Текст книги "Дом там, где сердце"
Автор книги: Шеннон Фаррел
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
Глава 14
С холодным светом дня пришло понимание того, что она сделала. Мюйрин проснулась и увидела, что она в постели одна. Она уже готова была признать, что ночь любви с Локлейном приснилась ей, если бы не увидела собственными глазами испорченные простыни и не чувствовала характерного лесного аромата Локлейна на подушке, которую она, проснувшись, обняла. Приятная боль в бедрах и в низу живота напоминали о восхитительных ощущениях, которыми Локлейн наполнил ее этой ночью.
Но что он теперь о ней подумает? Разве может он ее любить? Его сердце переживает безвозвратную потерю оттого, что ушла Тара. Он сам ей это сказал. Мюйрин позволила их дружбе перейти в нечто большее. Она пыталась сопротивляться их нарастающей близости, но устала бороться со своим желанием. И вот теперь она должна решать, что же дальше.
Наконец она остановилась на том, что посмотрит для начала, как поведет себя Локлейн. Если он будет холодным и чужим, она поступит так же. Если она заметит хоть малейший признак сожаления с его стороны, они просто сделают вид, что ничего не случилось. Ну а если он хочет большего?
Мюйрин не была глупа. От мысли о нежеланном ребенке ее бросило в дрожь. Она потянулась к своему туалетному столику, чтобы набросить халат, который оставила на спинке стула, затем взяла щетку и откинулась с ней в кровати. Приводя свои спутавшиеся волосы в какое-то подобие порядка, она решила, что хоть и будет когда-то рада обзавестись ребенком, но сейчас явно не тот момент.
Что скажут ее родители? Или Элис? Прошло уже достаточно времени, чтобы люди заподозрили, что это не ребенок Августина, разве что она объяснит как-то затянувшийся срок. Да, но, может, она вообще не беременна?
– Но тогда, конечно, если я уже все равно… – вслух бормотала она, но тут же прервала себя.
Она поднялась с постели, чтобы снять испачканные простыни, и заткнула их в нижний ящик тумбочки. Она больше всего не хотела, чтобы Локлейн узнал, что она была девственницей, и потом либо корил себя, либо жалел ее. Вообще плохо, что он постоянно наблюдал за ней, когда приехал, подумала она, выходя в коридор и проверяя каждую комнату, пока не нашла подстилку, служившую ему постелью.
Так она и сейчас под его контролем! Открытие это было неприятным. Чего она уж точно не хотела, так это чтобы Локлейн обращался с ней, как с маленькой или слабой. И уж тем более она не хотела его обременять. Кроме того, она понимала, что из отношений, построенных на жалости, не выйдет ничего хорошего.
Нет, Мюйрин хотела доказать Локлейну, что она сама может твердо стоять на ногах, быть независимой. Но обязательно ли это должно исключать их роман? И что вообще может быть у них общего? Могут ли они рассчитывать на будущее? Все это так запутанно, вздохнула Мюйрин, застилая постель. Часы на колокольне близлежащей церкви пробили восемь, и она стряхнула с себя оцепенение. Совершенно не обязательно принимать решение немедленно. Нужно просто подождать, как будут развиваться события. Она абсолютно не представляла, чего хочет Локлейн, какие у него планы, а такой вопрос задать непросто.
Когда она увидит его, то будет держаться вежливо и дружелюбно, но без излишней близости, решила Мюйрин, заправляя простыни под матрас. У них с Локлейном еще куча дел, чтобы тратить время на нежности и воркование. Очень быстро теплеет, так что уже не за горами время посева. А еще вырубка деревьев, выпечка хлеба, дойка, сбор яиц, поездки на рынок, шитье и множество других забот в Барнакилле.
Локлейн тоже держался сдержанно, не в состоянии поверить, что это он проявил безрассудную смелость и воспользовался слабостью Мюйрин, когда она искала у него утешения. Он молился, чтобы только она не выгнала за такое хамство. Еще хуже было осознавать, что он по-прежнему хочет ее. Заниматься с ней любовью оказалось все равно что попробовать новый, вызывающий привыкание, сильнодействующий наркотик. Каждый раз, когда он ловил взгляд ее аметистовых глаз, у него возникало желание целовать ее до потери сознания. С Тарой у него никогда не было ничего подобного, встревоженно думал он, гадая, может ли то, что он чувствовал к Мюйрин, быть настоящей любовью. Он был без ума от Тары, но при этом едва ли мог вспомнить, как она выглядела.
