Текст книги "Змеиная Академия. Щит наследника. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Шеллар Аэлрэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава 13. Приговор Палача или игры правосудия

Иногда бывает так, что все обрушивается в один момент, а ты остаешься на руинах, понимая, что не видел, не оценил, упустил. И ещё ненавистнее становится собственное бессилие. Ты будто прозреваешь – в один момент, болезненно и резко, и не понимаешь, как раньше была настолько слепа.

Потерять доверие Илшиардена оказалось неожиданно больно. Узнав о встрече с фэйри и его новой роли кровного отца – то есть отца-по духу, по ритуалу, карри не отреагировал никак, вообще никак. Он не стал ни ругать её, ни наказывать – не сказал ни слова. Но посмотрел так, что на душе что-то оборвалось, вызывая жгучий стыд и попытку сбивчиво извиниться, которую, впрочем, благополучно пропустили мимо ушей.

Декан и вовсе не объявлялся уже который день – по слухам, активно курсировавшим между студентами, он находился на особо секретном задании. А больше её и ругать то было некому и не за что, только вот легче от этого не становилось. Злые языки не заткнула, а вот близких – обидела. И от этого было ещё противнее.

Фэйри… отец-по-духу, Ис-Тайше. Даже в нем она тогда усомнилась… впрочем, что он делал дальше, усыпив её, Рин не знала. Она очнулась уже в своей комнате в Академии, куда её принесла охрана.

Только Лэйри да Кио… От слишком сильного нажатия на бумагу перьевая ручка сломалась с громким треском, заляпывая лист чернилами. Нарг! Кио… не кричать, не выть, не биться, не выплеснуть ярость, бегущую по венам обжигающим коктейлем.

Не слышать тихие всхлипы Лэйри, не смотреть на её совершенно сухое, осунувшееся лицо с кругами под глазами. Пять бессмысленных, бесполезных дней после его ареста. Карри Илшиарден уехал, куратор Айнире отмалчивался, декана все также не было, а до наследника было, как до соседнего мира пешком.

А потом, завершающим ударом, известие о приговоре и казни. Она не чувствовала брата все эти дни – с самого ареста как отрезало. Каково это – навечно остаться без половины души? Потерять бесконечно родного, близкого, любимого. Сиди и не рыпайся, Дейирин, тебе не по зубам эти игры, сама голову потеряешь. Только вот как позволить погибнуть частичке своей души? Она не верила, что Киоран способен на предательство. Все, что Рин о нем знала, говорило обратное. Только вот факты – упрямая вещь.

Самое лучшее сейчас сосредоточиться на учебе, хоть и зря её попрекали плохими успехами. Только в жизни иногда приходится преодолевать себя, есть ли страх, нет ли – есть момент, который упустишь – предашь себя, и нет на свете худшей кары.

Через пару рий она стояла у кабинета декана. Когда-нибудь он должен сюда прийти? Не мог же дан Шасс исчезнуть, он же обещал… обещал, что поможет, если обратиться… на сердце неприятно заскреблось. Спустя несколько тари она вынуждена была признать, что идея не лучшая. Болела уставшая спина, ныли растянутые на тренировке мышцы, а от волнения, смешанного с какой-то злой горечью, по пальцам то и дело бежала чешуя.

Чешуя. А что если? Глупо, но… Рин оглянулась по сторонам, убеждаясь, что вокруг никого нет, и обратилась. С каждым разом это удавалось все легче и легче, суть иршассы откликалась охотно – змейке было скучно, хотелось гулять, кокетничать и кружить противным особям мужского пола головы. К счастью, контролю её тоже учили, и не зря. Но… теперь надо его отпустить, немного… как рассказывал дан Шасс, у чистокровных иршасов было несколько способов общения. Один – вербальный – как правило, они предпочитали прибегать к древнему языку – шарсару, как, впрочем, и многие другие расы, входящие в состав Империи, уделяли большое значение своему внутреннему этикету. Возможно, кроме людей. Но тех, по сравнению с другими расами, было не так уж много – большинство все же предпочитало жить в человеческой Ашалонне – далеко не маленькой стране, отделенной от границ империи проливом. Второй – невербальный. И его-то чешуйчатые предки порой предпочитали первому. Во-первых – мало кто поймет, а следовательно, не сможет расшифровать разговор, во-вторых – с их гибкими подвижными телами сам Творец велел.

