Текст книги "Прощальные слова (ЛП)"

Автор книги: Шери Дж. Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14

Эмма

Я прижимаю руку к груди, чувствуя себя неловко оттого, что пришлось подглядывать за поцелуем, который должен был остаться в тайне.

– Бабушка, – говорю я задыхающимся шепотом.

– Знаешь, – произносит она, ничуть не смущаясь, – мне не с чем было сравнить этот поцелуй, но вот что я могу тебе сказать. Ничто и никогда и близко не стояло рядом с ним.

Бабушка смотрит сквозь меня, казалось, погрузившись в свои воспоминания. Ее нижняя губа коротко вздрагивает, прежде чем бабуля резко вдыхает и встряхивает головой.

– Ты в порядке? – спрашиваю я.

– Не говори глупостей, – отмахивается она. – Конечно, я в порядке.

– Послушай, ничего страшного, если это не так. Ты можешь рассказать мне все что угодно.

– Эмма Хилл, не смей так со мной разговаривать, – ругает она меня.

В палату заглядывает медсестра и поднимает распечатанные отчеты с кардиомонитора бабушки.

– Что здесь происходит, Амелия?

Бабушка не отвечает, и я снова встречаюсь с ее застывшим взглядом.

– Бабушка, что с тобой? – спрашиваю я, вставая со стула и укладывая ее дневник на свое место.

– Амелия, – произносит медсестра, на этот раз более строго. – Мне нужно, чтобы вы на минуту сосредоточились.

Различные странные звуковые сигналы на кардиомониторе бабушки свидетельствуют, что ее пульс нестабилен, но постепенно приходит в норму. Тут же появляется Джексон, и медсестра встречает его слегка паническим взглядом, в то время как бабуля нежно улыбается и бормочет:

– Чарли, где ты?

– Бабушка, Чарли здесь нет, – говорю я ей, но Джексон мягко кладет руку мне на плечо, не давая сказать больше ни слова.

– Эмма, дай ей успокоиться, хорошо? – просит меня врач.

Я не могу просто сидеть и позволить бабушке страдать, если это то, что сейчас происходит. Больно ли ей, когда она улыбается и зовет Чарли? Все это кажется мне странным.

– Чарли, почему ты не нашел меня? Ведь мы с тобой об этом договаривались.

В горле образуется комок, и я не уверена, что у меня хватит сил сидеть здесь, слушать ее бред и сохранять самообладание. Не зная, что еще сделать, я беру руку бабушки и прижимаю к своей щеке, надеясь, что она почувствует связь, и это заставит ее вернуться из того места, куда унесло ее сознание.

– Чарли! – ее голос строг и требователен, как будто он стоит здесь, игнорируя ее мольбы.

– Бабушка, – тихонько зову я ее.

– Эмма, – отвечает она тем же тоном, как будто пытается найти меня. – Его здесь нет. Почему его здесь нет? – из ее левого глаза катится слеза.

Я провожу рукой по ее щеке, пытаясь успокоить.

– Я не знаю, бабушка.

– Ты должна найти его, Эмма. Ты должна!

Я даже не знаю, мертв этот человек или жив. Если он жив, то я понятия не имею, где он сейчас обитает и как его найти. Он может быть в Германии или в Соединенных Штатах. Он может быть где угодно, если на то пошло. До этой недели она ни разу не назвала мне его фамилию.

– Амелия, Эмма подумает, что можно сделать, – говорит Джексон позади меня. Я поворачиваю голову и бросаю на Джексона вопросительный взгляд. Зачем он ей это говорит? Я не могу на это согласиться. Мне ничего не известно об этом человеке, кроме того, что они были друзьями и разделили поцелуй несколько десятилетий назад. Я не могу просто выследить его. Если он жив, то он уже пожилой человек, и у него наверняка где-то есть жена и семья. Невозможно поступить так, как говорит Джексон, лишь бы успокоить смятенные мысли бабушки.

Джексон кивает головой в сторону двери, и я следую за ним.

– Наверное, я больше не смогу ей читать, – тяжело говорю ему, как только мы выходим в коридор. – Очевидно, это причиняет ей серьезные страдания, и я не хочу их вызывать, особенно после пережитого бабушкой на этой неделе.

