Текст книги "Когда-то там были волки"

Автор книги: Шарлотта Макконахи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Не всегда, – бормочет Фергюс.

– Да какая разница? – восклицает Амелия; ее обычно веселое расположение духа улетучилось. В ее тоне чувствуется возмущение предательством, и я решаю, что ветеринарша, как и все они, знала Стюарта много лет.

– Почему он изменился? – спрашиваю я.

Никто не отвечает, все только пожимают плечами и качают головами.

А потом Дункан говорит:

– Мужчин учат, что они должны главенствовать, но современное общество такие идеи больше не поддерживает, и некоторые не могут смириться с ускользающей из рук властью, воспринимая это как унижение. Поэтому, обозлившись, переходят к насилию.

– Долой патриархат! – рявкает Амелия.

– Господи, – бормочет Фергюс, хватаясь за сердце.

– Я не виню Лэйни за то, что она посматривала на сторону, – роняет Холли.

– Холли, – быстро останавливает ее Амелия.

– Пардон.

Воцаряется тишина. Я начинаю лихорадочно соображать: так, выходит, у Лэйни был любовник? Кто бы это мог быть? Сдается мне, она действительно главный подозреваемый в убийстве Стюарта.

Подходит Фингал и сворачивается на полу рядом со мной, положив голову мне на колени. Я откладываю наждачную бумагу и глажу его. К тому времени, когда в коттедже вдруг слышится волчий вой, пес уже спит.

– Боже помоги нам, – вздыхает Фингал. – Опять начинается.

Фингал поднимает голову и прислушивается, настороженно ощетинившись и навострив уши. Он вопросительно смотрит на меня, потом на своего хозяина, ожидая приказов. Должен ли он защищать нас? Что это – зов, предостережение или приглашение? Ворошит ли этот звук в его душе какие-то первобытные инстинкты?

Я полагаю, что да, поскольку пес поднимает морду и тоже испускает длинный взволнованный вой, отчего меня бросает в жар.

– Боже мой! – восклицает Фергюс, на этот раз громче.

Завывания в доме и снаружи вторят друг другу.

– Видишь, что ты наделала? – спрашивает Дункан, и я не сразу понимаю, что он обращается ко мне. – И так каждую ночь.

Я не могу сдержаться и улыбаюсь. Реакция собаки меня веселит.

– А мне они нравятся, – говорит Холли. – Как вы думаете, я могу завести щенка?

– Ты имеешь в виду волчонка? – смеясь, спрашивает Амелия.

Холли вполне серьезно смотрит на меня. Я отрицательно качаю головой.

– Почему? – настаивает она. – Если он будет нашим с самого рождения, если не привыкнет жить в лесу… Так ведь в домах и завелись собаки, разве нет? Когда-то давно кто-то их приручил.

– Сорок тысяч лет назад, – говорит Фергюс. Потом добавляет: – В каменном веке.

Я улыбаюсь.

– Вы знаток истории, да, Фергюс?

Он пожимает плечами.

– Почитываю кое-что.

– Нахватался верхушек, – хором произносят остальные привычную шутку.

Я глажу Фингала, пытаясь успокоить. На некоторое время он замолкает, прислушиваясь к голосу из леса. Вой адресован не ему; Пепел отпугивает более крупных животных.

– Волчонок привыкнет к тебе, – говорю я Холли, – и ты можешь его обучить. Они очень умные, быстро учатся и очень преданные.

– Вот видите! – восклицает она.

– Только зачем это тебе? – спрашиваю я.

Теперь все смотрят на меня, ждут от меня чего-то; я чувствую их взгляды и понимаю, в чем дело. Они все сейчас живут в страхе. Наша детская натура жаждет, чтобы чудовища принимали понятную нам форму. Люди скорее готовы бояться волков, потому что не хотят бояться друг друга.

– Волки не выстраивают с человеком таких отношений, как собаки, даже если живут среди людей с рождения, – объясняю я. – Одомашнивание – это результат селекции. Требуется много поколений, чтобы превратить дикое животное в домашнего питомца. Этот пес и волчица в лесу теперь даже не принад лежат к одному биологическому виду. Как бы вы ни любили волчонка, он вырастет хищником, так диктует ему природа, а держать такое существо на цепи или привязывать к дому просто жестоко.

Фингал издает очередной мощный вой, и мы все вздрагиваем.

Дункан неловко садится на пол около меня и кладет голову пса себе на колени.