Надо лишь отпустить себя и позвать. Свист и шипение – не только оружие, не только способ выражение эмоций, но и зов. Тот, кто ей нужен, должен услышать.

Когти судорожно сжались-разжались, тяжелый чешуйчатый хвост застучал по полу, царапая плиты, она оскалилась, в беззвучном крике выплескивая свое отчаянье, свою нужду, потребность в помощи… в чужой сильной руке, которая направит и поможет…

Шипение взвивалось все выше и выше, достигая уровня едва ли не ультразвука – высоких и недостижимых для обычного уха частот. Миг наивысшего напряжения. Жаркая волна, вдруг прокатившаяся по телу. Узкий раздвоенный язык, скользящий меж клыков.

«Нушшш-ше? Где ты?»

По вовремя прикрытым глазам резанула вспышка портала. Ноздри жадно вдохнули чужой запах. Сильный, пьянящий аромат. Почему он пахнет хвоей? Хвоей и металлом? Такой неожиданный и такой привлекательный запах… Коснуться его, почувствовать, как на талии смыкаются кольцом сильные руки, прижимая к разгоряченному мужскому телу. Как чуткие пальцы, оканчивающиеся смертоносными когтями, зарываются в волосы, распуская их, перебирают – так нежно, что почти благоговейно, словно ты – единственное солнце в мире. Прохладный раздвоенный язык касается щеки – иршасам очень важны тактильные ощущения. Стон. Его? Ее? Она подается вперед. Теоретически, что такое поцелуй – известно. Но ни одно описание не могло предсказать чужих губ, в яростно осторожном напоре сминающих ее. Чужой язык скользнул по губам, лаская, заставил раздвинуть, твердые губы выпили стон. Змей чуть приподнял её наверх – он тоже принял истинный облик, придавил хвост своим мощным хвостом, кольцами оборачиваясь вокруг долгожданной добычи. По телу прокатилась жаркая волна, заставляя изогнуться, застонать, жадно приникая к таким желанным губам… Ещё, ещё… Она вскинула глаза – и замерла, боясь дышать.

Замерла под туманящим разум бешеным взглядом серебряных глаз с расширившимися вертикальными зрачками. На нее смотрел ал-шаэ Нильяр шэ Льяшасс, наследник Императора иршасов, змей Великого Дома… Он был в маске, как и всегда. Внешне – такой же невозмутимый и отстраненный, даже волосы на растрепались. В змеиной ипостаси наследник… подавлял. Он был выше ее головы на две – а если бы она осталась в человеческом теле – то и куда больше, и это даже не распрямляя хвоста. Чешуя горела золотом на солнце – впервые она видела иршаса в истинном обличье, кроме отца, так близко. Величественный. Какой-то настолько неземной, что хотелось свить хвост и упасть ниц в ритуальной позе покорности. А сердце судорожно стучало, заставляя чешую темнеть от смущения. Мужчина медленно, как-то очень осторожно высвободился, отползая назад. Вернее, перетекая из одной позы в другую. Им хотелось любоваться – бесконечно. И благодарить все сущее за то, что оно сподобилось когда-то создать такую совершенную красоту. Впрочем, не совсем совершенную – даже из-под маски был виден длинный рваный шрам, что пересекал пол лица, заканчиваясь почти у верхней губы. Странно, что он ещё видел что-то левым глазом…

Видимо, разглядывание ал-шаэ не слишком понравилось – он приподнялся и тихо, но весьма внушительно зашипел. Рин вздрогнула, а тело, словно следуя древнему инстинкту, вбитому в подсознание, покорно склонилось. Хвост замысловато изогнулся, скручиваясь в какую-то занимательную фигуру, и Высшего немного отпустило. Он успокоился, перестав шипеть и бить хвостом и замер.

«Дейирин Арден Ашаэр… у вас весьма специфические представления о том, как следует искать себе мужа».

Под холодным изучающим взглядом хотелось покраснеть и съёжиться в клубочек, но она уже давно не ребенок, чтобы позволить себе подобное поведение. Похоже, она снова сделала что-то не так, и придется за это отвечать. Комментировать более произошедшее ал-шаэ Нильяр явно не собирался.

