Текст книги "Когда-то там были волки"

Автор книги: Шарлотта Макконахи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

23

Мне предъявлены обвинения в применении насилия и умышленном нанесении вреда имуществу. Кольму предъявлены обвинения в убийстве Номера Четырнадцать. Ни один из нас не проводит ночь в камере, но мы оба получаем крупные штрафы.

На протяжении дальнейших нескольких недель за стадами домашнего скота непрерывно тянется след смерти. Чуть ли не каждое утро я просыпаюсь от звонка Бонни, которая приглашает меня на очередную ферму, чтобы осмотреть очередной наполовину обглоданный труп овцы или коровы, или от звонка Энн Барри.

– Разберись с этим, Инти, – говорит Энн. – И немедленно, на кону вся твоя работа.

Я могла бы найти жертву по воронам, если бы хотела; они собираются над тушами огромными стаями. И с каждой новой смертью мой страх растет. Волк, кто бы это ни был, смекнул, что можно питаться скотом. Вообще волкам не нравится вкус домашних животных, они любят охоту, предпочитают дичь. На овец и коров, при всей их беззащитности, нападают только безнадежно голодные хищники. Значит, нужно выяснить, какой из волков так отчаянно проголодался, что игнорирует свой инстинкт, и почему.

Думаю, я уже знаю, кто это. Наверняка. И как только мы найдем подтверждения моей догадке, волчицу придется убить.

Сегодня стая Танар снялась с места и двигается к востоку, к границе владений Рэда – чуть ли не в самую опасную для них часть леса. Если люди в городе вознамерились объявить волкам войну, значит, мне нужно убедиться, что им не раздали дополнительное оружие и что волки не облегчают им задачу, расхаживая под носом у человека, который уже застрелил одного из них.

После наступления темноты я оставляю сестру перед телевизором и еду к ферме Рэда. Не сворачивая на подъездную дорожку, паркую машину около забора передней площадки для выгула животных. Я захватила с собой ружье из оружейного сейфа и достаю его из багажника, потом ступаю на землю Рэда. Место, где был убит Девятый, я огибаю, думая о бедном волке. Вхожу за ограду, просунув руку внутрь, чтобы открыть ворота, и запираю их за собой. За годы жизни с отцом я твердо усвоила: никогда не закрывай ворота, которые были открыты, и никогда не оставляй их распахнутыми, если нашла запертыми. Я не знаю, куда загнал Рэд овец сегодня, но в конце концов обнаруживаю их в восточном загоне, окруженном плотной сеткой и расположенном дальше всех от края леса. Надо отдать ему должное: он позаботился об их безопасности, тогда как многие фермеры до сих пор отказываются держать скот на огороженном пространстве. Полагаю, таким образом они нарочито демонстрируют свое пренебрежение нашими советами. Назло бабушке отмораживают себе уши.

Я приближаюсь к спящим овцам, защищающим ягнят от холода своими телами с густой косматой шерстью, и сажусь на траву. Глаза устремлены на опушку леса, ружье держу наготове, положив его на колени. Если волки задумают подобраться к овцам, они появятся из-за тех деревьев, и я буду их поджидать.

Размножающийся самец Номер Два, вожак стаи Танар и теперь самый сильный альфа-самец из всех волков, которых мы сюда привезли, по Вернеру, угольно-черный. Цвет обсидиана. Единственный черный волк в Шотландии. Черный как смоль, чернее, чем глубокая ночь. Огромный, весом в девяносто килограммов, он мог бы принадлежать к роду своих двоюродных братьев, более крупных канадских волков. Он двигается с изумительной плавностью, которая проистекает из большой силы. Поразительная животная мощь.

Я прихожу сюда каждую ночь, и сегодня, на пятый день своих наблюдений, вижу его золотые немигающие глаза и знаю, что это он.

Номер Два стоит под покровом леса и смотрит на нас.

Он смотрит на меня.

Ожидая своего часа.