Это было ужасно – испытать те радости, которые он пережил с Мюйрин, и при этом не иметь возможности остаться с ней навсегда. Он был уверен, что в один прекрасный день он проснется и увидит, что она ушла, как когда-то ушла Тара. Или хуже того: она однажды проснется рядом с ним, полная разочарований, и скажет, что больше не хочет его видеть. Из-за своей несдержанности он подверг риску все: свой дом, дружбу с Мюйрин, средства к существованию.
И, переполняемый чувством вины, стыда и страха, Локлейн избегал Мюйрин, даже на людях.
Он считает, что это была ошибка, печально размышляла она и, в свою очередь, тоже начала избегать его. Как я могла быть такой дурочкой, терзалась она в закрытой комнате в тот день, и слезы застилали ей глаза. Мюйрин не представляла себе, что желание может быть таким сильным, таким неодолимым. Чем больше она убеждала себя, что это невозможно, тем больше она его хотела. Она открыла что-то новое внутри себя, ж пытала чувство освобождения, какого никогда не знала раньше, лишь для того, чтобы снова, как всегда, сдерживаться и подавлять свои потребности и желания.
Однако неделя напряженной работы на ферме отвлекла Мюйрин от тяжелых мыслей. К тому же она понимала, что ей просто нельзя показывать свое настроение. Она пыталась сохранять бодрость и работала с еще большим старанием, ведь Барнакиллу необходимо поставить на ноги.
Когда наступил март, дни стали длиннее и погода улучшилась. Мюйрин как одержимая принялась за новые проекты. С одной стороны, ее переполняла радость, которую несла весна, с другой – она пыталась избегать встреч с Локлейном, если дело не слишком того требовало.
Одним ярким солнечным днем Мюйрин решила навестить своих лошадей и, возможно, взять одну из них, чтобы потренироваться в верховой езде.
Она как раз заканчивала накладывать овес в корыта для корма, когда в конюшню вошел Локлейн.
– Ой, простите, я не знал, что вы здесь, – извинился он, готовый тут же уйти.
– Ничего. Не спешите, давайте поговорим, – робко улыбнулась Мюйрин и уселась на куче сена.
Локлейн робко взглянул на нее и покачал головой.
– Нет, нет, мне некогда. Нужно закончить буфет для полковника, а потом я собирался запрячь лошадей и отвезти его к нему, если вы не возражаете.
– Конечно, нет. Не стоит просить разрешения на тележку, вы же знаете.
– Я думал, может, она вам понадобится.
– Чтобы нанести светские визиты? – рассмеялась она. Локлейн покраснел.
– Я знаю, что, наверное, вам тяжело, вы ведь к этому совсем не привыкли, миссис Колдвелл, – коротко ответил Локлейн и скрылся в сарае.
Оставшись одна, Мюйрин задумалась: может, Локлейн избегает ее по другой причине? Возможно, его смущает ее благородное воспитание, и он сомневается, справится ли она в Барнакилле. Он, вероятно, думает, что я вернусь обратно в тот прежний пустой мир. В конце концов, Тара ведь ушла.
Мюйрин решительно подняла грабли и начала чистить одну из конюшен. Она всерьез принялась критиковать себя среди куч парующего навоза. Хочет ли она и вправду вернуться к своему прежнему образу жизни, к бесконечным званым вечерам и балам со скучными людьми, с их пустыми разговорами и напыщенным самомнением?
Я счастлива здесь, неожиданно поняла она и засмеялась. Вопреки всем трудностям, испытаниям и горестям, которые ей удалось преодолеть, несмотря на тяжелую работу и многочисленные жертвы, она была действительно счастлива.
И за это я должна благодарить Локлейна. Он верил в меня, он направлял меня, наблюдал и помогал… Так что теперь от меня зависит, сделаю ли я Барнакиллу преуспевающей, подумала она, закончив чистить конюшни, и пошла в кухню ужинать.