– Я согласен с тобой на сто процентов, – произносит Джексон, серьезно глядя на меня. – Но, как уже говорил, мы должны постараться сделать все возможное, чтобы ее не расстраивать. Амелии нужно лечиться и выздоравливать, а волнение только усложнит эту задачу.

– А ты не думаешь, что этот стресс навредит ей еще больше? – возражаю я.

– Может быть, тебе стоит подумать о том, чтобы попытаться найти этого Чарли? – снова предлагает Джексон.

Он серьезно? Когда мужчина впервые заговорил об этом, моей немедленной реакцией было твердое «нет». И хотя постепенно выясняется, что бабушка всю жизнь что-то от меня скрывала, тем не менее, я чувствую, что мне необходимо знать, чем закончились их отношения. Не уверена, что до конца понимаю, как можно быть замужем за одним человеком более шестидесяти лет, и при этом тосковать по другому. Меня бы это сделало несчастной, но бабушка всегда казалась такой счастливой. Если она была так влюблена в этого Чарли, почему не попыталась найти его и отменить принятое ею решение? Если только она не помнит, что он умер…

– Я не могу, – качаю головой. – Мой дедушка был замечательным человеком, и он был бы совершенно раздавлен. Мне кажется, что все это неправильно.

– Дело не в тебе, Эмма, – подчеркивает Джексон.

Я не понимаю, почему он так переживает из-за этой ситуации. Мы познакомились всего пару дней назад, и он не член нашей семьи. Хотя знаю, что бабушка – его пациентка, это выходит за рамки обязанностей по уходу за ней.

– Мне не удается разобраться даже с собственной жизнью, так как же я могу принимать решения за нее? Очевидно, я не лучший человек, чтобы решать чью-то судьбу.

Джексон вдавливает руку в стену рядом со мной.

– Ты излишне строга к себе, не находишь?

– Мне тридцать один год, и я только что нашла в себе мужество прекратить шестилетние отношения, которые с самого начала не задались. Затем, поддавшись на уговоры бабушки, я соглашаюсь на свидание с очаровательным, привлекательным доктором, который только что поцеловал меня так, как никогда не целовали за всю мою жизнь. Так что, очевидно, я немного затрудняюсь в принятии рациональных решений.

На лице Джексона вновь появляется заразительная улыбка, освещающая его глаза под флуоресцентными лампами.

– Лучше поздно, чем никогда.

Лучше поздно, чем никогда. Неужели и бабушка сейчас думает об этом?

– Если тебе нужен мой совет, а я знаю, что он тебе не нужен, – заявляет Джексон, – дочитай дневник до конца. Узнай, чем закончится эта история, а потом прими решение, исходя из того, что будет лучше для нее… и для тебя. Реальность такова, что Чарли уже за девяносто, и он, скорее всего, не сможет ничего сделать, не говоря уже о том, чтобы приехать сюда, к твоей бабушке. С другой стороны, он может быть…

– Я знаю.

– Ты же все равно продолжишь читать, так что разберись с этим потом. А пока мы успокоим твою бабушку и сохраним ее душевное равновесие, хорошо?

Я смотрю в пронзительные глаза Джексона, и отражение света подчеркивает его взгляд. В его мизинце больше здравого смысла, чем во всем моем теле.

– Хорошо, – соглашаюсь я, слегка кивнув.

– И еще одно замечание, – говорит он, бегло оглядываясь по сторонам. – Не возникнет никаких сложностей из-за бывшего парня, если я попрошу тебя выпить со мной сегодня вечером?

– Я думала, мы договорились о свидании на пятницу? – скромно уточняю, делая вид, что смущена.

– Да, но что, если завтра меня собьет автобус?

– Я, наверное, об этом не узнаю, потому что у меня еще нет твоего номера телефона, – подыгрываю я.

– Мы должны решить эту проблему, и я обязательно отмечу твой номер в телефоне как «Связаться, если меня собьет автобус». Ты же не хочешь упустить шанс пообщаться с парнем, который только что поцеловал тебя так, как никто другой, правда? – заявляет он с самоуверенной ухмылкой, похоже, весьма довольный собой.

Я не могу сдержать смех, который так и льется из меня.

– Забавный доктор. Я сначала не поверила, но ты и правда многогранен.

