Текст книги "Язычники (ЛП)"

Автор книги: Шеридан Энн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Вдох. Выдох. Надавить. Закричать.

Слезы текут по моему лицу, и я вынуждена прикусить тыльную сторону руки, чтобы заглушить крик, когда агония становится слишком сильной.

Я повторяю этот процесс до тех пор, пока не остается ни одного бинта, а затем нахожу спиртовые салфетки, чтобы быстро отмыть засохшую кровь, испачкавшую мою кожу. Прошло несколько часов с момента последнего визита парней, и я знаю, что мое время ограничено. Если я смогу, по крайней мере, выбраться из этой комнаты и спрятаться где-нибудь на достаточно долгое время, чтобы восстановить часть своей энергии, у меня, возможно, появится шанс побороться.

Взяв последнюю спиртовую салфетку, я слышу тихий стук, когда что-то падает на плитку под ней. Опустив взгляд, я нахожу маленькое стерильное лезвие, которое, должно быть, было спрятано под грудой бинтов, салфеток и других принадлежностей. Я задерживаю взгляд на нем на долгое мгновение, смотрю на него так, словно он бросает мне вызов поднять его.

Я тяжело сглатываю и делаю еще один тяжелый вдох, ненавидя мысли, крутящиеся в моем измученном сознании.

Я не могу. Это безумие. Но разве у меня есть выбор?

Мои руки дрожат, когда они нависают над маленьким лезвием, и, собрав все силы до последней унции, я сжимаю его между пальцами и подношу ко рту. Я разрываю зубами тонкую стерильную упаковку и, прежде чем позволить себе отказаться от этого дерьмового маленького плана, глубоко вонзаю лезвие себе в руку.

Прикусив язык, я заставляю себя не закричать, поскольку мои руки продолжают дрожать. Кровь скапливается под моим порезом, когда лезвие вспарывает плоть на моей руке, болезненно рассекая мышцу. Слезы текут по моему лицу, и я тяжело дышу, из глубины горла вырываются резкие выдохи.

Образы Лукаса Миллера, удерживающего меня, начинают всплывать в моей голове, его нож глубоко вонзается в мою кожу, когда мой мир рушится вокруг меня, но я преодолеваю это, полная решимости довести дело до конца, несмотря на ужас, пульсирующий в моих венах.

Кровь стекает по моей руке, скапливаясь подо мной, и как раз в тот момент, когда я думаю, что не справлюсь с этим, я чувствую маленькое противозачаточное устройство, спрятанное глубоко в мышце. Облегчение захлестывает мою грудь, и я бросаю лезвие, лихорадочно роясь в маленьком пакете в поисках пинцета.

– Черт, – хнычу я, выныривая с пустыми руками, прежде чем снова опустить взгляд на беспорядок, который я только что сотворила со своей рукой. Я качаю головой, зная, что мне нужно сделать, но у меня не хватает на это духа. Я ударила Маркуса ножом в гребаную руку, пережила всю эту чушь Лукаса и нашла в себе мужество выстрелить своему собственному чертову отцу в колено. Если я смогла сделать это, то смогу сделать что угодно.

Блядь. Блядь. Блядь. Блядь.

Прерывисто вздохнув, я обещаю себе, что если я каким-то образом справлюсь с этим, то раскошелюсь на новый “McClitoris 3000” и… Я иду на это.

С громким шипением втягивая воздух, пальцами впиваюсь в окровавленную плоть, ощупывая ее, пока, наконец, не обвиваюсь вокруг маленького противозачаточного импланта. Тошнота пульсирует во мне, мое тело слабеет с каждой секундой, и как раз в тот момент, когда я думаю, что не смогу продолжать, я хватаюсь за маленькое устройство и выдергиваю его из своей руки с низким, болезненным стоном.

Маленький имплант с грохотом падает на пол, когда я хлопаю себя по руке, отчаянно пытаясь остановить кровотечение.

– Срань господня, – выдыхаю я, сглатывая кровь во рту и пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Я смотрю на него, переводя дыхание, и когда кровь останавливается, я вижу маленький зеленый мигающий огонек, смотрящий на меня в ответ. Подвергнуть себя такому аду стоило того.

