Текст книги "Прощальные слова (ЛП)"

Автор книги: Шери Дж. Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Гравий под ботинками равномерно хрустел все ближе, и мне казалось, что если постараться не обращать на него внимания, то смогу заглушить панику, которую испытывала. Однако было так жутко, что я не сомневалась, биение наших сердец услышит любой, кто пройдет через это маленькое пространство.

Мне нужно было сосредоточиться на чем-то другом и забыть обо всем остальном. Это единственный выход.

Тепло тела Чарли, прижавшегося к моему, я не ощущала с момента приезда. Словно шерстяное одеяло или огонь окутывали меня своим теплом. Он успокаивал, но если нас найдут, то, скорее всего, казнят обоих.

Прошло несколько минут, и звук шагов окончательно стих. Солдата не было. Казалось, можно радоваться, что он не нашел нас, но Чарли не двигался с места.

– Я так долго оставался один, чувствуя себя пленником этой войны. Хотя меня не пытали физически, как вас, у меня не было выбора. – Чарли каждый день повторял одно и то же объяснение, и мне было не понятно, почему, но решила, что так он надеется, что я в конце концов поверю ему. Однако дело не в том, что я ему не верила, а в том, что мы находились не в равном положении, в конце концов, моя жизнь была под угрозой, а его – нет, если он вел себя должным образом. Я его пленница, независимо от того, кто он.

– Пожалуйста, поверь мне, Амелия.

– Я верю тебе, Чарли. – Впервые я открыто признала, что доверяю мужчине. – Однако от этого мы не перестанем быть разными.

– Ты права, – согласился он. – Ты гораздо лучше меня.

– Тебе это неизвестно, – ответила я. На самом деле он вообще мало что обо мне знал.

– Это видно по твоим глазам, – продолжал он. – По ним можно определить, хороший человек или плохой.

– Как? – тепло его тела все еще проникало в меня, снимая постоянную дрожь и боль, которые я испытывала от борьбы с холодом. Это напоминало зимние утра, когда я просыпалась дома, плотно завернувшись в толстое одеяло на своей кровати. По утрам всегда не хотелось вставать с постели, зная, что меня ждет холодный пол и сквозняки, проникающие через старые окна. Но в этот момент я бы сделала все, чтобы прикоснуться к этому холодному полу или услышать мелодичные звуки ветра, проникающего сквозь щели.

– Когда человек может смотреть другому прямо в глаза, это говорит о сострадании, понимании и честности, – пояснил он. Чарли всегда смотрел мне в глаза, когда говорил. Учитывая, что в предыдущие месяцы он почти все время говорил за нас обоих, это казалось странной характеристикой. Однако мама и папа воспитали меня в духе уважения. Родители научили меня всегда поступать правильно и помогать людям, когда это было в моих силах. Я не понимала, как он мог узнать об этом, просто взглянув в глаза.

– Что я должна увидеть в твоих глазах? Ты кого-нибудь обидел? – спросила я.

– Нет, – ответил он без колебаний. – Я охранник. – Его глаза расширились, сфокусировавшись на моих. Здесь было довольно темно, но я достаточно хорошо видела, чтобы разглядеть выражение его лица.

– Меня убьют? – спросила я его. Этот вопрос крутился в моей голове каждый день. Неужели все напрасно? Неужели я просто жду своей очереди?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – пробормотал он.

– Я боялась, что ты так скажешь, – заметила я.

– Я боялся, что ты спросишь.

Почувствовав себя так, словно из моих легких вышибло весь воздух, вспомнила, что должна вернуться к работе, чтобы успеть записать оставшуюся информацию о пациентах. В тот день я надеялась закончить немного раньше, чтобы успеть позаботиться о папе.

– Мне нужно вернуться к очереди в лазарет, – объявила ему, стремясь переварить ту реальность, которую так отчаянно избегала. Я положила куриную ножку в карман пальто, а затем аккуратно положила на нее булочку. – Спасибо за еду.

– Спасибо, что выслушала меня, – произнес Чарли. – Он сделал шаг или два назад, позволив прохладному воздуху заполнить пространство, в котором мы находились. Обхватив меня за локоть, он вывел меня из туннеля и пошел обратно к очереди. К нам навстречу направлялись еще два солдата, поглядывая то на Чарли, то на меня, и у меня в животе заныло. Чарли неожиданно крепко сжал мою руку, напоказ толкая меня вперед.