Его стая соберется позади него, готовая броситься вперед, когда вожак подаст знак. Три голодных взрослых волка, которые чуют живую плоть с пульсирующей теплой кровью, но пока не отличают ее от другой добычи. Они рассредоточатся и окружат нас, двигаясь быстро и бесшумно, чтобы схватить овцу с краю стаи. Если они так решат, то могут цапнуть каждый по одной, а потом с легкостью перебить всех остальных. У медлительных, не приспособленных к борьбе стадных животных нет ни единого шанса противостоять свирепым лесным охотникам.

Я всегда больше волновалась об участи хищника, а не его жертвы. Первые живут, мучимые постоянным голодом. Каждая охота может стать для них последней. Так что, будь моя воля, я бы позволила волкам устроить пир. Но в этом мире хозяйничают люди. Пиршество в неправильном месте может стоить волкам жизни. Поэтому я поднимаю ружье, заряженное пулями, а не дротиками, и целюсь в самца Номер Два.

Выстрел хлопает в ночи и отзывается эхом в холмах. Отражающие свет луны глаза исчезают. Надеюсь, волк улепетывает вместе с семьей в безопасное место, испуганный выстрелом, который я направила выше его головы. Но на всякий случай я остаюсь.

Овцы просыпаются и бросаются бежать. Шаткой группой они направляются к ограде и сбиваются в кучу, выражая блеянием свое возмущение и любопытствуя, что, черт возьми, происходит.

Через пять минут по загону несется квадроцикл.

– Какого хрена? – Рэд выключает мотор и слезает с сиденья. – Кого вы подстрелили?

– Никого, – отвечаю я.

– Лучше не юлите, девочка.

– Я стреляла в лису.

Он таращит на меня глаза, пытаясь взять в толк, что я здесь делаю с ружьем. В темноте наши фигуры всего лишь силуэты.

– Вы следили за ними?

Я киваю.

Он опускает плечи и бормочет себе под нос что-то нечленораздельное. Потом:

– Зачем?

– Потому что я не больше вашего хочу видеть мертвых овец, – отвечаю я.

Рэд трет глаза.

– Ладно, оставьте это мне. Вам не следует гулять ночью одной, мисс, в вашем-то положении.

Я отворачиваюсь. Мне неприятно, что он намекает на мою беременность. Я чувствую себя беззащитной.

– Так вы попали? из спрашивает Рэд.

– Куда?

– В лису.

– Нет, сэр. Но она теперь знает, что отсюда надо держаться подальше.

– Откуда вам это известно?

Я смотрю ему в лицо.

– Животные усваивают уроки. В этом смысле они умнее людей.

Утром я отправляюсь навестить стаю Гленши. Где стая Танар, я знаю, после того как ночью они удостоили своим появлением границы фермы Рэда. А еще я несколько дней искала волков из Абернети и вчера наконец заметила их. Детеныши самки Пепел здорово подросли, им уже шесть месяцев. Выглядят они почти как взрослые, только пока щупловаты и нескладны, с непропорционально длинными ногами. Последыш Номер Двадцать все еще меньше всех, но братья и сестры считаются с ней. С возрастом она приобретает все более чистый белый цвет и становится даже светлее матери. Наблюдая, как Двадцатая повелевает своим более крупным братом, быстро кусая его пасть, быстро кусая мне рот, я снова восхищаюсь сложностью распределения авторитета среди волков. Они способны распознать личные качества и знают, что внутренняя сила ничуть не слабее физической. Доминирующее положение часто никак не связано с размером животного и степенью его агрессивности.

Сегодня холодно, и я рада, что нахожусь в убежище. Ветер свистит в пустых горах вокруг меня, стучит в маленькое, скрытое от глаз строение. Не будь этого наблюдательного пункта, я бы не смогла находиться здесь в такую погоду – меня бы сдуло.

Я подношу к глазам бинокль, чтобы следить за стаей Пгенши.

Не слишком ли я их очеловечиваю, воображая, как они тоскуют по товарищу? Вообще-то это установленный факт, что волки оплакивают своих близких. Вряд ли я выдумываю, что они скучают по убитому Номеру Четырнадцать. Они кажутся подавленными – никто не играет, даже волчата не шалят. И пропал не только Четырнадцатый. Я не вижу и Десятую. Сведения с джипиэс говорят мне, что она где-то здесь, по крайней мере совсем недавно была. Но, подстроив бинокль, я замечаю в траве радиоошейник. Она отгрызла его. Значит, может быть где угодно.