– Простите, мессир, за совершенную ошибку. Могу ли я попросить у вас помощи в её исправлении? Я… я не могу понять, что именно я сделала не так. Я лишь хотела позвать… попытаться позвать декана нашего факультета, – под этим взглядом пол вдруг показался обжигающе ледяным, – к сожалению, мне не объяснили, как посылать направленный зов, а мне необходимо было срочно связаться с кем-то… – она поежилась от прохлады чужого голоса, звучащего прямо в голове, – с кем-то, кто имел бы право помочь с моей просьбой.

Молчание. На удивление не давящее – она почувствовала, что мужчина напротив почти безмятежно спокоен. Но злить такого не стоит, нет. Это вам не герой любовного романа, которыми зачитывалась вечерами дорвавшаяся до подобной литературы фэйри, он не падет к ее ногам. И даже не восхититься, как ни странно, услышав площадную ругань из уст милой девушке или удивившись её милой непосредственности, ежели она вдруг придет на занятия в таком вызывающем наряде, что даже дамы из красного квартала обзавидуются. Или, коли начнет хамить и истерить в ответ на любое обоснованное требование. Рин даже усмехнулась про себя, представив, сколько бы прожила та несчастная, которая бы осмелилась вести себя так с ал-шаэ. Вот уж такое придумать!

– Попросить можете, – спокойное. Плавный переход – и перед ней уже снова стоит человек, – хорошо, что вы умеете признавать свои ошибки, – интонация не изменилась, но отчего-то показалось, что дар Нильяр доволен, – но, поскольку у меня не так много времени, то вам придется обратиться с этим к своему куратору. А пока – скажите, ради чего настолько важного вы искали своего декана?

Под чужим острым взглядом не ответить было сложно. Она тоже призвала человеческий облик – дурной тон оставаться в облике иршаса, если собеседник уже обернулся. Страх. Он затыкал рот, мешал говорить. Что если она сделает другу только хуже? Что если ал-шаэ изначально настроен к нему враждебно? Что, если он даже не будет слушать девчонку-первогодку? Ну да, дочь друга. Но она – не Илшиарден, а ведь даже к нему Нильяр шэ Льяшэсс был строг.

– Это действительно важно, и я прошу лишь об одном – обещайте, что дослушайте меня до конца, – тело словно подстраивалось под разговор. Плавный жест рукой – сжать пальцы, прижимая ладонь к груди, наклон головы – знак уважения и послушания. Язык тела для иршасов порой важнее любых слов, – это не прихоть, не женская истерика. Вы мне верите? – голос все-таки сорвался, звякнув.

Где-то за углом раздался взрыв смеха, заставляя вздрогнуть. Застучали каблуки.

– Не здесь, – коротко ответил мужчина, предлагаю руку.

Чужая ладонь была прохладной и жесткой, с едва заметными мозолями от оружия ал-шаэ явно много тренировался. Какой бы ни был у него характер, что ж… теперь понятно, почему он все равно привлекает стольких женщин и девиц. И не только данной ему властью – золотисто-пепельный иршас обладал потрясающей аурой властности и харизмы. А ещё – рядом с ним было спокойно. Также спокойно, как и рядом с отцом. Да, дар Нильяр вызывал и долю страха, и оторопь, и опаску. Честно признаться, Рин видела, что многим он внушал ужас – и не безосновательно. Только ей вот почти не страшно. Страх есть, но он не тот – это страх того, что разочаруются в ней. Что она окажется очередной пустышкой, посредственностью с наследственным даром и амбициями. Смотришь на него и видишь – между ними пропасть. И лет, и опыта, и воспитания…

Ээээ, стой, дорогая. Куда-то не туда тебя песчаники уводят. Ты за него не замуж собралась, тебе вообще не до таких глупостей. Это все одиночество. И чужая уверенность в собственных силах, укутывающая пеленой.

Портал пролег недалеко – видимо, в личные апартаменты декана. Небольшой уютный кабинет с кофейного цвета шторами, большим диваном с накинутым на него меховым пледом. Из окна были видны стены Академии – значит, отдельный дом.

