Текст книги "Запятнанная кровью ложь (ЛП)"

Автор книги: Шай Руби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

14 Лет

Я медленно, тихо спускаюсь по лестнице в подвал. Я останавливаюсь на нижней ступеньке и наблюдаю, как мужчины за столом болтают между собой. Они играют в покер. Ну, это больше похоже на обучение мальчиков игре. Леонардо сидит ближе всех к своему отцу, а Алессандро и Андреа – мои братья – ближе ко мне. Они объясняют правила игры, что звучит как тарабарщина, и я сажусь на ступеньки, пытаясь уловить суть происходящего.

Никто не обращает на меня внимания, пока я нахожусь здесь и просто наблюдаю, как они рассаживаются вокруг стола и обмениваются шутками, картами и фишками. Даже мальчикам, кажется, весело, они расцветают под вниманием мужчин. Это все равно что наблюдать за тем, как медленно растет растение, ведь эти мальчики думают, что взрослые мужчины – это солнце. Но это не так – они могут вести себя с ними хорошо, но все они змеи. Я видела это собственными глазами. Это влиятельные люди, которые никогда не бывают довольны тем, что у них есть. Они всегда хотят все больше и больше.

Мой отец улыбается мальчикам, и это нервирует. Мой отец редко улыбается; когда он это делает, в этом кроится какой-то смысл, всегда. Обычно это говорит о том, что он планирует совершить что-то злое, например, разрушить чью-то жизнь. Я представляю, скольким людям он улыбнулся прямо перед тем, как сделать это, и меня бросает в дрожь. За исключением того, что эта улыбка кажется искренней, и это страшнее, чем улыбка смерти.

Мужчины в этом зале всемогущи, с их костюмами и запонками, идеально уложенными волосами и аурой грандиозности. Они ни от кого не терпят дерьма, и все их боятся. С другой стороны, они ничего не боятся, ни о чем не заботятся. Как всегда говорит мой отец, забота – это слабость, а он не слабак. Неудивительно, что он не беспокоится обо мне, но его сыновья – это его наследие, поэтому он должен учить их своему образу жизни. Может быть, если я перестану быть слабой, он увидит во мне равную Алессандро и Андреа.

Раньше я боготворила своего отца, представляя его непобедимым человеком, который всегда позаботится обо мне. Однако это было не так, теперь он главный злодей во всех моих историях – и это справедливо. Моему отцу было бы наплевать, если бы я умерла, и теперь я думаю, что начинаю чувствовать то же самое по отношению к нему.

Теперь очередь Андреа играть, и все выжидающе смотрят на него. Несмотря на то, что ему всего двенадцать, он отлично вписывается в их компанию. За исключением того, что его заставляют, и это разбивает мне сердце. Он всегда говорил мне, что не хочет быть таким, как папа или Алессандро, что он хочет жить мирной жизнью, где ему не нужно беспокоиться о Братве или других мафиозных семьях.

Я согласна.

Почему мы всегда ссоримся? Почему мы все не можем просто жить в мире? Это соперничество становится настолько невыносимым, что оно даже определяет, с кем мы дружим в школе.

У меня покалывает в носу и слезятся глаза, поэтому я нажимаю на переносицу, чтобы попытаться держать эмоции под контролем. Это одна из причин, по которой я не спускаюсь сюда, и, словно мое тело издевается надо мной, я чихаю.

Все – и я действительно имею в виду каждого человека – в подвале поворачиваются, чтобы посмотреть на меня. Лео прищуривает глаза, Алессандро сохраняет нейтралитет, а у Андреа глаза чуть не вылезают из орбит. Думаю, я сейчас тоже так выгляжу.

Я прочищаю горло и поднимаюсь, чтобы встать, но отец поднимает руку, прежде чем я успеваю развернуться и убежать. Это нехорошо, и я это знаю. Мой отец не из тех мужчин, которые так свободно уделяют мне свое внимание, бросают то, что делают, только для того, чтобы уделить мне время.

– Что ты здесь делаешь, Камилла? – Спрашивает меня отец тоном, который я могу себе представить только как снисходительный, как будто я букашка на подошве его ботинка, на которую он только что наступил и убил. Как будто я не стою его времени. Его голос звучит раздраженно.

– Я… э-э-э. – Я снова прочищаю горло. – Я бы тоже хотела научиться играть в покер.

Мой отец вздыхает и качает головой, а остальные мужчины ухмыляются и хихикают себе под нос, как бы подразумевая, что это не мое дело. У меня такое чувство, что мой отец сказал бы то же самое, но я не могу просто лгать после того, как меня поймали таким образом. Может быть, папа пожалеет меня и освободит место за столом. Хотя, навряд ли.

