Текст книги "Язычники (ЛП)"

Автор книги: Шеридан Энн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

21

Обернув теплое полотенце вокруг тела, я примостилась на краю ванны – пар все еще витает в воздухе. Мне никогда не везло на ванные комнаты с теплым полом и полотенцесушителем, но теперь, когда я испытала это удовольствие, назад дороги нет.

Сладкий запах теплого ванильного сахара напоминает мне о доме, когда я достаю свой любимый лосьон из сумки с туалетными принадлежностями, которую парни прихватили из моей квартиры, и выдавливаю немного на ладони. С тех пор, как я здесь, мои ноги повидали многое, но на этой неделе им дали шанс по-настоящему зажить. Глубокие порезы от беготни по лесу и царапанья по асфальту не пошли им на пользу, и хотя им предстоит пройти долгий путь, прежде чем я смогу признать их как полностью зажившие, они выглядят и чувствуют себя намного лучше, чем были.

Болезненный стон вырывается из глубины моей груди, когда я втираю лосьон в больные ступни, прежде чем медленно продвигаюсь вверх по икрам и делаю все возможное, чтобы свести к минимуму видимость каждого из моих шрамов. Некоторые из них легко исчезнут, но другие будут существовать до скончания времен.

Я нахожусь на полпути к нанесению лосьона на нижнюю часть тела, прежде чем зеркало, наконец, распотевает, и я сосредотачиваюсь на шрамах, которые труднее скрыть. Боль разрывает мою грудь с каждым рубцом, на котором я сосредотачиваюсь, вспоминая точный момент, когда я его получила.

Выцветающие бороздки там, где Лукас Миллер оставлял свои отметины, беспорядочно переплетаются с неглубокими порезами, которые Леви и Роман оставили на моей коже. Самые старые шрамы для меня ничего не значат, просто серебристые линии, оставленные разгневанным мужчиной, подпитываемым властью и контролем. Но мой желудок сводит волнами ужаса и горя, когда я смотрю на сморщенные красные раны, которые рассказывают совсем другую историю. Это предательство – то, от чего я, возможно, никогда не излечусь; ни морально, ни физически.

Большую часть утра я провела, тренируясь с парнями внизу, и, как и в прошлый раз, Леви и Роман выкрикивали приказы, а Маркус стоял в стороне, желая, чтобы именно он повалил меня на задницу. Правда, потом он бы еще и поцеловал ее как следует.

Не имея никаких других планов на остаток ночи, я снимаю заколку с волос, и мои длинные темные локоны мягкими волнами спадают по спине. Полотенце падает на пол, когда я выхожу из своей ванной, чувствуя себя в миллион раз лучше, чем за последние недели.

Мягкий шелковый халат привлекает мое внимание, и я подхожу к нему, не желая лишних хлопот с переодеванием в это время суток.

Я просовываю руки в рукава шелкового халата и позволяю мягкому материалу касаться моей кожи. Я никогда к этому не привыкну. Всего за несколько недель я превратилась из узницы в королеву замка с привидениями, и мне это чертовски нравится. Но то, что парни делали со мной на крыше того высотного здания, когда ветерок овевал мое обнаженное тело, – моя любимая часть всего этого опыта. Это было так чертовски здорово, что с тех пор я не могу выбросить это из головы, и когда я свободно завязываю халат и позволяю прекрасному шелку упасть с моего идеально намазанного лосьоном плеча, я точно знаю, чем будет наполнен наш вечер.

Я провожу языком по нижней губе, и, бросив долгий взгляд в зеркало в спальне и ущипнув себя за щеки для естественного румянца, понимаю, что это самое лучшее, что может быть.

Моя рука скользит по полированным перилам, когда я спускаюсь по лестнице. Барабаны Леви грохочут по замку, и я следую за их гипнотическим звучанием, точно вспоминая, что он может сделать с женщиной, играя на этих барабанах.

Прогуливаясь по нижнему уровню замка, я нахожу парней, прячущихся в огромной комнате, которую они использовали для вечеринки, которую устроили в ту самую ночь, когда я попала в поле зрения Дрейвена Миллера. Леви сидит в другом конце комнаты за своей ударной установкой, его глаза уже прикованы к моим, пока он играет, отчего мое тело мгновенно покрывается жаром.