Мужчина отступил, оставаясь стоять у окна.

– Итак? – холодный интерес в змеиных глазах и ни проблеска эмоций. Как же трудно…

Так. Сцепила зубы, выбила из головы все глупости и вперед. Потому что ты не тряпка, не дурная кокетка и не дурочка. Потому что иначе…

– Да, мой ал-шаэ, – слова слетели с губ легко, – я бы хотела поговорить с вами о Киоране шэр Раон…

– Больше не шэр Раон. Первый советник императора отрёкся от сына, – государственного преступника, – по голосу было не понять, как мужчина сам к этому относится, он говорил как обычно – почти равнодушно, почти бесцветно, словно эмоций и вовсе не было. Зачем она решила ему довериться? Ведь знала же, что Нильяр славился тем, что никогда не оспаривал решения императора и не менял своих собственных… В душе, натянувшись, лопнула нить.

– Значит, приговор уже вынесен?

– Да. Киоран будет казнен через два дня. Его уже лишили магии, чтобы преступник в полной мере смог осознать тяжесть своего поступка.

Признаться честно – больше всего в этот момент захотелось впиться когтями в холеное высокомерное лицо и кричать-кричать-кричать… Рин сцепила зубы, чувствуя, как дрожат пальцы и чешутся клыки, прижатые к небу. Она не может себе этого позволить. Не теперь. Только от нее зависит жизнь её друга. Её брата. Половинки её души. Если ты не уберёг часть своей души – разве ты имеешь права все также свободно дышать и жить? Разве ты сможешь улыбаться и любить? А Лэйри… Вот же высокородный мерзавец. И она ещё несколько рий назад считала его привлекательным? С ним было спокойно? Забудьте, это было временное девичье скудоумие.

– Но ведь подобное обвинение и приговор неправомерны, мой принц, – она заставила себя выровнять дыхание и ответить. И что с того, что голос чуть хрипит?

– Вот как? – насмешка? Удивление?

– Подобного рода приговоры имеет права выносить только Верховный Судья Империи. Только Палач Императора… Но карри Илшиарден в отъезде… – она запнулась, но все же продолжила. Просто отступать некуда, мосты сожжены, а на трусость и осечку прав нет, – пусть я только ученица, но я в полной мере обладаю даром и это полностью подтверждено. Кроме того, я являюсь Верховной жрицей божества, который покровительствует справедливым решениям. Какими бы они ни были. Мой господин… – в зыбучий песок, так уж с головой, – умоляю вас, даруйте мне право, как вашему Палачу, как Жрице – вынести свой собственный приговор данэ Киорану!

* * *

Толпа гудела – она заполняла всю площадь Рионтэ, выливалась в переулки, теснясь. Казалось, на тебя смотрит жадное стоглавое чудовище. Жадное, злобное, жаждущее зрелища… И крови – все равно чьей. Рин поежилась – внутренне, кутаясь в длинный темный плащ, который её предоставил наследник. Сейчас она стояла за его охраной, которая укрывала чужих взглядов даже лучше, чем амулет рассеивания внимания, выданный ал-шаэ. С того момента, как она озвучила свою безумную просьбу, прошло два дня. Два дня изнурительных тренировок дара на грани потери сознания, два дня существования почти в полной изоляции в одном из закрытых объектов ИСБ. Ни один посторонний не должен был знать о том, что они задумали. Она по глупости даже не понимала сначала, в какую опасную игру ввязалась… Ярость ушла, и за крамольные мысли в адрес ал-шаэ Нильяра стало стыдно. Он приходил, когда мог, – и учил. Да, он не владел даром Судьи, но много раз наблюдал за тренировками и работой своего друга, поэтому такие советы были очень ценны.