Маттео Де Лука не слабый человек, и он расправляет плечи и поднимает подбородок, глядя темными глазами. Я хочу замкнуться в себе, забыть о его смертельном взгляде прямо сейчас. Я представляю, как он смотрит на людей, прежде чем перерезать им горло, и мой первый инстинкт – съежиться. Вместо этого я подражаю ему, поднимая подбородок и расправляя плечи точно так же, как он. Годы занятий балетом в любом случае сделали это естественным, и едва я отдаю команду, как моя спина выпрямляется как шомпол.

Он цокает:

– Ты же знаешь, подвал – для мужчин, как и покер. – В момент слабости мои глаза умоляюще смотрят на него. – Я прав, ребята?

Все мужчины смеются, и он тоже. Дрожь пробегает по моей спине, когда он снова встречается со мной взглядом, и на этот раз я съеживаюсь. Я делаю шаг назад и возвращаюсь на лестницу.

– Папа, пожалуйста.

– Это не твое дело – быть с мужчинами. – Мой отец указывает на дальнюю часть подвала, где стоит диван с тремя женщинами на нем, чего я даже не заметила, пока он не указал на него. – С нами только шлюхи. Твое место наверху, где ты научишься быть женой Леонардо.

Мои глаза встречаются с глазами Лео, и хотя он не сделал ничего плохого, его лицо становится белым, как лист бумаги. Я смотрю на него, прищурив глаза, и он кивает.

– Я хочу провести время с Лео, – отвечаю я, как будто только что не услышала о его шлюхах. – Мне скучно.

Лео отчаянно качает головой, и я надуваю губы, принимая это как ответ на его желание провести со мной время.

– Камилла. – Мой отец вздыхает, пощипывая переносицу: – Вали на хрен наверх. Сейчас.

Я качаю головой.

– Я не хочу!

Он делает несколько шагов вперед, пока не оказывается рядом со мной, и мои глаза наполняются слезами, а рыдание застревает в горле, когда он дергает меня за руку и тащит вверх по лестнице.

– Ты ведешь себя как гребаное отродье, Камилла. Не заставляй меня наказывать тебя.

Отец оставляет меня у кухонного островка, прежде чем спуститься обратно в подвал, и все, о чем я могу думать, – это найти свою мать и утешение, которое приносят мне ее объятия. Как только он закрывает дверь в подвал, я позволяю себе сломаться и безудержно рыдаю на кухонном полу.

– Кэм? – спрашивает моя мама. – Где ты?

– Здесь. – Хриплю я. – На полу.

Моя мать обходит остров и видит, что я сижу, прислонившись к нему, и опускается на колени у моих ног.

– Что случилось? – У нее мягкий, нежный голос – все, чем мой отец никогда не смог бы стать для меня.

– Папа выгнал меня из подвала.

Понимание светится в ее глазах. Мне даже не нужно заканчивать рассказ, потому что она садится на пол рядом со мной и притягивает меня к себе на колени. Ее длинные пальцы запутались в моих волосах, и она расчесывает пряди.

– Наше место не там, внизу, с ними, Камилла. – Она говорит так тихо, что я почти не слышу ее. – Мы те, кто заботится о доме и у нас есть все, что им нужно. Мы заботимся о них, когда они поднимаются наверх. Но когда они там, внизу? Мы не следуем за ними. Если только ты не хочешь увидеть то, что сломает тебя безвозвратно.

– Что может сломать меня? Они просто играют в покер.

Мамины пальцы задерживаются в моих волосах:

– Это не все, что они делают, милая. Однажды ты поймешь, и когда этот день настанет, ты будешь знать, что больше никогда не ступишь ногой в подвал.

Я внимательно слушаю, желая узнать больше об этой жизни, которую я должна вести. Вот только ничто из этого больше не делает меня счастливой. Чем ближе моя свадьба с Лео, тем меньше я хочу это делать. И теперь это? Что, если я больше не хочу выходить за него замуж?

Что, если я разлюбила его?

До моей вечеринки осталось два дня, и моя мама организовала все приготовления. Я думала, что хотела бы больше атмосферы домашней вечеринки – сдержанной – но мне следовало знать, что они мне этого не позволят. Хотя они здесь не живут и навещают меня лишь изредка, им все равно приходится так или иначе управлять моей жизнью. Поэтому моя мать, как всегда, доводит планирование до крайности. Это нисколько не удивительно, просто немного раздражает.