Когда она появилась, Брона и Шерон были уже на кухне. Она принялась резать овощи и чистить картошку так ловко, словно занималась этим всю жизнь.
Женщины обменялись взглядами за спиной Мюйрин, но промолчали. Они с удовольствием выразили бы вслух свое восхищение той, кого сначала приняли за недалекую изнеженную барыню, но посчитали это бестактным. Зато они с восторгом делились своим впечатлением о ней, когда в конце дня все собрались посудачить за чашкой чая.
Обычно вечерами Мюйрин заканчивала свою работу над шитьем и деликатно удалялась, ссылаясь на то, что ей нужно еще посидеть над книгами. Ей нравились все, с кем она познакомилась в Барнакилле. Она близко подружилась с Броной, Шерон, Сиобан и с ее мужем Патриком. И все же оставалась некоторая сдержанность с их стороны.
Вытирая руки о фартук, она вспомнила, что обещала помочь вечером сбить масло для завтрашней продажи в Кловере, и, выбежав из кухни, почти уткнулась в широкую грудь Локлейна.
Он подхватил ее за локти, когда, поскользнувшись, она резко остановилась, и крепко прижал к себе. Но тут же хриплым голосом извинился и отпустил ее.
Мюйрин посмотрела ему вслед и направилась в сарай, пытаясь подавить закипавшее внутри желание.
Локлейн вошел в кухню никем не замеченный и услышат голос Броны, восхищенно рассказывающей Шерон о том, как умело Мюйрин стала управляться на кухне.
– Никогда бы не подумала, что она хоть один день продержится, не говоря уже о месяце. И похоже, у нее получается все, за что она берется.
– К тому же она умеет читать и писать, – с завистью от метила Шерон. – Хотела бы я уметь писать письма, да еще так легко, как она.
– Я уверена, что, если попросишь, она и тебя научит. Что-то говорилось о том, чтобы открыть школу для детей, когда все немного наладится. Знаешь, я слышала, что шотландцы очень холодные и надменные люди, но она ведь не такая, правда?
– Совсем не такая. На занятиях по шитью она просит называть ее просто Мюйрин, и хотя никто из нас не умеет держать в руках иголку, она очень терпелива к нам.
– А как ты относишься к тому, что она собирается сшить нам новые платья к лету? – взволнованно спросила Брона. – С тебя уже сняли мерки?
– Еще нет, но ты должна взглянуть на эскиз моего платья. Оно как будто из тех светских журналов, в которых пишут, какой очередной фортель выкинула королева и все такое, – восхищалась Шерон.
Локлейн молча слушал, как они восторгались Мюйрин, и придвинулся поближе к камину.
– Так вы думаете, она счастлива здесь? И она захочет остаться? – спросил он.
– Да поможет нам Господь, если это не так, – ответила Брона. – Я слышала, что с новыми правительственными налогами большинство хозяев не смогут удержаться на плаву. И что им придется выгнать всех крестьян. Если Мюйрин уйдет, мы окажемся на улице, как и все остальные несчастные.
– Где вы услышали эту сплетню? – резко спросил он.
– Я слышала об этом на рынке на днях, когда продавала деревянные тарелки и другие вещи, сделанные нашими мужчинами. Там сказали, что английское правительство повысило налоги и что землевладельцам теперь придется платить гораздо больше. С мужчин и женщин теперь будут брать одинаковую плату, а за двоих детей нужно будет платить, как за одного взрослого, – сообщила ему Брона.
Локлейн нахмурился, проведя в уме некоторые расчеты.
– Нас здесь сто человек. Если это правда, Мюйрин вскоре понадобится очень большая сумма денег.
Брона и Шерон обменялись тревожными взглядами. Локлейн встал со своего стула у камина.
– Что ж, пока не имеет смысла это обсуждать. Поживем – увидим, не так ли?
Женщины согласно кивнули, но в кухне вдруг будто потемнело. Женщины звали мужчин на ужин гораздо менее бодрыми голосами. Слух быстро облетел все поместье, несмотря на то, что Локлейн не видел пока оснований для беспокойства.
Когда ужин закончился, вместо того чтобы остаться шить или заниматься резьбой по дереву, все один за другим разошлись по своим холодным домам, чтобы лечь и забыться, пока крик петуха не возвестит о начале нового тяжелого трудового дня.