– Я – полный набор, понимаешь? Такие встречаются раз в жизни. – Его слова сопровождаются преувеличенно фальшивым зевком, когда он стонет и вытягивает руки над головой. Я бью его тыльной стороной ладони по животу, и мужчина с усмешкой наклоняется вперед.

– Мне нужно пойти поработать после того, как я удостоверюсь, что с бабушкой все в порядке, но может, позже мы встретимся, чтобы выпить? – я просто не могу не поддаться на его уловки – Джексон такой обаятельный.

– «Ландсдаун» в восемь? – предлагает он.

– По-моему, неплохо.

– Встретимся возле «Ландсдауна», – говорит он.

– Зачем?

– Просто так.

Я игриво закатываю глаза и прохожу мимо него, возвращаясь к бабушке, которая уснула за время моего отсутствия. Надеюсь, она будет более спокойной, когда проснется. По крайней мере, я знаю, что здесь она в надежных руках.

Я беру дневник с кресла и кладу его в сумку, а затем на цыпочках выхожу из комнаты. В большом лифте я тяжело приваливаюсь к стене и на мгновение закрываю глаза, потрясенная всем, что происходит в моей жизни. Я стараюсь глубоко вдохнуть, чувствуя себя так, словно не делала этого несколько дней. Такое ощущение, что моя жизнь выходит из-под контроля, и мне трудно найти что-то, за что можно было бы ухватиться. Словно Алиса в Стране чудес, я падаю в нору на неизведанную территорию, не понимая, что именно произошло, и где я окажусь.

Слова, проносящиеся в моем сознании, нелегко переварить, потому что я не могу соотнести их с теми обстоятельствами и ощущениями, которые бабушка пережила. Трудно смириться с мыслью, что мне, возможно, никогда не получится по-настоящему понять, через что пришлось пройти бабуле, и теперь это создает между нами невидимую пропасть, которой раньше не было. Бабушка живет с этим все эти годы, зная, что у нее никогда не будет возможности испытать то, что она должна была испытать в те нелегкие годы, и, что еще хуже, ее юношескую любовь сопровождали пытки и мучения. Я думала, мы с ней похожи, но теперь понимаю, что никогда не смогу быть и вполовину такой сильной, как она. Она выжила в самом прямом смысле этого слова.

С этими мыслями я иду к своему джипу и забрасываю сумку внутрь, а затем сажусь на сиденье. Когда я собираюсь закрыть дверь, то вижу записку, прикрепленную между щеткой стеклоочистителя и лобовым стеклом. Присмотревшись, понимаю, что это конверт. Странно. Я выхожу из машины, вытаскиваю его и возвращаю в салон.

Конверт не запечатан, что позволяет легко извлечь записку. Развернув неровно сложенную бумагу, я обнаруживаю размашистый почерк Майка.

Пожалуйста, больше никаких извинений.

«Эмма,

Пожалуйста, не выбрасывай это письмо, не прочитав его сначала.

Я ошибался больше раз, чем могу сосчитать. После некоторого времени раздумий могу честно сказать, что я был плохим парнем. Я не знаю, как быть хорошим партнером, и, думаю, это не очень хорошо характеризует меня. Понимаю, это говорит о моей незрелости, но в свою защиту скажу, что у меня никогда не было достойного примера для подражания.

Осознаю, как сильно тебя обидел, и измена непростительна. И не жду, что ты простишь меня за сделанное мной, особенно после шести лет хорошего отношения ко мне. Я ничего не дал тебе взамен, и знаю, что это письмо может быть выброшено в окно через несколько минут, но не могу уйти, не попытавшись хотя бы в чем-то поступить с тобой правильно.

Больше никаких обещаний с моей стороны. Я знаю, что не смогу их сдержать. Не могу сказать, что брошу пить, потому что уверен, у меня есть с этим проблемы, как и у моего звездного отца. Я обращался с тобой как с дерьмом, потому что в моей жизни никогда не было женщины, которая показала бы мне, как нужно поступать. Я был слеп к этому. Знаю, что не заслуживаю тебя, и не заслужил последние шесть лет твоей жизни, но все же надеюсь, что когда-нибудь ты простишь меня, хотя бы за то, что я зря потратил твое время.