Там цветы и столики для коктейлей. Запланированы закуски. И теперь она хочет попасть туда, где люди тоже должны носить полуофициальную одежду. По крайней мере, они решили не оставаться на вечеринку и позволили мне в мой двадцать первый день рождения вести себя так, как я хочу. Я чувствую, что здесь должен быть скрытый мотив, но, возможно, я просто подозрительна. Хотя не знаю, просто не похоже, что мой отец позволил бы мне это сделать.

Что еще более подозрительно, так это этот ужин прямо сейчас. Мы не ужинали вместе с тех пор, как Андреа умер шесть месяцев назад, и я не хочу быть здесь. Хотя, очевидно, это обязательно. Мой отец участвует во всем.

Даже мой брат Алессандро не хочет быть здесь прямо сейчас, о чем свидетельствует тот факт, что мы не разговаривали с тех пор, как умер Дре. Будучи на несколько лет старше меня, он всегда был отстраненным. У нас никогда не было взаимопонимания. Он всегда избегал меня, как чумы, и теперь, когда между нами нет буфера, он даже не пытается скрыть тот факт, что не хочет иметь со мной ничего общего. Он здесь только потому, что должен быть – потому что его вынудили быть.

Мои родители снова и снова предлагали ему этот дом или, по крайней мере, комнату в нем, и он всегда отказывал им. В настоящее время он живет за пределами кампуса, где-то в своей собственной квартире. Я не смогла бы выяснить, даже если бы попыталась, потому что у меня не было привилегии обладать этими знаниями. Единственное, что я знаю о нем сейчас, это то, что он аспирант, получающий степень магистра делового администрирования. И тот факт, что мое понимание его настолько ограничено, причиняет боль, но не больше, чем тот факт, что он буквально не будет взаимодействовать со мной, если его не вынудить. Неужели он каким-то образом винит меня в смерти Андреа?

Алессандро случайно задевает ложкой тарелку с супом и оглядывается на нас. Это был единственный звук с тех пор, как мы приступили к еде, и оба родителя подняли глаза.

Это неловко.

Нам не следовало этого делать.

– Андреа должен быть здесь. – У меня наконец вырвалось, потому что кто-то должен был это сказать. – Он должен быть здесь. Это так несправедливо. – Мои глаза наполняются слезами и текут по моим щекам, заставляя мою грудь сжиматься от эмоций. Мое горло сжимается, когда из него вырывается рыдание, и мой отец ударяет кулаком по столу, заставляя весь фарфор дребезжать.

– Остановись, Камилла.

– Без него это не семейный ужин! – Я бросаю быстрый взгляд на своего брата, и он опускает глаза, пока я говорю все это, не желая встречаться взглядом с нашим отцом.

– Заткнись нахуй. – Рычит Маттео Де Лука, потому что в этот момент он не мой отец. Он кто-то другой в знакомом теле. Он терпеть не может говорить об Андреа, но кто-то должен. Мама теперь тоже начинает плакать, ее тело сотрясается от рыданий. – Перестань плакать, Камилла. – Он говорит мне, когда я шмыгаю носом. – Двигайся дальше. Я могу, почему ты не можешь?

– Потому что он был моим младшим братом! – Я кричу на него.

Я отшатываюсь, когда он обходит стол и становится перед мной, заносит руку назад и дает мне пощечину. Я должна была предвидеть это, должна была знать, что он потеряет хладнокровие. Но прямо сейчас мне все равно, потому что я собираюсь сохранить память о Дре, даже если это будет последнее, что я сделаю.

Моя голова поворачивается в сторону Алессандро, и он съеживается. Мою губу щиплет, и когда я прикасаюсь к ней, на руке появляется небольшое количество крови. Мама сразу перестает плакать и вместо этого, прищурившись, смотрит на моего отца. Затем она подходит и встает рядом со мной.

– Назад. Прочь. – Она вызывающе вздергивает подбородок, как я всегда это делаю. – Не смей больше бить ее за то, что она произнесла имя моего сына.

Прежде чем отец успевает ответить, я отодвигаю стул и выбегаю из столовой. Я бегу вверх по парадной лестнице, по коридору и, наконец, в свою комнату. Я запираю за собой дверь, не желая, чтобы меня беспокоили. Я жду, пока они все уйдут, чтобы я тоже могла выйти из дома, поэтому достаю телефон, чтобы написать своей лучшей подруге.

Камилла

Что мы делаем сегодня вечером?

Энни

Пойдем танцевать.

Камилла

Куда?

Энни

Бар? Клуб?

Камилла

Я в деле.

Я надеваю в рекордно короткие сроки маленькое черное платье на бретельках. У меня будет гламурный образ. Я делаю дымчатый макияж глаз с помощью подводки и красной помады. Обычно я не пользуюсь большим количеством косметики, если только нет особого случая, но сегодня вечером мне нужно что-то почувствовать. Вероятно, я напьюсь в клубе с Аннабеллой, и, если быть честной, то, скорее всего, приму что-то другое, не алкоголь. Возможно.

