Текст книги "Прощальные слова (ЛП)"
Автор книги: Шери Дж. Райан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Перевод: jl.mn; MonaBurumba (с 11 гл)
Редактура: Лина Д (пролог, 1–5 глава), Кира (с 6 главы)
Вычитка: Ленчик Кулажко
Обложка: Дарья Сергеевна
Оформление: Ленчик Кулажко
Пролог
Амелия
Начиная с 1945 года, моя история оставалась глубоко скрытой в уголках моего сознания и была словно зачеркнута перманентным маркером, в надежде, что никто никогда о ней не узнает.
Я держалась за эти тихие воспоминания на протяжение стольких лет, но сейчас слабею. Я всегда знала, что однажды правда может оказаться сильнее, чем моя воля держать все в себе, но я не могла себе представить, чем эти секреты обернутся для тех, кого я люблю.
Возможно, это достаточно избитая фраза, но я собираюсь начать свою историю с «жила – была»…Вот только моя жизнь не была сказкой, отнюдь. На самом деле, на протяжении долгого времени я считала, что «счастливым концом» является смерть.
Когда я была маленьким ребенком, у меня была идеальная жизнь. Золотые солнечные лучи проходили сквозь потрясающее голубое небо Богемии и отдавали свое тепло почве, укрытой шелковистой зеленой травой. Я жила в цвете, полном ярких оттенков, танцевала на горчичных полях, кружась в платье, пока мои волосы раздувались на ветру словно плакучая ива. Мое сердце было защищено, моя жизнь наделена знаниями, а я полностью окружена любовью. В моем сознании была легкость, и чувство завершенности в душе делало каждый день будто бы подарком свыше.
Потом настал тот день, когда солнце отобрали. Небо заволокло тучами, а мир стал серым. Капли дождя, однажды упавшие с неба, слились со слезами, прожигавшими мои щеки.
Казалось, что темнота – все, что у меня осталось после того, как я потеряла то, что знала и любила. Но сквозь облако пыли и отчаяния я нашла проблеск надежды – улыбку среди впалых щек и гнилых трупов.
Он никогда не должен был мне улыбаться, а я не должна была показывать ему, что заметила это. Но как только это произошло, обратного пути не было. Я никогда не думала о том, как это может закончиться, пока не почувствовала разбитое сердце и вернувшееся одиночество. Его улыбка исчезла, его теплые прикосновения, пробивавшиеся сквозь мою холодную дрожь, больше никогда не согреют мое тело, и хуже всего было то, что я потеряла всю надежду.
Все это было напрасно. Мне было бы легче никогда не испытывать такой любви, потому что как только я узнала, насколько хорошо это может быть, я уже не думала, что когда-нибудь почувствую это снова.
Пока вокруг рушился мир, я позволила боли и страданию в последний раз пролиться из моих глаз, после чего дала себе безмолвную клятву никогда больше не давать ни грамма силы тем, кто хочет возвыситься над слабыми.
Я прошла через фазы горького отрицания, жажды мести, ненависти, горя, – и, наконец, пустоты, которая навсегда останется частью меня.
Когда солнце вернулось и снова выросла трава, те, кому удалось выжить, медленно позволили своим ранам зажить, но внутри всех нас все еще оставалось чувство онемения – защита от боли воспоминаний, которая будет с нами на протяжении всей жизни.
Единственный способ жить дальше – забыть и делать вид, будто всего этого никогда не было. Я пыталась убедить себя в том, что не пережила самых деморализующих и разрушительных пяти лет в истории человечества.
Я переехала в Америку, оставив врага в прошлом. Я продолжала жить, отгораживаясь от воспоминаний. Я следовала общественным правилам и ожиданиям, вышла замуж и родила детей. Я готовила, убирала и поддерживала тех, кого люблю. Затем, со временем, мое прошлое стало частью земли, подобно костям и праху в той далекой стране.
Но есть одно исключение. Это та часть меня, которую я забыла лишь на словах. Мой секрет. На самом деле, некоторые люди могут посчитать неправильным то, что я сделала, даже чудовищным, сравнимым с поступками тех, кто так бессердечно обошелся со всей моей расой.