Ты можешь никогда не поверить, но я правда люблю тебя, и мне больно, особенно сейчас, когда постепенно начинаю понимать, что между нами на самом деле все кончено. Я собрал твои вещи в коробку и оставил ее на заднем дворике дома твоей мамы. Если тебе что-нибудь понадобится, ты знаешь, как меня найти. Спасибо, что пыталась меня исправить. Наверное, некоторые вещи просто не поддаются починке.

Всегда люблю тебя,

Майк».

Ух ты. Я не ожидала такого поворота событий. Печально, но сначала я подумала, что кто-то написал текст за него, а потом решила, наверное, это последняя попытка Майка получить мое прощение.

Опускаю голову на руль, и в уголках моих глаз появляются слезы. Я никогда не пыталась изменить его, но надеялась, Майк поймет, насколько мне дорог, и захочет, чтобы у нас все получилось. Вкладывать столько времени во что-то, а потом закрывать дверь и уходить – для меня это сложно и почти невозможно. Сейчас мне неизвестно, что значит быть удачной в отношениях. Раньше я чувствовала это, когда заставляла его улыбаться, но на этом все и закончилось. Он всегда улыбался только из-за меня. Майк никогда не хотел прилагать никаких усилий, чтобы сделать меня счастливой. Листок выпадает из моей руки и ложится на колени, оставляя после себя лишь пустоту, заполняющую мою грудь. Я не буду скучать по Майку, потому что скучать не о чем. Он ничего не дал, и поэтому все наконец-то закончилось. Шесть лет – долгий срок, но это лучше, чем целая жизнь.

Я еду к маме, но сворачиваю с дороги, когда вижу «Старбакс», в котором бываю чаще всего. Я сметаю с коленей письмо Майка и беру с собой сумку. Нацеливаюсь на свой обычный столик в углу, но Челси останавливает меня, прежде чем я успеваю войти в дверь.

– Привет, подруга, – кричит она из-за стойки. Я хожу сюда уже так давно, что подружилась с персоналом. Поскольку у меня нет нормального офиса, эти люди ближе всего к моим коллегам, поэтому я люблю приходить сюда, когда мне нужно общение. С ними легко найти общий язык, они готовят мне кофе и не мешают.

– Привет. – Я машу рукой и снимаю сумку с плеча, позволяя ей упасть на присмотренный мною стул. Когда я подхожу к стойке, Челси уже ждет меня с кофе гранде.

– Ты сегодня выглядишь так, будто тебя сбил автобус, – замечает она, протягивая мне стакан. Я смеюсь над иронией, вспоминая угрозу Джексона попасть под автобус завтра.

– Это была очень тяжелая неделя, – признаюсь я ей.

– А я-то думала, почему тебя не видно.

– Честно говоря, мне, наверное, нужно добавить виски в кофе, прежде чем рассказать тебе всю историю, – шучу я.

Челси оглядывается через плечо и снимает фартук.

– Джон, ты можешь меня подменить? Я возьму перерыв.

Я опускаю на стойку пять долларов за кофе и чаевые, затем иду к своему столику, где собираюсь работать.

Челси садится напротив меня.

– Ты знаешь, я не люблю совать нос не в свое дело, но Майк приходил недавно, – сообщает она с опаской, прищурив глаза.

Я прижимаю руку к лицу.

– Это не то, что я хотела услышать, – тяжело вздыхаю я.

– Он тебя искал.

– Думаю, он достаточно умен, чтобы не ждать ответа на его звонки, если он попробует позвонить, – фыркаю я. Челси хорошо осведомлена обо всем, что касается Майка, и, вспоминая об этом, понимаю, что прошло уже много лет с тех пор, как я могла сказать о нем что-то хорошее.

– Что случилось? – она откручивает крышку своей бутылки с водой и делает быстрый глоток.

– Я рассталась с ним. Опять.

– На этот раз навсегда? – она говорит так же скептически, как и Майк, но слегка смеется, потому что это стало уже постоянной шуткой в моей жизни. Очевидно, все знают, насколько я слаба. Как я могу быть внучкой такого волевого человека, но при этом с таким трудом решаться на перемены в своей жизни?