– Тише, мальчик. Она плачет не по тебе.

Фингал виляет хвостом и лижет хозяину руку.

– Сегодня это совсем уж невыносимо, – объявляет Фергюс и встает, чтобы включить громкую музыку.

Остальные возвращаются к своей болтовне и плотничанью, а я смотрю на Дункана. Он задумался. Может быть, пора сказать ему все по-быстрому и покончить с этим. Но слова не идут на язык.

– Думаешь, такое когда-нибудь будет? – тихо спрашивает он меня. – Чтобы животное окультурилось.

– Хищное? – Я глажу собаку, и мои пальцы оказываются очень близко к его руке. Мне так сильно хочется коснуться его, что я чуть не воспламеняюсь. – Думаю, именно это и произошло с нами, – шепчу я. – Бывают дни, когда мне кажется, что мы бесконечно далеки от природы, что она медленно выветривалась из нас, пока мы не стали больше похожими на машины, чем на животных.

– А в другие дни? – спрашивает он.

– В другие дни, – медленно произношу я, – я думаю, что сойду с ума от человеческой дикости.

Проходит несколько часов, и в дверь снова стучат.

– Да здесь сегодня гребаный проходной двор! – ворчит Фергюс. По мере того как он напивается, его акцент становится все сильнее, и я едва его понимаю. Он раскачивается на своем месте, притворяясь, будто работает, но уже давно не в состоянии управляться с инструментами.

Амелия по-прежнему лежит распластавшись у двери, а потому поднимается, чтобы во второй раз открыть дверь.

– Привет, дорогая, – говорит она, но ответа не слышно, только Лэйни Бернс врывается мимо нее в гостиную и рыскает глазами в поисках Дункана.

– Черт подери, что ты делаешь? – спрашивает она его. – Я же говорила тебе… – Тут Лэйни видит меня и замолкает.

Дункан с трудом пытается подняться с пола, я замечаю, что нога у него очень болит, а потому протягиваю руку, чтобы помочь встать. Он смотрит на меня с благодарностью, направляется к Лэйни и уводит ее в коридор.

– Мне нужно похоронить его, Дункан, – слышим мы ее слова. – Я хочу, чтобы все это закончилось.

Они исчезают в спальне Дункана, дверь закрывается, и их голоса больше не слышны. Мне кажется, это появление значит, что не Лэйни убила мужа, если только она не чертовски хорошая актриса.

Я отхлебываю вино, о котором уже забыла.

– Бедняга, – говорит Фергюс.

– Ей так лучше, – возражает Амелия.

– Слушай, нельзя ли проявить немного уважения к бывшему другу? – возмущается Фергюс.

– Он не был моим другом.

– Может, и так, но никто не заслуживает того, чтобы его съели заживо.

В комнате повисает неловкое молчание. Все тщательно избегают смотреть на меня.

– Мы ведь все так думаем, правда? – вступает Бонни. – Нечего искать, потому что человека сожрали проклятые волки, которых мы все как будто не слышим. Вы сами сказали, Инти: они хищники, и их ничто не изменит.

Я встаю.

– Инти, – пытается удержать меня Амелия.

– Мне нужно в туалет, – говорю я.

Это правда, и я иду в другой конец коридора. Но, дойдя до двери спальни, я останавливаюсь и прислушиваюсь. Отсюда я слышу их слова и интонации, и меня поражает, как тихо, задушевно эти двое беседуют. Я вспоминаю, как он взял ее за руку, когда повел по коридору, как она смело вошла в его спальню. Они, конечно, друзья и знакомы сто лет, но чутье подсказывает мне, что здесь нечто большее. Когда их голоса совсем стихают, мои подозрения только укрепляются: такое долгое молчание говорит о тесной близости.

Я возвращаюсь в гостиную, так и не зайдя в туалет, сажусь на диван около Фергюса и спрашиваю тихо, чтобы никто больше не слышал:

– Это Дункан, да? С ним у нее роман?

– Нет, конечно нет, – говорит пилот, но он так пьян, что я вижу его насквозь. – Слушай, кто знает? – пытается он объяснить. – У них была любовь, давно, в старшей школе, еще до того, как она связалась со Стюартом. Неразлучная была парочка, и все ждали, что они поженятся, но ничего не получилось, учитывая, что ему тогда пришлось пережить. Сейчас ходят кое-какие слухи, но ты же знаешь, сплетни есть сплетни.