Потребность раздавить маленькое устройство слежения захлестывает меня, но я оставляю его в покое, пиная ногой под стол. Я не могу рисковать, раздавив его и включив какую-нибудь бесшумную сигнализацию на телефонах парней. Оно того не стоит. А пока мне нужно убраться к чертовой матери из этой комнаты.

Я тащусь через маленькую комнату, оставляя за собой кровавый след. Рукой сжимаю дверную ручку, и тяну ее вниз, позволяя двери распахнуться, и падаю вперед, приземляясь плашмя на живот. Тихо стону, но с открытой дверью я на шаг ближе к свободе. Сейчас я не могу перестать плакать из-за этого.

Подтягивая под себя руки и колени, я проползаю через дверной проем, медленно продвигаясь по нижнему этажу, пока не оказываюсь в огромном бальном зале, который я когда-то считала самым впечатляющим помещением в замке.

Ползя, я направляюсь в другой конец комнаты и прислоняюсь к одной из множества дорогих статуй, расставленных по всей комнате. Я прикусываю губу, чтобы не застонать от боли, и когда я, наконец, поднимаюсь на ноги, я иду вперед, более чем когда-либо полная решимости убраться отсюда к чертовой матери.

Цепляясь за белые стены, я оставляю свой след каждым маленьким шагом, который делаю, сдерживая каждый стон боли. Наконец выбравшись из бального зала, я вижу впереди длинный коридор, тот самый коридор, который ведет прямо ко входной двери.

– Давай, – бормочу я себе под нос, заставляя себя продолжать.

Мои колени сопротивляются мне при каждом шаге, отчаянно нуждаясь в том, чтобы подкоситься. Черт возьми, если это случится, я буду ползком пробираться к двери и спускаться по гребаным ступенькам. Все, что я знаю, это то, что я не могу остановиться.

К черту Романа и Леви. Адьос, ублюдки. Я ухожу отсюда сегодня же. Леви может взять свой чертовски горячий секс на крыше и свой огромный член и засунуть его в свою чертову задницу. И когда я буду уезжать в закат, надеюсь, он будет наблюдать за мной из окна, когда я оттолкну его и убегу из пределов его досягаемости, как будто моя задница в огне.

От этого мысленного образа мои шаги замедляются, и я, спотыкаясь, идя по коридору, взгляд прикован к входной двери.

– Еще чуть-чуть, – бормочу я себе под нос. – Давай.

Я собираюсь это сделать. Я собираюсь выбраться отсюда, и когда я это сделаю, весь мир будет принадлежать мне. Я не собираюсь сидеть сложа руки и прятаться до конца своей жизни. Я буду выжидать, и когда придет время, я наваляю им так, как никто раньше. Они дураки, если думают, что их отец – их самая большая угроза, потому что они никогда не предвидят моего появления.

Делая свой последний шаг, я достигаю входной двери, облегчение тяжело пульсирует в моих венах. Какие бы таблетки я ни приняла, они заставляют меня чувствовать, что я могу совершить невозможное, и, хотя боль все еще отдает предпочтение моей голове, моя способность преодолевать трудности возросла.

Мои окровавленные пальцы сжимаются вокруг дверной ручки, когда я ощущаю на губах сладкий запах свободы, но, когда я дергаю за нее, она заедает, запирая меня. Я пытаюсь снова и снова, и паника захлестывает меня.

– Нет, – выдыхаю я, переводя взгляд на массивную дверь. – НЕТ!

Горячие слезы наворачиваются на моих глаза, когда моя грудь тяжело вздымается. Я забыла о клавиатуре, об электрическом замке Джованни, удерживающем братьев взаперти, как пленников, в их собственном доме, удерживающем их взаперти здесь, со мной.

ЧЕРТ!

Я опускаюсь на колени, опустошение обрушивается на меня, как гребаный шторм, и сдавленные рыдания застревают у меня в горле. Моя голова падает вперед, ударяясь о тяжелую дверь.

– Блядь. Блядь, блядь, блядь.

Холодок пробегает по моей спине, когда на меня падают две большие тени.

– Так, так, – слышу я грубый тон Романа, пронзающий тишину. – Похоже, кто-то так и не усвоил свой урок.

Я разворачиваюсь, прижимаясь ноющей спиной к двери как раз вовремя, чтобы увидеть, как Леви низко наклоняется, его руки обвиваются вокруг моей талии, как две непреодолимые силы.