В глубине души я никогда не смогу воспринимать это как ошибку, я буду нести ответственность за свои действия и убеждения, потому что сердцу не прикажешь. Иногда, даже самые стойкие воины, оставшиеся в живых несмотря ни на что, все еще могут пасть беспомощными и слабыми перед силой любви.
Глава 1
Эмма
Прекрасно, я снова опоздаю. Опускаю взгляд на часы на радиоприемнике в машине и мне становится нехорошо, пока я сижу здесь и жду, когда же мне позвонят. Я не понимаю, каким образом я могу предугадать, во сколько точно приеду в какое-то место. Мама считает, что это из-за того, что я работаю сама на себя, сама создаю себе рабочее время, но дело не в этом. У меня есть работа и сроки, к которым все должно быть сделано. А мама работает по часам в должности секретаря в центре города, так что она каждый день обедает в одно и то же время. Пусть наши графики не всегда совпадают, я очень стараюсь быть пунктуальной, но мне сложно предсказать свое ежедневное расписание и движение транспорта.
Я влетаю на стоянку «Панеры» и вижу маму, стоящую перед входом и опирающуюся на одно бедро, с раздраженной гримасой на лице, пока ее пальцы неистово стучат по кнопкам на телефоне.
Совсем неудивительно, что через пять секунд, пока я паркую свой джип, раздается телефонный звонок. Если б она не была так занята, набирая мне, то увидела бы, что я приехала еще минуту назад.
Я решаю не брать трубку и иду к ней, наблюдая, как она разговаривает сама с собой. Я предполагаю, что как раз сейчас ее перебросило на автоответчик, и как только ступаю на тротуар, в метре от того места, где она стоит, она начинает свое «Эмма, ты где?» сообщение:
– Ты уже на две минуты опоздала, и я волнуюсь, вдруг что-то произошло. Пожалуйста, перезвони сразу, как получишь это сообщение.
– Я здесь, мам, – говорю ей и улыбаюсь в надежде, что это поможет смягчить ее рассерженный взгляд.
– О, – говорит она, – я искала тебя. Ты ведь знаешь, что обед в час дня.
– Я работала с клиентом, мам, и опоздала всего лишь на две минуты, – напоминаю ей. Я быстро обнимаю ее и целую в щеку, прежде чем сделать несколько шагов к двери.
– Прости, просто у меня сегодня плохой день.
На секунду мое сердце перестает биться, когда я начинаю перебирать в голове список того, что могло пойти не так, вызывая такое подавленное выражение ее лица.
– И что случилось?
– На самом деле ничего не произошло, – начала она.
– Бабуля в порядке? – спрашиваю я. С тех пор, как десять лет назад умер дедушка, мы по очереди навещаем ее, поскольку она отказывается от того, чтобы ее «забрали» из дома и «поместили» в дом престарелых, или морг, как она это называет.
– Да, с ней все хорошо, просто немного злится.
– Почему?
Мама закрывает лицо рукой и качает головой:
– Я не знаю, Эмма. У нее снова участилось сердцебиение, и она уверена, что сегодня умрет.
Мама часто драматизирует, но бабушка обычно не разбрасывается словами о смерти, так что я понимаю, почему она так взволнована.
– Я заеду к ней после обеда, и дам тебе знать, когда увижу, что с ней все в порядке. Это тебя успокоит.
Сделав вид, что я не сказала ни слова, мама открывает дверь «Панеры» и заходит внутрь. Я понимаю, как она не может смириться с мыслью, что бабушки может не быть рядом, я чувствую то же самое, но мама еще и настраивает себя на беспокойство каждый день.
Мама молча встает в конец очереди, прищурившись смотрит на меню перед тем, как достать очки из сумочки.
– Ты всегда заказываешь куриный сэндвич на гриле. Выберешь сегодня что-нибудь другое? – спрашиваю я ее.
– Нет, просто смотрю, может быть они добавили что-нибудь новое в меню.
– Не думаю, что что-то поменялось с прошлой недели, ¬– говорю, пытаясь сократить время изучения каждой колонки.
Она снимает очки, возвращая их обратно в сумочку, и оглядывает несколько человек, стоящих в очереди:
– Эмма, – шепчет она, – ты видишь его вон там? – она указывает на мужчину в начале очереди и работающего за кассой. Должно быть он одинок и свободен… в противоположность мне, ведь я в отношениях. Но она, тем не менее, предпочитает этого не замечать.