Я беру свою куртку и направляюсь к двери. Не хочу больше здесь находиться. Быстро прощаюсь со всеми, не обращая внимания на крики с просьбами остаться подольше, и ухожу. Ночной воздух холодит мне горячие щеки. Я дохожу только до деревьев, когда слышу, как открывается дверь и низкий голос окликает меня:

– Инти!

Не нужно останавливаться. Свет из окон сюда уже не падает, и я могу уйти, прежде чем он увидит меня. Но внутри вздымается какая-то волна, слишком знакомый гнев, а под ним что-то еще более зловещее. Медленное, ужасающее осознание, что я была слепа.

– Я здесь, – говорю я и жду, когда Дункан подойдет ко мне в темноте.

Он двигается медленно, как всегда.

– Ты хотела поговорить со мной.

– Почему Бонни не беседовала со мной? Почему не просила подтвердить твое алиби?

Он отвечает не сразу, размышляет.

– Потому что она поверила мне, когда я сказал, что мы с тобой провели ночь вместе. Не сочла нужным смущать тебя.

– С какой стати мне смущаться?

Он пожимает плечами.

Я смотрю ему в лицо.

– А ей стоит доверять тебе?

В полутьме глаза у Дункана черные. Я различаю только очертания его лица, нос, рот.

– Мы ведь не провели ночь вместе, правда? Вернее, провели, но не всю. Когда я проснулась, тебя не было, Дункан.

Молчание накаляется.

– Куда ты ходил?

– Я уже говорил тебе.

– На прогулку.

Ты ходил на прогулку как раз в то время, когда около твоего дома был убит человек, чью жену ты трахал.

В ушах у меня стучит кровь.

– Я отвезу тебя домой, – говорит он.

– Я лучше пройдусь пешком, – отвечаю я.

Ни за что не сяду в его машину. Я не знаю этого человека. Он сам это сказал. Он признался мне в том, что сделал, а я не услышала: мы все способны на убийство.

16

Прошло всего около года после моего знакомства с Гасом. Я опоздала на встречу с Эгги, из чего она раздула трагедию.

– И надо же, именно сегодня, – повторяла она, намазывая мне губы помадой и таща за руку по улице.

– А разве сегодня какой-то особенный день? – спросила я, но она тянула меня дальше.

Сестра была в платье-футболке, в котором казалась тощей и голенастой, волосы пострижены модным каре с челкой, доходящей до огромных глаз, обведенных черными тенями. Выглядела она изумительно, роскошно до боли и совсем не походила на тех девочек, которыми мы были в лесу.

– Подожди, куда мы идем? – настойчиво спросила наконец я.

Эгги только улыбнулась и потащила меня в загс.

Роль свидетеля со стороны жениха выполнял Джеймс, двоюродный брат Гаса. Между ними существовало поразительное сходство, хотя Джеймс был чуть ниже и сухощавее и представлял собой менее привлекательную копию своего старшего кузена. В нашем квартете ходила шутка, что, если мы с ним вдруг влюбимся друг в друга, это облегчит жизнь нам всем. А что, вполне логичный последний фрагмент пазла.

Пока Эгги и Гас вступали в законный брак, Джеймс улыбался мне. Я старалась отвечать тем же. Я так думаю. На самом деле меня бил озноб, и я опасалась, что вырвет.

Потом мы пошли есть пельмени. Заведение было скорее баром, чем рестораном, с изрисованными граффити черными стенами, тусклым красным светом и уютными бархатными диванчиками. Гас и Джеймс взяли «Файербол» – они всегда пили только этот виски. Мы с Эгги ненавидели его, но сестра пребывала в таком хорошем настроении, что тоже опрокинула парочку шотов. Между ней и Га-сом искрило потрясающе; в компании друг друга они оживали, и я замечала, какие чары новобрачные расточают друг другу. Он взял ее руку, лежащую на столе, и поскольку я смотрела на них, то почувствовала, что взял и мою.

Мне пришлось оторвать взгляд от этого прикосновения, потому что оно было не мое, предназначалось не для меня. Я была всего лишь воровкой.

Пришлось идти в туалет, чтобы брызнуть холодной воды себе в лицо. Эгги прибежала следом и села на раковину, нисколько не смущаясь, что та мокрая.

– Давай, выкладывай, что у тебя на душе, – проговорила она.

Я покачала головой.

– Не волнуйся, – сказала сестра, – я из него веревки могу вить.