Локлейн не увидел Мюйрин за ужином. Надеясь разубедить ее в достоверности последних слухов, он отправился на поиски. Он-то знал, чем она пожертвовала ради осуществления своих планов, а теперь вот какие-то новые налоги! Неужели все их усилия окажутся напрасными?
И еще. Счастлива ли Мюйрин? Локлейн всегда восхищался тем, как ей удавалось все, что она затевала в поместье, при этом никто не слышал ни единой жалобы, какой бы трудной и неприятной ни была работа.
Однако она молода и богата. Стоит ей захотеть вернуться в Шотландию к отцу и пожаловаться на свои финансовые трудности, ее, скорее всего, примут обратно в круг семьи. Она могла бы удачно выйти замуж, забыв обо всех бедах, или даже найти кого-то, кто согласится вместо нее принять владение Барнакиллой.
Мысль о том, что Мюйрин снова выйдет замуж, наполнила его непостижимым ужасом. Он торопливо направился в коровник, чтобы увидеть ее снова.
Мюйрин удивленно взглянула на него, когда Локлейн сказал:
– Мне нужно поговорить с вами о поместье.
– Хорошо. Я как раз заканчиваю. Через пару минут… – откликнулась она, пытаясь скрыть напряженность. Она закончила сбивать масло и передала лопатку Сиобан, которая пришла проверить, все ли готово для утренней поездки в Кловер.
Затем она пошла в дом и поднялась наверх, на ходу развязывая фартук, снимая платок и распуская свои черные локоны. Она волновалась, мечтая вернуться к долгим, легким беседам, которые они вели до той роковой ночи, которая, казалось, была давным-давно.
Всего несколько дней назад они могли работать бок о бок много часов подряд, понимая друг друга без слов. Теперь он казался чужим.
Неужели нельзя доверять ни одному мужчине? С грустью думала Мюйрин.
Они вошли его в кабинет и сели за стол.
– Ну, в чем дело? Проблемы с бухгалтерскими книгами?
– Да нет, не совсем. Меня сейчас больше волнуют слухи о новых налогах, которые я узнал в кухне.
– Это не слухи, это правда, – ответила Мюйрин, отводя взгляд от его серо-стальных глаз.
Локлейн возмутился:
– Но почему вы не сказали мне?
– В последнее время мы не очень-то часто с вами разговариваем, не так ли? – тихо сказала она с нескрываемой обидой в голосе.
Локлейн ослабил ворот рубашки.
– Я был очень занят.
– Я тоже. Но, по-моему, сейчас не стоит поднимать такой шум. Поскольку суд назначен на тринадцатое число, остается всего чуть больше недели до того, как мы поймем, чего нам ждать. Предлагаю дожить до этого, а потом уже нервничать.
– Но ведь суд может продолжаться несколько недель. Вы знаете это так же хорошо, как и я!
Она устало откинулась на спинку стула.
– Простите, Локлейн, но налоги так высоки, что мне нечем вас утешить. Можно продать часть скота и попытаться через Нила продать еще часть моих акций. Кроме того, мы всегда можем продать пару полей мистеру Стивенсу.
– Вы, наверное, шутите? Мюйрин недовольно поморщилась.
– Я знаю про давнюю вражду между двумя семьями, но на самом деле мне это безразлично. Не травой же нам питаться, а? Что хорошего, если меня арестуют за долги? Так что, если не удастся придумать ничего другого, я продам поле.
– Можно продать плантацию в северо-восточной части имения, – почти обреченно предложил Локлейн.
– Да, но на что мы будем жить, если свернем лесной бизнес? То же и с животными. Если их продать, у нас не останется ничего, что дает поместью прибыль. Мне хорошо заплатили бы за жеребца и кобылу, но не лучше ли их оставить, а продать жеребенка?
– Вы, безусловно, правы, но на все это понадобится время, которого у нас сейчас очень немного.
Она одарила его легкой улыбкой.
– Я знаю. Но не хочу терять это драгоценное время и принимать скороспелое решение, основываясь на каких-то слухах. Послушайте, Локлейн, я знаю, что вы устали. Мы с вами пережили ужасные времена с тех пор, как приехали сюда. И чтобы теперь все оказалось напрасным – это просто немыслимо.
