жизни раба.
Но сейчас у него жутко болела спина, раскалывалась голова, ныло все тело. Со стоном Зарек повернул голову, рассчитывая ощутить щекой холодный снег. Но снега не было. Наоборот, вокруг было удивительно тепло.
«Наверное, я умер», – подумалось ему.
Так тепло Зареку не бывало уже очень давно, даже во сне.
Однако, открыв глаза и поморгав, Зарек обнаружил, что напротив него в камине горит огонь, а сам он лежит, укрытый горой одеял, на широкой кровати. Нет, он определенно жив! И лежит в чьей-то чужой спальне.
Зарек осмотрелся. Спальня была выдержана в теплых земных тонах – бледно-розовый, золотистый, коричневый, темно-зеленый. Тщательно отшлифованные бревенчатые стены показывали, что хозяин дома хочет создать впечатление близости к природе, но в то же время сделать свою «избушку» теплой, удобной, защищенной от морозов и бурь.
Кровать, на которой лежал Зарек, – копия огромных кроватей конца XIX века. На тумбочке у изголовья старинный графин с водой и чашка из тонкого фарфора.
Кто бы здесь ни жил, ясно одно – денег у него куры не клюют!
А Зарек терпеть не мог богатеньких.
Саша!
Зарек нахмурился, услышав мягкий мелодичный голос. Женский голос. Саму женщину он не видел – должно быть, она в соседней комнате; но неотступная головная боль мешала ему определить, где именно.
В ответ раздалось поскуливание. Должно быть, собака.
Прекрати немедленно! – с мягким упреком сказала женщина. – Я тебе ничего плохого не сделала!
Зарек нахмурился, пытаясь понять, где же он оказался и что вообще происходит. За ним гнались Джесс и прочие – это он помнил. Он бежал от них, пока не упал в снег перед домом...
Должно быть, люди, живущие в доме, нашли его и занесли внутрь. Хотя Зарек не мог взять в толк зачем. С какой стати каким-то незнакомцам заботиться о нем?
Впрочем, неважно. Джесс и Танат появятся здесь с минуты на минуту. Не нужно быть профессором, чтобы найти его по следам, – тем более, кровь из него хлестала, словно из зарезанной курицы. Несомненно, кровавый след приведет их прямо к дверям этого дома.
А это значит, что надо отсюда убираться. И как можно скорее. Джесс не станет трогать ни в чем не повинных людей, но вот насчет Таната Зарек не сомневался: от него можно ждать чего угодно.
Перед его глазами вдруг вспыхнуло ужасное видение: горящая деревня, мертвецы, чьи лица искажены болью и ужасом...
Зарек поморщился. С чего он вдруг об этом вспомнил? Сейчас-то зачем вспоминать?
Быть может, это напоминание самому себе о том, на что он способен. И о том, что надо убираться отсюда. Чтобы не навредить тем, кто ничего дурного ему не сделал – наоборот, хотел помочь.
Как в прошлый раз.
Приказав себе забыть о боли, он медленно, с трудом, сел в кровати.
И в этот миг в спальню вбежала собака.
Да нет, не собака! Едва зверь, подойдя к кровати, издал низкое глухое рычание, Зарек понял – это волк! Матерый седой волчара. И, кажется, настроенный совсем не по-дружески.
Вали отсюда, Тузик! – проворчал Зарек. – Я себе сапоги шил и не из таких, как ты!
В ответ волк оскалился так свирепо, словно понял его слова и готов был проверить их на практике...
Саша!
В дверях появилась женщина – и Зарек замер.
Вот черт!..
Она была невероятно хороша.
Высокая – почти шесть футов, в белом вязаном свитере и джинсах. Волосы цвета светлого меда мягкими волнами ниспадают на хрупкие плечи. Белоснежная, будто фарфоровая кожа, нежный румянец, губы, словно лепестки роз, – как будто суровый аляскинский климат не имеет над ней власти. Но больше всего поразили ее глаза: светло-светло-голубые, почти прозрачные, задумчиво и отрешенно смотрящие куда-то в неведомую даль.
Женщина шла, выставив руки перед собой; и по тому, как, войдя в комнату, она принялась привычными движениями отыскивать на ощупь своего домашнего питомца, Зарек догадался: она слепа.