Один из нацистов толкнул локтем другого, и они разразились хохотом, а затем поджали губы в явном намеке. Чарли проигнорировал их и потянул меня сильнее, заставляя идти вверх по склону быстрее, чем могли выдержать мои ноги. Когда мы достигли очереди, он толкнул меня в сторону больных.

– Смотри под ноги, – крикнул мужчина мне вслед, прежде чем уйти.

Женщина из очереди схватила меня за руку и помогла подняться.

– Ты в порядке? – спросила она с беспокойством.

– Все хорошо, – отозвалась, ощущая, как чувство вины разливается по моим венам.

– Он вас обидел?

– Нет, – сказала я, боясь произнести что-нибудь еще.

Женщина положила руку мне на спину и некоторое время нежно поглаживала, прежде чем я взяла планшет, который выронила, когда Чарли схватил меня.

Мне пришлось пройти вдоль очереди, чтобы найти то место, где я остановилась, что было не так-то просто, учитывая, что люди стали казаться похожими друг на друга.

Весь оставшийся день мои мысли пребывали в тумане. Мне не удавалось сосредоточиться на словах, которые я писала, и на точности их написания. Я еще не совершила ни одной ошибки и с ужасом думала, что произойдет, если это случится.

В тот день я проверила, наверное, пятьсот заключенных, у всех наблюдались похожие симптомы. Большинство из них болели гриппом или пневмонией, другие имели дело с инфицированными ранами. Душа раз в неделю было недостаточно, чтобы уберечь нас от опасных бактерий в той среде, в которой мы пытались выжить, но я считала это их планом. Им не потребуется нас убивать, если мы все просто вымрем.

В шесть часов вечера двери в больничный отсек закрылись. Медсестра заперла его, отделив тех, кому требовалась медицинская помощь ночью, от тех, кто выглядел достаточно хорошо, чтобы вернуться в свой блок, или от десятков тех, кто не прошел обследование в отведенные часы. Мне оставалось напечатать свои дневные записи и оставить их Глаукен для просмотра их в удобное для нее время.

Закончив работу, я взяла небольшую пачку чистой бумаги, а также шприц и пузырек с антибиотиком. К счастью, мне удалось научиться быстро находить необходимые предметы. Затем я пробралась через смежные двери между медотсеком и административным корпусом, сделав вид, что разношу бумаги, что позволило мне миновать охранников в коридорах рядом с тем местом, где велела папе спрятаться. Добравшись до свободной кладовой и убедившись, что все чисто, вошла внутрь, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Включить свет я побоялась, так как его могли заметить под дверным проемом, поэтому входила в помещение с осторожностью. Несколько недель назад, когда я искала подсобное помещение, по ошибке обнаружила эту пустую комнату и знала, что в ней есть окно, закрытое коробками. Прежде чем звать папу, хотела убедиться, что он там, и поэтому на ощупь обошла небольшую комнату, пока не добралась до дальней стены. Я отодвинула коробки в сторону, чтобы лунный свет осветил комнату достаточно, чтобы видеть.

На полу, у боковой стены, лежало обмякшее тело. Он лежал в позе эмбриона, обхватив руками колени и уткнувшись головой в грудь. Я узнала ремень. Это папа. Ремень выглядел единственным знакомым предметом. Папа всегда был полноват, и врачи часто говорили, что его вес чуть выше среднего и ему нужно придерживаться здорового питания, несмотря на физический труд. Мама готовила для нас каждый вечер, всегда оригинально оформляя блюда, чтобы папа не чувствовал себя обделенным любимыми яствами. Однако, когда евреям перестали разрешать покупать продукты на местных рынках, мы могли закупаться только на закрытом еврейском рынке, и наш выбор стал ограниченным. Мы обходились тем, что имелось, и, хотя это пришлось делать по необходимости, папа хотел сбросить вес, и он, несомненно, превзошел ожидания своего врача.