Они оба погрузились на какое-то время в молчание, пока Мюйрин не произнесла тихим голосом:
– Возможно, есть еще один выход, хотя было бы нехорошо сейчас оставить все наши надежды.
Локлейн нахмурился:
– Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.
– Я сама не совсем понимаю.
– О чем вы? Мюйрин вздохнула.
– Я нашла документы на дом в Дублине, который Августин купил пару лет назад.
– Дом? В Дублине?
– Значит, и вы о нем ничего не знали? – удивленно спросила Мюйрин.
– Абсолютно ничего, – подтвердил Локлейн, не задумываясь о том, насколько неосведомленным в делах Августина он выглядит.
– Вот я и думаю, что его нужно продать. Съемщиком в настоящее время там является миссис Барнет. Если она захочет выкупить дом, мы сможем не только уплатить налоги, но и вернуть сумму, которую банк требует за закладную.
– Это, конечно, лучше, чем продавать поля, но…
– Да, я знаю, даже если миссис Барнет окажется в состоянии выкупить дом сразу же, у нас все равно какое-то время не будет денег. Кроме того, неизвестно, не заложен ли дом, может быть, я нашла ненужные, потерявшие ценность бумажки?
– Все это мы скоро выясним, – Локлейн старался подбодрить ее, несмотря на тяжесть, лежавшую у него на сердце.
Она снова пролистала бумаги.
– Что ж, пожалуй, мне стоит съездить в Дублин, чтобы на месте во всем разобраться и посмотреть, что можно сделать.
– Но вам незачем ехать туда прямо сейчас, Мюйрин, – возразил Локлейн, не желающий с ней расставаться. – Почему бы вам не отправить предварительные запросы по почте?
– Да-да, я сделаю это. Мне не хотелось бы надолго покидать поместье. Тем более когда здесь столько работы. Но пока вам не стоит беспокоиться, Локлейн. Сейчас мы еще на плаву.
– Лишь до тех пор, пока что-нибудь опять не случится, – проворчал Локлейн.
– Сплюньте, – суеверно сказала она, постучав пальцами по столу. – Мы как на войне, но должен расплодиться скот, да если учесть стоимость моих свадебных подарков, я думаю, все образуется.
– Мюйрин, что касается продажи дома в Дублине…
– Ну? – спросила она, отрывая глаза от бумаг и глядя на него.
Локлейн проглотил стоявший в горле комок.
– Вам не кажется, что для вас лучше было бы продать Бар-накиллу и жить в Дублине? Посмотрите, как вам здесь живется – сплошные трудности и тяжелая работа. А там вы могли бы стать жемчужиной дублинского света. В конце концов, это поместье вас только обременяет.
Мюйрин поняла, что он ее испытывает. Она поднялась со стула, подошла и обняла его. Затем села к нему на колени и мягко промолвила:
– Это я вас обременяю. Я постараюсь больше этого не делать, обещаю. Вы очень помогли мне. Я вам так благодарна, что трудно передать словами. Поэтому больше никогда не предлагайте мне уезжать отсюда и становиться украшением высшего света Дублина. Теперь моя семья и друзья здесь.
Локлейну хотелось ей поверить, но он не мог избавиться и от своих сомнений, как не мог побороть желание, вспыхнувшее в нем, когда их губы слились в волнующем поцелуе. Он теребил мочку ее уха и бормотал:
– Ты уже управилась с делами на сегодня?
– Да.
– Тогда как насчет отдыха?
Мюйрин встретила его взгляд и всем телом потянулась к нему. Продолжая его целовать, она встала с колен Локлейна и взяла его за руку, приглашая тоже встать. Задув свечи, они обнявшись поднялись наверх. Оказавшись в своей комнате, она повернулась к нему, и они, охваченные всепоглощающей страстью, бросились в объятия друг друга, не в состоянии добраться до кровати.
–Мюйрин, прости за… – начал было Локлейн, поглаживая мягкую кожу ее живота.
Поцелуем она закрыла ему рот.
– Ни слова больше, Локлейн. Когда мы разговариваем, то только и делаем, что ссоримся.