– НЕЕЕЕЕТ, – кричу я, пытаясь вырваться, но уже слишком поздно. Он перекидывает меня через свое большое плечо и удерживает, обхватив руками мои ноги сзади.

– Не волнуйся, малышка, – звонко произносит Леви, в его глубоком голосе слышится волнение. – Я обещаю, нам будет очень весело.

5

ЛЕВИ

По комнате разносится ритмичный писк кардиомонитора Маркуса, и только этот звук помогает мне сохранять спокойствие. Мои пальцы чешутся от барабанных палочек, но даже они не могут унять ярость, бурлящую в моих венах.

Как, черт возьми, она могла так с ним поступить? Это все было частью ее безумной игры? Подобраться достаточно близко, чтобы нанести удар? Заставить нас пасть? Это чертовски грязно, но мы не должны были так удивляться. В этом мире единственные люди, на которых я могу положиться, – это мои братья.

Черт, Маркус не предвидел, что она придет, но будь я проклят, если позволю ей разыгрывать, то же дерьмо со мной. Этого, блядь, никогда не случится. Черт, если она не усвоит свой урок после попытки убить моего брата, тогда я, черт возьми, позабочусь о том, чтобы она знала, что никогда больше не выступит против нас.

Шейн, блядь, Мариано. Я не собираюсь лгать, у этой маленькой сучки стальные яйца. Если бы я не был так чертовски зол на нее, я бы наклонил ее над этим гребаным хирургическим столом и трахал в эту тугую задницу, пока она не кончит.

Будь она проклята. Эта ее дерьмовая власть надо мной летит к черту вместе с ее тугой маленькой пизденкой. Блядь, да она будет там в своей стихии. Держу пари, она даже встала бы на четвереньки перед дьяволом и позволила бы ему поступить с ней по-своему. Но с ней шутки плохи, потому что такая девушка, как Шейн Мариано, собирается вонзить свои драгоценные маленькие коготки и править его чертовым королевством, пока не сожжет все дотла вокруг него.

Она гребаное пламя.

Тихий стон разносится по комнате, и мы с Романом поворачиваем головы к нашему брату. Маркус – гребаный боец, и будь я проклят, если бы он позволил гребаной пуле свалить его вот так. Черт, я бы сам убил его, и, блядь, мне бы это понравилось.

Я перевожу взгляд на Романа, который сидит в полной тишине в другом конце комнаты. Он был таким с тех пор, как Шейн впервые сбежала. Она проникла ему под кожу глубже, чем он когда-либо признается, и он чертовски зол, что позволил этому случиться. Роман всегда был защитником, тем, кто занимается дерьмом, с которым, по его мнению, мы с Маркусом не сможем справиться. Он наш гребаный старший брат, но у него самое тяжелое сердце, которое я когда-либо видел. Он взваливает на свои плечи всю эту тяжесть, и именно поэтому он был тем, кто пошел за ней. Он не думал, что я смогу справиться с этим, не думал, что я должен был это делать. Черт, он уже знает, каково это – потерять женщину, в которую был влюблен, и он не хотел, чтобы это случилось со мной, но, черт возьми, я далек от того, чтобы влюбляться в эту маленькую лгунью.

В последнее время наш отец использует нашу маленькую игровую площадку для своих игр, и хотя его люди взяли наш дом штурмом, чтобы найти одного из своих пропавших пленников, наш отец возложит на нас личную ответственность, если Маркус умрет. Роман не сводит глаз с Маркуса, зная, что весь ад обрушится на нас в тот момент, когда наш брат испустит последний вздох. Хотя нашему отцу потребуется время, чтобы восстановить свою охрану после того, как он отправит сюда волну ублюдков. Любой бы подумал, что этот засранец уже усвоил свой урок, но этот ублюдок не настолько умен.

Мой отец получит по заслугам, и когда он это сделает… Черт возьми, это будет прекрасное событие – то, что мы будем праздновать долгие годы.

Глаза Маркуса медленно открываются, и облегчение, разливающееся по моим венам, не похоже ни на что, что я когда-либо испытывал раньше. Я сажусь прямее, когда Роман делает то же самое, наклоняясь вперед, чтобы быть ближе к нашему самому ебанутому, любимому брату.