– Повезло тебе.

– А что не так?

– Ничего.

– Колись, Инти.

Я посмотрела на ее отражение в зеркале.

– Ты совсем с ума сошла?

Эгги сложила руки на груди.

– Что ты вытворяешь? – уточнила я. – И какого, спрашивается, черта?

– Остынь.

– Что ты пытаешься доказать?

– Ничего! Что ты так взъерепенилась?

– Ты вдруг без предупреждения тащишь меня в загс и даже не приглашаешь маму, потому что сама понимаешь, что порешь горячку, и знаешь – он ей не понравится. Все это заставляет меня думать, что ты съехала с катушек.

– Что плохого в том, чтобы съехать с катушек?

– Ты губишь свою жизнь.

Она посмотрела мне в глаза и спросила:

– Ты что, не догадывалась, что однажды он с тобой порвет?

Мне стало трудно дышать. Иногда я забывала, что Эгги порой становится вспыльчивой. Я подошла к ней и положила ладони ей на щеки, такие горячие в моих руках.

– Нет, идиотка. Ты – природная стихия. Никто никогда не предпочтет тебя мне.

– Заткнись, Инти! – рявкнула она и оттолкнула мои руки. – Перестань это говорить.

– Да не нужен он мне. – Я и на самом деле, по правде так считала. Я не хотела его для себя и не хотела его для нее. Я вообще не желала, чтобы Гас присутствовал в нашей жизни, и вот пожалуйста – теперь он связан с нами законными узами. – Ты могла бы предупредить меня, – тихо сказала я. – Не могу поверить, что ты так безрассудно бросилась в омут головой.

Я не хотела, чтобы ты меня отговаривала.

– Мне предложили работу, – жалким голосом произнесла я.

Сестра удивленно уставилась на меня.

– Значит, мы переезжаем на Аляску?

– У тебя теперь есть муж.

– Ну и что? – воскликнула она и соскользнула с мокрой раковины. – Что с того? Он может поехать с нами, если захочет, но мы всегда вместе, ты и я, верно?

Меня охватило такое облегчение, что я даже устыдилась.

– Верно.

Эгги расплылась в улыбке.

– Это все волки, детка. Гребаные волки.

И она схватила меня, закинула голову назад и завыла волком. Входящая в туалет женщина, едва взглянув на нас, тут же развернулась и удалилась, а я смеялась, смеялась и в конце концов тоже завыла.

Когда мы закончили дурачиться, Эгги вернулась к столику, а я задержалась. Вымыв руки, я велела своему отражению успокоиться и идти развлекаться. Сестра знала, что делает, она всегда знала. Все будет хорошо.

Выйдя из туалета, я столкнулась с кем-то в темном коридоре. Меня прижали к стенке; это был Гас – я могла бы различить его даже в полной темноте.

– Я скучаю по тебе, детка, – сказал он, жарко дыша мне в ухо и шаря руками по моей груди.

Я оттолкнула его:

– Гас, что за дела?

Он заморгал и изобразил на лице изумление:

– О, черт. Никак Инти?

– Не прикидывайся, что случайно ошибся! – с пылающим лицом воскликнула я. – У меня другие волосы и другая одежда, кретин.

Изумление сошло с его лица и уступило место веселой ухмылке.

– Это была шутка, деточка. В память о прежних временах.

Я ошеломленно смотрела на него.

– Больше ничего такого, ясно? Какую бы игру ты там ни затеял.

– Никаких игр, – кивнул он. – Значит, друзья? Я одарила его суровым взглядом.

Он засмеялся и обвил меня рукой, провожая к столу.

– Собственно говоря, – сказал он, – мы теперь одна семья, сестренка.

Когда я вхожу в крошечный полицейский участок, Бонни сидит за компьютером. Дежурный интересуется, чем мне помочь, но Бонни замечает меня и машет, чтобы я проходила. В помещении около шести столов, которые полицейские занимают, по-видимому, по двое, а самый большой располагается в кабинете, отделенном только стеклянной стеной. На двери висит табличка «Дункан Мактавиш, старший суперинтендант». Хозяина на месте нет – я специально так подгадала свой приход, чтобы не встречаться с ним.

– Как дела, Инти? – спрашивает Бонни.

– Хорошо, спасибо. Я думала, меня будут спрашивать про алиби.

Она кивает.

– Пойдемте в кабинет к Дункану, чтобы нам не мешали.