Много раз она пыталась призвать покровителя, но все было бесполезно. Именно тогда, когда справедливость была нужна больше всего на свете, её божество упрямо отмалчивалось – глухая стена вместо связи. Игра. Не покидало ощущение, что они все играли, понимая её смысл и правила, и только она барахталась, как котенок. Признаться, это начинало надоедать. И только мысли о Кио заставляли стискивать зубы и выжимать последние крохи силы, терпя и боль, и жалящие уколы черных шипов дара. Может быть, в ней слишком мало веры? И в себя, и в других. Какая же она жрица, если до сих пор тан Ши видится чем-то нереальным – грезой, сном. Сладкое и опасное заблуждение, оно рассеялось как-то вдруг, когда перед рассветом последнего дня удалось забыться зыбким сном. В нем не было разговоров или образов – только четкое ощущение чужого присутствия и знакомая прохлада темного дара. И ощущение – неожиданное яркое и сильное чувство уверенности, надежды, одобрения. Словно кто-то невидимый погладил по голове, тихо шепча слова поддержки. «Ты даже не понимаешь, на что согласилась… Справедливость – не значит доброта и мягкость. Но ты сама сделала этот шаг. И я не могу его не оценить, моя маленькая жрица». Воображение? Правдоподобный сон?

Только, когда она проснулась, на постели лежала незнакомая одежда, на которой виднелась одна и та же нашивка – роза с черными шипами, а под ней вился девиз. Не так она думала его получить – а торжественно, совершив подвиг, из рук ректора или императора, перед восторженной толпой. Но этот дар был во сто крат ценнее. Древними рунами шарсара – явно с применением магии – было выписано «Всегда верная».

Пришедший наследник ничего не стал объяснять – чей это подарок и так было ясно. Древнее ритуальное одеяние иль-шаэссэ – боевых жриц Справедливости, его мечей. У отца тоже должно было быть такое… должно было бы. Если бы он был посвящен своему богу и принес ему клятву. Судя по тому, что в последнюю их встречу ошейник все ещё причинял ему боль – карри проявил свойственное ему упрямство, отказываясь идти на поклон. У всего есть цена… Что ж, она свою заплатит.

Одежда выглядела просто и строго, обладая какой-то неуловимой изысканностью. Мягкая теплая ткань не причиняла неудобства, брюки, сапоги с острыми мысками из кожи неизвестного существа, рубашка, пояс и длинный камзол, почти до колен, с разрезами по бокам для удобства ходьбы. Был ещё темный плащ с такой же эмблемой и девизом и серебряная брошь в виде двух переплетающихся, словно змеи, роз. Брошь она наколола на камзол, а плащ было решено оставить у наследника. Может быть, она тешила себя иллюзиями, но в эти дни с ал-шаэ было удивительно легко общаться. В мужчине не было ни высокомерия, ни надменности – даже если сначала казалось иначе. Он просто держал себя с таким достоинством, что вызывал неприкрытую робость. Властный, умный, знающий себе цену – он был словно закутан в кокон отстраненности. И только в последние иторы их занятий нет-нет да проскальзывали какие-то эмоции – но и их можно было отследить скорее по движению тела, выражению глаз, едва уловимым жестам. Извечное проклятье всех менталистов – низкий порог эмоций. Проклятье или дар – иначе они бы сошли с ума, не справившись с потоками чужих мыслей и чувств.

«Его ведут», – скользнула четкая сосредоточенная мысль, вырывая из воспоминаний.

«Его ведут», – скользнула четкая сосредоточенная мысль, вырывая из воспоминаний.

И правда – прямо напротив императорской ложи открылся портал, выпуская мрачную процессию. Сначала в него выскользнули два иршаса в боевом облачении, затем – ещё двое, ведущие скованного пленника в истинной форме, за ними замыкающий.

Из горла поневоле вырвалось шипение. Впрочем, оно потонуло в реве чужих глоток. Кио… сильный, смелый, всегда поддерживающий её Кио был таким раздавленным, что перехватило дыхание от боли. Безучастный, покорный, равнодушный к крикам, оскорблениям, брошенным из толпы камням. Магические цепи выпили все его силы, а рабский ошейник не давал пошевелиться. Швырнули. Ударили. Ублюдки! Рин сама не заметила, как оказалась в ипостаси иршассы. Мощный гибкий хвост нервно застучал по полу.

«Успокойтесь немедленно! Вы ставите под угрозы всю нашу затею. Я начинаю жалеть, что поверил вам. Вы ещё ребенок, а не беспристрастный судья. Как бы ни было больно, вы не имеете права позволить заподозрить вас в субъективности. И тем более своим поведением не должны поставить под сомнение вашу компетентность и силу. И так слишком многие после этого захотят до вас добраться»… – резкий мысленный окрик промчался холодным потоком, смывая злость и неуверенность. Все получится. Они справятся.