– Но я уверен, ты об этом когда-нибудь пожалеешь, – выдохнул он, прижимаясь к ней щекой, держа ее в крепких объятиях и сгорая от желания.
– Я не хочу думать о будущем. Когда я здесь с тобой, как сейчас, Локлейн, я просто хочу быть здесь и сейчас, – вздохнула она, укладывая его на спину и сама ложась сверху. Желание охватило их обоих, и Локлейн все думал, почему он продолжал желать Мюйрин даже в порыве страсти. Их пылкие поцелуи, страстные прикосновения приносили удовлетворение, и все же он чувствовал, что страсть его неутолима.
Он был безумно увлечен Тарой или, по крайней мере, так думал, но это было больше, чем страсть, – почти наваждение. Он опрокинул ее на влажные от пота простыни и наслаждался каждой частичкой ее плоти, пока она не забилась в экстазе. Она запустила руку в его волосы, без конца повторяя его имя, выгибаясь на кровати так неистово, что едва, не столкнула его на пол. Он с трудом удержался и наконец вошел в нее. Наивысшая точка наслаждения была всепоглощающим взрывом, призывом к вечной любви и пониманию, к будущему, которое они себе пока не могли представить. Но были уверены, что никогда не смогут жить друг без друга.
Когда она наконец успокоилась, он прижал ее к себе и ощутил слезы у нее на щеках.
Мюйрин рассмеялась и поцеловала его, широко раскрыв свои объятия, словно желая согреть его сырой, промозглой ночью, и они начали засыпать. Локлейн успел подумать, что это слишком хорошо, что все это восхитительный сон, который рано или поздно закончится. Как и Тара, Мюйрин тоже уйдет.
На следующий день он изо всех сил старался держаться от нее подальше, но вечером, не в силах заснуть, беспокойно метался по коттеджу, пока все-таки не отправился в особняк. Взяв свечу из подсвечника, он пошел искать Мюйрин в кабинет, в библиотеку, а затем осмелел и поднялся в ее комнату. Она, в одной ночной рубашке, как раз подбрасывала в камин торф. Ее тяжелые волосы небрежно спадали с плеч, и она радостно улыбнулась, когда он вошел.
– Я ждала тебя!
Она нежно улыбнулась и, бросившись в его объятия, увлекла его на кровать.
Роман Мюйрин с Локлейном продолжался весь март. Обоих беспокоило, сколько же он останется незамеченным, но ни один из них не хотел первым поставить точку в их отношениях. Для них стало негласным правилом никогда не говорить о будущем.
Дни шли своим чередом, и Локлейн поймал себя на том, что он побаивается Мюйрин днем – такой холодной, спокойной и рациональной. Ему хотелось, нет, ему было необходимо отделить эту Мюйрин от той женщины, которую он сжимал в объятиях ночью, когда, сжигаемый страстью, приходил в ее комнату на несколько неповторимых часов.
Мюйрин тоже хотела видеть в Локлейне, с которым проводила упоительные ночи, отнюдь не партнера по работе, с ее удачами и неприятностями. У них возникает по миллиону проблем на день. Они вместе управляют делами поместья, ведут учет и выполняют массу других дел. А ночь была для них удивительным временем, когда между сном и бодрствованием они неистово предавались любви.
Не было ничего неприличного или шокирующего, когда они смеялись, изучали и откровенно любили друг друга, пока первые лучики рассвета не пробивались в их тайное пристанище, где они уединялись от всего мира. Утро наступало слишком скоро, и призывное кукареканье петуха возвращало их к бесконечным дневным заботам. Они одаривали друг друга последним теплым поцелуем и расставались, храня незабываемые воспоминания до следующего раза, когда снова оказывались имеете хоть на несколько часов.
Локлейн пытался не думать о будущем, но постоянно испытывал неуверенность в том, что Мюйрин навсегда останется с ним. В любое мгновение из Шотландии мог прибыть корабль с ее отцом на борту, и она исчезнет без следа. Но пока она была с ним, он решил наслаждаться каждой секундой, которую они могли провести вместе. Он занимался с ней любовью отчаянно, словно в последний раз.