– Папа, я здесь, – тихонько позвала я его. Задрав платье до колен, опустилась рядом с его телом и осторожно положила руку ему на спину. – Папа, это Амелия. Я принесла тебе поесть. – Он не шелохнулся при звуке моего голоса, и я потянулась к его лбу, чтобы проверить, нет ли у него жара. Его голова казалась уже не горячей, а скорее прохладной. – Папа, кажется, у тебя жар спал, – сообщила я, стараясь придать своему голосу бодрости.

Я вытащила его руки из-под коленей и осторожно перевернула на спину.

– Папа, проснись! – воскликнула я шепотом.

Когда рядом с ним открылось пространство, где находилось его лицо, я заметила мокрое пятно на цементе. Меня это насторожило, и я положила руку на щеку, обнаружив такую же влагу рядом с глазом. Неужели он плакал перед тем, как заснуть на полу?

– Все хорошо, папа, я здесь.

Я не спрашивала себя, почему он не отвечает, потому что в глубине души уже знала. Прошло несколько минут, прежде чем я набралась смелости и положила руку на его сердце в поисках биения, которого, как уже знала, не найду. Еще несколько минут ушло на то, чтобы проверить артерию на шее в поисках пульса, которого там не было, и еще одна минута – чтобы проверить запястье. Пульса не было нигде. Папа умер, пока ждал меня в маленькой кладовке. Я попросила его не обращаться за медицинской помощью, потому что сама бы могла помочь. Вместо этого он умер, дожидаясь меня. Папа умер из-за меня. Задыхаясь от боли и горя, я оторвала лоскут от платья, чувствуя, как болью отдает в другую часть моей души, и плакала беззвучными слезами, которые никак не могли остановиться. Папы не стало, мамы не стало, и Якоба не стало, насколько я понимала. Впервые в жизни я осталась совсем одна. Папа всегда начинал молитву над нашими усопшими родственниками, но здесь некому было произнести траурный кадиш, кроме меня.

– Йитгадал в'йиткадаш ш'мей раба. Б'алма ди в'ра хирутей…/Да возвеличится и освятится Его великое Имя. В мире, сотворённом по Его воле.

Я произносила слова на иврите, стараясь сохранять твердость, но мой голос надломился. В тишине я пыталась вспомнить голос папы и слова, которые я слышала уже слишком много раз.

В тот день я из хорошего человека вмиг превратилась в ту, кто отчасти виноват в смерти своего отца.

Я сидела рядом с безжизненным телом папы и рассказывала ему о том, что мне пришлось пережить за последние два месяца, говорила, как боюсь умереть. Твердила ему, что стараюсь быть храброй, но ужасы, которые вижу каждый день, порой становятся хуже кошмаров. Отчасти я немного завидовала папе, как и в случае с мамой. Ему больше не было больно, он больше не страдал, и он снова был с мамой. Может быть, мне не нужно так стараться выжить, – это все, о чем могла думать в тот момент.

Я долго сидела в той темной комнате. Хотела остаться там до самой смерти, но потом поняла, что тогда папа умер напрасно. Я не могла так поступить с ним. Мне нужно почтить его память и сделать все возможное, чтобы пережить этот кошмар. Я должна выискивать любой кусок еды, который только попадется мне под руку, и есть его. Пообещала себе, что буду брать еду у Чарли, когда он принесет ее мне, потому что папа хотел бы, чтобы я так поступила.

Достав курицу и сладкую булочку, которую принес мне Чарли, дочиста обгрызла косточку. Несмотря на то, что у меня болел живот, знала, что не могу позволить этой еде пропасть. «Еда – это дар Божий, который никогда не должен пропадать зря», – всегда говорил папа, а затем добавлял: «Именно поэтому я всегда буду счастливым толстым человеком». Но сейчас от папы остались лишь кожа да кости – вялые и безжизненные. Его хрупкое тело лежало передо мной, но душа оставила меня здесь одну. Я взял его руку и поцеловал ее в последний раз.

– Папа, моя любовь всегда будет с тобой. Покойся с миром.

Глава 12

Эмма

У меня дрожат руки, и я чувствую себя эмоционально истощенной, закрывая дневник. Я не могу вымолвить ни слова, тупо пялюсь в темноту парковки, пока мимо не проносится машина скорой помощи, подъезжая к аварийным дверям. Мигающие фары заставляют меня сфокусировать взгляд, и я возвращаюсь к реальности, понимая, что не одна.