Она старалась отрешиться от всего. Не видеть, как приговоренного приковывают к позорному столбу и распинают заклятьями. Не слышать, как зачитывают приговор. Она и так его уже знала – Киорана приговорили к одному из самых мучительных видов казни – ему отрубят большую часть хвоста, а потом внедрят в тело особое заклятье, которое будет пожирать его заживо. К горлу подкатила тошнота. Нет, она справится. Она никогда не допустит такой несправедливости… Она никогда не простит истинным виновникам такого унижения своего друга.

Вот из ложи поднимается император – именно по его знаку начинается казнь. Все чувства обострились до предела. Ал-шаэ Нильяр шэ Льяшасс вдруг шагнул к отцу и что-то негромко ему сказал. Издалека не было видно реакции императора – не было видно даже его лица. Только ощущение, отголосок чужой невообразимой мощи.

«Идите. И предстаньте перед Повелителем как подобает. Он ждет».

От волнения стало невозможно дышать, подкашивался хвост, и когти на руках чуть не пропороли ладони. Нет, так нельзя. Собраться. Успокоиться. Настроиться. У нее есть цель. И неважно, что в горле стоит ком, и в глазах слезы. Кио, мой Кио… И наследник, который доверился ей, сопливой девчонке.

Сохрани меня, Великий Змей! Темнейший дан Ши, даруй мне свою силу и Справедливость! Ведь в этот раз я жажду не только справедливости, но и мести!

Плечи укрыл черный плащ с сияющим гербом, охранники расступились. Она плавно скользила к замершим в нескольких локтях могущественнейшим магам Империи, но страха больше не было. Была цель. Цель, которая сейчас была единственным смыслом.

– Мой Владыка и повелитель. Господин мой ал-шаэ, – она свернула хвост кольцами, покорно склоняя голову и низко кланяясь.

Отец бы просто коротко поклонился, она ещё нескоро заслужит такую честь, если вообще заслужит.

– Встань, змейка, – у императора был низкий, глубокий голос, в котором постоянно проскальзывали шипящие нотки.

Шелларион шэр Льяшасс для своих лет выглядел очень молодо – по крайней мере, внешне. Если не ощущать его силы, не смотреть в подавляющие волю змеиные глаза. Впрочем, о его внешности можно было судить лишь по тем чертам лица, что были видны под магической маской – настоящим произведением искусства, мерцающим защитными узорами.

Черные волосы заплетены в косы, в волосах мерцает серебряный обруч в виде обернувшейся кольцом змеи, держащей в пасти сияющий золотом камень. Единственный в своем роде, магический драгоценный камень араг.

В отличие от блестящих придворных император, как и наследник, был одет подчеркнуто неброско. Только золотая кайма – императорский цвет, служила украшением одежд. Хоть верховный иршас сейчас был в человеческой ипостаси, он все равно был одного роста с ней в её змеином обличье. Или даже выше. Мощный, высокий, жесткий – он пугал гораздо сильнее, чем ставший немного привычным наследник. Впрочем, – Рин искоса бросила взгляд на замершего дана Нильяра – сейчас тот, как никогда, походил на своего отца.

И пока она кланялась и представлялась, её взвешивали и измеривали по одним им известным параметрам.

– Что ж, дана Дейирин Илшиарден Ашаэр, вы действительно очень похожи на своего отца. Больше, чем я смел надеяться.

Что? Он… знает? Он все знает? Ало-золотые глаза высшего иршаса насмешливо блеснули. Меж губ мелькнул раздвоенный язык, лениво скользнув по острым клыкам. Похоже, император знал даже больше, чем все.

– Что ж, раз сам древний бог Справедливости решил вмешаться, послав нам свою жрицу, то, кто я такой, чтобы ему мешать, – ни враждебности, ни насмешки во взгляде змея больше не было – только капелька иронии, – словно он смеялся над самим собой, – вы взяли на себя ответственность за чужую жизнь и душу, дана Ашаэр. Я доверяю суждениям моего сына, и, надеюсь, вы осознаете цену ошибке и не переоцениваете свои силы. Идите, – властный кивок.