– Нет, – говорю ей, – не надо.
– А он симпатичный, – говорит она с усмешкой. Я очень рада, что теперь ей лучше, но делает она это за счет меня.
– Пожалуйста, хватит, мам, – бормочу я, не скрывая раздражения.
– Я хочу внуков, ¬– отвечает она нараспев.
– Мне всего лишь тридцать один, – возражаю я, – еще куча времени.
– Я не хочу, чтобы ты ждала так же долго, как я, Эмма. Рядом с тобой я чувствую себя старой курицей, и мне это не нравится. К тому же, нравится тебе это или нет, твои часики тикают, а ты с неправильным мужчиной, – она чувствует необходимость добавить это.
– То есть ты действительно считаешь, что мне стоит попробовать с кассиром в ресторане быстрого питания? Я – карьеристка с некоторым количеством долгосрочных целей, и запоминание номеров позиций в меню не входит в их число.
Вот как проходит обед каждый раз, когда я встречаюсь с ней в течение недели. Я люблю маму до смерти, и мне нравится проводить с ней время, но мы не сходимся во взглядах на мою личную жизнь, мою карьеру, мой образ жизни или диету. На самом деле, иногда мне кажется, мы находимся на совершенно разных планетах.
– Мам, не волнуйся за меня, хорошо? Я разберусь со всем.
– Я всегда буду волноваться, Эмма. Ты моя дочь. Ты не счастлива, и это очевидно.
– Я счастлива, – лгу я, пытаясь выдавить из себя улыбку, чтобы закончить разговор. Но никто не знает меня лучше, чем она. Я для нее как открытая книга.
– Но ты не проживаешь свою жизнь на полную, – возражает она.
– Мама, папа ушел пятнадцать лет назад, а ты с тех пор одна. Вот оно счастье? Ты живешь на полную?
– Ты мое счастье, Эмма.
Иногда чувство вины переполняет, и я думаю, она это знает.
***
Как только я сажусь в машину, мой телефон жужжит, и я тихо ругаюсь. Между звонками по работе, от мамы и Майка, которых в последнее время стало раздражающе много, у меня почти нет времени отдышаться. Достаю телефон и вижу на дисплее имя Майка. Не хочу говорить с ним прямо сейчас, но он продолжит звонить, пока я не возьму трубку, так что я тяжело выдыхаю и отвечаю.
– Привет, – стараюсь звучать тепло и выезжаю с парковки.
– Есть минутка? – спрашивает он и откашливается. Он делает так каждый раз, когда его что-то беспокоит.
– Конечно, – говорю это, хотя совсем не хочу слышать то, что он собирается сказать. «Прости» со мной больше не работает, а нескончаемые споры меня уже вымотали.
– Эм…извини за то, что я сказал вчера вечером, – звучит это так, будто он робот, или словно он просто произносит заученный текст. Я слышала этот треп миллионы раз.
– Хорошо, – отвечаю я.
– Что с нами происходит? – его голос преднамеренно звучит раскаянно, почти фальшиво.
– Я не думаю, что проблема в нас, Майк.
– Почему это всегда я? – как обычно, он тут же начинает спор.
Чем же еще я хочу заниматься в два часа дня, в свое обеденное время?
– Не я вчера вернулась домой в пьяном угаре, – напоминаю ему.
Он рычит в негодовании и говорит:
– Я не был пьян.
– Запах виски ощущался на другом конце комнаты, Майк. Зачем ты врешь? Я с пониманием относилась к твоим выходам с друзьями несколько раз в неделю, даже когда ты приходил с запахом травки и чужих духов. Я продолжаю себе говорить, что ты еще просто не созрел, что ты повзрослеешь в какой-то момент, но нам уже по тридцать, и мне надоело ждать.
Моя жизнь состоит из переездов от одного «Старбакса» к другому, ожидая хоть каких-то изменений в рабочем графике, встреч с мамой на обеде и моих визитов к бабушке, когда вечером я в ужасе от необходимости возвращаться в маленький, пустой дом, который мы делим с Майком.