Роман сидит на том же диване, на котором был с Арианой до того, как она решила воспользоваться испуганной похищенной девушкой, в то время как Маркус слоняется у бара, наливая себе выпить и делая большую затяжку косяка.

Я чувствую на себе горячий взгляд Маркуса, когда прохожу через комнату, и я знаю, как легко было бы поставить его на колени. Леви взял бы меня в любом случае, я хочу его, но проблема здесь в Романе.

Мы не говорили о том, что произошло на той крыше. Этого избегали сильнее, чем я пыталась избегать своего отца. Но если я смогу просто подойти к нему достаточно близко, чтобы он прикоснулся ко мне так, как, я знаю, он хочет, тогда я знаю, что его братья не сильно отстанут, и я получу именно то, что хочу.

Я устремляю свой голодный взгляд на Романа, и когда я шагаю к нему, он поднимает подбородок, чувствуя мое приближение. Он смотрит в мою сторону, и когда его взгляд встречается с моим, между нами ярко вспыхивает тот обычный огонь. От него не ускользает голод в моих глазах, и когда мои руки опускаются к шелковому кушаку на талии и медленно развязывают его, я вижу отражение того же голода в его глазах.

Глаза Романа прищуриваются, и я не упускаю из виду, как Леви пропускает ритм на своем барабане, слишком поглощенный наблюдением за мной. Краем глаза я замечаю Маркуса, когда он выходит из-за стойки. Он медленно следует за мной, как будто преследует меня, как одну из своих многочисленных жертв, и во второй раз за сегодняшний вечер я чувствую себя чертовой богиней. Только богиня могла бы завладеть вниманием этих троих мужчин.

Роман ставит свой бокал на маленький кофейный столик и откидывается на спинку дивана. Я встаю перед ним, позволяя своему шелковому халату распахнуться на дюйм, демонстрируя полоску кожи в центре моего тела.

Его голодный взгляд скользит по мне, рассматривая как очередное блюдо, когда я молча подхожу еще ближе. Я вижу вопрос на его губах, он хочет спросить меня, какого хрена я веду себя с ним так дерзко, но после его поцелуя в фойе и его дерзости со мной на той крыше мяч на моей стороне, я могу делать все, что захочу.

Леви продолжает играть на своих барабанах, и интенсивный ритм синхронизируется с моим учащенно бьющимся сердцем, заставляя кровь мчаться по моему организму и распространяя адреналин по всему телу, делая меня храбрее, чем я должна быть. Двигая плечами, я позволяю шелковому халату скользнуть по моей коже и растечься у моих ног, прежде чем податься вперед и упереться коленом в мягкую подушку рядом с сильным бедром Романа.

Он не делает движения, чтобы прикоснуться ко мне, и я на мгновение замираю, моя уверенность уже падает, но адреналин слишком силен, толкая меня вперед. Я опускаю руку на его плечо, и, пока переношу свой вес, я поднимаю другое колено и сажусь ему на колени. Руку медленно перемещаю с его плеча на затылок.

Ногтями впиваюсь в его волосы, пока не получается схватить в пригоршню его темные локоны, откидывая его голову назад и заставляя посмотреть мне в глаза. Я удерживаю его взгляд, а он наблюдает за мной в ответ, каждый из нас заворожен, тяжело дыша, когда потребность пронзает наши тела. Затем без предупреждения я прижимаюсь своими губами к его губам.

Я крепко целую его, беря от него именно то, что мне нужно, точно так же как он сделал со мной в фойе. Он мгновенно реагирует на мой поцелуй, двигая своими губами вместе с моими, а его рука наконец-то оказывается на моей талии, обхватывает меня и притягивает к себе еще сильнее, пока моя голая киска не оказывается прижатой прямо к его члену, напряженному под серыми тренировочными штанами.