Рыкнув на него в последний раз, волк потрусил к хозяйке.
Вот ты где! – прошептала она, присев, чтобы его погладить. – Саша, как не стыдно рычать? Ты разбудишь нашего гостя!
Я уже проснулся. Должно быть, поэтому он и рычит.
Она повернула голову на его голос, словно старалась его разглядеть.
Прошу прощения. У нас не так часто бывают гости, и, боюсь, Саша не слишком вежлив с незнакомцами.
Ничего страшного. Я и сам такой.
Все так же вытянув перед собой руки, она подошла к кровати.
Как вы себя чувствуете? – спросила она, проведя рукой по его плечу.
Зарек скривился, ощутив прикосновение теплой мягкой ладони. Нежное. Утешающее... Только этого не хватало! От этого что-то содрогнулось у него внутри – что-то столь глубоко запрятанное, что уже много сотен лет он о нем и не вспоминал. Мало того – некая часть тела, возбужденная близостью красивой женщины, восстала и властно потребовала внимания.
Да и вообще он терпеть не может, когда его трогают!
Так, вот этого не надо!
Чего не надо? – не поняла она.
Хватать меня руками.
Женщина отступила на шаг, непонимающе моргнула.
Я познаю мир на ощупь, – мягко объяснила она. – Чтобы что-то увидеть, мне нужно это потрогать.
Ну... у каждого из нас свои проблемы.
Перекатившись на другую сторону кровати, Зарек встал. Оказывается, он лежал в одних трусах – не считая бинтов. Выходит, она раздела его и перевязала его раны. От этой мысли ему стало как-то не по себе. С чего она так о нем заботится?
Прежде, когда ему случалось страдать от ран, никто за ним не ухаживал. Никто, никогда. Даже Ашерон и Ник в Нью-Орлеане, когда он был ранен, просто отвезли его домой и оставили отлежаться.
Что ж, и на том спасибо. Возможно, они проявили бы больше участия, будь он более дружелюбен.
Но, увы, дружелюбие – не его конек.
Одежда Зарека лежала аккуратно сложенная на кресле у окна. Морщась от боли, он принялся натягивать штаны. Все тело мучительно ныло. За время сна раны Зарека исцелились, как и бывает обычно у Темных Охотников, но еще не до конца. Он был бы сейчас в отличной форме, явись ему на помощь Ловцы Снов, которые часто помогают раненым Охотникам... но только не ему.
Зарека они боятся, как и все прочие.
Что ж, за долгие годы он научился принимать удары и терпеть боль. Его это устраивает. Лучше боль, чем непрошеные гости, будь то смертные или бессмертные.
Если одиночество покупается такой ценой, он готов платить.
Зарек поморщился, глядя на дыру в спине свитера.
Да уж, «лучше будь один, чем вместе с кем попало»! Если нет друзей – нет нужды опасаться, что друг выстрелит в спину.
Вы встали? – прозвучал удивленный голос незнакомки. – Одеваетесь?
Нет, писаю вам на ковер! – рявкнул Зарек. – Сами, что ли, не видите?
Не вижу, – спокойно ответила незнакомка. – И очень надеюсь, что вы шутите, этот ковер мне дорог как память.
Зарек ощутил невольное и странное желание улыбнуться. А она остроумная! И не из тех, кто ноет и обижается. Такие ему по душе...
Впрочем, сейчас ему не до того.
Послушайте, леди... не знаю, как вы меня нашли и зачем притащили к себе домой, но, поверьте, я очень благодарен... А теперь мне пора. Я должен уйти, и как можно скорее, – иначе пожалеете, что дали мне приют.
От этих слов, прозвучавших с нескрываемой враждебностью, женщина отшатнулась. Только сейчас Зарек сообразил, что буквально рычит на нее.
На улице страшная метель, – проговорила она – и тон ее был намного холоднее прежнего. – Вы не сможете выйти из дома.
Зарек молча раздвинул занавески на окне. Увы, она была права: за окном сплошной белой стеной валил снег.
Он выругался сквозь зубы, затем спросил громче:
И давно?
Уже несколько часов.
Он стиснул зубы, сообразив, что оказался в ловушке.
Вместе с ней.