Так указать на её место ещё надо уметь. Если ничего не выйдет… лучше ей будет остаться здесь с Киораном, чтобы не позорить ни себя, ни отца. Но страха больше не было – в крови бежало возбуждение, азарт, ожидание, смешанное с холодным расчетливым интересом к собственным силам. И желание спасти – во что бы то ни стало.

Громкий хлопок в ладоши.

– Своей волей и правом я, Шелларион, глава клана Льяншасс, император Льяш– таэ, объявляю, что преступник Киоран не подвластен более мирскому суду, и передаю его своей властью жрице Справедливости. Свое последнее слово в этом деле и приговор огласит новый Судья.

Возмущенные крики и недовольный шепот были оборваны резким свистом, от которого все недовольные замерли, чуть не падая ниц.

– Я, меч Справедливости, принимаю слово моего Императора и клянусь исполнить свой долг честно и беспристрастно. Пусть сила Судьи и воля господина моего тана Ши вынесут истинно справедливый приговор осужденному Киорану.

Наверное, то, что произошло потом, не ожидал никто – даже сам Император. А ведь стоило, стоило хотя бы задуматься о том, что это возможно. Что Он не откажется от такого повода, от прямого приглашения.

Стало холодно – невыносимо, будто окунули с головой в ледяную воду. Черные жгуты силы вырвались из тела, жаля своими шипами, сжимая голову раскаленным обручем. Миг – и боль присмирела, сила подчинилась, ложась тяжелой, но привычной ношей на плечи. На голову легла чужая ладонь, щеку обдало дыханием.

– Здравствуй, маленькая моя жрица. Ты позвала меня, и я пришел.

Тьма укутала ложу и помост, стелясь пушистым туманом, обнимая и лаская. В ней было не страшно и не больно – то же ощущения соприкосновения с чем-то родным, что и у алтаря в храме богов.

– Выноси свой приговор, мой меч. Я обещаю, что он будет справедливым.

Темный бог прятался во тьме, в тенях, растворялся, не принимая человеческих очертаний. Последнее обещание заставило сердце предательски заныть – уж слишком угрожающе оно прозвучало.

Потоки божественного влияния резко усилились – видимо, другим богам такое вмешательство изгнанника пришлось не вкусу, но пока тан Ши не подал и вида, что ему тяжело. Только покрывало тьмы стало ещё плотнее, словно отсекая помост от остального мира.

Шаг вперед, ещё шаг. Не сила управляет ею, а она своей силой, своим даром, своим вечным проклятьем. Она выдержит, выживет, сможет. Рин прикрыла глаза, выдыхая, и позвала – как учил отец. Вот они – стебли её черных роз. Прекрасные, ядовитые, опасные цветы. Вы мои – легкое прикосновение. Боль не имеет значения. Она раскрывается полнее, позволяя дару полностью завладеть телом и разумом, задавая ему цель. Ты ранишь, но не со зла, с тобой нельзя быть слабым. Погладить – как строптивого кота. Вот твоя пища. Вот твое предназначение. Сосредоточиться, входя на грань между трансом и явью – и направить извивающиеся нити в сторону скованного друга. Прости, Кио, это очень больно, но твоя жизнь дороже.

Ближе, ещё ближе. Как же тяжело дышать, как царапают руки в кровь эти шипы, пусть даже они не видно в реальности. Киоран распахнул рот в беззвучном крике, его глаза закатились, голова безвольно откинулась.

Твоя боль – моя боль. Она чувствовала его – эмоции, ощущения, обрывки мыслей и образов. Она читала его – всю его жизнь, стараясь не пропускать это через себя. Рин не знала, сколько это длилось, потеряв ощущение времени. Для нее – вечность, но, как потом сказал наследник, – прошло от силы десяток рий.

Все закончилось вдруг, внезапно. На губах стоял привкус крови, ноги подгибались, но… она должна… нет, пожалуйста, этот приговор достаточно суров, он невиновен!

– Не противься. Справедливость не значит жалость, я уже говорил. Если попробуешь все переиграть, сгоришь и его уничтожишь. Это не игрушки, жрица.