– Вчера вечером у меня было свидание, – признаюсь я ей, покусывая нижнюю губу в ожидании взрыва эмоций, который, скорее всего, последует за ее вздохом.

– Подожди, подожди… когда ты рассталась с Майком? – она наклоняется над столом, как будто это самая захватывающая новость, которую Челси слышала за всю неделю.

– Вчера, – произношу я и вздрагиваю.

– Подруга, – смеется она.

– Все закончилось так давно, что, стоило лишь сделать это официально. Я не думаю, что он когда-нибудь порвал бы со мной, даже несмотря на измены. У него был идеальный расклад: девушка, когда это было удобно, и свобода спать с кем вздумается.

– Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Просто ты уже столько раз расставалась с ним. Уверена, что хочешь так быстро втянуть в это кого-то еще и, возможно, причинить ему боль? Я имею в виду, ты не просто пытаешься отвлечься?

– Если вчерашнее свидание не сработает, то это не из-за Майка.

– Одно свидание, а у тебя глаза так и сверкают при одном упоминании о нем, – ухмыляется она, изогнув бровь. – Как его зовут?

– Джексон, – отвечаю я.

– Вот опять этот блеск.

– Прекрати, – смеюсь я.

– Чем Джексон зарабатывает на жизнь? – Она наклоняется вперед и подтягивает ногу под себя на стуле, увеличивая свой рост на несколько дюймов.

– Он врач в Массачусетской больнице – кардиолог.

Челси кладет руку на грудь и откидывает голову назад.

– Ну, тогда прошу прощения. Да, думаю, теперь с Майком можно попрощаться.

– Я вроде как сегодня опять с ним встречаюсь, – признаюсь я ей.

– А завтра ты выходишь замуж? – уточняет Челси, и на ее лице появляется ухмылка.

– Как знать, и, может быть, я рожу от него ребенка в пятницу.

– Эмма, будь осторожна, хорошо? Ты так привыкла чувствовать себя несчастной, что я не хочу, чтобы ты снова совершала ошибки. Ты заслуживаешь большего, чем то, что у тебя было. – Она кладет свою руку поверх моей. – Не торопись.

– Я ценю твою заботу, но обещаю, что на этот раз все зависит от меня. Я внезапно осознала, как быстро проходит жизнь, а я только и делала, что смотрела, как она проносится мимо. Именно поэтому теперь готова полностью погрузиться в нее и испытать то, чего мне так не хватало.

– Ах, ты хочешь большой любви. Теперь ты говоришь на моем языке, – заявила она довольно, ткнув пальцем мне в нос. – Иди и возьми свое счастье, подруга. Ты его заслужила.

Мои щеки пылают от этой мысли. Я пыталась успокоить свой пульс после нашего поцелуя с Джексоном, не заботясь, что будет после него.

– Ты такая милая… и романтичная, – шучу я.

– Знаешь, я слышала, что во время секса выделяется химическое вещество, которое делает человека креативнее. Может быть, это даже поможет тебе в работе.

Я подношу стакан с кофе к губам, надеясь, что он уже достаточно остыл, и делаю первый глоток. Набрав полный рот дымящегося напитка, я сужаю глаза, глядя на Челси.

– Послушай, тебе стоит стать психотерапевтом. Я не знаю, зачем ты целыми днями разливаешь кофе. Просто ты даешь самые лучшие советы, что мне когда-либо доводилось слышать.

– Забавно, что ты так говоришь. На этой неделе еще три человека сказали мне то же самое. – Это Челси. Я обожаю эту девушку. Всем нужна Челси в жизни. Она смотрит на очередь, растущую перед прилавком, и поджимает губы. – Кажется, мой перерыв закончился.

– В любом случае, мне нужно заняться работой. Спасибо, что выслушала меня, – тепло говорю я.

– В любое время, но в следующий раз не забудь о предварительной записи, – заявляет она, подмигивая мне и бросая воздушный поцелуй.

– Будет сделано, доктор Челси.

Я тороплю события или просто живу? Есть ли разница? Если да, то почему я не понимаю, что это такое, в тридцать один год? Не знаю, кто придумал эти дурацкие правила, по которым живут люди, но все внутри меня хочет увидеть Джексона сегодня вечером. Я не собираюсь сидеть и горевать о своих шестилетних отношениях целый месяц только для того, чтобы убедиться, что официально с ним рассталась. Мне нужно забыть не только Майка. Я больше не могу жить только ради чьих-то желаний и потребностей. На этот раз – только ради себя.