– Только не это, – порывисто выдыхаю я. Вот доказательство, которое я искала.

Конечно, это была она.

Волчица, которая не боится ничего и никого, даже человека.

Мне снятся самцы оленя, дерущиеся в лесу за самку; их рык, который я слышу, ранним утром проходя мимо, звонкое клацанье, разносящееся в тумане по всем окрестностям.

«Клак, – сталкиваются их рога, и они бросаются друг на друга. – Клак».

Я с толчком просыпаюсь.

Клак.

Это не рога, а что-то колотится в окно. Что-то мокрое. Нечто похожее на мешок с глухим стуком тыкается в стекло.

Что за хрень?

Там кто-то есть. Я бросаюсь в комнату сестры и вытаскиваю ее из постели. Кладу Эгги ничком на пол, чтобы нас не видели через окно.

Теперь к стуку присоединяются голоса, несколько голосов, воющих по-волчьи.

– Черт-черт-черт-черт-черт. Оставайся здесь и не двигайся.

Я крадусь в свою комнату и хватаю телефон. Теперь дом окружают фигуры, я слышу, как они стучат в двери и в окна, пытаясь попасть внутрь. Одна из них сильно хромает, я вижу силуэт, и нет, нет-нет-нет, это не может быть он, пожалуйста, пусть это будет не он. Но тут лунный свет падает на лицо, и я вижу вовсе не Дункана, а Кольма Макклеллана, обязанного хромотой мне.

Долбаной связи нет, и в раздражении я чуть не швыряю телефон в стекло. Я забираю сестру из ее комнаты, и мы, согнувшись пополам, бежим в ванную. Там в самом углу есть поручень, и, держась за него одной рукой, я другой высоко поднимаю телефон, пока он не ловит сеть. Пальцы автоматически набирают номер экстренной службы, но я останавливаюсь и вместо этого жму кнопку с номером Дункана. Он ближе.

– Инти? – Голос то ли пьяный, то ли сонный.

– Он здесь, – шепчу я. – Кольм. Он не один, и они пытаются проникнуть в дом.

– Еду.

Эгги ползет в кухню.

– Подожди!

Я крадусь следом за ней.

Она тянется в ящик за ножом. Я соглашаюсь, что мы должны вооружиться, и тоже беру себе нож. Мы съеживаемся на полу в кухне, и мне вдруг приходит в голову, что точно в таком же положении я нашла сестру недавно, когда она будто бы слышала на улице чьи-то шаги. Тогда я сказала ей, что она помешалась, но, боже мой, может, она была права!

А может, мы обе сбрендили.

Над нами разбивается окно, осыпая нас дождем стекла. Я прижимаю руку ко рту. У Эгги широко распахнуты глаза. Думаю, у меня тоже.

Слышится рев мотора. Несколько фигур бросаются прочь, но две остаются. Я встаю и выглядываю на улицу сквозь разбитое окно. Дункан. Он не вооружен.

– Ты арестован, Кольм, – объявляет он. – И вся твоя шайка тоже. Садитесь в пикап.

– Да пошел ты, гребаный предатель! Заделался защитником окружающей среды? – орет Кольм и с разбегу набрасывается на него, несмотря на свою палку и сломанную ногу, и мне кажется, что он в состоянии какого-то психоза, потому что ведет себя совершенно неадекватно. Я оседаю на пол, не желая видеть, что будет дальше, и мы с сестрой обнимаемся, и я чувствую, что с меня довольно, – насилия, которое я повидала, хватит на тысячу жизней.

Кто-то открывает дверь и входит в дом, это Дункан, но я не могу понять, как он попал внутрь, пока не замечаю, что на двери стекло тоже разбито, а значит, он смог дотянуться до замка изнутри. Только от этого мое сердце скачет еще быстрее, потому что теперь кто угодно может ворваться к нам.