Мюйрин тоже старалась не думать о будущем, но из головы у нее не выходил вопрос, как же все это закончится. Она любила Локлейна, в этом у нее сомнений не было. Но, Господи, разве они могли быть счастливы вместе? Как только им удавалось справиться с одними неприятностями, тут же возникали новые.
Более того, Локлейн, почему-то внушил себе, что совершенно ей не подходит. А она была уверена, что он постоянно сравнивает ее с Тарой. Ощущение Мюйрин своей неопытности и связанная с этим неловкость также изрядно затрудняли их отношения. Она была убеждена, что Тара была единственной любовью Локлейна, а она – просто друг, партнер, некто, с кем Локлейн проводит ночи.
Мюйрин справилась с налоговым кризисом, продав все дорогие вещи, которые прибыли для нее на судне из Шотландии. Она даже кофе упаковала в коричневые бумажные пакеты, чтобы продать его на рынках. Локлейн отдал Патрику деньги за два пакета и один вручил как подарок Мюйрин, а второй оставил до ее дня рождения тридцатого апреля.
– Право же, не стоило, – сказала она, нежно целуя его.
– Нет, теперь мы квиты. Ты же оставила буфет, – с улыбкой промолвил он, указывая на стоящий в ее комнате шкаф.
Она смущенно улыбнулась.
– Он такой красивый, что нужно сто раз подумать, прежде чем продать его. Ты сделал его своими руками, и он напоминает мне о тебе и о нашей первой ночи.
– Никогда бы не подумал, что ты нуждаешься в напоминании о том ужасном времени. К чему тебе напоминания, не лучше ли живой образец? – поддразнил он, слегка пощекотав ее, и она смеясь бросилась в его объятия.
– Гораздо лучше, – согласилась она, одаривая его медленным поцелуем.
Внезапно в комнату вошла Циара, которой понадобился какой-то совет, и они резко отпрянули друг от друга.
Его сестра осталась недовольна своим открытием и сделала все возможное, чтобы помешать Локлейну проводить время наедине с Мюйрин.
Мюйрин не могла ее винить. Ведь та просто беспокоилась, что ее брату снова причинят боль. Но в то же время такое неодобрение со стороны его единственной родственницы не могло не сказаться на их отношениях. А что скажет ее семья, если узнает о Локлейне, Мюйрин даже не могла себе представить.
К концу марта часть денег, прикарманенных мистером Блессингтоном, была возвращена. Большую их часть Мюйрин потратила на оплату закладной и возмещение почти всех налогов, а все, что осталось, пошло на покупку новой партии скота, особенно овец, дающих шерсть для продажи. Эти неприхотливые животные могли пастись на самых худших участках поместья. На какое-то время Мюйрин воспряла духом, убедившись, что наконец-то все начало меняться к лучшему.
Однако серьезнейшие перемены настигли их в середине апреля, когда мистер Коул, юго-восточный сосед, объявил, что намерен превратить всю свою землю в пастбище для овец и всем своим крестьянам разослал уведомление о выселении.
Хуже того, полковник Лоури, северный сосед, готов был оплатить переезд своих работников в Канаду, лишь бы только избежать введенных правительством высоких налогов. Налоги эти налагались на душу населения, то есть за большое число крестьян, которые предположительно платили большую ренту зa свои маленькие домики и крошечные картофельные делянки, соответственно начислялись и большие налоги.
– Комиссия Девона подсчитала рентные платежи, которые поступили в начале тысяча восемьсот сорок первого года, перед неурожаем картофеля в октябре, – пояснял Локлейн Мюйрин, когда она, сидя за столом, пыталась разобрался в цифрах. – Они прибавили всю ренту, зафиксированную в расчетах, даже не приняв во внимание все существующие задолженности. Кто-то уехал, кто-то умер, родились дети, отчего еще больше взвинчиваются налоги. К сожалению, женщины и дети не приносят большого дохода, а кормить нужно все больше ртов притом, что денег становится все меньше. Потому-то полковник Лоури и мистер Коул пытаются сэкономить сейчас, пока через несколько лет ситуация не достигнет критической точки.
– Но куда деваться их работникам? Что им делать? Овцы – это прекрасно, но чтобы за ними ухаживать, нужны люди, ведь овец надо чесать, стричь и красить шерсть, а затем прясть ее! – воскликнула Мюйрин. – Или же откормить их и зарезать на мясо.