– Марк? – Роман бормочет, его лицо пепельное, а ужас в глазах сияет, как два маяка света в самую темную бурю, наконец-то позволив себе быть уязвимым для своих эмоций.

Маркус кладет руку на грудь, и когда боль становится заметной, его лицо искажается жестокой гримасой.

– Что за хрень? – он бормочет, делая глубокий вдох и пытаясь сесть, стоны и кряхтение вырываются при каждом его движении.

– Не строй из себя гребаного героя, – быстро говорю я, наблюдая, как он устраивается обратно на кровати, тоже чертовски недовольный этим. – У тебя разойдутся швы.

Марк бросает на меня злобный взгляд, но, блядь, это лучшее, что я когда-либо видел.

– Леви прав, – говорит Роман. – Тебе нужно оставаться на месте несколько дней, чтобы раны зажили. Пуля чуть не пробила тебе сердце. Мы чуть не потеряли тебя, чувак.

Марк хмыкает, морщит лицо и проводит рукой по груди, не в силах сдержаться. Он опускает взгляд, замечая толстую повязку на груди, прежде чем поднять взгляд на капельницу, прикрепленную к запястью. Он бормочет что-то себе под нос и безжалостно срывает капельницу, прежде чем выбросить ее.

– Где она, черт возьми? – спрашивает он, переходя сразу к делу.

– Не беспокойся о ней, она никуда не денется, – говорит Роман. – Мы пока не собираемся ее убивать. Мы подумали, что ты захочешь оказать нам эту честь. Но клянусь, парень, если ты будешь слишком долго тянуть с этим, я не могу гарантировать, что не опережу тебя.

Странное чувство разрывает мне грудь от того, как легко он говорит о лишении Шейн жизни, но я держу рот на замке. Роману не понравилось бы, если бы я передумал. В конце концов, мужчины ДеАнджелис не меняют своего решения. Мы делаем вывод и придерживаемся его, и Шейн знает это. Она знала о последствиях того, что произойдет, если она нажмет на курок, и она все равно это сделала. К черту мое сердце и чувство вины, омрачающее его, нам нужно довести это до конца.

– Блядь, – бормочет Марк, закатывая глаза, и снова обращает внимание на меня. – Кто она, черт возьми, такая? Было слишком темно. Я не смог хорошенько разглядеть ее из-под капюшона.

Я выпрямляюсь, и бросаю взгляд на Романа, в то время как мое сердце начинает биться немного быстрее в груди.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – спрашиваю я, когда лицо Романа приобретает болезненный оттенок бледности. – Какой капюшон? В тебя стреляла Шейн.

– Шейн? – Спрашивает Марк, стиснув зубы, когда Роман медленно встает. – Шейн пыталась остановить ее. Вошла сука в гребаном черном капюшоне и выстрелила в меня. Если бы не Шейн, она бы точно попала мне между гребаных глаз. Скажи мне, что ты не позволил этой сучке уйти?

Я качаю головой, сжав руки по бокам, потребность отбивать ритм на своих барабанах тяжело пульсирует в моих венах, когда меня охватывает ужас, образы последних двадцати четырех часов проносятся в моей голове, как гребаный фильм, проигрываемый в HD качестве.

– Мы… мы думали, Шейн застрелила тебя, – говорю я, оглядываясь на Романа, мои глаза широко раскрыты от ужаса за то, что мы натворили.

Маркус откидывает одеяла, ярость изливается из него, когда Роман стоит в мертвой тишине, ужас обрушивается на его плечи точно так же, как это происходит со мной. Маркус соскальзывает с кровати с болезненным стоном, скорее всего, разрывая каждый шов на своей груди. Он подходит ко мне, встречаясь взглядом.

– СКАЖИ МНЕ, ЧТО ТЫ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛ? – рычит он, видя ужасающую правду, сияющую в моих глазах, когда он пошатывается на ногах, кровь быстро отливает от его щек. Он хватает меня за ворот рубашки, пытаясь притянуть к себе, но он слишком слаб. – ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ТЫ С НЕЙ СДЕЛАЛ?

ЧЕРТ! Что мы, блядь, наделали?

Чувство вины давит на меня, и я падаю на колени, мой желудок скручивает от отвращения. То, что я с ней сделал, те мучения и ужас… ЧЕРТ. Она никогда меня не простит. Все это время она пыталась рассказать нам, она кричала до посинения, а я просто продолжал причинять ей боль, я просто продолжал, называя ее гребаной лгуньей и требуя правды.