Жалящие уколы – первое предупреждение.

Представь, сколько приговоров – не оправдательных приговоров, вынес отец… Рин прикрыла глаза, выравнивая дыхание. Слова сорвались с губ сами, почти против воли, но, как бы ни было больно, она понимала… это действительно справедливо. И какая-то часть души – часть, готовая к этой судьбе и этому служению – была с этим согласна.

– Киоран… иршас, лишенный имени и рода. Ты всей душой жаждал Справедливости. Ты хотел правосудия, что ж – оно будет тебе даровано, – собственным голос показался чужим – более грубым, низким, глубоким – и абсолютно лишенным эмоций.

Она уже видела, как выносил приговоры отец – в этот момент карри Илшиарден напоминал замершую статую, карающую руку, неотвратимое и непоколебимое возмездие. Лицо, застывшее маской, будто обесцветившийся голос, глаза, похожие на две черные воронки, и ощущение дикого, ледяного ужаса, хлещущего во все стороны от Верховного Судьи и Палача. Неужели… она сейчас такая же?

– Ты предал свое государство и своего императора, – зачем она это говорит? И она ли – или проклятый дар? Даже зубы не стиснешь, – ты лгал, убивал, крал, доносил, выдавал секреты… Но делал ты все это не по своей воле. Проклятье подчинения, сделанное на крови, не оставило тебе ни одного шанса рассказать правду или подать знак о происходящем… Как давно оно на тебе?

Киоран поднял голову. Темно-синие глаза были тусклыми и какими-то абсолютно потухшими и равнодушными.

– Почти пятнадцать лет.

Пятнадцать лет? Сейчас Кио около тридцати – по меркам иршасов юность. Когда навесили заклятие он был совсем ребенком и мог сойти с ума… Обострившийся эмпатический дар уловил отголосок чужих чувств – изумление, негодование, ярость. Наследнику новости однозначно не понравились.

– Кто навесил его на тебя?

Черные нити дара впились глубже под кожу, задрожали, подавляя чужое заклятье и позволяя пленнику говорить. Она уже начала задыхаться, когда плеча легко коснулась узкая ладонь, укутанная темной дымкой. И тело переполнило от энергии.

– Дан Ръен Шайрасаш.

Это имя она где-то слышала, но где – вспомнить не смогла. Ведь она ожидала услышать совсем другое имя… Была уверена…

«Ты действительно думаешь, что Советник Императора идиот и не предусмотрел все? Даже если он в этом замешан, ни одна подобная улика не приведет напрямую к нему. Спрашивай дальше и быстрее, ты пока не сможешь долго выдержать напор силы, скоро наступит откат», – больше древний ничего не добавил, замолчав.

– Твой отец знал об этом?

– Не знаю, – короткий бесстрастный ответ.

Но она видела – ему больно. Сила Палача обжигала, и если больно даже ей – какого сейчас другу? Быстрее, быстрее бы все это закончилось… И тогда она извинится перед отцом. За все. И будет тренироваться пока хватит сил, до тех пор, пока не приручит свой дар, до тех пор, пока по своему желанию не сделает эти прикосновения как можно более безопасными. Прости за самомнение и глупость. И за грубость прости. Тебе, наверное, нелегко с такой взрослой дочерью, папа…

– Что ж… частности у тебя узнают позже, я сниму проклятье. А приговор, – она оскалилась, сжимая рвущуюся силу в тугую струну, играя нитями, перебирая их, как струны, ловя отголоски произошедшего. Она не имеет права сейчас на слабость, – таков: именем великого моего покровителя, древнего Эскайра тан Ши, я говорю – признаю иршаса Киорана невиновным в государственной измене, – чьи-то крики – то ли недовольные, то ли наоборот, гул голосов сливается в одну громкую ноту, но нити жгутся, колются, она не может смолчать, – но все же у тебя был шанс сообщить, что с тобой не все в порядке. Ты осознавал, к чему идет, уже тогда. Ты был слишком умен для ребенка… но испугался. Понадеялся. И подставился. Свою ошибку ты должен был бы отработать, став собственностью Империи до искупления вины, но у меня иное предлож-жение… С-станешш-шь ли с-слугой Справедливости?