Плохо. Однако можно надеяться, что теперь враги его не выследят. Снег наверняка замел его следы; кроме того, он знал, что Джесс не выносит холода.
Что же касается Таната, – судя по его имени, внешности и родному языку, он, как и сам Зарек, родом из Греции, где не бывает зимы. Однако, в отличие от Зарека, вряд ли он провел последние девятьсот лет в Заполярье.
Кто бы мог подумать, что долгая ссылка в край морозов и северного сияния однажды оправдает себя?
Как вам удалось встать?
Этот вопрос застал его врасплох.
Не понял?
Несколько дней назад, когда я нашла вас, вы были жестоко изранены. А теперь стоите на ногах. Как вам удалось так быстро поправиться?
Несколько дней?! – переспросил он, пораженный. Ощупал свое лицо – и обнаружил отрастающую бороду. Вот черт! В самом деле, он не один день здесь провалялся! – Сколько?
Почти пять дней.
Сердце его отчаянно заколотилось. Пять дней – и они его не нашли? Как такое возможно?
Зарек нахмурился. Что-то здесь не так.
На спине у вас – мне так показалось – пулевое ранение.
Зарек натянул через голову черную, продырявленную на спине футболку. Он не сомневался, что стрелял в него Джесс: ковбой не признавал никакого оружия, кроме дробовика. Единственное утешение, что самому ему досталось в десять раз сильнее. Если только Артемида не сняла с него заклятие. Если сняла, сукин сын не испытал ничего, кроме морального удовлетворения.
Никто в меня не стрелял, – солгал он. – Я просто упал.
Не обижайтесь, но тогда вы упали по меньшей мере с Эвереста.
Ладно, в следующий раз захвачу с собой альпинистское снаряжение.
Вы надо мной смеетесь? – нахмурилась она.
Нет, – честно ответил он. – Просто не хочу объяснять, что со мной случилось.
Астрид задумчиво кивнула, пытаясь разобраться в этом странном человеке, резком, грубом и озлобленном.
Саша нашел его в снегу полумертвым. Его изрешетили пулями, жестоко избили – и бросили умирать.
О чем только думали эти Оруженосцы?
Удивительно, что Темный Охотник выжил; а уж то, что он встал на ноги после четырех дней отдыха, и вовсе чудо.
Ни один преступник, что бы он ни натворил, не заслужил такого бесчеловечного обращения! Как могут так поступать те, кто поклялся защищать человечество? Не говоря уж о том, что это безрассудно: если бы его нашел кто-нибудь из людей, очень скоро они обнаружили бы, что Зарек бессмертен.
Обо всем этом она непременно сообщит Ашерону.
Однако это подождет. Сейчас Зарек очнулся: и это значит, что его бессмертная жизнь или вечная гибель – в ее руках. Она должна, проведя его через испытания, определить, что он за человек.
Осталась ли в его сердце хоть крупица сострадания? Или внутри он опустошен и мертв... как она сама?
Ей предстоит стать воплощением всего, что его раздражает, злит, выводит из себя. Она должна дразнить его, провоцировать, доводить до бешенства – и наблюдать за его реакцией.
Если сможет совладать с собой, это докажет, что он способен соблюдать главный закон Охотников: что бы ни случилось, не причинять зла невинным смертным.
Если же, отдавшись ярости, попытается так или иначе причинить ей вред, – она признает его виновным и приговорит к смерти.
Итак, начнем испытания...
Она припомнила то немногое, что о нем знала. Зарек не любит разговоров. Терпеть не может богатых.
Больше всего ненавидит две вещи: когда к нему прикасаются и когда указывают, что ему делать.
Что ж, нажмем первую кнопку. Как насчет светской беседы?
Какого цвета у вас волосы? – спросила она.
И этот, казалось бы, невинный вопрос вдруг пробудил ослепительно яркое воспоминание – о том, как она, с помощью Саши перенеся Зарека в дом, смывает с него кровь.
На ощупь волосы у него мягкие и гладкие. Они скользили у нее меж пальцев, словно ласкали их. По ее ощущениям, они не слишком короткие, но и не длинные – до плеч.
Что-что? – Ее вопрос застал его врасплох, должно быть, поэтому он впервые на нее не зарычал.