Шейн… моя драгоценная гребаная Шейн. Что я наделал? Что я за монстр?

Маркус оборачивается и смотрит на Романа, едва держащегося на ногах.

– ТЫ, – выплевывает он, шагая через комнату, как будто ему только что не делали операцию по спасению жизни. – ЕСЛИ ТЫ ТРОНЕШЬ ХОТЬ ОДИН ГРЕБАНЫЙ ВОЛОСОК НА ЕЕ ТЕЛЕ, Я ПРОЛЬЮ ТВОЮ ЧЕРТОВУ БЕСПОЛЕЗНУЮ КРОВЬ.

Роман смотрит на Марка, медленно качая головой с потухшими глазами, он готов вырвать свое сердце, умолять Марка взять его и раздавить своими умелыми руками. Маркус отступает назад и одним тошнотворным ударом бьет Романа кулаком по лицу, отбрасывая его назад к стене, и я не сомневаюсь, что если бы у него хватило энергии, он бы выпотрошил его прямо там, без малейшего чертового намека на раскаяние.

Не говоря больше ни слова, Маркус поворачивается и встречает мой жесткий взгляд.

– Если она не выживет, я возложу личную ответственность на вас обоих, ублюдки. То, что мы запланировали для нашего отца, покажется детской забавой по сравнению с тем, что я сделаю с вами.

Я киваю, с трудом сглатывая комок в горле.

– Если она умрет, я, черт возьми, буду умолять тебя об этом.

Маркус выбегает из комнаты, полный решимости найти свою девушку и все исправить, но Роман окликает его вслед.

– Подожди, – говорит он, его голос полон сожаления, ненависти к самому себе и опустошения. – Есть кое-что, что тебе нужно знать.

Маркус останавливается как вкопанный, оборачивается и смотрит на Романа таким взглядом, какого я никогда не видел.

– Что? – рычит он, дикой интонации в его голосе достаточно, чтобы даже у меня кровь застыла в жилах.

Роман вздыхает, его взгляд опускается в пол.

– Мы… – он съеживается, его взгляд медленно поднимается, чтобы встретиться со взглядом нашего брата, когда он хватается за край кровати, чтобы удержаться на ногах. – Мы сказали ей, что ты мертв.

Маркус просто смотрит, не шевеля ни единым гребаным мускулом, пытаясь удержаться от того, чтобы не пустить пулю прямо нам в головы. Каждый из нас облажался в прошлом, у всех нас были моменты, которые мы пытались забыть, но ничего похожего на этот.

– С этого момента, – говорит Маркус, его тон понижается до убийственного шепота, угроза звучит громко и ясно. – Она ваша чертова королева, ваша гребаная императрица.

Роман кивает, и вот так просто Маркус разворачивается и выходит за дверь, гнев волнами исходит от него, четкий сигнал, что как только он найдет Шейн, он придет за нами, и нам лучше быть чертовски готовыми.

Я задерживаю вгляд на моем старшем брате, человеке, на которого я равнялся всю свою жизнь, моем единственном образце для подражания, друге и доверенном лице. Я в ужасе смотрю на него.

– Что, черт возьми, мы наделали?

6

ШЕЙН

Дверь распахивается с громким стуком, ударяясь о внутреннюю стену моей хирургической тюремной камеры. Я резко открываю глаза, ужас пульсирует в моих венах, когда мое сердце приходит в движение, бешено колотясь, как гребаная гроза, надвигающаяся на океан.

– НЕТ, – всхлипываю я, слезы уже наворачиваются на глаза при одной мысли о том, что Роман и Леви вернулись за добавкой. – Пожалуйста, нет.

С меня хватит. Я так больше не могу. Кроме как пустить мне пулю в голову, они больше ничего не могут со мной сделать.

Они сломали меня.

С меня хватит.

Больше никаких побегов. Больше никаких сражений. Мне больше нечего отдать. Возможно, они увидят разницу и будут снисходительны ко мне. Возможно, они сжалятся и, наконец, избавят меня от страданий. Кого я обманываю? Это братья ДеАнджелис. Они не жалеют и уж точно не допускают убийств из милосердия. Они будут доводить меня до предела, пока я не превращусь в жалкую кучу ничтожества, забытую и униженную, и только тогда они положат конец моей никчемной жизни.