Его губы растягиваются в улыбке, когда я целую его глубоко, наши языки борются за контроль, пока я не вынуждена отстраниться, чтобы перевести дыхание. Его пальцы впиваются в мою кожу, прижимая меня к себе крепче, чем когда-либо, и это именно так, как я думала, будет с ним. Такой мощный и напористый, доминирование всегда на его стороне. Роман не из тех, кто отказывается от контроля, и сейчас все не будет иначе.

Другую руку он запускает в мои волосы и, как и я, оттягивает мою голову назад, пока мой позвоночник не выгибается дугой, а сиськи не упираются в него. Его губы опускаются на мою шею и сильно впиваются в нее, пока не оставляют на коже синяков. В прошлом я ругала мужчин за это, но, черт возьми, то, как его язык скользит по моей чувствительной коже, убивает меня самым лучшим образом.

– О черт, – стону я, мои глаза закрываются от переполняющего меня удовольствия.

Он отпускает мои волосы, и мое тело расслабляется рядом с ним. Я возвращаю свое лицо к нему, отчаянно нуждаясь снова почувствовать его губы на своих, и как раз перед тем, как мои губы прижимаются к его губам, я чувствую, как его толстые пальцы скользят между моих раздвинутых ног и проникают внутрь меня.

Я задыхаюсь ему в рот, как раз в тот момент, когда его губы накрывают мои, заглушая мои стоны, а его пальцы начинают работать внутри меня, массируя стенки и изгибаясь так, что мои глаза закатываются. Мои бедра прижимаются к нему, нуждаясь в большем и желая, чтобы я могла просто протянуть руку, между нами, освободить его огромный член и скакать на нем всю ночь напролет, но, судя по тому, как Маркус подходит немного ближе, а барабанная дробь по комнате замедляется, это вполне может быть еще одним потрясающим групповым проектом.

Пальцы Романа воздействуют на меня так же, как он смотрит на жизнь – жестоко, доминирующе, грубо и контролирующе. Но есть также намек на бескорыстие, когда он дает мне именно то, что мне нужно, не заботясь при этом о своих собственных желаниях.

Но ненадолго.

Я поднимаюсь на колени, освобождая больше места, между нами, прежде чем протянуть руку и почувствовать его твердый член через спортивные штаны. Мои пальцы сжимаются на его поясе спереди, и как раз в тот момент, когда я вот-вот почувствую эту бархатистую кожу под своими пальцами, он перехватывает мою руку, останавливая меня.

– Нет, – говорит он, не сбиваясь с ритма, продолжая работать пальцами глубоко внутри меня.

Я отстраняюсь и встречаюсь с ним взглядом, в замешательстве хмуря брови. Возможно, он все еще не уверен в том, как должна работать наша маленькая динамика. Он колебался со мной с самого начала, так что мне не следовало ожидать ничего другого. Нависая над ним, я прикасаюсь губами к его сильной шее, проводя ими по его коже, и движусь вверх к чувствительному местечку под ухом.

– Давай, Роман, – бормочу я, прижимаясь к его руке, когда он заставляет меня чувствовать себя живой. – Отпусти себя. Я хочу, чтобы ты был со мной.

Все его тело напрягается, когда его пальцы замирают глубоко внутри меня.

– Роман? – Спрашиваю я, отстраняясь, чтобы встретить его разгоряченный взгляд, только в нем нет ничего разгоряченного. Его темные глаза холодны как лед и полны ярости. – Роман? – Я спрашиваю снова. – Что случилось?

Он вырывает из меня свои пальцы так яростно, что я задыхаюсь, но прежде, чем этот вздох слетает с моих губ, его рука обнимает меня за талию и крепко прижимает к себе. Он разворачивает меня спиной к себе, удерживая мои колени по обе стороны от своих бедер, прижимая мое тело вплотную к своей сильной груди.

Роман удерживает мое тело внизу, его рука обхватывает мою грудь, сжимая и пощипывая, в то время как другая его рука решительно скользит вниз по моему телу. Я не получаю ни секунды предупреждения, прежде чем его пальцы возвращаются к моему влагалищу, толкаясь глубоко в меня грубыми, решительными толчками, в то время как его братья наблюдают за этим, нахмурив брови.