– К тому же, дома постоянно катастрофа: твои носки разбросаны по всем углам, грязное белье и полотенца валяются на входе в ванную и пустые коробки от пиццы, наваленные сверху на заполненное мусорное ведро ¬– все это стратегически продумано, чтобы мне было, что убирать, когда я возвращаюсь поздно домой.
Я не могу жить так всю жизнь.
– Так что, мы расстаемся в четвертый раз за этот месяц? – спрашивает так, словно его это совсем не смущает.
Это ничего не значит для него, потому что я не могла сдержать слово, когда говорила, что между нами все кончено. Еще хуже то, что он множество раз говорил мне об отсутствии у меня «яиц», из-за чего я и не смогу его оставить, напоминая, что мне некуда идти и моя работа внештатного дизайнера не может обеспечить мне надежные финансы.
Честно говорю ему:
– Я не думаю, что мы можем быть вместе.
Я не люблю его так, как думала когда-то, что люблю. И несмотря на то, что должна признать, что мама, возможно, права, это не та жизнь, которую я хочу.
Сейчас я достаточно спокойна, что неестественно для меня, обычно ведущей себя совершенно противоположно во время таких споров. Я борюсь за то, во что верю, меня сразу поглощает возмущение, а сейчас я абсолютно ничего не чувствую.
Он говорит:
– Прекрасно, тогда забирай вещи. Мне без разницы.
Это должно меня ранить, но я все еще не чувствую ничего. Не знаю, что сказать, но это мой самый серьезный шаг на пути к тому, чтобы уйти от Майка. Просто нужно продолжать, не оглядываясь назад.
– Я сегодня заберу свои вещи.
– Как хочешь. Завтра же вернешься, будешь говорить, как сильно любишь и нуждаешься во мне. Мы уже проходили через это дерьмо миллионы раз, Эмма.
Я уже на подъездной дорожке у дома бабушки, разговор с Майком нужно закончить до того, как я зайду внутрь. Ее отношение к нему то же, что и у мамы.
– Ты сегодня будешь дома? – мой голос передает желание повесить трубку.
– У меня планы с парнями. Девин уходит в академический отпуск с завтрашнего дня, так что мы выпьем.
– Хорошо, тогда я, наверное, уже уйду к тому времени, как ты вернешься.
– Точно, – он насмехается, – ты к тому времени уже будешь спать в моей кровати. Зачем эта ненужная драма, Эмма. Просто прекрати. Мне нужно работать, раз я уже потратил весь свой обед, слушая твои пустые угрозы.
«Это ты мне позвонил», – хочу сказать. – Хорошо, – снова спокойно произношу, – хорошего дня…?
Я вешаю трубку. Хотела бы я иметь возможность удалить Майка из своей жизни так же легко, как могу удалить его номер из телефона. Как бы там ни было, мне нужно ненадолго выбросить этого человека из мыслей, чтобы натянуть на себя улыбку для бабушки. Она всегда понимает, что что-то не так по тому, как я моргаю.
Захожу в дом, вижу ее, наклонившуюся над столом в гостиной.
– Бабушка, что случилось?
Она, подпрыгнув, хватается за ворот своей блузки и кажется напуганной.
– Эмма, – вдох, – я тебя не ждала.
Я смотрю мимо нее, в сторону микроволновки:
– Сейчас ровно два пятнадцать.
В это время я обычно и прихожу. Мама ее навещает по утрам, перед тем как уйти на работу, я – днем, а тетя Энни – как раз перед ужином. К счастью, мы все живем поблизости.
– О, точно, извини, – говорит она.
– Ничего страшного, – отвечаю ей, нежно прикасаясь к ее плечу и направляя в гостиную, – что-то случилось?
– Да, – слово выходит дрожащим.
– Тебе больно? Что происходит? – задаю вопрос, сразу же начиная беспокоиться, но я уже знаю о сегодняшних болях в груди, которые начались чуть раньше.
– Мне кажется, я сегодня умру, – слова звучат беспомощно.
– Нет, это не так – говорю я, помогая ей сесть.
Бабушка осторожно садится, погружаясь в мягкость своего потертого кресла.
– Мне девяносто два, Эмма. Это на семьдесят четыре года больше, чем я рассчитывала прожить.
Я сажусь на подлокотник кресла и кладу голову на ее хрупкое плечо.