Джексон нежно поднимает мою руку с колен и переплетает свои теплые пальцы с моими.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Не знаю. – По правде говоря, я озадачена. – Я просто в шоке.

– Ты не знала ничего из этого?

– Нет.

– Теперь понятно, почему твоя бабушка рассказывала мне, как правильно установить кардиостимулятор, – с намеком на смех говорит он.

– О чем ты? – не поняла я.

– Я полагаю, она должна была стать врачом или медсестрой.

– Нет, не стала. После эмиграции бабушка работала в международной службе Красного Креста, вплоть до смерти моего дедушки десять лет назад.

– Ого, – удивляется Джексон. – Похоже, она знает много медицинской информации.

– И еще кое-что, о чем я никогда не догадывалась.

– Она никогда не рассказывала о твоем прадедушке? – спрашивает Джексон.

Я зажимаю кончик большого пальца между зубами и качаю головой. Я думала, что знаю бабулю.

– Вероятно, это не то, что она хотела бы помнить, – рассуждает Джексон. – Люди, пережившие травму, иногда блокируют воспоминания, даже не прилагая к этому усилий.

– Однако все это время дневник лежал у нее под кроватью.

– Думаю, у тебя еще будет шанс поговорить с ней о прошлом, – сжимая мою руку, говорит он, и его лицо озаряет небольшая улыбка.

– Да, очень на это надеюсь. – Я отвечаю ему долгим вздохом.

– Может, это странно, что я хочу услышать больше? Никто никогда не говорит об этой части истории, и я сильно заинтригован, – добавляет Джексон.

– Я не думаю, что это странно. Мне льстит твой интерес, и приятно, что есть с кем этим поделиться, – признаюсь я ему. – Многое нужно переварить и осмыслить.

Джексон смотрит на время на приборной панели, и я тоже бросаю туда взгляд. Сколько уже сейчас?

– Видимо, ты медленно читаешь, – шутит он.

– А у меня такое ощущение, что все слова я пропускаю через себя. – Как будто вынуждена останавливаться и впитывать каждый факт, чтобы напомнить себе, что читаю правдивую историю.

– Сомневаюсь, что кому-то из нас удастся сегодня выспаться, но, думаю, ничего страшного.

– Прости меня, – говорю я, чувствуя себя виноватой за то, что не даю ему спать. Джексону нужен отдых, чтобы выполнять свою работу.

– Я думаю, Чарли был хорошим парнем, – произносит он. – По идее, он должен быть плохим парнем, но на самом деле я не думаю, что он такой. Мы всегда считаем всех нацистов злыми, но, похоже, были молодые немецкие мужчины, которых заставляли служить против их желания.

– Наверное, мы это еще поймем. – Я не знаю, почему мое сердце бешено колотится, а ладони липкие. Может быть, из-за Джексона, а может быть, потому, что я только что прочитала самый страшный и печальный рассказ о том, что случилось с человеком, которого я люблю. В любом случае я слишком вымотана физически и эмоционально, чтобы анализировать свои чувства сейчас.

– Ну, я все-таки должна дать тебе поспать, – говорю Джексону.

– Надо постараться выкроить хотя бы пару часов, наверное.

Я кладу дневник обратно в сумку и открываю дверь. Джексон в это время уже успевает обойти машину и встретить меня у пассажирской двери.

– Где твоя машина? – спрашивает он.

Я показываю в конец ряда.

– Вон там.

– Я провожу тебя. Ночью на этой парковке может быть неспокойно.

Пока мы идем бок о бок, мои нервы на взводе. Джексон слишком идеален. Таких вечеров, как сегодня, в реальной жизни не бывает

– Это здесь, – говорю я ему.

Отпираю джип брелоком, и фары дважды мигают.

– Значит, увидимся завтра?

– Я буду здесь весь день, – отзывается он. Как же неловко. У меня только что было первое свидание с врачом, который лечит мою бабушкой. Ему не так-то просто избегать меня сейчас, даже если я ему неинтересна. Как я могла подумать, что это хорошая идея? Я совсем забыла, что такое встречаться с новым парнем.