– Это то, чего ты хочешь? – он резко говорит мне в ухо. – Ты хочешь быть моей маленькой шлюхой? Хочешь, чтобы я присоединился к твоему маленькому долбаному гарему со своими братьями? Хочешь трахать нас всех, пока ты, блядь, ходить не сможешь?

Я с трудом сглатываю, когда он грубо обращается с моим телом, и обнаруживаю, что киваю.

– Да, – выдыхаю я, зная, что хочу его больше всего на свете, чтобы они все трое были только мои, но не понимая, почему это кажется таким неправильным. Это не то, что я себе представляла, не то, о чем я просила.

Он трахает меня пальцами, входя глубоко в меня снова и снова, в то время как его хватка на моей груди усиливается, когда он проводит большим пальцем по бугристой, чувствительной вершине. Я пытаюсь расслабиться от его прикосновений, зная, что если бы я просто расслабилась и приняла его темную сторону, мне бы, вероятно, это понравилось, но мои слова словно щелкнули выключателем внутри него, и он вымещает свой гнев на моей киске.

Я пытаюсь отстраниться от него, желая отрегулировать угол, под которым он входит в меня, но его хватка слишком сильна, и я оказываюсь в ловушке.

– Прекрати, – я ловлю себя на том, что произношу это срывающимся голосом и едва слышным шепотом, что заставляет меня повторить это снова. – РОМАН. ПРЕКРАТИ.

Он тут же вытаскивает пальцы и ослабляет хватку вокруг моего тела.

– Ты, блядь, слишком отчаянно этого хочешь, – шепчет он мне на ухо, его голос словно кислота на моей коже. – Ты не хочешь этого. Ты, блядь, понятия не имеешь, о чем умоляешь.

Я едва успеваю отдышаться, как он сталкивает меня со своих колен, и, хотя он этого и не хотел, я соскальзываю с края дивана и падаю на пол. Затем, не удостоив меня ни единым взглядом, он тянется за своим напитком и уходит.

Слезы щиплют мне глаза, когда я задаюсь вопросом, что, черт возьми, только что произошло. В одну секунду он был увлечен этим. Он давал мне именно то, что я хотела, улыбался мне и подбадривал меня. В следующую секунду он наказывал меня за то, что я хотела с ним чего-то настоящего. Я хочу ненавидеть его.

Чувствуя взгляд Маркуса с противоположного дивана, я поднимаю голову и встречаю его затравленный взгляд. Я ожидаю, что он скажет мне не обращать на это внимания, что это ничего не значит, но он просто сидит и смотрит на меня так, как будто не может быть более разочарован. Он поворачивается и уходит в противоположном направлении, оставляя меня с чувством унижения на полу и напоминая мне, что это не те нормальные парни, с которыми я привыкла иметь дело. Они психопаты. Язычники. Хладнокровные убийцы. А я всего лишь посмешище.

Слезы наполняют мои глаза и стекают по лицу, капая с подбородка на грудь. Мои пальцы вцепляются в шелковый халат на полу, и я натягиваю его, чтобы прикрыться, удивляясь, как я могла позволить этому случиться. Я потеряла бдительность. Я позволила себе испытывать какие-то чувства к кучке мужчин, которые даже не знают, что значит проявлять заботу.

Я кладу голову на руки, и как только рыдания начинают нарастать глубоко в моей груди, две руки обхватывают меня под мышки и тянут на диван. Я падаю в объятия Леви, и он крепко прижимает меня к себе, позволяя мне поплакать у него на плече.

Проходит мгновение, и когда его рука начинает поглаживать мою руку вверх и вниз, я слышу мягкий рокот его глубокого голоса, наполняющий комнату.

– Дело не в тебе, – говорит он мне. – Это все из-за него. Ты просишь его открыться тебе, и хотя он хочет этого, он не знает, как это сделать. Это злит его. Он всегда был так хорош во всем, был лучшим, любимцем, и он видит, как легко мы с Маркусом смогли впустить тебя, и это ломает его.

Я качаю головой, мои брови хмурятся в замешательстве.

– Я не прошу его влюбиться в меня. Я прошу его впустить меня, узнать его так, как я узнаю тебя.