Впервые за всю неделю справляюсь с несколькими проектами за три часа, и мой телефон ни разу не звонит. Это похоже на маленькое чудо. Я отвечаю на шесть писем с вопросами о предстоящих проектах и опускаю взгляд на телефон, чтобы понять, что у меня еще есть пара часов, прежде чем мне нужно будет добраться до мамы, принять душ и подготовиться к вечеру.

Моя сумка смотрит на меня с другого конца стола, и я чувствую зависимость от бабушкиной истории, как от хорошей книги, от которой невозможно оторваться, только она настоящая. Она дергает меня за сердечные струны, и хотя чувствую, что должна дать своему сердцу отдых, я никак не могу остановиться.

Глава 15

Амелия

150 день – Май 1942 года

С самого начала мне удавалось отгородиться от зловония в своем бараке, но в одну из майских ночей оно ощущалось сильнее, чем обычно, мешая заснуть. При этом я понимала, как трудно будет работать на следующий день, если не удастся немного отдохнуть до того, как прозвучат свистки, и начнутся крики.

Я обхватила голову руками и отвернулась к стене, пытаясь представить горчичные поля золотистого оттенка и вспоминая аромат цветов, который доносил ветерок. Я была готова на все, лишь бы снова ощутить запах этого поля, почувствовать, как высокая трава щекочет колени, и насладиться теплом солнца, ласкающего кожу.

Дверь в наш блок открылась и тут же закрылась. Я избегала смотреть, опасаясь того, что могла увидеть. Иногда это входили заключенные, которых заставляли работать допоздна. В другие ночи это мог быть нацист, пришедший требовать то, что ему не принадлежит. Вот почему я предпочитала лежать так близко к стене, думая, что если я останусь в глубокой тени, то не стану мишенью.

Но похоже, удача в этот вечер оказалась не на моей стороне. На мои голые плечи опустились чьи-то руки, но они не причинили мне боли, как я ожидала. Они успокаивающе скользили по коже, и я подумала, не страдаю ли я галлюцинациями, представляя себе нежные прикосновения, а не грубость, с которой они с нами обращаются. Меня перевернули с боку на спину, и в ухо шепнули:

– Это я, Чарли. Молчи.

Заговори я, кто-нибудь услышал бы наш шепот и, возможно, понял бы, что я не против присутствия солдата в нашем бараке. Но в то же время не понимала, что он тут делает. Раньше мужчина никогда не приходил к нам посреди ночи.

– Нам нужно поговорить, – заявил он. Поглаживая кончиками пальцев мое лицо, он почти усыпил меня, но я никак не могла спать, пока Чарли рядом со мной. – Я выведу тебя из комнаты, хорошо?

Я слабо кивнула, не зная, видит ли он мой жест в полумраке. Чарли помог мне с платьем, которое я стала спускать до талии, чтобы быстрее выполнить неожиданную просьбу. Он потянул меня с кровати, и я позволила ему увлечь меня за собой, спотыкаясь, пока мы удалялись от корпуса. Он тянул меня за собой до тех пор, пока мы не оказались на улице, за казармой. Мы шли дальше, пока не наткнулись на укромное место за зданием, где находились тюремные камеры для тех, кто пытался совершить побег или не соблюдал правила и нормы.

– В чем дело? – шепотом спросила я.

Вместо ответа он протянул мне кусок сладкого хлеба. Я съела хлеб, изо всех сил стараясь не потерять ни одной крошки, но не успела проглотить это лакомство, как он вложил мне в руку еще и початок кукурузы. Я попытался откусить его, но зубы заныли от долгого употребления в основном мягкой пищи. Я всегда следила за своей гигиеной, хотела поддерживать чистоту и не допускать появления болей во рту от кариеса, но здесь это никак не получалось.

Чарли заметил мою проблему и провел пальцами по свободным прядям волос, выбившимся из заплетенной косы.

– У нас сегодня не так много времени, – объяснил он.