В течение часа в доме становится устрашающе тихо. Я знаю, что Энни тоже дома, готовится, но она, должно быть, услышала шум, потому что не вышла из своей комнаты. Однако другие девушки явно еще не пришли. Я не уверена, собираемся ли мы все вместе или это мероприятие для двоих, но на самом деле мне все равно.

Я тихо открываю дверь, но она все равно скрипит. Что ж, это раздражает. К счастью, в доме тихо, и я уверена, что все ушли. Дверь в комнату Энни открыта, и она стоит перед зеркалом, расчесывая волосы. Они выглядят красиво, и она одержима этим, поэтому, вероятно, повторит три-четыре раза, прежде чем мы доберемся до клуба.

– Выглядишь прекрасно, Энни. – Я вздыхаю, и она закатывает глаза. – Сколько тебе еще нужно?

– Еще две минуты?

Я сажусь на ее заправленную кровать:

– Хорошо. – Энни наносит фиолетовую помаду, которая хорошо сочетается с ее бледным цветом лица, и облизывает губы. – Когда у тебя снова будет секс? Сегодня вечером?

Энни рассталась со своим парнем, с которым встречалась семь лет, Джошем, около четырех месяцев назад, и она дулась по крайней мере три из этих четырех месяцев. Я думаю, что она наконец-то двигается вперед, и я бы зашла так далеко, что сказала бы, что сегодняшний вечер – лучшая возможность это сделать. Даже если мне придется добираться домой на Uber самостоятельно.

Джош и Энни были вместе со средней школы, но он никогда не был внимательным. Он был отстраненным, всегда хотел заниматься чем-то со своими друзьями, а не с ней, и он всегда был груб. По ее словам, даже секс был некачественным, что, я думаю, имеет смысл, если он не знал, что делает. Я не знаю, как они продержались так долго, но я рада, что все закончилось. Наконец-то. Было больно от того, как это затянулось.

– Я не готова, – отвечает она.

– У тебя долгое время был дерьмовый секс, – говорю я ей с ухмылкой. – Иди, найди себе хорошего парня, девочка.

– Может быть, скоро.

Энни заканчивает укладывать волосы и проверять макияж, а затем берет маленькую сумочку со своей кровати рядом со мной. Выходя из комнаты, она выключает свет, и я следую за ней, почти бегом спускаясь по лестнице, на случай, если мои родители все еще здесь. Однако, проходя мимо столовой, я замечаю, что все прибрано и дом пуст.

К счастью.

Примерно через пятнадцать минут мы стоим возле клуба под названием «Винкс», одного из самых приличных клубов в округе. Обычно мы сюда не приходим; это для заносчивых богачей. Такие же дети мафии, как и мы. Только мы обычно с ними не общаемся. Это место, где люди забывают о своих союзах и соперничестве, и просто ведут себя в соответствии со своим возрастом и наслаждаются жизнью. Они могут быть кем захотят на ночь, не заботясь о принадлежности.

К тому времени, как мы проходим через очередь, за нами остается около пятидесяти человек. Срань господня. В этом клубе полно народу. Мы входим, следуя за очередью в VIP-секцию и усаживаясь на диваны. Музыка громкая, басы грохочут, и я закрываю глаза, чтобы потеряться в ней. Изящная рука касается моего предплечья, и я открываю глаза.

Энни подвигается ко мне ближе, чтобы я могла ее расслышать:

– Не хочешь потанцевать?

– Хочу! – Я отвечаю взволнованно: – Но сначала давай выпьем.

Мы идем в бар, который битком набит, но парни освобождают место, когда видят нас, оценивающе разглядывая. Их взгляды блуждают по нашим телам, особенно по ногам. Я привыкла к тому, что люди говорят мне, что у меня красивые ноги, поскольку я танцовщица, но это еще больший комплимент, когда парни смотрят на них таким образом. Не то чтобы меня это волновало; им ничего не достанется. Но, может быть, Энни даст одному из них шанс, так что я пока не могу ничего сказать.

Я заказываю три порции «Джеймсон» – бармен подмигивает мне и даже не подает карточки, – и глаза Энни чуть не вылезают из орбит, затем она заказывает одну порцию текилы. Я нуждаюсь в алкоголе больше, чем она, и знаю, что она может сказать, потому что сейчас ведет себя так, будто ничего необычного нет, как будто я делаю это каждый раз, когда мы выходим куда-нибудь. Нет. Но я на взводе после того ужина, и из-за того, что Николай придет на мою вечеринку в субботу. Не то чтобы я ожидала от него этого, но такая возможность существует, и это заставляет меня нервничать.

