Текст книги "Дом там, где сердце"
Автор книги: Шеннон Фаррел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 4
Посетив церковь Святого Франциска, чтобы договориться с отцом Бреннаном о похоронах Августина, Локлейн вернулся к гробовщику так быстро, как только смог, а потом отправился в отель, чтобы рассказать Мюйрин о приготовлениях и забрать личные вещи Августина у управляющего, мистера Бернса.
– Видите ли, она бы не вынесла никаких напоминаний о нем, – соврал Локлейн, забирая чемоданы. – Так что, думаю, я пожертвую его вещи на благотворительность.
Сдав вещи и драгоценности в ломбард, он выручил кое-какие деньги и смог заплатить гробовщику, а также оплатить счет за отель и погасить долги, которые они успели наделать в Дублине за последние два дня. У него осталось еще на одну ночь в гостинице и на обратную дорогу в Эннискиллен, а также на проживание и питание там.
Еще раз все пересчитав, он снова усомнился в том, как сможет всем этим управлять. Но с этим уже ничего не поделаешь. Скоро он все равно должен будет что-то сказать Мюйрин. Но не сейчас. Не до похорон.
Локлейн вернулся в «Гресхем» и оплатил счет. Он спросил управляющего, не будет ли тот любезен придержать за ним комнату до вечера, чтобы Мюйрин могла отдохнуть после службы перед отъездом.
Мистер Берне оказался еще предупредительнее.
– Можете пробыть здесь до шести. Мне очень жаль, что так получилось. Был рад оказать вам услугу.
Локлейн дружески пожал старику руку.
– И гораздо большую, сэр, чем вы думаете.
– Если вы настаиваете на том, чтобы пойти со мной, дорогая, наденьте на себя все, что можете унести, – сказал Локлейн. – Ну, давайте же, доставайте самые теплые платья, и шали, и самую теплую муфту.
Мюйрин открыла один из чемоданов и, достав со дна платье, даже не глядя сложила остальную одежду аккуратной стопкой.
– Это мое самое теплое платье. Коричневое подойдет? Боюсь, у меня нет ничего черного.
– Под плащом будет вполне нормально, – заверил ее он. – Он-то черный.
Он проследил за ней, пока она скрылась за ширмой, чтобы переодеться.
Вернулась она всего через пару минут. На ней было дорогое вельветовое траурное платье, отделанное небольшими черными ленточками у горловины и на запястьях, а спереди украшенное кружевным жабо.
– У меня еще есть черная шляпка, вон в той шляпнице, – сказала она, обходя груду чемоданов.
– Хорошо, – ответил он и нагнулся, чтобы проверить ее сапожки. – Эти тонковаты. У вас есть что-нибудь поплотнее?
– Мои старые, в которых я ходила в дальние прогулки в Финтри. Они немного износились, но я совсем недавно поставила новые подметки.
– Давайте посмотрим.
Она порылась в одном из чемоданов, где были сложены самые ценные вещи из ее прежнего дома, и протянула ему сапожки.
– Немного начистить их и будут в самый раз, – сказал он и выглянул в коридор позвать чистильщика обуви.
Конечно, ему не хотелось, чтобы на похоронах Мюйрин походила на бедную вдову, но в то же время он не хотел, чтобы она замерзла.
Сапоги развеяли его сомнения относительно напыщенности Мюйрин. Его первое впечатление о ней как о высокомерной особе и второе – когда она спустилась поужинать в вечер своего приезда в вызывающе коротком платье как о разодетой кукле – оказались ошибочными. У нее твердый характер, и он должен использовать его в своих целях.
Он чувствовал свою вину за то, что заманивал ее в ловушку, но, как он сказал отцу Бреннану, не ради себя одного он хотел поправить дела в поместье Колдвеллов. В Барнакилле было более ста жителей. Он знал, что все они задолжали, ведь последние годы были нелегкими для всех. Он просто обязан был для всеобщей пользы свести концы с концами.
– Я готова, – объявила она спустя какое-то время, выпрямляясь и проверяя, хорошо ли затянула шнурки и завязала ленточки шляпки на подбородке.
И снова Локлейн очень удивился, что она так быстро собралась, и сделал вид, что ему нет никакого дела до ее прически и одежды. На ней практически не было никаких украшений, кроме обручального кольца.
– Идем.