Дункан видит нас, идет к нам. Я не знаю, что произошло на улице, но ему как-то удалось одолеть нападавших. Мое тело реагирует – оно боится его.

– Не надо! – кричу я, и он останавливается.

Я не понимаю причины страха, не могу объяснить его даже самой себе, но он, этот самый страх, здесь и ясно заявляет о себе, а я хочу прогнать его.

– Ты не пострадала?

– Просто уходи, Дункан, пожалуйста.

– Нужно поехать в больницу, чтобы тебя осмотрели, дорогая.

– Мы в порядке, ничего не случилось. Прошу тебя.

Я не могу выбросить из головы картину: как его кулак забивает Стюарта почти до смерти в свете уличного фонаря. Я представляю его той же ночью в лесу и хочу изгнать эти образы из своих мыслей, хочу прогнать его из моего личного пространства, из моей жизни.

Его глаза опускаются – и видят то, что я больше не могу скрывать, даже когда сижу, сгорбившись, на полу. Мой распухший живот. Он видит его, он все понимает и снова направляется к нам, и теперь я не просто чувствую отвращение, а в тревоге встаю на дыбы.

– Убирайся, – говорю я.

Дункан останавливается, ошеломленный.

– Извини.

Эгги встает между нами, защищая меня, и вытягивает руки, чтобы не подпустить его, и я думаю, здесь моя сестра, и, поскольку он тоже смотрит на нее, я также думаю, слава богу, что она реальна, она жива, я не чокнутая.

– Пожалуйста, не бойся меня, – говорит Дункан. – Вы обе не бойтесь. Я пришел помочь. Я с ними разобрался, слышите? Эти мерзавцы заперты в пикапе. Они вам ничего не сделают, они просто пытались вас напугать.

Вот же гниды, им это удалось.

Его взгляд все время возвращается к моему животу.

– Это…

– Уходи, Дункан! – кричу я.

Я стою неподвижно, только самое мое ядро трепещет. Я жду, будет ли он снова приближаться ко мне. Успею ли я дотянуться до ножа?

Неимоверный ужас на его лице почти колеблет мою уверенность, что он представляет угрозу.

– Все хорошо, я ухожу, – говорит Дункан, – ты в безопасности, – и потом он действительно уходит.

Мы с Эгги бросаемся обниматься. Предельное ожесточение выражается во всем ее облике. Я ощущаю его более отчетливо, чем за все последние годы.

Она отстраняется и показывает знаками: «Это он отец?»

Я киваю.

«Не пускай его больше».

Я встречаюсь с сестрой глазами. Я думала, что ее страх продиктован сумасшествием, но нет ничего ненормального в том, чтобы учиться на своем опыте. Ее бдительность, может быть, самая здравая вещь в нашей жизни.

– Не пущу, – обещаю я.

Позже я узнаю, что в мешке, с помощью которого разбили наше окно, лежали останки Номера Четырнадцать.

24

У меня созрел план, отчаянный план. Раз Эгги не может бросить мужа, тогда я стану ею, поиграю в старую забаву, наряжусь в ее одежды и положу конец этому губительному браку, брошу его ради нее. А сестре расскажу об этом только после того, как все закончится, чтобы она не пыталась остановить меня.

Я провела день с Эгги, вспоминая, каково это – влезть в ее шкуру, увидеть мир ее глазами. Глазами человека с безудержной страстью и бурным, искрометным темпераментом. Я достаточно видела ее вместе с Гасом, чтобы понимать, что в их взаимоотношениях постоянно замешана сила, что это нескончаемая игра в доминирование, граничившая с флиртом, прогулка по лезвию гнева и желания.

Когда пришло время, я надела вещи Эгги и сделала прическу и макияж как у нее. Это был маскарадный костюм, это была броня, и, по правде сказать, снова примерить на себя образ Эгги оказалось проще простого. Как ни странно, я чувствовала себя в нем как дома.