– Почему ты так говоришь?
Измученно вздохнув и слегка покачав головой, она отвечает:
– Я не знаю, – ее рука падает на колени, глаза распахиваются, будто бы она смотрит сквозь стену или видит призрака, – это просто правда. Я не должна здесь быть.
Я не совсем понимаю, о чем она говорит, мне бы хотелось, чтобы бабушка объяснила чуть больше.
– Мое сердце болит. Руки трясутся и голос дрожит, но я не готова к тому, что все это закончится.
Я вскакиваю на ноги:
– Я звоню в 9-1-1, потом твоему врачу. Ты сегодня утром принимала аспирин?
– Нет, – огрызается она, прежде чем потянуть меня за руку, чтобы я села обратно, – у меня болит внутри. Мне страшно.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь?
Она так не разговаривает. Она сильная и храбрая, никогда не боится.
Она снова говорит:
– С тех пор прошло уже больше семидесяти четырех лет.
– С каких пор?
– Это неважно, – она кладет голову во вмятину, которую пролежала на своем кресле за столько лет. Ее глаза закрываются, и она кладет свою мягкую руку на мою, – Эмма, ты навсегда останешься моей любимицей. Ты ведь знаешь это?
– Бабушка! – испуганно кричу я. Надавливаю руками на ее плечи и трясу, – Бабушка!
Нет, нет, нет! Я бегу к телефону, набираю 9-1-1, мои руки трясутся. Мир застывает во времени, когда я жду, что кажется вечностью, прежде чем меня соединят.
Глава 2
Эмма
Минуты превращаются в часы, пока мама, тетя Энни и я сидим в комнате ожидания, паникуя от дурного предчувствия. Откуда она знала, что произойдет что-то ужасное? Мы даже не знаем, жива ли бабушка, и чувство неизвестности у каждого из нас вызывает тошноту, что очевидно, поскольку за все это время мы не обменялись друг с другом ни единым словом.
– Она вела себя как-то странно прямо перед тем, как это случилось, – тихо говорю я, дергая нитку на моих рваных джинсах.
– Например? – спрашивает мама.
– Не знаю. Она говорила о том, что с каких-то пор прошло уже больше семидесяти четырех лет. Казалась сбитой с толку.
Энни повторяет:
– Семьдесят четыре года?
Я кладу телефон на маленький деревянный столик перед нами, раздраженная постоянными уведомлениями о сообщениях на «Фейсбуке», входящими звонками и рабочими электронными письмами.
– От кого столько сообщений? – спрашивает мама.
– Не знаю, – бормочу я себе под нос.
– Тогда, может, ты скажешь им, что занята срочными семейными делами?
Вместо этого тянусь вперед, чтобы выключить телефон, но, конечно, Майк должен был позвонить именно в ту самую секунду, как я нажимаю на кнопку выключения.
Беру трубку, раз я уже каким-то образом нажала на кнопку ответа:
– Что?
– Теперь это будет так? – спрашивает он с раздражением, как будто именно о нем я должна сейчас беспокоиться.
– Майк, прямо сейчас у меня нет на это времени. Бабушка потеряла сознание, мы в больнице. Не знаем, что происходит. Сейчас неподходящее время. Поговорим позже.
– О, черт, Эмма… извини меня. В какой вы больнице?
– «Масс Дженерал», – отвечаю. Но не то чтобы это имеет для него значение.
– Я сейчас приеду.
– Нет, Майк, не нужно… – он вешает трубку.
Сейчас не время и не место, чтобы пытаться решить наши проблемы. Я уверена, что в его пустой голове еще вертится мысль о моем прощении, и он думает, что сможет подействовать на меня в момент слабости, пока бабуля в таком состоянии. Но я не хочу слушать его сегодня.
– Не говори, что он сейчас едет сюда, – стонет мама.
– А что я должна была делать? Он бросил трубку.
– Ну так перезвони и скажи «нет». Здесь только семья.
Она права, я перезвоню ему. Но как только я нахожу его номер, врач открывает дверь в маленькую приемную, которую мы занимаем. Мы все стоим так, словно ждем приговора в зале суда.
Я задаю вопрос:
– Доктор, что происходит?