– Я знаю, – бормочет Леви. – Есть одна вещь, которую тебе нужно понять о Романе, прежде чем пытаться сблизиться с ним. Он не подчиняется приказам, и ему нужно всегда держать себя в руках. Фелисити пришлось научиться всему этому на собственном горьком опыте, но он не позволит какой-то женщине прийти и начать играть с его эмоциями, а это именно то, что ты делаешь. Он не доверяет себе, когда не может ясно видеть, что ждет его впереди. Затем добавь к этому чувство вины, которое давит на него из-за того, что он вообще испытывает какие-то чувства к тебе так скоро после смерти Фелисити.

Я выдыхаю, съеживаясь, когда осознаю, что натворила.

– Черт возьми, я даже не подумала о ней.

– Роман видит мир в черно-белых тонах, и прямо сейчас ты морочишь ему голову и заставляешь видеть все серые оттенки между ними, – объясняет он, крепко обнимая меня. – Потребуется некоторое привыкание, но дай ему время, и он придет в себя. Хотя после этого ему понадобится некоторое пространство.

– Если он не был готов, почему он присоединился к нам на крыше в тот день?

Леви вздыхает, и я поднимаю подбородок, чтобы понаблюдать за выражением его лица.

– Не пойми меня неправильно, но на крыше было весело. Это было сделано для того, чтобы заставить что-то почувствовать тебя, а не нас, и уж точно не для того, чтобы почувствовать какую-то связь. Он просто хотел увидеть, как ты кончаешь, как и все мы. Это было весело, не более того. Сейчас, один на один, и то, как ты смотришь на него с ожиданиями, это совсем другое.

Я с трудом сглатываю и киваю, поправляя на себе шелковый халат, чтобы прикрыть все важные детали.

– А Маркус? – Спрашиваю я, пытаясь разобраться с чем-то одним за раз, откладывая эту информацию на потом. – Почему он так разозлился на меня?

– Это не так, – говорит Леви. – Он злится на себя за то, что думал, что заполучит тебя всю в свое распоряжение.

– Что? – Спрашиваю я, мои брови снова опускаются. – Это не имеет смысла. Он с самого начала знал, что вы все мне интересны.

– Ты видела, каким собственником он был, когда я начал проявлять интерес к тебе, а теперь еще и с Романом. Он никогда не признается в этом, но после того, что случилось с той стрельбой, и когда мы с Романом… Знаешь, я думаю, он надеялся, что ты отстанешь от нас и будешь полностью в его распоряжении.

– А как насчет тебя? – Спрашиваю я, понизив голос, чтобы он не услышал, как он дрожит от волнения. – Как ты относишься к тому, что я хочу быть со всеми вами?

Его губы сжимаются в жесткую линию, когда он отводит взгляд в другой конец комнаты, желая копнуть поглубже в себе и дать мне честный ответ.

– Меня это устраивает, – говорит он мне. – Мы все трое от природы собственники. Мы не любим делиться, но по какой-то причине это работает. Я не хочу портить хорошую вещь. Так что если ты согласна на эту хреновину, которую мы затеяли, то и я тоже. Я не собираюсь просить тебя выбирать.

– А Маркус?

Леви качает головой.

– Нет, я не верю, что он это сделает, – говорит он мне, прежде чем устроиться подо мной и подтянуть меня. – Пойдем, я принесу тебе что-нибудь поесть, и ты сможешь провести ночь со мной.

– Хорошо, – говорю я, позволяя ему вести меня за собой, пока пытаюсь засунуть руки обратно в халат. Я прерывисто вздыхаю и вытираю глаза, и в тот момент, когда я выхожу из странной маленькой комнаты для вечеринок, я обещаю себе, что никогда больше не пролью ни слезинки по Роману ДеАнджелису, и я чертовски уверена, что не буду делить с ним свое тело, если только он не будет ползать на коленях, умоляя о прощении. Но, как он сам однажды сказал, если кто-то молит о прощении, то лучше бы его колени кровоточили.

22

– Ты, блядь, издеваешься надо мной? – требую я, когда Маркус протягивает мне самый откровенный наряд, который я когда-либо видела, а также толстый металлический ошейник на шею.