Они не изменят своего мнения. Они слишком слепы, чтобы увидеть правду, слишком упрямы в своих поступках, чтобы даже прислушаться к голосу разума. Я сделала все, что могла, и теперь мне приходится страдать от последствий действий кого-то другого, от рук людей, которые, как я думала, могли бы значить гораздо больше.

– Я, блядь, убью их, – бормочет голос, когда я слышу шаги по кафельному полу, приближающиеся ко мне. Я инстинктивно отстраняюсь. – Шшш, детка, – продолжает он, знакомый тон прорывается сквозь мой страх. – Теперь я здесь. Они больше не причинят тебе вреда. Клянусь, со мной ты в безопасности. – Руки опускаются на мои ноги и быстро движутся вверх по телу, пока я отчаянно пытаюсь сморгнуть слезы, которые застилают мне зрение.

Я вздрагиваю от знакомого прикосновения, тут же отбрасывая их ногой.

– НЕ ПРИКАСАЙСЯ КО МНЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ! – кричу я, в моем голосе слышен неподдельный ужас, явный признак того, во что они меня превратили.

Я была дурой, позволив себе подобраться так близко к этим мужчинам. Я знала, на что они способны. Мне следовало держаться на расстоянии.

– Это я, – говорит голос, сильно вцепляясь в удерживающие меня ремни, отчаянно пытаясь освободить меня. – Это Маркус. Тебе не нужно бояться. Роман и Леви больше не причиняют тебе боли, они знают, что ты этого не делала, и, черт возьми, они сделают все возможное, чтобы загладить свою вину. Я клянусь тебе, Шейн. Ты здесь в гребаной безопасности. Все кончено.

Я резко поворачиваю к нему голову, мои глаза расширяются, когда я смотрю на него, не веря своим глазам.

Нет. Это уловка. Маркус мертв. Мне сказали, что он мертв, но вот он стоит прямо передо мной.

Маркус смотрит на меня в ответ, его красивое лицо-маска чистого ужаса, когда он осознает, что именно его братья сделали со мной. Его грудь обнажена, и я разинула рот, увидев, как из-под толстой повязки на его груди сочится кровь. Его кожа бледная, и ясно, что ему не следует вставать с постели, но у меня нет сил ругать его за глупость, поскольку я едва могу поверить, что он здесь, стоит передо мной, как гребаный ангел мщения, чтобы спасти мою гребаную жизнь.

– Марк… – Я дышу, глазами обвожу каждый чертов дюйм его тела, медленно наполняясь слезами… черт, я не знаю слезами чего. Облегчения? Радости? Счастья? Неверия? – Я… Я думала, что ты мертв. Мне сказали, что ты мертв.

– Я знаю, детка, – говорит он, наконец-то снимая ремни и отрывая их от моего тела, прежде чем потянуться ко мне. Его руки обвиваются вокруг меня, как будто я самое ценное, что он когда-либо видел, когда он крепко обнимает меня, ему насрать на мои травмы, ему просто нужно, чтобы я была рядом, и, черт возьми, я думаю, что мне это тоже нужно.

Он слегка отстраняется, глядя в мои затравленные глаза.

– Ты действительно думаешь, что меня может сразить гребаная пуля? – он ухмыляется, пытаясь казаться самоуверенным, но его усталость и боль перевешивают все остальное. – Я Маркус ДеАнджелис. Я гребаный бог.

– Я… – громкий всхлип прерывает мои слова, и он притягивает меня обратно, его рука опускается на мой затылок и медленно проводит по моим спутанным волосам, делая все возможное, чтобы успокоить меня, пока я плачу в него. Всепоглощающее горе и облегчение потрясают меня, как никогда раньше.

– Ты в безопасности, – шепчет он, боль в его голосе слишком реальна. – Я собираюсь позаботиться о тебе.

Я прижимаю руки к его сильному животу, его кожа липкая на ощупь, когда я отталкиваю его на шаг назад, просто желая принять его.