Я следую за Бонни, и она занимает место за его столом, а я опускаюсь на стул напротив. Маленькое неопрятное помещение под завязку заполнено высоченными стопками бумаг. Фотографий или личных вещей нигде нет.

– Похоже, Дункан не пользуется благами цифровой эпохи.

Бонни оглядывает царящий вокруг бардак и улыбается.

– Да. Но на самом деле, когда все материалы лежат перед тобой, работать легче. Хотите, оформим ваши показания в письменном виде, Инти?

– Давайте просто поговорим, если так удобнее.

– Это менее формально.

– Насколько я поняла, вы тут не очень заботитесь о формальностях.

Она вздыхает.

– Извините, что не поговорила с вами сама. Дункан мой начальник, и я не хотела нарушать конфиденциальность, учитывая характер его заявления, и полагала, что вы тоже были бы не против сохранить ваши отношения в тайне.

– Я просто не понимаю: я подозреваемая или нет?

– На данном этапе нет. Вы объект оперативной разработки. Потому я и не связывалась с вами после первого допроса. – Она умолкает и откидывается назад в кресле. – Мне действительно показалось странным, что Дункан не составил протокол. Я спросила его по-товарищески почему, и он ответил: потому что знает, где вы провели ту ночь, – и мне этого было достаточно. – Снова молчание. – Вы не подозреваемая, Инти, по крайней мере в моем представлении. Но если у вас есть что мне сказать, если вы располагаете сведениями, которые могут помочь…

– В последний раз я видела Стюарта около бара вместе с Дунканом, и Дункан вернулся избитый. Он сообщил вам об этом?

Бонни кивает:

– У нас есть точная хронология передвижений Стюарта вплоть до поздней ночи, когда он пропал.

– И где же он был?

– Боюсь, я не могу обсуждать с вами подробности расследования. У вас есть особые причины волноваться по этому поводу?

– Конечно. Он бил свою жену, и я хочу знать, что с ним случилось.

– Могу сказать только, что мы не нашли доказательств его побега.

– То есть…

– То есть мы решили квалифицировать это дело как предполагаемое убийство.

– А не мог с ним произойти несчастный случай или что-то вроде того?

Мог, конечно. В такой глуши, как здесь, человека подстерегает много опасностей. Места тут дикие, и порой пропадают пешие туристы. Однако мы всегда находим тела. А теперь еще нельзя исключать нападения животных.

– В этом случае вы бы точно нашли останки, – заверяю я ее.

Бонни кивает.

– Мы приняли во внимание ваше экспертное мнение. Но у вас есть веские причины убеждать нас в этом, правда? Если окажется, что волки загрызли человека, их придется уничтожить.

– Что, всех?

– Если только вы не сможете определить конкретного виновника, и потом нужны будут доказательства, что он действовал в одиночку.

Предоставить которые, как ей известно, будет очень трудно.

– Можно тогда вопрос? – продолжает Бонни. – Где вы были в тот вечер, когда Стюарта Бернса видели в последний раз?

– В пабе в городе, а потом поехала домой с Дунканом.

– К нему домой?

– Да.

– Во сколько это было?

– Ну, примерно около девяти.

– И вы провели там всю ночь?

– Да.

– Спасибо, Инти, я включу это в ваше дело.

Она не спрашивает меня, был ли он там всю ночь, и я ничего не говорю. Думаю, потому, что, разоблачая его ложь, я бы обнаружила свою. Но, кроме того, внутренний голос советует мне молчать, пока у меня не появятся доказательства или, по крайней мере, твердая уверенность, а не только это ужасное интуитивное чувство, что именно Дункан убил Стюарта. Я не хочу подставлять его, если на самом деле он тут ни при чем.

– Как вы сужаете круг подозреваемых в таком деле? – интересуюсь я.

Она пожимает плечами.

– Рассматриваем каждого, с кем Стюарт мог конфликтовать, каждого, у кого были причины желать ему смерти или причинить вред. Без тела это всегда труднее.

– А что, если дело вообще не в Стюарте?

– Что вы имеете в виду?

– Ну… избавиться от человека, не оставив никаких следов, – удобный способ заставить всех сделать вывод, будто его съели только что завезенные волки, которых все так твердо вознамерились выжить отсюда.

Бонни медленно кивает.

– Я понимаю. Мы рассмотрим эту версию.

– Спасибо, Бонни. – Я встаю, собираясь уходить.

– Встретимся у Дункана в следующий раз? – оживленно спрашивает она.