И сейчас, когда он говорил спокойно, Астрид не могла не поразиться тому, как красив его голос. Глубокий, звучный, с выразительным греческим акцентом. По спине у нее пробежал странный холодок. Никогда еще она не слышала такого удивительного голоса... такого мужественного.
Ваши волосы, – повторила она. – Мне интересно, какого они цвета.
Зачем это вам? – воинственно поинтересовался он.
Она пожала плечами:
Просто любопытно. Я почти все время одна, мне бывает скучно. Хотя я плохо помню, как выглядят цвета, но стараюсь их себе представить. Хлоя, моя сестра, принесла мне недавно книгу, где говорится, что цвет можно узнать на ощупь. У каждого цвета – своя поверхность. Например, красный – горячий и шершавый.
Зарек бросил на нее хмурый взгляд. Что за странные фантазии! Впрочем, сам он слишком много времени провел в одиночестве – и прекрасно понимал всепоглощающее желание говорить о чем угодно и с любым, кто случайно оказался с тобой рядом.
Черные.
Так я и думала.
Правда? – спросил он прежде, чем успел себя остановить.
Девушка кивнула. Она обошла кровать и приблизилась к нему вплотную – так близко, что тела их почти соприкоснулись. Странно, но ему вдруг захотелось до нее дотронуться. Проверить, так ли нежна ее кожа на ощупь, какой кажется? Боги, какая же она красавица!
Стройное и гибкое тело, маленькая грудь, которую так хочется обхватить ладонью... Много дней прошло с тех пор, как он в последний раз был с женщиной. И целая вечность – с тех пор, как стоял так близко от смертного и не вкушал его крови.
Казалось, он уже чувствует ее сладкий вкус. Ощущает губами ее сердцебиение, впивает ее чувства и эмоции – и они заполняют то место в его сердце, где давно уже не осталось ничего, кроме боли и равнодушия ко всему.
Пить кровь смертных Охотникам запрещено, однако это единственное, что еще приносит ему радость. Единственное, что позволяет хоть на несколько мгновений забыть о боли, вспомнить, что значит любить, надеяться, мечтать...
Только в эти мгновения он ощущает себя человеком.
Вот и сейчас он больше всего на свете хотел ощутить себя человеком!
И ощутить ее.
– Волосы у вас мягкие и шелковистые, – негромко произнесла она, – словно черный бархат.
От этих слов его естество напряглось, снедаемое желанием.
Мягкие. Шелковистые.
Эти слова заставили его вообразить, как она обвивает его ногами. Представить нежную, неповторимо женственную кожу ее бедер и ягодиц. Словно наяву, ощутить, как содрогнется ее тело, когда он ворвется в нее.
Дыхание его участилось. Он ясно представил себе, как срывает с нее тесно облегающие потертые джинсы, разводит в стороны ее длинные ноги, протянув руку, нащупывает в завитках светлых волос ее лоно, ласкает и гладит его, пока она не начнет стонать и выгибаться под ним, заливая его пальцы своими соками.
А потом он уложит ее на огромную кровать, войдет в ее теплую, влажную глубину – и они оба вознесутся на вершину блаженства.
Он уже почти чувствовал ее поцелуи.
Ее нежные руки, жадно ощупывающие его тело...
И в этот миг она потянулась к нему.
Не в силах шевельнуться, Зарек молча следил, как она кладет руку ему на плечо. Ее запах – смешанный запах роз, смолистых дров в камине и женского тела – поразил его с неведомой прежде силой. Хотелось склониться над ней, уткнуться носом в ее сливочную кожу и вдыхать, вдыхать этот сладостный аромат.
Сам того не замечая, он приоткрыл губы и обнажил клыки.
Какая разница? Все равно она ничего не видит!
Он не мог понять, чего жаждет сильнее – ее крови или ее тела.
– А вы выше, чем я думала. – Она осторожно провела рукой по его мощному бицепсу. От этого прикосновения по его телу пробежали мурашки, а мужское орудие возбудилось еще сильнее.
Он хочет ее. Безумно хочет.
Вонзить клыки...
Из угла предостерегающе зарычал волк.
Зарек не слышал – он не отрывал от девушки глаз.
Обычно он занимался сексом быстро, яростно и грубо. Брал женщину сзади, по-звериному, не позволяя ей ни смотреть себе в лицо, ни к себе прикасаться. И исчезал, едва насытив свой телесный голод.