– Это не мои правила, детка. Я просто соблюдаю их, – говорит он, в его глазах все еще читается раздражение после вчерашнего дерьма. – Нам нужно пойти на эту вечеринку, и если ты хочешь пойти, то на тебя должны смотреть как на собственность.

– Что? – пробормотала я, скривив лицо от отвращения, и бросила на кровать модное нижнее белье и сапоги до бедра. – Это нелепо. Что это за гребаная вечеринка? Я это не надену.

– Тогда ты не пойдешь, – бросает он мне в ответ, стискивая челюсть прежде, чем уйти, оставляя меня с Романом и Леви, которые смотрят так, словно хотят быть где угодно, только не здесь.

Роман вздыхает и подается вперед, и хотя я не вижу извинения в его глазах, в них определенно есть сожаление, но, к сожалению для него, этого будет недостаточно, чтобы быть вознагражденным за мое послушание.

– Послушай, Маркус прав. Если ты хочешь попасть на эту вечеринку, и чтобы тебя не похитили и не изнасиловали, то тебе нужно это надеть. Такие люди…

Я приближаюсь к нему, поднимая подбородок и позволяя ему увидеть ярость в моих глазах.

– Убирайся.

Он отстраняется, нахмурив брови.

– Что?

– Убирайся. Вон, – говорю я, мои слова ясны как день. – Мне нужно повторить это снова? Может быть, немного медленнее? Мне не нужен такой мудак, как ты, приходящий сюда и указывающий мне, что я могу носить, а что нет, и мне точно не нужно, чтобы ты говорил мне, что мой единственный выбор на ночь – это быть похищенной, изнасилованной или подвергнутой объективизации со стороны таких же больных мужчин, как ты. Так что убирайся к чертовой матери.

Глаза Романа вспыхивают самым ужасным видом ярости, и его рука сжимает мое горло, когда он подходит ко мне вплотную и прижимает меня к стене моей спальни.

– Какого хрена ты мне только что сказала? – выплевывает он, наклоняясь ближе, чтобы оказаться прямо надо мной.

– Упс, – поддразниваю я, слишком часто бывая в таком положении, чтобы знать, что он никогда не доведет это до конца. – Кажется, ты снова забыл о хороших манерах.

Его пальцы впиваются в мою кожу, а я просто ухмыляюсь ему, все еще в состоянии дышать носом, когда рукой протягиваюсь и хватаю его член. Я сильно сжимаю его и с восторгом наблюдаю, как он колеблется, изо всех сил стараясь не выдать свою панику. Другой рукой он обхватывает мое запястье, сжимая его крепко, до боли, но я не осмеливаюсь отступить. Прошлой ночью он швырнул меня, как гребаную тряпичную куклу, унизил меня и поиздевался над моим телом, как будто это не имело значения, и хотя он остановился, когда я ему сказала, ему это не сойдет с рук, не в этот раз.

Я выдерживаю его жесткий взгляд и позволяю ему увидеть унижение в глубине моих глаз, боль, которую он причинил мне своими дерьмовыми действиями.

– Ни один настоящий мужчина не стал бы так обращаться со своей женщиной, – выплевываю я, попадая прямо в цель, и хотя разговора о том, что он считает меня своей, не было, мы все это видим. – Значит, пока ты не научишься хорошо себя вести и не отрастишь настоящие яйца, ты будешь отпускать мое горло, убираться нахуй из моей комнаты и придумывать, как, черт возьми, ты собираешься загладить свою вину передо мной. – Я крепче сжимаю его член, зная, что он чувствует боль. – Сейчас. Роман.

Он удерживает мой взгляд еще на мгновение, мы двое сцепились в битве за доминирование, и после того, как кажется, что прошла целая жизнь, он наконец смягчается, ослабляя свою крепкую хватку на моем горле и отступая на шаг. Он продолжает смотреть, как я отпускаю его причиндалы, и сожаление, которое раньше светилось в его глазах, теперь, как маяк, полностью захватывает власть.