Он надел шляпу и взял ее за руку. Они быстро спустились по ступенькам, надеясь миновать вестибюль, избежав любопытных взглядов посторонних глаз. Он рассчитывал, что коляска уже ждет их снаружи, как он и приказал.
На улице теплее не стало, и земля под ногами угрожающе покрылась льдом. Локлейн почувствовал, что Мюйрин поскользнулась, и быстро подхватил ее.
– Спасибо, – запыхавшись поблагодарила она, уже после того как с трудом вскарабкалась на место, к которому он аккуратно ее подсадил. Она протянула ему руку, когда он поскользнулся на покрытой льдом металлической ступеньке. У нее крепкая хватка, отметил он, поднимаясь и садясь рядом с ней.
Он знал, что должен был сесть наверху, рядом с извозчиком, поскольку на самом деле был лишь немногим больше, чем прислуга. Но, протянув руку, Мюйрин дала ему понять, что он должен сидеть внутри, рядом с ней.
Во всяком случае, снаружи было ужасно холодно. В том, что он получит воспаление легких, хорошего мало. Очевидно, ей нужно было его тепло. Она крепко прижалась к нему и заметила:
– Как же холодно.
– Да, потому-то отец Бреннан и решил не откладывать все на потом, – ответил он, подвигая ее в угол коляски. Он расправил складки своего плаща и набросил свою накидку, которая укутала их обоих.
Он показал ей несколько впечатляющих зданий, таких как Тринити-колледж и кафедральный собор Христа, пока они ехали по заснеженным улицам, и Мюйрин невольно призналась себе, что, несмотря на все трудности, ей нравилась эта импровизированная экскурсия по городу. Она с интересом разглядывала все, на что указывал ей Локлейн, и явно наслаждалась этим.
Над Ирландией часто посмеиваются как над неспокойной и отсталой, однако Дублин оказался вполне современным европейским городом.
– А Австралия, какая она из себя? – начала она. Коляску все бросало из стороны в сторону по ледяной дороге, и они случайно оказались в объятиях друг друга.
– Иногда там очень жарко, а порой везде очень холодно, а в Мельбурне в это время идет дождь. Я работал по всей стране, в основном с домашним скотом, но иногда занимался и плотницким делом, и кузнечным, – я этому научился за годы, проведенные в Барнакилле. Часть страны похожа на пустыню, на несколько миль ни одного зеленого куста. После Ирландии я никак не мог свыкнуться с отсутствием растительности. Поэтому мне пришлось вернуться. Когда сестра написала мне, что Августин просит меня вернуться обратно и заниматься тем, что я делал, еще когда был жив его отец, я решил не упускать этот шанс, – сказал он. – Я заработал достаточно денег, чтобы мы с сестрой могли спокойно существовать, но все же слишком мало, чтобы завести собственное имение, как когда-то мечтал.
– А ваша сестра? Расскажите мне о ней, если, конечно, это не слишком личный вопрос, – робко попросила Мюйрин, вспоминая, как он помрачнел утром, когда она упомянула Барнакиллу.
Но на этот раз Локлейн улыбнулся.
– Циара очень талантливая девушка, умная, сообразительная, прекрасно шьет, готовит, убирает. Она выполняла у Августина работу по дому, хотя в последнее время больше занималась шитьем и стиркой.
– Почему же?
Локлейн незаметно ушел от ответа, сказав лишь:
– Мы почти приехали.
Он рассеянно поправил ее локон, выбившийся из-под шляпы, и его теплые пальцы легко скользнули по ее мягким щекам.
Он улыбнулся.
– Прекрасна, как с картинки.
Он чуть было не стукнул себя по лбу, поняв, что болтнул что-то непристойное женщине прямо перед похоронами еемужа. Но она, похоже, не заметила этого комплимента и просто поблагодарила его, натягивая перчатки.
Он вылез из коляски первым и помог спуститься Мюйрин, схватив ее под руки и прижав к себе, и отпустил, лишь когда она твердо стояла на ногах. Затем он взял ее за руку и подвел к краю могилы. Он укутал ее своим плащом и прижал ее к себе, чтобы во время церемонии она чувствовала, что он рядом.
Локлейн был действительно странный – то добрый, нежный и улыбающийся, а в следующую минуту – уже мрачный и надменный. И все же она была рада, что он не мог видеть ее лицо, на котором словно замерзли слезинки от непогоды. Она так и не заплакала во время церемонии, и отец Бреннан бросал на нее беспокойные взгляды, ведь она стояла неподвижно и лицо ее не отражало никаких переживаний.