Но этой незнакомкой он предпочел бы овладеть иначе, лицом к лицу. Ночь напролет заниматься с ней любовью, чувствуя кожей ее дыхание, пить ее жизненную силу...
Она провела ладонью по его руке от плеча до запястья. Зарек не понимал, почему не отстраняется. Он не мог пошевельнуться, не мог сдвинуться с места.
Как будто она зачаровала его своим прикосновением.
Чресла его ныли от желания. Можно подумать, она нарочно его возбуждает!
Но он понимал: ее прикосновения невинны. Она просто хочет его «увидеть». В этом нет ничего эротического.
По крайней мере с ее стороны.
Наконец Зарек пришел в себя и нашел в себе силы отойти от красавицы подальше, почти в другой конец спальни.
Иначе нельзя.
Еще минута – и он сорвет с нее одежду и бросит на постель, словно пленницу, отданную на милость победителя.
Но на милость Зарека ей надеяться не стоит. Милосердием он никогда не отличался.
Девушка опустила руку и застыла в неподвижности, словно ожидала, что теперь в ответ он прикоснется к ней.
Ни за что! Одно прикосновение – и зверь в его теле вырвется из клетки.
Как вас зовут? – спросил он прежде, чем успел себя остановить.
Она светло улыбнулась – от этой улыбки внутри у него что-то болезненно екнуло.
Астрид. А вас?
Зарек.
Улыбка ее стала шире.
Так вы действительно грек! Я так и подумала, по акценту.
Волк сел у ее ног и, угрожающе оскалив клыки, уставился на Зарека.
Тот уже начинал ненавидеть эту зверюгу.
Зарек, вам что-нибудь от меня нужно?
«О да! Раздевайся, прыгай в постель – и я покажу, что мне от тебя нужно!»
От этой мысли он тяжело сглотнул, отчаянно борясь со своими желаниями. Звук собственного имени из ее уст пробудил в нем почти нестерпимую страсть.
Все тело его напряглось так, словно она ласкала его мужское естество.
И не только руками, но и губами... языком...
Да что с ним такое? За ним убийцы гонятся – а он думает только о сексе!
Ну и кретин!
Нет, спасибо, – ответил он. – Ничего.
Но желудок его, как видно, был иного мнения – он вдруг громко заурчал, выдав своего хозяина.
Мне кажется, вам стоило бы поесть.
По совести сказать, он и вправду умирал от голода; однако сейчас все мысли и заботы его поглощал иной голод, который не удовлетворить пищей.
Да... да, наверное.
Пойдемте со мной, – проговорила она. – Хоть я и ничего не вижу, но готовить умею. Обещаю, что вас не отравлю.
С этими словами она протянула ему руку.
Но Зарек не двигался.
Смущенно склонив голову, она опустила руку и двинулась прочь из комнаты.
Саша снова зарычал – с таким видом, словно не мог дождаться, когда же наконец полакомится своим гостем.
Зарек, которому это изрядно надоело, топнул ногой и зарычал в ответ.
Астрид обернулась в дверях, отыскивая его невидящим взглядом; на лице – недоумение и неодобрение.
Что такое? Вы обижаете Сашу?
Ничего подобного. Отвечаю ему любезностью на любезность. – Волк, прижав уши, бросился прочь из спальни. – Похоже, я вашему Акеле [5]5
Акела – вожак волчьей стаи, приютившей Маугли, героя рассказов английского писателя Джозефа Редьярда Киплинга (1865-1936) из сборников «Книга Джунглей» и «Вторая Книга Джунглей».
[Закрыть]не слишком понравился.
Она пожала плечами:
Ему мало кто нравится. Иногда мне кажется, что даже меня он терпит лишь из вежливости.
Она вышла в холл, спиной чувствуя, что Зарек идет за ней. И это ее нервировало. Было в этом человеке что-то зловещее, опасное. И дело не только в огромной физической силе, которую она почувствовала, ощупав его мускулистую руку.
От него исходил какой-то неестественный мрак. Темная аура, которую она ясно ощущала и без помощи глаз. Сигнал опасности, громко предупреждающий: «Держись от него подальше!» Должно быть, то же почувствовал и Саша. И это... тревожило.