Он молод, возможно, только после ординатуры, но я уже уважаю его за врачебный такт и его ободряющую улыбку.
– С Амелией все будет хорошо.
Не думая, мы все вместе набрасываемся на него, обвивая руками шею.
– Господи, спасибо вам большое, – из нас трех, я, вероятно, единственная, кто может говорить, потому что мама и тетя Энни плачут, – так что с ней случилось?
Мы отрываемся от бедного мужчины, и он пододвигает стул, когда мы вчетвером садимся. У доктора добрые глаза – взгляд, который излучает покой и утешение. Его улыбка очаровательна, и очевидно, что он знает, как справиться с целой комнатой заплаканных глаз.
– Во-первых, я доктор Бек. Это я забочусь о вашей маме и бабушке, – он говорит, переводя взгляд с мамы на Энни, а потом на меня. – У Амелии был микроинсульт, но мы смогли растворить тромб с помощью специального препарата, предназначенного для таких ситуаций. К счастью, нам удалось предотвратить прогрессирование инсульта и остановить его до появления более серьезных повреждений.
– Но вы сказали, что с ней все в порядке? – Я не понимаю.
– Что за повреждения? – мама наконец-то задает вопрос.
Доктор Бек выпрямляется и откидывается на спинку стула, продолжая сдерживать наше беспокойство:
– На данный момент, у нее нет никаких физических повреждений, кроме легкой слабости в левой руке и ноге, но она выглядит немного растерянной, что вполне нормально после инсульта.
Энни тяжело дышит, как обычно погруженная в свои мысли. Я знаю ее достаточно хорошо, чтобы предположить, что она сейчас проходится по длинному списку «а что, если…» в своей голове.
Она спрашивает:
– Это состояние пройдет?
¬– В большинстве случаев со временем это проходит. На своем опыте, я видел легкие случаи потери памяти или бреда, но с этим может помочь когнитивная терапия, – доктор Бек складывает руки на коленях, пока объясняет нам все доступным языком. – По правде говоря, мы должны сконцентрироваться на том факте, что все могло быть гораздо хуже. Благодаря тому, что вы среагировали так быстро, у нее сейчас минимальные повреждения.
Мама и Энни касаются моей спины, молча благодаря за то, что я была тогда рядом. Нам просто повезло, на самом деле. Мне даже страшно подумать о том, что могло бы произойти, если бы меня там не было.
Мама спрашивает доктора:
– Когда мы сможем ее увидеть?
– Как только обсудим еще один момент. У Амелии есть заболевание, называемое мерцательной аритмией. Оно вызывает аритмичное сердцебиение. В принципе, когда сердце стучит беспорядочно, это может привести к выплескиванию сгустков крови. Затем тромб, то есть этот сгусток, может застрять в артерии, вызывая нехватку крови в мозгу. Это, скорее всего, и стало причиной инсульта.
Кажется, будто сейчас я услышала какую-то бессмыслицу.
– Что это значит? У нее может случиться еще один инсульт? – задает вопрос Энни.
По тону ее голоса можно заключить, что она всего в шаге от срыва. Я чувствую это.
– Я бы предложил поставить кардиостимулятор в грудную полость, который, я надеюсь, будет поддерживать ее сердцебиение в нормальном ритме. Это поможет снизить вероятность нового инсульта.
Ей девяносто два года. Мне кажется, это плохая идея.
Мама спрашивает:
– Что, если мы откажемся от операции?
Доктор Бек резко выдыхает и молча сидит несколько секунд, затем продолжает:
– Честно, вероятность еще одного инсульта варьируется от средней до высокой.
Смотрю на маму и Энни. Я вижу, как сложно им принять такое решение.
– Делайте операцию.
– Эмма! – кричит мама.
– Это правильное решение.
Энни задает вопрос:
– Что насчет риска, связанного с операцией?
– По моему мнению, риск введения кардиостимулятора невелик, а вот вероятность нового инсульта без него достаточно высока, – отвечает доктор Бек, – вы сейчас можете зайти к ней. Поговорите об этом, затем сообщите мне о своем решении.
Мы следуем за доктором Беком в отделение интенсивной терапии. Шум откачиваемого воздуха и писк аппаратов за занавесками я больше никогда не хочу слышать в своей жизни. Мне становится все труднее дышать с каждым следующим шагом. Я понимаю, как тяжело будет увидеть бабулю, беспомощно лежащей на больничной кровати.