Я отправила Гасу сообщение с телефона Эгги и после работы встретилась с ним в городе. Мы пошли выпить в бар, и мои движения были неспешными, взгляды дерзкими, а выражение лица нарочитым, потому что такой была Эгги. Невозмутимой, даже скучающей, пока что-нибудь не возбуждало ее любопытства. Гас выглядел усталым, измотанным, но я видела, что он сосредоточен на мне. Что он изучает меня. Я не позволила себе нервничать из-за этого, а наслаждалась его вниманием, как делала бы Эгги, зная, что она заказывает музыку. Я наслаждалась положением желанной женщины, воистину запретным сладострастным трепетом, который давно подавила в себе, но теперь спустила с цепи.

Я не придумала, как осторожно завести разговор, как разогреться для важного сообщения, так что в полумраке бара просто выпалила:

– Мы с Инти съезжаем.

Гас с изумлением уставился на меня, и глаза его сверкнули, но он не двигался и так долго ничего не говорил, что я начала чувствовать, как земля уходит из-под ног.

– Кажется, – произнес Гас очень медленно, – я выразился достаточно ясно. – Его рука скользнула к моему бедру и стиснула его крепко, еще крепче. – Если ты попытаешься бросить меня, я найду тебя и убью твою сестру.

Я подумала, что ослышалась.

Тут-то и обнаружилась правда, слишком ужасная, чтобы я могла о ней догадаться. Никакой игры между ними не было. Только нешуточная опасность. За привлекательным лицом мужчины скрывалось чудовище. А я была слепа и не замечала этого.

– Пойдем домой, примем ванну, расслабимся. День выдался долгим.

Я так дрожала, что едва могла идти, но он вывел меня из бара, и я осознала, как смешно с моей стороны было полагать, что я задаю тон, что Эгги задает тон. Сила была всецело на его стороне, и он использовал ее, чтобы удерживать заложницу. Теперь я поняла, почему сестра пыталась заставить меня уехать.

По пути домой Гас рассказывал про работу, а я могла думать только о том, что должна выйти из машины, я должна выйти, я должна выйти, я должна открыть дверцу и вывалиться на дорогу, я должна сбежать, просто, черт возьми, сбежать, но, конечно, я не могла этого сделать без Эгги.

Он привел меня в их спальню. Я оцепенела. Нужно было заговорить, объяснить, что это я, но из моего рта вырвался только сухой хрип. Он закрыл дверь, а я все еще стояла как каменная. Никогда еще я не испытывала такого страха, липкого, горячего. И вдруг он обеими руками схватил меня за горло и стиснул его, перекрыв доступ воздуха. Так вот что он делал с Эгги. Неужели это происходило каждую ночь? В комнате, отделенной от моей всего одной стеной.

– Я думал, ты понимаешь, – проговорил он, душа меня, – как, блин, сильно я тебя люблю.

Он был безумцем. И собирался убить нас.

– Прекрати, – удалось прохрипеть мне, но он не остановился.

Тут дверь распахнулась, на пороге появилась Эгги, и руки Гаса отпустили мое горло, так что я, хватая ртом воздух, отшатнулась от него.

– Что за на фиг? – заорал он.

– Ага, попались, – сказала Эгги и улыбнулась.

– Вы поменялись местами? – В его глазах заплясал какой-то лихорадочный огонь, и сердце стало выпрыгивать у меня из груди; нам надо бежать, он сейчас совсем слетит с катушек. Но он вдруг разразился смехом. Аж рычал от хохота.

– Должен признать, офигенный розыгрыш. Я даже не догадывался.

Словно насилие и угрозы были просто шалостью.

– Ловко ты меня провела, Инти, – сказал он.

– Полагаю, мы доказали, способен ли ты нас различить, – проговорила Эгги, и голова у меня пошла кругом – что, черт возьми, происходит, такое впечатление, что они оба участвовали в какой-то мистификации, и потом я увидела, как рука Эгги за спиной делает мне знак. Мы уже много лет не общались на языке знаков.

«Уходи».

Она защищала меня. Она догадалась, что я намеревалась сделать, и собиралась разрядить обстановку. Но как я могла бросить ее одну с ним в этой комнате? Как я вообще теперь смогу оставлять их наедине?

Эгги поцеловала мужа, и это я поцеловала его, и меня чуть не вырвало. Ее рука снова подала знак: «Верь мне».