Джексон почесывает затылок, глядя в небо, и мне хочется понять, что творится у него в голове. Тянусь к двери, открываю ее и делаю шаг к сиденью, чтобы бросить сумку внутрь. Наверное, происходи это на экране, зритель мог бы взять миску попкорна и посмеяться над неловкой сценой из школьного драматического фильма.

– Ладно, я могу держать себя в руках. Извини. Мне просто нужно на секундочку переключить внимание. Не хочу сделать что-то не то, тем более что прекрасно знаю, какой у тебя был тяжелый день. – Сбитая с толку тем, что Джексон пытается сказать, я прекращаю попытки понять, когда он делает шаг вперед и обнимает меня. – Но ведь обнять тебя можно, правда?

– Объятия будут более чем кстати. – Я нуждалась в объятиях весь день. Это единственное, что мне требовалось сегодня… ну, кроме свидания с великолепным доктором. Я приподнимаюсь на носочках, чтобы дотянуться руками до его шеи. – Еще раз спасибо тебе за все, – благодарю я.

– Эмма, ты так хорошо пахнешь, что если я не отпущу тебя прямо сейчас, то, возможно, не смогу остановиться на одних только объятиях, – шепчет Джексон мне на ухо.

Я тоже не хочу его отпускать. Мне приятно находиться в его объятиях. Я и не знала, что это может быть так.

– Я не хочу торопиться, поскольку в прошлых отношениях не было ничего хорошего. – Не могу поверить, что я только что это сказала – слова сами собой слетели с языка. Обычно я не так откровенна с мужчинами, но Джексон обладает удивительным обаянием, перед которым не могу устоять.

– Поскольку это первое свидание, – мягко замечает он, – считаю, что нарушать правила так скоро – плохая примета.

– Правила? – я смеюсь.

– Правила знакомства – ну, знаешь, никаких поцелуев на первом свидании, никаких разговоров о браке, детях, бывших и так далее. – Он объясняет это так, как будто существует какая-то широко известная книга об основных этапах знакомства. Может быть, она и есть, но я ее не читала. Многое бы изменилось в моей жизни.

– Не знала, что существуют правила свиданий, – признаюсь я, все еще держась за его шею. – Мы уже нарушили несколько из них. – Бывшие – бич нашего существования, подумалось мне.

– О да, их много, но только если ты ищешь чего-то большего, чем просто свидание, понимаешь?

– Так что, я должна обидеться или наоборот, быть польщена тем, что не похожа на девушку на одну ночь? – Мне кажется, я только что создала впечатление легкомысленной особы, хотя на самом деле это не так.

– Я тоже не из тех, кто встречается с девушками на одну ночь, так что, конечно, польщена. – Он отстраняется и смотрит на меня сверху вниз. Убирает руку с моей спины и мягко касается щеки. – Я на самом деле прекрасно провел сегодняшний вечер. Мне бы хотелось встретиться с тобой снова… и не только в больнице.

– И я этого хочу, – отвечаю ему, стараясь не показаться слишком увлеченной, поскольку знаю, что мужчины любят азарт погони. Во всяком случае, именно об этом мне бесчисленное количество раз твердила бабушка: «никогда не нужно слишком облегчать жизнь мужчине».

– Как насчет пятницы? Ужин и скучный фильм, может быть?

– Скучный фильм? – переспрашиваю я.

– Да, скучный фильм, – повторяет Джексон. Он отходит, открывает мою дверь шире. – Поезжай осторожно и извинись за меня перед своей мамой. Я знаю, она не хотела, чтобы ты возвращалась домой слишком поздно. – Он быстро подмигивает мне, когда я сажусь на сиденье.

– Дом моей мамы, – бормочу я себе под нос.

– Она любит тебя. В этом нет ничего плохого. Я бы тоже за тебя переживал, если бы ты принадлежала мне.

***

Не уверена, что мне удастся проскользнуть незамеченной в три тридцать утра, но я собираюсь разыграть невинность, надеясь избежать нежелательного допроса о «свидании». На цыпочках в носках пробираюсь по ковровому покрытию в коридор и иду на кухню, стараясь не разбудить маму, если она еще спит. Но она стоит у плиты в халате и что-то готовит.