Она всю жизнь была непоколебимой, сколько я ее знаю. Ничто не могло ее остановить или заставить отказаться от того, чем она хотела заниматься. До этого самого момента она сама водила свою машину, ходила по магазинам и даже выходила поужинать с друзьями. Я могу только надеяться быть такой же в ее возрасте. Теперь же, когда я захожу в комнату, она тихонько спит на больничной койке, а к разным частям ее тела присоединены провода и трубки. Бледная, волосы в полном беспорядке – это не та женщина, которую я знаю. Сердце разрывается от одного взгляда на нее, я хватаюсь за грудь, будто это поможет удержать все кусочки вместе.
– Бабуля, – тихонько говорю я, придвигаясь к ее кровати.
– Мам, – Энни делает то же самое.
Бабушка медленно открывает глаза и робко улыбается, от чего появляются ямочки на ее мягких щеках:
– Мои девочки, – голос звучит слабо, – я думала сегодня настанет тот самый день.
– Мы не позволим, чтобы с тобой что-то случилось, – говорю я, беря ее вялую руку в свою и проводя большим пальцем по морщинистой коже на костяшках пальцев.
– Где Чарли? – спрашивает она, озабоченно наморщив лоб.
– Кто такой Чарли? – спрашивает Энни у бабушки.
– О, вы же знаете Чарли, девочки, – она смеется так, будто бы не знать этого мужчину просто нелепо.
Дедушку звали Макс, так что я не думаю, что она могла перепутать имена.
– Мы не знаем никакого Чарли, – уточняю я.
– О, вы точно знаете, глупышка. Конечно, вы знаете Чарли Крейна.
Я переглядываюсь с мамой и Энни, каждая из нас растеряна в равной степени. Доктор Бек все это время стоит позади, терпеливо ожидая возможности проверить бабушку.
– Это то, о чем я говорил. Она немного не в себе, – начинает он, – она рассказывала некоторые истории о своем прошлом, и я не уверен, что она понимает, какой сейчас год.
– У вас у всех такие красивые волосы, – говорит бабушка, с трудом поднимая руку, чтобы накрутить один из моих локонов себе на палец, – такие… прекрасные.
Я не понимаю, почему она так с нами разговаривает.
– Спасибо, бабуля, – я снова беру ее руку в свои, – с тобой все будет хорошо.
– Я знаю. Но не с вами тремя, если вы скорее не уйдете отсюда. Я не хочу, чтобы нацисты нашли вас в медчасти.
Это слово наполняет мою грудь ужасом. Мы знаем совсем немного о бабушкиной истории, в основном лишь то, что она пережила Холокост. На этом все и заканчивается. Она не хотела, чтобы мы знали детали и прочувствовали на себе те ужасы, так что мы пообещали никогда не говорить об этом.
– Эмма, – шепчет бабушка, притягивая меня ближе к своему лицу, – найди мою книгу. Сможешь, дорогая?
– Книгу? Бабуля, я не понимаю, о какой книге ты говоришь.
– Моя особенная книга, – ее голос звучит громче, – Пожалуйста.
Она явно взволнована моим замешательством, но я никогда не видела ни одной незнакомой книги в ее доме. Единственные книги, которые я видела – детективные триллеры, которые она обычно читала. Не думаю, что она имеет в виду один из них.
– Пожалуйста, найди ее и принеси мне.
Доктор Бек кладет руку мне на плечо, и как только я оглядываюсь, он кивает в сторону выхода, предлагая последовать за ним в коридор.
– Бабуля, я сейчас вернусь.
Мама и Энни кажется не замечают ни этого, ни того, что я следом за доктором выхожу из комнаты. Но, возможно, мне будет проще воспринять информацию, не поддаваясь воздействию их эмоций. Зайдя за угол, мы останавливаемся, брови доктора Бека приподнимаются:
– Я бы хотел сделать операцию сейчас же. Чем быстрее это произойдет, тем в большей безопасности она будет.
Тяжело вдыхаю и медленно выдыхаю через сжатые губы. Мне все еще сложно воспринимать все это.