Он не говорит ни слова, просто смотрит так, словно хотел бы знать, что сказать, но что он вообще может сказать такого, что все это исправит? Я понимаю желание наброситься, потому что ты чувствуешь себя загнанным в угол, или потому что кто-то хочет от тебя чего-то, на что ты не готов. Но использовать мое тело, чтобы доказать свою правоту, выплеснуть свой гнев и заставить меня чувствовать себя пристыженной и смущенной – это не то. Этот ублюдок может пойти и упасть в пропасть, мне все равно.

Нет, это ложь. Мне не все равно, и я была бы еще больше взбешена, если бы он умер и выбрал легкий путь, вместо того чтобы найти в себе мужество действительно извиниться за свою чушь.

Не сказав больше ни слова, он наконец поворачивается и выходит из моей спальни, совсем как прошлой ночью. Только на этот раз он не держит голову так высоко.

В тот момент, когда он исчезает за углом, я делаю глубокий вдох и пытаюсь сосредоточиться на насущном вопросе. Я перемещаю взгляд на Леви, который наблюдает за мной, как за гребаной королевой, занявшей свой трон.

– Откровенное белье и ошейник? – Спрашиваю я, указывая на куски материи, разбросанные по моей кровати. – Это действительно так необходимо?

Леви сжимает губы в тонкую линию и кивает.

– Да, – бормочет он, тоже не очень довольный этим. – Нам нужно пойти на эту вечеринку. Там будет кое-кто, кого нам нужно увидеть, и, кроме сегодняшнего вечера, никто не видел этого парня три года. Сегодняшний вечер – наш единственный шанс. Хотя это будет чертовски дерьмовое шоу. Это будет небезопасно. Там такие люди… они такие же, как мы. Так что я понимаю, если ты предпочитаешь остаться здесь.

– И рисковать остаться одной, чтобы твой отец пришел за мной? Нет, спасибо. Я попытаю счастья с остальными психопатами, но ты так и не объяснил, зачем мне это надевать.

Леви отводит взгляд, и вид у него почти смущенный.

– Ошейник и нижнее белье… Они символизируют право собственности, что ты наша собственность, а это значит, что никому другому не разрешается прикасаться к тебе без нашего разрешения. Если бы ты вошла туда без ошейника или поводка, тебя можно было бы забрать, и не будь наивной – тебя заберут. Если ты пойдешь с нами сегодня вечером, то на тебе будет этот ошейник. Это не подлежит обсуждению. Тебе это достаточно ясно?

Черт.

Я снова смотрю на ошейник, и в животе поселяется тяжелый ужас, особенно если учесть, как легко меня контролировали в последний раз, когда я носила такой ошейник. На той нелепой вечеринке Маркусу достаточно было зайти мне за спину и приковать меня к барной стойке, и я оказалась в ловушке, пока меня не решили освободить. Но этот ошейник – нечто иное. По сути, это металлический стержень, изогнутый так, чтобы подходить к женской шее, с местом для вкручивания толстого болта спереди. В этом нет ничего сексуального. Это просто инструмент для того, чтобы держать их маленькую рабыню в узде.

Я с трудом сглатываю и киваю.

– Прекрасно, но, если хотя бы один человек прикоснется ко мне без моего разрешения, я не буду послушной рабыней, которую они ожидают. Они умрут от моей руки. Второго шанса, как с Дрейвеном, не будет.

Леви кивает, уже зная об этом, но от его смущения мои нервы на пределе.

– Выкладывай, – говорю я ему, направляясь к кровати и сбрасывая свой дурацкий шелковый халат, в котором я сейчас чувствую себя совершенно не сексуальной.

Схватив нелепое обтягивающие белье, я начинаю натягивать его, одновременно поднимая взгляд на Леви, ожидая его ответа. Он выдыхает и, словно срывая пластырь, отпускает слова, точно зная, что я о них подумаю.

– Во время этой вечеринки предполагается, что, обращаясь ко мне или моим братьям, ты будешь называть нас "мастер". В противном случае это вызовет подозрения у других… гостей.

Я качаю головой, моя челюсть отвисла от ужаса.

– Если вы хоть на секунду подумаете, что я когда-нибудь обращусь к кому-либо из вас троих – мастер, вы будете жестоко разочарованы.