– Что ты делаешь? – недоуменно спрашиваю я.

– Обычно мне уже не для кого готовить завтрак, так что, когда в Риме…

– Готовишь блинчики?

– Ой, помолчи, – отмахивается она. – Ну-у-у? Что ты собираешься мне рассказать?

– Ох, мам, – хнычу я. – Я правда не хочу говорить об этом. Мне так хочется оставить все при себе и предаваться мечтам в одиночестве.

Лопатка падает на стойку, и мама поворачивается ко мне лицом, держась за раковину позади себя.

– Все прошло прекрасно? – спрашивает она взволнованно.

– Да, а теперь хватит. – Я не могу отделаться от мысли, что, по крайней мере, разговор о моем свидании дает маме возможность сосредоточиться на чем-то еще, кроме здоровья бабушки.

– Нет, нет, нет, нет, мне нужно больше. Мне нужно что-нибудь, пожалуйста! – умоляет она. – Он хочет остепениться и завести детей?

– Да ладно, мам. Так вот как ты добилась папы?

– Это низко, – огрызается она в ответ, сузив на меня глаза.

– А если серьезно, неужели думаешь, я стану спрашивать Джексона, не хочет ли он остепениться и завести детей, на первом свидании, которое никто из нас не назначал?

– В тридцать один год? Да, я думаю, это важно.

– Ты бредишь, – тяжело вздыхая, говорю я ей.

– И не замужем, – напоминает она мне.

– Видишь? Может быть, если бы ты сбавила обороты, тоже нашла бы кого-нибудь.

– Ты зануда, – сообщает она мне.

– Вся в тебя, – улыбаюсь я.

– Это точно. – Она подбегает ко мне и обхватывает за шею, а затем покрывает лоб влажными поцелуями. – Иди, начни готовить кофе. Он нам нужен.

– Я собираюсь после завтрака отправиться в больницу, чтобы проведать бабушку, прежде чем мне придется отсиживать задницу в «Старбакс» и доделывать все свои дела. Если хочешь, я могу встретиться с тобой в больнице после того, как ты закончишь работу, и принести нам ужин или что-нибудь еще, – предлагаю я ей.

– Это было бы прекрасно, милая. Спасибо.

Мама накладывает блинчики и ставит их на середину кухонного стола.

– Так он тебя поцеловал?

Я роняю голову на руки.

– Мама, прекрати.

– Ну же, мне нужна хотя бы крупица информации.

– Нет.

– После всего, что я для тебя сделала, не бросишь мне маленькую, крошечную, ничтожную косточку, чтобы я могла прожить день. Я так переживаю из-за бабушки. Просто дай мне повод улыбнуться.

– Мамы обычно не радуются, когда их дочери целуются с мужчинами.

– Мамы, которые хотят, чтобы их дочери остепенились и подарили внуков, очень даже.

– Ты говоришь как сумасшедшая, – заявляю я ей.

– Нет, я просто хочу для своей дочери самого лучшего. И в этом разница.

– Я только вчера рассталась с Майком, ты что, забыла? Я не собиралась прыгать в постель к кому-то через шесть часов.

– Ладно, послушай. Я не жду, что ты прыгнешь к кому-то в постель. Я просто спросила, целовалась ли ты. О боже, так вот почему тебя не было дома до трех тридцати?

– Серьезно? Ты до последнего ждала и не позвонила мне?

– Пожалуйста, – говорит она так, словно делает одолжение, не преследуя свою тридцатиоднолетнюю дочь.

– Спасибо, мам. Приятно знать, что ты доверяешь мне после стольких лет. – Закатываю глаза, чтобы она поняла, что это сарказм.

– Сделай мне одолжение, убедись, что он проверяется, прежде чем вы займетесь всякими интимными штуками. – Интимные штуки. Мы уже дошли до этого. Как весело.

– Да, мама.

– Не могу дождаться, когда увижу его позже, – шевеля бровями, говорит она.

– Звучит немного странно, не находишь? Стоит ли так радоваться встрече с врачом своей матери.

– Эмма, он может стать моим будущим зятем. Почему бы мне не радоваться встрече с ним?