– Тебе не нужно оправдываться, – ответила я. – Ты дал мне больше, о чем я когда-либо могла просить.

– Амелия, меня отправляют в армию, – поспешно сказал он.

– Что? В каком смысле? Разве тебя уже не отправили?

– На войне все плохо, и мне сказали, что я командирован в Прагу для помощи на передовой.

– Нет! – воскликнула я громче, чем следовало. Он зажал мне рот рукой и заставил замолчать.

– У меня нет выбора, – только и произнес он. Я знала, у Чарли немногим больше прав, чем у меня, но это не значит, что я должна была с этим соглашаться. – Как долго тебя не будет?

Он покачал головой и посмотрел на грязь под нами.

– Я не знаю.

– Я не хочу, чтобы ты уходил.

Впрочем, это и так понятно. Весь предыдущий месяц наши отношения продолжали расцветать даже в стенах ада. Мы стали надеждами и мечтами друг друга на фоне окружающего нас ужаса и разрушения, но наши юношеские чувства едва ли имели шанс разгореться еще сильнее, поскольку нам приходилось скрывать наши отношения. Мы должны были питать друг к другу ненависть, и я подумала, не послужило ли его отправка на фронт наказанием за отказ от навязанных убеждений – вдруг кто-то узнал о нас. В таком случае и меня могут наказать – даже за то, что еврейка улыбается в таких обстоятельствах. Это было недопустимо.

Наши тихие разговоры одними губами – изучение внутреннего мира друг друга в тишине – уже стали привычными, но вскоре я лишусь своего спасителя, а его отправят туда, где спасать нужно будет его самого.

Чарли крепко меня обнял и прижал к себе. Он нежно провел рукой по моему затылку, и я уткнулась щекой в его грудь, слушая быстрый ритм его бьющегося сердца.

Страх давал о себе знать. Его душевная боль была очевидна. Нам не избежать разлуки, и мы ничего не могли с этим поделать. Узнав о его отправке, я поняла, что мы можем больше никогда не увидеться.

– Я очень люблю тебя, Амелия, и ужасно боюсь, что тебя не будет здесь, когда я вернусь.

– Я до ужаса боюсь, что ты не вернешься, – призналась я ему.

Никто из нас не мог обещать друг другу иного исхода, ведь мы не знал, что ждет нас в будущем. Просыпаться каждый день и так было чудом.

– Когда ты уезжаешь? – спросила я.

– Утром.

– Так скоро? – прошептала я, чувствуя, как мое сердце наполняется отчаянием.

– Да, – ответил Чарли, и сердце его было разбито так же, как и мое. – Мне только что сказали, и я сразу пошел к тебе.

Не будет времени, чтобы побыть вместе до его отъезда. Не будет времени на воспоминания, которые я смогу сохранить до конца своей жизни, какой бы длинной она ни была. Мое сердце заболело впервые с тех пор, как я лежала рядом с папой. Я прикоснулась к лицу Чарли, как делала это уже много раз, но сейчас старалась запомнить каждую деталь: его скулы, разрез глаз, небольшую ямочку на подбородке, из-за которой я его дразнила, и больше всего – тепло его губ. Перед тем как попрощаться с ним, возможно, навсегда, я хотела убедиться, что запомнила все.

Боль в душе была невыносимой. Я успела полюбить Чарли, и снова мне придется страдать от того, что у меня отняли все хорошее, что было в моей жизни. Так хотелось, чтобы мое сердце перестало болеть. Я желала вырвать его из груди и выбросить, лишь бы не чувствовать и обрести покой, как мама и папа.

Я хотела умереть.

– Амелия, – позвал Чарли, положив кончики пальцев мне под подбородок. Я подчинилась и посмотрела в его полные беспокойства глаза. – Не пообещаешь мне кое-что?

Я прекрасно понимала, о чем он просит, и что нам не удастся договориться. Я хотела бежать, а он хотел следовать правилам. Покачала головой, выражая молчаливое несогласие, но он крепко держал мое лицо, не давая сказать «нет» без слов.

– Знаю, ты не признаешься мне в любви, но показываешь ее каждый день, и если на самом деле испытываешь ко мне такие чувства, то останешься – ты оградишь себя от тюрьмы или чего похуже.