– Я понимаю. Сделаю все, что смогу, чтобы убедить маму и тетю в том, что сейчас ей нужно именно это. Не думаю, что сейчас кто-то из них ясно мыслит.
– Это понятно, – отвечает доктор, – Мне очень жаль, что вы через это проходите.
Доброта и искренность, написанные на его лице, забирают у меня последние силы, которые я пыталась сохранить ради мамы и Энни. Слёзы неудержимо текут из моих глаз, я накрываю рот рукой и плотно зажмуриваю глаза, мечтая, чтобы этого сейчас не происходило.
– Извините меня, – выдыхаю я.
Доктор Бек обнимает меня за плечи и ведет по коридору, останавливаясь перед туалетной дверью:
– Я прослежу, чтобы о ней хорошо позаботились, ладно? – Он опускает голову, чтобы привлечь мое внимание. – Я обещаю.
– Спасибо, – отвечаю шепотом, – вы так добры, я очень ценю это.
У большинства врачей, которых я встречала, не было такого чуткого понимания того, через что проходят семьи в таких ситуациях.
– Эмма!
Как только я наконец оправляюсь от одного удара, второй прилетает следом, словно в то же самое место. Все мое нутро как будто бы превращается в одну сплошную боль.
– Эмма, вот ты где.
Я бросаю взгляд в другой конец коридора на звук его голоса, жалея, что мне это не померещилось, и подавляю стон. Майк бежит в мою сторону с выражением фальшивого беспокойства на лице. Он в очередной раз разыгрывает представление?
Доктор Бек убирает руку с моего плеча и складывает губы в жесткой улыбке:
– Что ж, дам вам поговорить наедине. Скоро вернусь осмотреть вашу бабушку.
– Спасибо, – искренне отвечаю я, когда он уходит в другом направлении.
Майк тяжело дышит, когда насильно сжимает меня в своих объятиях:
– Как бабушка? – спрашивает он, кладя руку мне на затылок.
Этот жест ощущается неловким и неестественным.
– Нет, – я прерываю, – не делай так.
– Как?
– Не притворяйся, что тебе вдруг стало не все равно.
Он знает, что сейчас у меня нет сил, и это лишь его игра.
Изображая сцену, он кладет руку на мою щеку, здесь, в коридоре реанимации:
– Я люблю тебя. Что еще мне нужно сказать? Я только хочу показать тебе, что я здесь. Я хочу быть здесь, рядом с тобой.
А я хочу побыть в одиночестве.
***
После почти бессонной ночи, наполненной волнением и надеждой, рано утром я встаю, чтобы обыскать каждый уголок в бабушкином доме, пытаясь найти «ту самую» книгу. Мама и Энни советовали не тратить на это слишком много времени, потому что, скорее всего, бабуля что-то путает, как и говорил доктор. Но я довольно долго не могла уснуть прошлой ночью, прокручивая в голове бабушкины слова. Наверное, они правы – я не вижу ни одной необычной книги.
Возвращаю все вещи в комнате на свои места и после этого выхожу в коридор. Кладу руку на дверную ручку ее спальни, еще одна слеза бежит из моих глаз, когда я думаю о том дне, когда нам придется вывезти все ее вещи. Не могу смириться с мыслью о потере бабушки.
В момент, когда я уже начинаю закрывать за собой дверь, мой взгляд падает на маленький деревянный ящик под кроватью. Я видела его там уже много лет, но я никогда не обращала на него особого внимания.
Снова открываю дверь, опускаюсь на колени и немного проползаю вперед, чтобы дотянуться до ящика. Он тяжелый и переполненный, но я вытаскиваю его и обнаруживаю, что это не просто старая коробка. Замысловатая резьба вдоль медных петель и затворок. Дерево потрепанное и мягкое, как будто к нему прикасались тысячу раз до этого, но у меня такое чувство, что он пролежал здесь, запечатанным, долгие годы.
Испытывая чувство вины за то, что сую нос в чужие дела, я напоминаю себе, что бабушка просила найти книгу, и как бы туманно не звучала ее просьба, я хочу выполнить ее. Я провожу кончиками пальцев по старой крышке, прежде чем расстегнуть застежки, и затем открываю ее, прислушиваясь к стонущему скрипу заржавевших петель.