Когда она наклонилась, чтобы бросить в могилу первую горсть земли, отец Бреннан поймал взгляд Локлейна и глазами пригласил его пройти в ризницу.
– Мюйрин, вы не желаете зайти внутрь, пока закапывают могилу? – мягко спросил Локлейн, наклонив к ней голову.
– Нет, право же, мне будет лучше в коляске, – ответила она, и при мысли, что же делать дальше, слезы полились у нее из глаз.
Он проводил ее до коляски и помог забраться внутрь.
– Располагайтесь здесь. Я скоро вернусь. Нужно дать отцу Бреннану немного денег на пожертвования. Что-то не так? – спросил он без предисловий, как только вошел в ризницу.
– Просто я немного волнуюсь за эту бедную девушку, вот и все. Похоже, она держит горе в себе, стараясь быть сильной. Ей это не пойдет на пользу.
– Горе принимает разные обличья, – сказал Локлейн, неловко пожав плечами. – Могу вас уверить, что она плакала вчера перед сном.
– Я понимаю, и все же не позволяйте ей переутомляться. Локлейн нахмурился.
– Я едва ли могу указывать ей, что делать, не так ли? В конце концов, я лишь работаю на нее.
– Вы знаете, о чем я, и, думаю, вам не стоит хитрить. И если она согласится поехать с вами в Барнакиллу, убедитесь, чтобы она не переусердствовала в своей решимости.
Локлейн вздохнул.
– Я позабочусь о Мюйрин, отец, обещаю вам. Она не заслуживает такого несчастья. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ей, если она поедет со мной.
– Вот и хорошо. А теперь идите, а не то она там замерзнет. Удачи вам обоим, и да пребудет с вами Господь!
– Аминь, святой отец, – от чистого сердца произнес Локлейн и перекрестился. После этого он направился к ожидавшей его коляске.
С этой неприятной обязанностью покончено, но впереди его ждет еще менее приятная. Локлейн знал, что должен выполнить ее как можно скорее по возвращении в «Гресхем», поскольку им нужно освободить комнату до шести.
Жидкие лучи январского солнца просачивались через окна коляски, когда они молча возвращались в отель.
– Кажется, снега стало больше, – упавшим голосом проронила она, прижавшись к Локлейну в попытке согреться.
Он обнял ее.
– Знаете, я думаю, что нам действительно лучше подумать о возвращении в Барнакиллу. В конце концов, погода может не измениться, а там вам будет лучше, чем в отеле.
Все это, конечно, выглядело полнейшей ерундой, но это был один из способов начать разговор об их скором отъезде, не затрагивая всей правды до тех пор, пока он не будет уверен, что Мюйрин готова ее услышать.
Ей все еще было не по себе от осознания всей важности решения ехать в Барнакиллу. В конце концов, тем самым она оборвет все нити, связывающие ее с прошлым, если рискнет уехать в полную безвестность с этим таинственным незнакомцем. В то же время она прекрасно себе представляла, что ждет ее в Финтри.
Она вздохнула и опустила голову на подушку сиденья. Какое-то время она сидела, уставившись в потолок.
Наконец она произнесла:
– Думаю, вы правы. Нет смысла откладывать неприятные дела на потом, правда? Я должна разобраться со всем этим как взрослый человек, взять на себя обязанности в Барнакилле как жена Августина.
– Пока что у вас это получается.
Мюйрин взглянула на него, смущенно улыбнувшись.
– Я знаю, вам это может показаться смешным, Локлейн, но я всегда чувствовала, что меня ожидают серьезные испытания. Я хочу сказать, что никогда не тратила времени на пустые мечтания, не задумывалась над тем, за кого я выйду замуж, какой у меня будет дом, какие балы, званые вечера. Я всегда мечтала о приключениях, о том, чтобы сделать что-то самостоятельно, без помощи родителей и без чьих-либо указаний. Наверное, я кажусь вам скучной… или самонадеянной.
– Вовсе нет. Продолжайте.
– Ну, Августин не много мне рассказывал о Барнакилле, говорил лишь, что ему нужна хорошая жена, чтобы вела там хозяйство. Понимаете, я хочу сказать, что вышла за него не из корысти, не ради поместья. Вы должны это понять.