О чем я думала, приглашая его? Я мазохистка? Боль, которую я испытывала все эти годы назад, возвращается в полную силу, мешая мне спать и быть полностью функциональным человеком. Как будто я снова потеряла его, как будто заново страдаю от боли, которую причинила нам. Гребаный Леонардо.

Мне не следовало разговаривать с Николаем на днях за обедом. Это сделало боль еще более острой. Он выглядел таким искренне сожалеющим о том, что сказал во время нашего последнего разговора, что теперь мне даже наплевать на то, что он сделал. Я зацикливалась на этом на протяжении многих лет, как будто не я изменила ему первой. Возможно, он имел право чувствовать то, что чувствовал. Кого я обманываю? Я знаю, что у него было на это право.

После того, как я выпила все порции «Джеймсона», у меня появилось ощущение жжения в горле, в пищеводе и животе. Как раз то, что мне было нужно. Поэтому я беру Энни за руку и веду ее на танцпол. Играет «Under the Influence» Криса Брауна, и мы обе немедленно начинаем танцевать, соблазнительно покачивая бедрами в такт музыке. Я чувствую на нас взгляды, хотя, может быть, это все в моем воображении. Это место переполнено.

Позади меня стоит человек, он приближается, не прижимаясь ко мне, но я определенно чувствую себя неловко. Лицо Энни становится пепельно-серым, когда она смотрит мне за спину, и я напрягаюсь. Когда я смотрю, Илья тоже раскачивается в такт музыке, уже прижавшись к моей спине. Почему он здесь? И почему это так сильно повлияло на мою лучшую подругу?

Илья грубо хватает меня за лицо и сжимает мои щеки:

– Кто тебя обидел, дорогая? Мне обязательно идти надирать кому-то задницу?

– Почему тебя это волнует, Илья? – Я закатываю глаза, и он отпускает меня. – Ты не разговаривал со мной годами. Где твой друг?

Энни подходит к нам ближе, становясь рядом с Ильей, чтобы иметь возможность слышать наш разговор. Она даже не скрывает этого; она не из тех людей, которые притворяются.

– Ник?

– Нет. – Я улыбаюсь. – Дмитрий.

– О, он здесь. – Он ухмыляется, поводя бровями, и лицо Энни заливается краской. Интересно. – С Ником.

– Не называй его так, – отвечаю я сквозь стиснутые зубы. Это мое прозвище для него.

– Задел за живое? – Он ухмыляется, затем втягивает пирсинг в рот. Было время, когда Илья, Дмитрий, Ник и я тусовались вместе. Это было весело, пока продолжалось, но так же, как и все запретное… оно подошло к концу. Однако на какое-то время мы сблизились. Об этом не знала даже Энни. Я рассказала ей только о Нике.

Я улыбаюсь.

– Никогда.

– Итак, кто это сделал? Потому что, если Николай увидит тебя такой, он будет кровожаден.

– Не понимаю почему. – Мы мгновение смотрим друг на друга. Мы оба знаем, что Николай мне ничего не должен. Его больше не должно волновать, что со мной будет. Что сделано, то сделано, и я никогда не смогу взять свои слова обратно. Во всяком случае, не это.

– Между нами все кончено.

– Ты его знаешь. – Илья уводит меня с танцпола в лаунж-зону, где мы сидели ранее. – Намного лучше. – Говорит он. Теперь, когда нам не нужно так сильно повышать голос, я могу слышать его лучше. Это уединенное место. – Он никогда с тобой не закончит.

– Казалось, что он устал за эти годы. – И так оно и было. – Он больше ни разу не пытался связаться.

– Он знал, что поставлено на карту…

– Что все еще поставлено на карту.

– Ему больше нет дела.

– Я не верю.

Илья фыркает, на мгновение выпячивая грудь, прежде чем сделать еще один глубокий вдох и посмотреть на меня.

– Как скажешь, Камилла. Если ты его больше не хочешь, это твое дело. Но он никогда не остановится.

– Мне все равно. – Вру я сквозь зубы. – Это больше никогда не повторится.

Я оглядываю клуб, затем останавливаюсь как вкопанная при виде Николая. Широкая спина, широкие плечи, подтянутая талия. Как будто чувствуя меня, он оборачивается и смотрит мне в глаза. Тепло разливается по моему телу, и как раз в тот момент, когда я собираюсь отвести взгляд, он начинает целеустремленно приближаться ко мне.

Поэтому я встаю.

И я убегаю.