Я медлю перед дверью.

– Слушайте, Бонни. Он сейчас выглядит не очень привлекательно. Спит с замужними женщинами, спит с несколькими женщинами одновременно.

Бонни неловко ерзает на стуле.

– Не знаю, что сказать вам, Инти.

– Скажите мне, считаете вы его хорошим человеком или нет.

– Я считаю его просто человеком.

– Да, я так и подозревала.

Сидя в машине, я набираю в «Гугле»: «Дункан Мак-тавиш, старший суперинтендант». Появляются результаты поиска, в основном ссылки на газетные статьи о Стюарте Бернсе, где Дункан упоминается как полицейский, возглавляющий следствие. Также его имя мелькает в статьях обо всех мелких и тяжких преступлениях в районе за много лет, в большинстве случаев потому, что он выступал с заявлениями по этим делам. Я начинаю читать публикации, и, когда выхожу на воздух, оказывается, что прошло уже несколько часов и на улице стемнело. Я не получила четкого представления о его человеческих качествах, только о том, что он хороший коп. Насколько я могу судить, Дункан успешно справляется со своей работой, хотя несколько преступлений, от актов вандализма до воровства оборудования с ферм, остались нераскрытыми.

Страниц в соцсетях, куда я могла бы тайком заглянуть, у него нет. А потому я звоню Фергюсу и приглашаю его выпить.

В пабе тихо. Мы с Фергюсом сидим за угловым столиком, перед нами кувшин пива и миска с чипсами. Я пиво не пью, но он этого не замечает. Некоторое время мы беспечно болтаем – вернее, болтает Фергюс, а я слушаю и чувствую его возбуждение; думаю, он тоскует по временам, когда вечеринки продолжались до утра. Он рисует картину своей юности: безудержное веселье в окружении таких же неугомонных товарищей, обожающих друг друга и, как любой скучающий молодой человек, растущий в маленьком городе, стремящихся разнообразить опыт.

– Если честно, я здесь как в ловушке, – признается Фергюс. – Шестнадцатилетний подросток, попавший в тело сорокалетнего мужчины.

– А Стюарт тоже был в вашей компании? – спрашиваю я.

– Конечно. И Лэйни. И Дункан, и Амелия. Мы все вместе в школе учились.

– Что, по-твоему, с ним случилось? Фергюс качает головой.

– Возможно, ему просто все это осточертело.

– Что – все?

– Ферма. Такая неблагодарная жизнь. Не знаю, странно все это.

У меня возникает впечатление, что ему неловко разговаривать об этом со мной, пришлым человеком. Я ненавязчиво пытаюсь навести его на интересующую меня тему, но в последнее время нена-вязчивость мне плохо удается.

– И все равно, думаешь, он бросил бы жену вот так? Внезапно, не сказав ни слова?

– Маловероятно. Никто не мог обвинить Стюарта в том, что он не любил свою жену.

Ну конечно, он, похоже, намеревался залю-бить ее до смерти.

Фергюс напрягся.

Они были вместе со школы, – говорит он так, словно это все объясняет, хотя, может, так оно и есть. – Все мальчишки здесь были хоть немного влюблены в Лэйни. Но она выбрала Стюарта. Он был привлекательным, добрым, все такое, и все знали, что им суждено быть вместе.

– Что же изменилось?

– Ничего.

Я качаю головой. Они все идиоты здесь, что ли? Неужели никто не замечал, что женщине явно угрожала опасность?

– Я хочу сказать, что, наверно… – Фергюс ненадолго задумывается. – Выпивка для некоторых мужчин – как проклятие, человек перестает быть самим собой. Стюарт все время пытался бросить, но было время, когда я мог бы поспорить на деньги, что из них двоих исчезнет она.

– Ты имеешь в виду – уедет или ее убьют? – в открытую спрашиваю я.

– Уедет! – восклицает он. – Господи, если бы я думал, что ее могут убить, я бы…

– Ты бы что?

Фергюс удивленно смотрит на меня.

– Какая ты суровая.

Я копаю дальше.

– Как ты думаешь, кто-то мог его ненавидеть? Из ревности, из злости или еще по какой-то причине?

– Теперь ты похожа на Мака, как будто разнюхиваешь что-то.

– На Дункана? Он допрашивал тебя?

– Конечно, он допрашивал всех в городе. Какое-то время мы сидим молча.