– Я все понимаю.
Если бы ради этого, детка, ты была бы сильно разочарована, язвительно подумал он.
– Это вызов. Я хочу сказать, что однажды появился человек, который выбил почву у меня из-под ног, сказал, что я ему нужна, что он любит меня. Все это казалось слишком прекрасным для такой простой девушки, как я, чтобы быть правдой, но такая уж я есть. Мне следовало догадаться, что счастье мое будет длиться недолго. Но, размечтавшись о прекрасном будущем, которое нарисовала в своих мыслях, как я могу теперь вернуться в Финтри, к своей прежней жизни? Я вышла за Августина по многим соображениям, не только потому, что я, как мне показалось, влюбилась. И эти причины остались. Вот теперь мне бы хотелось услышать, что вы обо всем этом думаете, – она вопросительно посмотрела на него.
– О чем, моя дорогая?
– Ошибаюсь ли я, думая, что такая глупышка, как я, сможет изменить что-то в Барнакилле? Лишь глупая самонадеянность заставляет меня поверить, что я смогу управлять поместьем, если вы согласитесь научить меня, подставить мне свое плечо, если я оступлюсь, а этого, конечно, не миновать.
Как раз в этот момент коляска остановилась у отеля. Локлейн серьезно смотрел на нее. Взяв ее нежную ручку, он ответил:
– Вы не глупышка. Я знаю, что вы сможете многое изменить, Мюйрин. Я убежден в этом. И обещаю, что никогда вас не оставлю, до тех пор, пока буду нужен вам. Я даю слово.
Ее аметистовые глаза смотрели в его серо-стальные, устремленные на нее, – и все ее сомнения развеялись словно дым.
– Тогда пойдем наверх собирать вещи. Скажите извозчику Падди, пусть подготовит несколько повозок.
Локлейн помог ей выбраться из коляски и пошел за ней в номер. Войдя, она сразу же принялась собирать чемоданы, но он осторожно взял ее за руку и попросил присесть рядом с ним на минуту.
Мюйрин удивленно взглянула на него:
– Если вы считаете, что я приняла решение во время поездки слишком поспешно…
– Да, действительно, но не по той причине, о которой вы подумали, – сказал он, усаживая ее у угасающего камина. – Я должен быть честен с вами. Я хочу, чтобы наши отношения были совершенно искренними, коль я собираюсь помочь вам во всем.
– Хорошо, – согласилась она, внезапно почувствовав приступ боли у основания позвоночника.
– Вот так. Мне очень неприятно сообщать вам об этом сразу после смерти Августина, но правда заключается в том, что Барнакилла практически разорена.
Глаза Мюйрин расширились, и она громко рассмеялась. Его очень удивила ее странная реакция на эти слова. Он ожидал увидеть ужас, волнение, но только не смех.
– Знаете ли, это совсем не смешно! Поместье в ужасном состоянии. Если вы не попытаетесь нам помочь, Мюйрин, мы все останемся без земли!
Локлейн поднялся и стал беспокойно вышагивать по комнате.
– Прошу прощения, я вовсе не думала смеяться. – Мюйрин покачала головой. – Просто, видите ли, минуту назад я думала, что хуже быть уже не может. Теперь я знаю, что это не так. У меня ведь тоже ни копейки в кармане. Мой отец отдал Августину тысячи в приданое, а тот закутил и прогулял все еще до нашей свадьбы. Мой кошелек пуст. Мне ненавистна сама мысль о том, что нужно где-то доставать деньги на похороны.
– Об этом я уже позаботился, – тихо сказал Локлейн, пытаясь не обращать внимания на ноющий желудок и желчь, которая поднималась к горлу. Если бы Августин еще был жив, Локлейн, скорее всего, задушил бы его собственными руками.
– А счет за отель?
– И о нем тоже, но мы должны уехать отсюда до шести.
– Я знала, что все было слишком хорошо, чтобы быть правдой, прямо как в сказке, – вздохнула она. – И глупо было думать, что всю жизнь отец будет защищать меня от охотников за богатством, подсказывая правильное решение и опекая меня.
Она снова засмеялась, печально качая головой.
– Мюйрин, я уверен, что Августин…
– Нет, Локлейн, даже не пытайтесь утешить меня, – почти крикнула она, крепко обхватывая себя руками и уныло глядя на огонь. – А чего я ожидала? – вздохнула она через несколько минут. – Я сама заварила эту кашу, мне и расхлебывать. Я же видела, что творил Августин. Я вышла за него замуж, и теперь мне остается лишь пожинать плоды.