– Как? Я… – Я обрываю себя и делаю несколько медленных вдохов, пытаясь осознать реальность. – Они подумали, что это я, – говорю я ему. – Я пыталась объяснить. Я кричала, но они не слушали. Они просто продолжали.… было так больно, и они не останавливались. Я… я просто…

– Я знаю, и поверь мне, они будут наказаны за то, что они сделали с тобой, – говорит он, беря мое лицо в ладони и заглядывая глубоко в глаза, молча обещая мне весь мир. – Я не позволю им выйти сухими из воды, Шейн. Я позабочусь о том, чтобы они загладили перед тобой двойную вину.

Я качаю головой.

– Я больше никогда не хочу их видеть, – говорю я ему, и горячие слезы застилают мне глаза при одной мысли о том, что они будут в моей жизни. – Пожалуйста, не заставляй меня.

Сожаление мелькает в его темных глазах, и, не говоря ни слова, я знаю, что этого не произойдет.

– Прости, детка. Это не вариант, по крайней мере здесь. Тебе больше не нужно их бояться.

– Они пытали меня, Маркус. Не бояться их легче сказать, чем сделать, – хнычу я, когда его взгляд опускается на мой обнаженный живот, отмечая ужасные травмы от автомобильной аварии. – Ты не видел, что они сделали со мной. Это не у тебя в голове образы, воспоминания о руках Леви внутри тебя, пока Роман держал тебя. Ты не знаешь, каково это – спасать свою гребаную жизнь, когда твой брат гонится за тобой, так что не оскорбляй меня, говоря, что мне больше не нужно их бояться.

Маркус тяжело вздыхает, встречаясь со мной взглядом.

– Не думай, что из-за моего имени, я никогда не убегал, спасая свою жизнь. Я был именно в такой ситуации, Шейн. Я знаю эти шрамы так же хорошо, как свои собственные. – Он замолкает на мгновение, перенося свой вес на хирургическую койку, его голос постепенно слабеет, боль просвечивает все ярче. – Я знаю своих братьев. Я знаю их методы, потому что они такие же, как у меня, и поверь мне, когда я говорю, что они обошлись с тобой легко.

Я хмурюсь, когда отодвигаюсь на кровати, незаметно давая ему больше места для отдыха.

– Зачем им это делать? – Я спрашиваю. – Я думала, они хотели моей смерти.

Он качает головой.

– Они действительно хотели твоей смерти, но они предположили, что ты застрелила меня, и хотя мы, возможно, немного не в себе, мы верны нашим братьям. Они ждали, выживу ли я, потому что, если бы это ты застрелила меня, они знали, что я бы хотел убить тебя сам.

Мои глаза расширяются, слова, слетающие с его губ, пугают меня до глубины души.

– А если бы ты умер?

– Иерархия, – говорит он. – Роман старший, поэтому он бы принял на себя убийство.

– Это так хреново, – говорю я, когда он медленно опускается на кровать рядом со мной и берет мою руку в свою. – Я им этого не прощу.

Он пожимает плечами.

– Это твое решение, – говорит он. – Это случилось, этого не изменить, но я знаю своих братьев, и они будут бороться, чтобы заслужить твою прощение до конца своих жизней, если это потребуется. Они навеки у тебя в долгу… Если только ты не хочешь сделать все интересным и поквитаться.

– Поквитаться? – Я ворчу. – И как, черт возьми, я должна это сделать?

– Я мог бы удерживать их, пока ты набрасываешься на них с мачете, но это не очень весело, так как Роман будет просто лежать и терпеть.

Я в ужасе смотрю на него.

– Ни в коем случае. Переебать твоих братьев с помощью мачете – это не обсуждается, как бы хорошо это сейчас ни звучало. Я знаю, тебя заводит подобное дерьмо, но, в отличие от тебя, у меня есть мораль. Кроме того, если им суждено оказаться на дне, то это будет мой фирменный пиздец.

Раздается тихий стук в дверь, и я поднимаю взгляд, чтобы обнаружить Леви, стоящего в дверном проеме, Романа чуть позади него с двумя массивными волками, выглядывающими в щели.

– Кто окажется на дне? – Леви нервно спрашивает, его голос дрожит и не уверен, чего я никогда не слышала от этого зверя.

Маркус встает, проклятие слетает с его губ, когда боль пронзает его грудь.

– Ты чертовски хорошо знаешь, кто, – говорит он с сильным раздражением в голосе.