– А что, если ты никогда не вернешься? – спросила я.

– Я найду тебя, Амелия. Я обещаю, что найду тебя.

– А если ты умрешь? – мои слова прозвучали ровно… без чувств. Говорить о смерти стало для нас обычным делом. Она больше не вызывала у нас страха, мы ее просто сторонились.

– А если ты умрешь, пытаясь? – огрызнулся он. – Пожалуйста, давай попробуем остаться в живых друг для друга.

Мне не хотелось спорить с ним, ведь у нас осталось так мало времени, но и дожидаться его, казалось, гораздо труднее, чем принять смерть, как последнюю страницу нашей истории любви.

Наши бессмысленные препирательства затихли, когда его губы встретились с моими во мраке ночи. Растворившись в его объятиях, я мгновенно подчинилась его прикосновениям, как это было каждый раз, когда Чарли так обнимал меня. Мы целовались до онемения губ или до тех пор, пока кому-то из нас не требовалось больше воздуха. Наши минуты, проведенные вместе, длились недолго, оставляя нам короткие главы и завязки, которые заставляли меня жаждать продолжения.

Мы отошли в темноту, которую обеспечивало дерево, нависавшее над оградой из колючей проволоки, и мой каблук зацепился за шаткий камень, отчего я потеряла равновесие. Чарли вовремя подхватил меня, чтобы смягчить приземление, и последовал за мной вниз, упираясь коленями в грязь. Он подхватил мою голову, не давая удариться, и я заглянула в его прекрасные глаза.

Он расслабился рядом со мной и провел рукой по моему животу.

– Как думаешь, за этими воротами есть люди, которые смотрят на те же звезды, тоже желая сбежать от своей жизни? – спросила я его.

– Не все знают, как плохо может быть, – ответил он.

– Мы знаем, – сказала я.

– Почему ты говоришь «мы», Амелия? – спросил Чарли. – Ты должна быть сейчас в университете и наслаждаться жизнью. А вместо этого наблюдаешь, как мучаются и умирают твои люди. Вдобавок ко всему, ты тоже страдаешь.

– Чарли, никто из нас не хочет быть здесь. И это главное. – Однако я сомневалась в правдивости своих слов. Я потеряла маму, папу и, скорее всего, Якоба. Кроме этих страданий, мне приходилось работать по пятнадцать часов в день, и времени на размышления не оставалось. Это оказалось для меня благословением. Однако в тот момент я почувствовала, что все рушится. Когда Чарли уйдет, у меня не останется ничего… и никого…

– Ты в порядке? – спросил он, заметив, что я смотрю мимо него в темноту.

– Нет, не в порядке, – призналась я.

Чарли наклонился ближе, рассеянно поглаживая пальцем мою щеку.

– Ты прекрасна.

– Мне страшно представить, как я выгляжу, – возразила я.

Он тихонько рассмеялся, как будто мое беспокойство по поводу внешности звучало смешно.

– Я вижу два глаза, с надеждой смотрящие на жизнь, идеальные губы, привлекшие мое внимание с того дня, как я впервые встретил тебя, и женщину, в каждом шаге которой чувствуется решимость. Твоя красота естественна, и она отражает все, что есть в тебе. Ты потеряла свою семью, но твоя сила невероятна. Каждая частичка тебя пленяет меня. Ты – все, что есть совершенного и прекрасного в этом мире.

Мягкий хруст грязи под нами отозвался щекоткой в ушах, когда он наклонился, чтобы поцеловать меня в шею, от чего по позвоночнику пробежали мурашки. На мгновение замерев, посмотрел на меня с вопросом в глазах, и я ответила, обхватив его руками за шею, а затем притянула к себе.

Он безостановочно ласкал меня, оставляя тепло на каждом сантиметре кожи. Его прикосновения были нежными и осторожными, не похожими на те сцены, которые то и дело происходили в моем бараке. Я невольно наблюдала за тем, как над женщинами издеваются и берут их против воли, и при этом они кричат от боли. Им не давали выбора, чтобы сказать «нет». Нам сообщали, что нацистам нужно, и мы должны были подчиняться или страдать от последствий. Я работала так много часов и старалась всеми возможными способами держаться подальше, что мне как-то удалось избежать гнева их неумолимых атак.