– Нет, это не так. Вы можете вернуться в Шотландию, признать свою ошибку…
– Это будет последнее, что я сделаю! – раздраженно ответила она, поднимаясь и выглядывая в окно на заснеженную улицу.
Внезапно Мюйрин почувствовала, что комната давит на нее. Локлейн сказал, что этим вечером они должны уехать. Он тоже подошел к окну, встал рядом с ней. Она резко спросила:
– Чем вы заплатили за похороны?
– Всеми вещами и драгоценностями Августина.
– Понятно.
– Я бы сказал вам об этом раньше, но вы выглядели такой слабой, – неуверенно объяснил он.
– Я не могу вас винить. Вы сделали то, что нужно. Вы ведь хотели уберечь меня. Вам хоть хорошо за них заплатили?
– На Саквилль-стрит есть ломбард, там мне дали за них неплохую сумму.
– У вас еще что-то осталось?
– Хватит на скромную гостиницу по пути в Эннискиллен, но не более того.
Она пару минут переваривала эту информацию, выстукивая пальцами по подоконнику, как крошечная птичка, что тщетно пытается пробиться на свободу.
После нескольких минут раздумий она спросила:
– Есть в этом городе приличная платная конюшня? Он внимательно взглянул на нее.
– Да, я знаю две или три.
– А есть ли общественная коляска до Барнакиллы?
– Она едет до Эннискиллена. Поместье в девяти милях оттуда.
– А как она едет до Эннискиллена?
– Через Вирджинию, там пассажиры останавливаются на ночлег.
Она в последний раз посмотрела в окно и подошла к чемоданам.
– Во сколько она отправляется?
– Они ходят два раза в день. Последняя – в два часа. А что?
– Неважно, лучше помогите мне собрать чемоданы, – ответила Мюйрин.
– Но что вы собираетесь делать?
– Продать все это.
– Но, Мюйрин, ваши вещи… – протестующе воскликнул он.
– Они новые, это мое приданое. Я даже не хотела их брать, мать и сестра настояли. Мне не нужно столько одежды. Все самое необходимое у меня в этих двух сумках. Еще одно платье сейчас на мне, так что, если я оставлю еще два-три теплых платья и немного личных вещей, остальное мы можем продать.
– Я не могу позволить, чтоб вы приехали в Барнакиллу с пустыми руками!
– Я не приеду с пустыми руками, – сказала она, доставая из сумки одно плотное платье из шотландской шерсти, одно темно-синее и несколько белых кружевных вещей. Она пошла за ширму, чтобы взять еще красно-черное платье и ночную рубашку. – Эти вещи совершенно новые, – она провела по ним рукой и сложила аккуратную стопку платьев обратно в большой чемодан. – И эти тоже, и вон те, – добавила она, открывая каждую сумку и проверяя ее содержимое. Наконец она запустила руку в черную сумочку и достала оттуда шкатулку с драгоценностями. – Я не приеду с пустыми руками, – повторила она, внимательно рассматривая содержимое шкатулки, и с резким щелчком закрыла крышку, пока не передумала. – У меня останется четыре платья, теплый плащ, немного книг и несколько памятных безделушек, а самое главное – у меня будете вы, Локлейн. Вот и все, если только вы не передумаете помогать мне, узнав, что я абсолютно нищая. Он покачал головой.
– Я не передумаю. Но, возможно, я смогу переубедить вас. Если вы собираетесь продать все, что у вас есть, чтобы добраться до Барнакиллы, то с таким же успехом можете вернуться домой.
– Я же сказала, что еду в свой новый дом. Теперь я упакую вот эти чемоданы. А потом мы отправимся на Саквилль-стрит и узнаем, что нам предложат за это. Помогите же мне.
Он согнулся под тяжестью ее сумок, и она последовала за ним, в последний раз перед уходом окинув номер взглядом. Она взяла две свои небольшие сумки, на этот раз набитые до отказа, и сумку Локлейна с ночными принадлежностями. Она помогла загрузить все чемоданы в заднюю часть коляски и решительно забралась в нее.
– Трогай, Падди, на Саквилль-стрит! – приказала она и устало откинулась на спинку сиденья, изо всех сил стараясь не разрыдаться перед Локлейном, который сочувственно смотрел на нее.