Я откусываю от блинчика, переваривая ее словам, прежде чем опустить вилку на стеклянную тарелку.

– Мам, я понимаю, что ты сейчас вроде как шутишь, но лучше не говори ему ничего подобного. Серьезно, это отпугнет любого парня.

– Не знаю. Он, похоже, из тех, кто женится. Врач всегда хочет иметь хорошую жену, к которой можно вернуться домой, – улыбается она.

– Да, в твоих мечтах, или в сериалах… ох, ладно… в общем, одно и то же.

– Важно, чтобы Джексон знал, что ему рады. Некоторых мужчин отпугивают семьи, и я бы не хотела, чтобы так произошло. Я никогда не прощу себе, если посчитаю, что могла бы сделать больше для того, чтобы он чувствовал себя желанным гостем.

– Одно свидание. Я сходила только на одно свидание, мама.

– Одно свидание, после которого ты улыбаешься, хотя я тебя сейчас жутко раздражаю. – Я не улыбаюсь, правда? Мне хочется дотронуться до губ, чтобы убедиться в этом, и оказывается, что на моем лице нет прямой линии, как это обычно бывает в это время суток.

– Так он тебя поцеловал или нет? – продолжает допытываться мама.

– Нет! – кричу я. – Довольна? – Я улыбаюсь и выдавливаю из себя неловкий смешок, чтобы она поняла, что я не расстроилась из-за этого.

– Ох, милая, мне жаль.

Закрываю глаза, потому что эта женщина умеет нажимать на мои кнопки, как никто другой во всей Вселенной, и в эту секунду я могу просто сорваться. Мой мозг уже перегружен, и я не в состоянии справиться с ее драмой.

– Это было первое свидание, мам. Сколько раз я повторяла это за последние пять минут?

– Может быть, ты недостаточно улыбалась? У тебя иногда бывает такое… как это называется? Ленивое лицо стервы?

– Боже, мама, что с тобой сегодня? Во-первых, это лицо скучающей стервы, а во-вторых, у меня такого нет.

– Сейчас нет, – соглашается она.

– И оно не скучающее, оно осмысленное.

– Ох, милая, расслабься.

К тому времени, когда меня перестали ругать мои тикающие яичники – они же мама, – я доела блинчики и была готова начать этот день. Если не займусь работой, то скоро потеряю клиентов, а за последние десять минут я уже слышала, как мой телефон пиликнул не менее шести раз.

– Я собираюсь принять душ и отправиться в больницу, – сообщаю ей. – Спасибо за завтрак. Все было замечательно, за исключением застольных разговоров.

Убираю посуду в посудомоечную машину, затем беру кружку из шкафа и наполняю ее свежим кофе. Сегодня я возьму черный. Это определенно будет день черного кофе.

И еще холодный душ. Он всегда помогает. Я быстро намыливаю волосы и тело, дрожа от ледяной воды. Что происходит? Я обматываю себя полотенцем и открываю дверь.

– Мама, что с горячей водой?

– Ой, водонагреватель не работает. Я хотела позвать кого-нибудь.

– Серьезно? Как ты принимаешь душ?

– Вообще-то слышала, что холодный душ полезен для сердца. Я читала, что он еще и предотвращает некоторые виды рака.

Я не могу здесь жить. Нет. Не могу.

– Хорошо, тогда я сегодня вызову к тебе мастера по ремонту.

– Спасибо, милая, наверное, пора, – соглашается она.

Только когда я уже сижу в джипе и проезжаю половину пути до больницы, перестаю дрожать. Даже фен меня не согрел. Плохо, что в середине осени температура не поднимается выше пяти градусов. Холодный душ в придачу – отличный способ начать и без того напряженный день… или нет.

***

Утром на парковке довольно пусто, и я не могу удержаться, и паркуюсь рядом с блестящей черной машиной, которая вызывает прилив тепла в моих холодных венах, когда вспоминаю моменты вчерашнего свидания.

Прохожу через главные двери, и быстро замечаю, что администратор начинает узнавать меня, так как она широко улыбается, когда я прохожу мимо.

– Передайте привет своей бабушке от Полы, – кричит она.