Локлейн прошелся по комнате. Она никогда еще не видела его таким подавленным.
– Не могу поверить! – произнес он, тяжело опускаясь в кресло.
– Я знаю, что тебе невероятно трудно, Локлейн. Прости.
Он вздохнул и устало потер глаза.
– Я знаю многих из этих людей с детства. Многие из них уже старики. Они не могут эмигрировать! Многие из них просто не переживут переезда! Это все равно что сразу подписать им смертный приговор. А если и переживут, что тогда? Они попробуют начать все сначала в совершенно чужой стране. Об этом даже подумать страшно. Уж я знаю, как нелегко было в Австралии. Никому такого не пожелаю.
– Но ведь ты заработал там, – заметила Мюйрин.
– Я чертовски тяжело работал, но чаще всего мне просто везло. А повезет ли им? Все больше эмигрантов направляется в Америку.
Мюйрин внимательно слушала Локлейна и печально смотрела на цифры перед собой. Затем, отложив книгу, взяла чистый лист бумаги.
– Сколько человек в поместье полковника?
– Сотня или около того.
– А у мистера Коула?
– Приблизительно столько же, может, чуть больше.
– А сколько из этих людей обладают какими-нибудь способностями, владеют какой-то профессией, ну, знаешь, например, плотничеством?
Локлейн задумался.
– Не знаю. Думаю, что большинство из них – фермеры, но наверняка есть и плотники, и строители.
– В обоих поместьях?
Он недоуменно нахмурился.
– Думаю, да. А почему ты спрашиваешь?
Мюйрин внимательно проверила свои расчеты, прежде чем ответить.
– Потому что я хочу, чтобы они жили здесь. Он приподнялся со стула.
– Ты с ума сошла? Мы же не сможем…
– Я знаю, что ты скажешь, Локлейн. Пожалуйста, выслушай меня, прежде чем сделать окончательный вывод. Я знаю, что нам будет нелегко, но ведь через несколько недель эти несчастные либо останутся без крыши над головой, либо будут умирать по дороге в Канаду… Мужчины, женщины, дети. Если они передут к нам… мы даже не сможем прокормить их, если и дальше пойдет так, как сейчас!
– Я что-нибудь придумаю, даже если для этого мне придется просить милостыню, брать в долг или воровать.
Локлейн взорвался.
– А тебе-то чего волноваться? Ты же можешь хоть завтра уехать в Шотландию!
Мюйрин удивленно взглянула на него.
– Это нечестно, Локлейн, и ты это знаешь. Конечно, я могла бы сбежать, но не собираюсь. Барнакилла стала для меня первым настоящим домом, и если кто-то захочет переехать сюда, то мы всегда должны быть рады ему. Поместье будет процветать. Просто на это нужно время. Я поеду в Дублин, продам дом, кое-чем нам придется еще пожертвовать, пока не вернем украденные деньги. После этого дела должны пойти успешнее, я уверена. Потерпи, Локлейн. Это нелегко, но ты и сам это знаешь. Отправить их в Канаду – все равно что подписать им смертный приговор:
– Но как мы их всех прокормим?
– Для начала подсчитаем все, что они принесут с собой (если принесут), как было с нашими работниками. Затем установим для них справедливую ренту и раздадим задания. У меня еще есть немножко денег, которые нам выдал полковник Лоури из Блессингтона. Можно купить крупы, овощей, картофеля. Придется экономнее расходовать масло, чтобы увеличить количество молока. Если у нас прибавится детей, то понадобится больше молока. А еще нам потребуется больше торфа, дров, мяса и рыбы. Я знаю, что Нил пришлет из Шотландии еще продуктов с очередным судном, которое придет за лесом. Мы в ближайшее время продадим все деликатесы, например кофе, чай, вино, бренди, чтобы закупить продукты попроще. Кроме того, нам уже пора думать о сборе урожая. Забудь о разработанной нами схеме севооборота. Я хочу, чтобы мы вспахали все невозделанные поля и посадили больше репы и свеклы. Это поможет нам продержаться зиму. Если же выкорчевать пни уже вырубленных деревьев, можно будет и эту землю пустить под культивацию, – закончила свой перечень Мюйрин.