– Тогда ты не должна обращаться к нам напрямую, пока мы не останемся наедине, – объясняет он. – Эти люди… когда я говорю, что они такие же, как я и мои братья, я не имею в виду ту версию нас, с которой ты познакомилась. Я имею в виду ту версию нас, которую ты видела во всех новостях. Это не то место, где ты хочешь, чтобы тебя поймали на ошибке.

Я киваю и натягиваю оставшееся белье, чувствуя тошноту в животе, когда Леви подходит ко мне сзади и помогает застегнуть дешевые ремни бондажа вокруг меня, чтобы моя скудный наряд рабыни выглядел действительно шикарно. Он не надевает ошейник мне на горло и объясняет, что подождет, пока мы не приедем на место.

Я падаю на кровать, и натягиваю на ноги сапоги до бедер, мгновенно испытывая к ним ненависть. Я пробовала бегать в таких сапогах в прошлом, и это было нелегко.

Леви дает мне двадцать минут на то, чтобы сделать прическу и макияж, и довольно скоро я спускаюсь вниз в своем нелепом маленьком наряде и огромной толстовкой, прикрывающей мое тело.

– Ты готова? – Требует Маркус, его взгляд скользит вверх-вниз, и, несмотря на то, как он раздражен тем, что я набросилась на Романа прошлой ночью, он не может отрицать, что ему нравится то, что он видит.

– Была бы я здесь, если бы не была готова? – Бросаю я ему в ответ, проходя мимо его тупой задницы и направляясь в столовую. Парни следуют моему примеру, когда я прохожу через главную кухню и спускаюсь в маленькую комнату, в которой они пять лет копали туннель. Не теряя ни секунды, они отодвигают с дороги старый книжный шкаф, и я направляюсь в длинный извилистый туннель.

Нам требуется десять минут, чтобы пройти через все это, и слишком скоро я оказываюсь на заднем сиденье “Эскалейда” с напряженными нервами. Роман, как обычно, занимает место водителя, Маркус – на переднем пассажирском сиденье, а Леви устраивается рядом со мной.

Роман жмет на газ, и мы выезжаем из маленького гаража, который они построили, в густой лес. Он все время не сводит глаз с дороги, ни разу не осмеливаясь взглянуть в зеркало заднего вида и увидеть пылающий яростью взгляд, устремленный на него.

Поездка, кажется, длится вечно, и я ловлю себя на том, что проклинаю их отца за то, что он запер их так далеко от цивилизации. Не поймите меня неправильно, я рада, что они живут так далеко от города. Вероятно, это то, что обеспечивало безопасность большинству из нас все эти годы, но прямо сейчас это доставляет мне неудобство.

Проходит три долгих молчаливых часа, прежде чем "Эскалейд" останавливается в глубине ветреных аллей старого, готического на вид кладбища. По моему телу пробегают мурашки, я уже ненавижу то место, где мы находимся.

– Здесь нет других машин, – комментирую я, оглядывая аллеи. Если бы это была вечеринка, здесь было бы много гостей… верно?

– Они где-то там, – говорит Роман низким голосом, глядя в лобовое стекло. – Ты просто не можешь видеть их, так же как они не могут видеть нас.

Я на секунду закрываю глаза, пытаясь напомнить себе, что я не испуганная маленькая девочка, которая впервые пришла в этот мир. Я столкнулась с невозможным. Сегодняшний вечер – не более чем странная вечеринка с переодеваниями с кучей сомнительных парней. Я могу это сделать. Я просто должна оставаться в роли, и тогда мы вернемся в этот "Эскалейд", прежде чем я успею оглянуться.

Звук толстого засова, вынимаемого из тяжелого ошейника, заставляет меня распахнуть глаза, и я бросаю тяжелый взгляд через заднее сиденье на Леви, который выглядит более виноватым, чем я когда-либо его видела.

– Пора, Шейн. Тебе нужно это надеть.

Я тяжело вздыхаю и киваю, позволяя ему придвинуться ко мне на дюйм ближе и застегнуть ошейник на моей шее. Тяжелый металл сразу же давит мне на плечи, и от этого ощущения мне хочется свернуться в клубок и заплакать, но я ни за что на свете не собираюсь делать это здесь.