– О, боже. Хорошо.

Я поднимаюсь наверх и слышу смех, который эхом разносится по коридору реанимации. Смех незнакомый, но все же могу предположить, что он доносится из палаты бабушки. Мне требуется меньше секунды, чтобы подтвердить свои догадки, когда я вхожу в палату и вижу, что половина медсестер этого этажа смеется над какими-то словами моей бабушки.

– О, а это моя внучка, Эмма, – представляет она меня, словно ведущая игрового шоу.

– Привет, бабушка. – Мне немного не по себе, особенно когда я вхожу в палату, полную медсестер, уставившихся на меня пытливыми взглядами. – Что здесь за шум? – Я ставлю сумку у кровати бабушки и целую ее в щеку.

– Нет никакого шума, – протестует бабушка. – Эти милые дамы просто составили мне компанию. – По-моему, это она их развлекала.

– Угу, – хмыкает одна из медсестер. – Определенно.

Вторая медсестра хихикает и хлопает себя ладонями по бедрам.

– Да. Точно.

– Так что я пропустила? – спрашиваю я, смущенно улыбаясь.

Не ответив на мой вопрос, несколько медсестер уходят, хихикая как школьницы.

– Как прошло твое вчерашнее свидание? – спрашивает бабушка.

– Мне понравилось, – нерешительно отвечаю я, оглядывая оставшихся медсестер. Так вот в чем дело?

– Просто понравилось? – уточняет бабушка.

– Похоже, тебе сегодня лучше, да?

– Мне больно, но смех – лучшее лекарство, – заявляет она.

– Правда, так над чем же ты смеешься, бабушка? – Зеркально поднимаю бровь в ответ на ее взгляд, который она всегда бросала в мою сторону, когда я была не в духе.

– Сегодня утром мы виделись с доктором Беком – Джексоном, если угодно, – говорит она с расслабленным выдохом. – Этот мальчик – просто глоток свежего воздуха.

– О, так вы встречались, да? И что же доктор Бек поведал? – Я так боюсь услышать ответ. Я не настолько хорошо его знаю, чтобы предполагать, что он мог или не мог сказать бабушке.

– Давай я попробую правильно его процитировать. – Бабушка немного приподнимается на кровати и морщится от слабости, прежде чем продолжить.

– Тебе что-нибудь нужно? – спрашиваю я, протягивая руку, чтобы помочь.

– Нет, нет, я в порядке.

Я все равно взбиваю подушку, делая все возможное, чтобы ей было удобнее.

– Итак, он сказал: «Ваша внучка – самая красивая женщина из всех, кого я когда-либо видел, и это большая редкость, встретить человека, одинаково красивого как внутри, так и снаружи. Вам очень повезло, что в вашей жизни так много красоты и любви, Амелия».

– Именно так он и сказал, – подтверждает медсестра, которая стоит прямо за мной. – Это было так мило. Он настоящий герой. Какой бы женщине он ни достался, она будет счастливицей. – Теперь я понимаю, над чем именно они смеялись – конечно, над моей персоной. Я полагаю, что Джексон получает много внимания от медсестер среднего возраста. – Мы уже несколько месяцев пытаемся свести его с женщиной, но этот мальчик не клюет на наживку. И вот появляется твоя бабушка и предлагает тебя, и для доктора Бека словно облака расступились перед золотыми вратами небес. Этим утром он точно порхал по воздуху.

Я могу попытаться скрыть теплый румянец, ползущий от щек к ушам, но боюсь, что мою реакцию уже заметили все женщины в этой комнате.

– Не за что, – усмехается бабуля.

Я слегка стону и придвигаю стул к ее кровати.

– Бабушка.

– Ладно, дамы, думаю, мне нужно поговорить с внучкой наедине, а то я так ничего и не узнаю, – объявляет она четырем медсестрам, которые с нетерпением ждут новых сплетен.

– Как пожелаете, Амелия. Мы скоро вернемся, чтобы проведать вас.

– Я так рада, что ты здесь, милая, – тепло говорит мне бабушка.

– Почему ты рассказываешь персоналу о нас с Джексоном?

– О, пожалуйста, даже не притворяйся, что не провела лучший вечер в своей жизни.