Глава 5
Локлейн и не прочь был бы по пути на Саквилль-стрит обсудить с Мюйрин ее решительные действия, но по блеску в ее глазах и по вздернутому подбородку он видел, что она раздражена. Раздражена и категорична. По сути, она была права. А что ей еще оставалось?
Он прекрасно сознавал, что не раскрыл всей правды. Мало того, что поместье было разорено – оно было практически нежилое. Одному Богу известно, как они собирались жить там, поддерживать друг друга. Она могла бы получить неплохие деньги за свое приданое и драгоценности, но надолго их не хватит, учитывая, что поместье погрязло в долгах.
Однако Мюйрин не колебалась. Это была проверка ее характера, в этом-то она была уверена. Она устала от беззаботной жизни в Финтри. Она жаждала приключений. Итак, мое желание исполнилось, криво улыбнулась она. С тех пор как она дала свадебный обет в предновогодний день, ее жизнь круто изменилась.
Локлейн изумленно наблюдал, как она торгуется, пытаясь получить с хозяина побольше и рассказывая мистеру Мерфи байку о том, как ее сестра умерла перед свадьбой и теперь платья и драгоценности, предназначавшиеся ей как приданое, были не нужны. Непроницаемый с виду хозяин был тронут душераздирающей историей молодой красавицы. И поскольку все вещи были высочайшего качества, он предложил ей столько, что при других обстоятельствах показалось бы Локлейну целым состоянием. Но Мюйрин все набивала цену. Локлейн разволновался так, что душа ушла в пятки. Он не сомневался, что Мюйрин перегнула палку. Сейчас старик скажет, что она просит слишком много.
Но Мерфи наконец-то сдался и принялся отсчитывать сумму, хрустя купюрами и звеня золотыми монетами.
– У вас не найдется более мелких денег? – вежливо спросила она.
Хозяин ломбарда дал ей купюры помельче. Когда она вышла оттуда, ее кошелек чуть не лопался. Теперь она повеселела, ее охватило удивительное чувство свободы.
– Это было нетрудно, – сказала она с довольной улыбкой, глядя на суровое лицо Локлейна. – Теперь нужно, чтобы Падди отвез эти вещи на станцию, пока мы посмотрим конюшню, о которой вы мне говорили.
– Да зачем же?
– Конечно, чтобы продать коляску! – воскликнула Мюйрин, переходя улицу, чтобы кратчайшим путем подойти к коляске.
– Но, Мюйрин, как же вы обойдетесь без нее? – прокричал он, когда она убежала вперед.
Она благополучно перешла на другую сторону улицы и повернулась к нему:
– Пойду пешком, как все.
– А упряжка?
– Лошадей тоже придется продать. Вы же знаете, что у нас нет выбора. Если поторопиться, мы можем успеть и вечером будем в Вирджинии.
Локлейн изумленно смотрел на нее, а она почти вскочила в коляску, крикнув Падди, чтобы тот поторопился.
Когда они прибыли на станцию, Падди выгрузил их сумки и дорожный плед и согласился подождать их здесь. Они быстро сверили время отправления колясок и выяснили, что одна изних, несмотря на отвратительную погоду, выезжает в четверть третьего.
– Давайте же, Локлейн, нам надо поторопиться! – подгоняла она, усевшись рядом с кучером и взяв поводья.
Локлейн смотрел во все глаза, как она хлестнула лошадей, так что они понеслись, и, следуя его подсказкам, умело курсировала по булыжным мостовым Дублина.
– Боже правый, а коляской-то управлять вы как научились, Мюйрин?
– Результат моей необузданной молодости. Я все время сбегала, и со слугами я дружила. Это было непростительной обидой для моей матери и сестры. Но я всегда чувствовала, что слуги никогда не станут считаться с тобой, если не будут видеть, что ты не боишься запачкать руки, делая грязную работу. И кроме того, это гораздо интересней, чем вышивать или плести кружева, – добавила она, подстегивая лошадей.
– Мне становится все интересней, какие же у вас еще скрытые таланты, Мюйрин Грехем Колдвелл?
– Ну, я не стану рассказывать вам о них. Всегда приятно, что можешь чем-то удивить людей.