Леви кивает, опустив глаза в пол, принимая то, что грядет, без вопросов. Он поднимает взгляд из-под густых ресниц, его обычно бронзовая, теплая кожа приобретает болезненный оттенок белизны.

– Могу я войти? – спрашивает он, неуверенность в его тоне выводит меня из себя. – Твои раны нужно осмотреть, и наложить швы…

– Ты, блядь, заблуждаешься, если думаешь, что я позволю тебе приблизиться ко мне, – выплевываю я, ненависть в моих глазах пронзает его насквозь, в то время как я изо всех сил стараюсь не расплакаться, сам вид его отбрасывает меня назад, на последние сорок восемь часов, к каждому моменту, когда его руки опускались на мое тело.

– Пожалуйста, – бормочет Роман, подходя ближе к Леви, в его обсидиановых глазах тяжелое сожаление, он выглядит абсолютно недовольным собой. – Твои раны необходимо промыть и перевязать должным образом. В противном случае ты можешь подхватить инфекцию, и процесс заживления займет больше времени. Пожалуйста, просто позволь нам привести тебя в порядок, и тогда, клянусь, мы больше никогда к тебе не прикоснемся, если только ты не попросишь.

Я снова смотрю на Маркуса, который, похоже, вот-вот упадет в обморок.

– Ты не можешь это сделать? – Спрашиваю я, доверяя ему всю себя, несмотря на тот факт, что, с какой стороны ни посмотри, в его жилах все еще пульсирует кровь ДеАнджелисов.

– Давай, детка, – говорит Маркус, его дыхание становится поверхностным и затрудненным. – Я знаю, что ты не слепая. Я едва ли продержусь еще минуту, прежде чем погаснет свет. Я знаю, это тяжело, но ты можешь доверять им. Они не причинят тебе вреда.

Я качаю головой.

– Тогда я подожду, пока ты восстановишь свою энергию. Я не хочу, чтобы они прикасались ко мне.

– Шейн, – бормочет Леви, медленно проходя в дверь. – Посмотри на себя. Ты порвала внутренние швы, когда пыталась сбежать отсюда, и у тебя проступила кровь через все повязки на теле. Ты не можешь рисковать и ждать. Нам нужно как можно скорее дать тебе лекарства и морфин. Твой организм долго этого не выдержит. Пожалуйста, просто позволь нам сделать это для тебя.

– ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО СО МНОЙ, – кричу я, слезы жгут мне глаза, когда я пытаюсь сесть. – Ты стоишь здесь, требуя, чтобы я безоговорочно доверяла тебе, доверила тебе свое тело, когда ты ничего не сделал, кроме как разрушил его. Ты причинил мне боль, Леви. Ты должен был быть хорошим. Ты уничтожил меня. Как я могу доверять тебе, если ты не смог сделать то же самое для меня?

– Мне жаль, – говорит он с опустошением, написанным на его лице, те самые два слова, которые братья однажды пообещали мне никогда не произносить. – Если бы я мог вернуть все это назад, клянусь тебе, я бы это сделал.

– Я же говорила тебе, – повторяю я срывающимся голосом. – Я говорила тебе столько раз, но ты не слушал. Каждый раз. Ты отказывался верить, что вы двое могли что-то упустить, что бедная похищенная девчонка могла говорить правду. Вместо этого ты предпочел сомневаться во мне, несмотря на все признаки, говорящие тебе, что ты ошибался. Ты предпочел поверить, что я пыталась навредить Маркусу, что я каким-то образом доберусь и до тебя, и теперь твоя ошибка обошлась тебе дороже, чем ты можешь себе представить.

– Что ты хочешь этим сказать? – Спрашивает Роман, его глаза сузились, он осторожно наблюдает за мной, когда Леви падает на колени в изножье моей кровати, его лоб опускается на жесткий матрас.

Я сжимаю челюсть, гнев закипает глубоко внутри, когда я смотрю на двух мужчин, которые выглядят как совершенно незнакомые люди, а не как те, которых я привыкла видеть.

– Это значит, что если раньше я не хотела вас доставать, то после того, что вы со мной сделали, можете быть уверены, что теперь я точно хочу. Вам нужно быть начеку. Я поправлюсь, и когда я это сделаю, вы двое будете стоять там и принимать по стойке смирно.