Наконец Фергюс говорит:

– Хочешь знать мое мнение? Если кто-то действительно решил от него избавиться, у этого человека должны быть железные яйца. Стюарта не так-то просто было завалить, а уж выйти сухим из воды после этого – вообще другой разговор.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что Мак не перестанет рыть землю. Ищейка, вот он кто.

А не найдет ли эта ищейка мнимого виновника, чтобы выгородить себя? Не наметил ли он меня на роль козла отпущения?

– Дункан всегда был таким? – осторожно спрашиваю я.

– Да, сколько я его помню. Вечно он зацикливается. И никогда не знаешь, родился таким человек или стал из-за всего того дерьма, что с ним случилось.

– А что с ним случилось?

– Это не секрет, история была в газетах.

Я жду. Фергюс вздыхает:

– Дункан убил своего отца.

Фергюс сознательно напивается. Я вижу это довольно ясно. Он очень мало говорит о случившемся, однако и сказанного мне достаточно, чтобы понять: он был там, потом, видел содеянное и никогда не забудет этого. Они все были там, ближайшие друзья Дункана. Прежде чем сообщить в полицию, он позвонил им. Лэйни, своей девушке, Фергюсу, Амелии. Фергюс помнит, что Дуглас не плакал. Он и потом ни разу не плакал, ни во время расследования, ни на суде.

Я отвожу Фергюса домой и помогаю ему войти. У него заплетаются ноги, и когда я кладу его на кровать и приношу стакан воды, меня охватывает нестерпимая жалость к нему.

Потом я направляюсь к себе. Эгги уже спит, поэтому я забираюсь в свою кровать и, закутавшись в одеяло, копаюсь в Интернете, пока не нахожу статью двадцатипятилетней давности.

Была рождественская ночь. Полиция прибыла и обнаружила два трупа.

Отец Дункана был насмерть забит дубинкой.

Мать тоже скончалась от побоев. Поначалу полицейские не могли понять, что здесь произошло, и предположили, что в дом проникли грабители. Но когда обнаружили Дункана и его друзей, сбившихся в кучу в комнате наверху, то картина преступления начала проясняться.

Дункан пытался защитить мать. Ему не удалось. Его действия квалифицировали как защиту жизни другого человека. Ему было шестнадцать лет. С фотографии на меня смотрит надломленный подросток: бритая голова, тени под глазами.

Я выключаю свет и стараюсь унять дрожь, но меня продолжает трясти. Травма может давать о себе знать спустя годы. Мне это известно не понаслышке.

* * *

Вечеринка. Вокруг меня все вертится. Беззвучно. Невесомо. Мое тело живет среди них, среди других тел в моем доме, которых я не знаю, но чувствую. Я выхожу из гостиной. Я ищу Гаса. Ищу Эгги. Мои очертания размыты.

Ноги медленно поднимаются по лестнице. Безбоязненно. Мой дух мчится впереди. Направляется к ним в спальню.

Дверь закрыта.

Каким-то образом я оказываюсь внутри. На их постели, которая шевелится. Горло стискивает рука, и я не могу дышать, не могу вырваться.

– Инти!

Я с толчком просыпаюсь. Сестра сидит на кровати, держит мои руки, гладит мои шрамы. Видимо, мне приснилось, что она зовет меня, потому что она не говорит, – моя сестра, которая знает слов больше всех на свете, не говорит.

«Ты плакала», – знаками объясняет она мне.

К горлу подступает тошнота, и мне требуется призвать на помощь все силы до капли, чтобы добежать до туалета и только потом дать волю рвоте. Эгги держит мне волосы и, когда я заканчиваю, передает мне рулон туалетной бумаги, чтобы вытереть рот, и мы сидим лицом друг к другу на холодной плитке.

«Ну мы и парочка», – говорит она.

Я киваю. Я опустошена.

«Утренняя тошнота?»

– Думаю, да. – Лучше не рассказывать ей, что мне приснилось. Все равно она догадалась, конечно же она догадалась.

– Позанимайся с Галлой сегодня, говорю я надломленным голосом. – Ей нужна любовь.

«Не могу выходить из дома».

– Почему, Эгги?

«Он может быть там», – просто отвечает она.

Я смотрю на сестру и думаю – и очень странно, что мне впервые приходит это в голову, – что не знаю, может, и я так же безумна, как она.

Я снова засыпаю, но на этот раз мне снятся не монстры, а волки. Я убегаю вместе с ними в тень горы.