– Вы меня просто поразили, – признался Локлейн пытаясь сопоставить эту Мюйрин, с румяными от холода щеками, с длинной, болтающейся за спиной косой, с улыбающейся изысканной светской дамой, которую он повстречал каких-то пару дней назад.
Ей постоянно удавалось его удивить. Он поймал себя на мысли о том, что его восхищение ею росло с каждой минутой. Она, казалось, угадывала каждое его намерение, каждое слово. Она была очаровательна, как никакая другая женщина из тех, что он встречал. И уж, конечно, его бывшей невесте Таре было до нее далеко.
Локлейн ухватился одной рукой за сиденье кучера, а другой обвил талию Мюйрин, когда они пронеслись по Эбби-стрит и наконец прибыли к пункту назначения.
Придя в конюшню, она рассказала мистеру Бредли столь убедительную историю о том, как у нее сорвалась поездка на юг, куда она собиралась отправиться поправить здоровье, что тот купил коляску вместе с упряжкой по отличной цене. Мюйрин положила толстую пачку денег в свою сумочку и, пошатываясь и тяжело опираясь на руку Локлейна, словно ей нужна была помощь, вышла из здания.
Однако, оказавшись на улице, она крепко схватила его за руку и помчалась вперед.
– Скорее, скорее! Коляска вот-вот отправится, а земля скоро совсем заледенеет.
Тяжело дыша, они шли, бежали и скользили по улицам, стараясь во что бы то ни стало успеть на станцию. Один раз Мюйрин оступилась и упала в снег.
Локлейн опустился на колени рядом с ней. На его симпатичном лице отразился испуг.
– Все в порядке, – рассмеялась она. – Люблю снег!
Он поднял ее и прижал к себе, чувствуя жар, который проникал в него сквозь одежду. Он так отчетливо ощущал тепло, излучаемое ее телом, будто она была обнажена.
Она дотянулась рукой до его щеки и погладила ее.
– Да не смотрите вы так. Со мной все в порядке. Идемте. Она потянула его за собой, и они наконец дошли до станции.
Очутившись там, Мюйрин прошагала к стойке, у которой Падди сообщил им хорошие новости. Пока он ожидал их, кучер, управляющий коляской, объявил, что поездка отменяется, поскольку заболел второй извозчик, который должен был его подменять. Падди тут же предложил свою помощь.
После того как Мюйрин и Локлейн подтвердили, что извозчик он опытный, управляющий согласился воспользоваться услугами Падди, временно отложив оплату билетов и сделав скидку для Мюйрин и Локлейна.
Падди, средних лет, но уже изрядно поседевший, вскочил на сиденье кучера с прытью молодого оленя, а Мюйрин пошла оплачивать билеты. Локлейн попытался было возражать против того, чтобы ехать в салоне рядом с Мюйрин, поскольку это дорого и вообще неуместно, ведь он всего лишь ее слуга. Она решительно возразила и отсчитала необходимую сумму.
– Я не собираюсь ждать, пока вы там наверху замерзнете. И причем здесь уместность? Допустим, кто-то станет возражать против того, чтобы вы ехали рядом со мной. Что из этого? Меня совершенно не интересует чье-то мнение, мне ни до кого нет дела. Не то что человека, я бы и лошадь не выгнала на улицу в такую погоду, будь моя воля! – решительно сказала она, пресекая дальнейшие возражения.
Мюйрин забралась в почти заполненную коляску и оказалась зажата между Локлейном и довольно тучной пожилой дамой. Она смущенно улыбнулась своим попутчикам и взяла сумки, которые протянул ей Локлейн. Мюйрин спросила его, хватает ли Падди теплых накидок и одеял, чтобы не замерзнуть наверху, и тот ответил утвердительно.
Локлейн аккуратно сложил три их сумки наверху и исчез на несколько минут. Вернулся он, когда коляска вот-вот уже должна была тронуться с места.
– Возьмите. Вы же совсем ничего не ели. Это лучшее, что мне удалось достать, – сказал Локлейн, протягивая ей несколько горячих оладий, завернутых в бумагу.
Мюйрин заметила, что он дрожит после долгого пребывания на улице. Она стянула накидку, укрывавшую ее колени, и обернула ею также и его ноги, а потом повернулась к нему и предложила одну из оладий.
Он покачал головой, но она прошептала:
– Вы тоже ничего не ели. С этих пор, Локлейн, мы все делим пополам, даже голод. Ясно?