И я, трусиха, сбежала. Пошла в туалет, и меня действительно стало рвать, пока в желудке совсем ничего не осталось. После этого я села, окоченев как бревно, на край своей кровати, и стала прислушиваться к звукам за стеной. Так и слушала до самого рассвета.

25

Сегодня вечером мэр Энди Оукс созывает в школе собрание по поводу гибели скота, а нас, участников проекта, не приглашают. Боюсь представить, что они там наговорят.

Я пытаюсь отвлечься, отправившись в супермаркет за продуктами, и надеюсь не встретить там никого из знакомых. В глубокой задумчивости бесцельно слоняюсь по проходам, и приходится все время возвращаться в одни и те же отделы. Сотрудники магазина озираются на меня и перешептываются. Смущенная излишним вниманием, я сношу тележкой огромную стойку с собачьим кормом, отчего банки с грохотом сыплются на пол и катятся во все стороны.

Я опускаюсь на колени, чтобы собрать их, и два молодых кассира торопятся мне на помощь. Девушка и юноша не старше пятнадцати лет.

– Извините, – бормочу я.

– Ничего, мы все соберем, – приветливо отвечает девушка.

– Правда, мэм, не беспокойтесь, – добавляет парнишка.

Я сдаюсь, садясь на пятки. Трудно ползать, когда живот у тебя величиной с шар для боулинга. Теперь он, кажется, растет быстрее, в то время как силы истощаются, а спина все время болит. Утром я впервые заглянула в «Гугл», чтобы узнать, нормально ли это, и выяснила, что живот у меня меньше среднестатистического на таком сроке. Эгги сказала, плод сейчас размером с канталупу. Когда Интернет стал рассказывать мне, что ребенок теперь различает свет, кашляет, икает и видит сны, я в ледяной панике отложила телефон.

– Это вы занимаетесь волками? – спрашивает меня кассирша.

Я киваю, ожидая не знаю чего – выговора? Но подростки перестают собирать банки и смотрят на меня с восхищением.

– Какие они? – интересуется девушка. – Вы гладили их?

Мы находимся в последнем отделе, и вокруг никого нет. Я опираюсь спиной на полку с продуктами.

– Много раз.

– Волчат или взрослых?

– И тех и других.

Это приводит молодых людей в дикий восторг, и они подходят ближе ко мне.

– А они вас кусали?

– По-настоящему нет. Малыши могут пожевать твою руку или цапнуть тебя, но это только игра.

– А они вас узнают?

– Конечно. Волки живут семьями. Если вы их вырастили, то они будут верными, пока вы не отпустите их на свободу. – А иногда и после этого.

– А почему тогда вы не оставите их у себя?

– Дикие животные должны жить в лесу.

– А те, что здесь живут, действительно опасны? – спрашивает девочка. – Я ведь видела одного из них как-то ночью, но он просто убежал, так быстро, что его было почти не разглядеть.

Я начинаю подбирать слова.

– Если не подходить к ним близко, то бояться нечего. Только никогда не пытайтесь погладить их или покормить.

– А если он сам подошел? – вставляет юноша. – Ну, типа, пошли мы в поход, а тут вдруг волк.

– Запомните хорошенько: если вы наткнулись на волка в лесу и он не убежал, ни в коем случае не убегайте сами. Стоя лицом к лицу с волком, вы напугаете его. А если кинетесь наутек, он станет охотиться на вас.

Ребята, заинтригованные, смотрят на меня. Очень надеюсь, что они не будут искать способов проверить мои советы опытным путем.

– Тот, которого я видела, – тихо говорит девчушка, – был очень красивый.

Я киваю.

– Простите, что некоторые из наших жителей ведут себя как скоты, – извиняется парень. – Но не все настроены против вас. Очень многим нравится, что теперь в Шотландии снова будут волки. Совсем как раньше.

Я улыбаюсь.

– Спасибо, ребята. Это очень важно.

И я позволяю им поставить себя на ноги.

Когда я выхожу на улицу, совсем забыв о покупках, начинается снегопад. Я поднимаю голову к небу и наблюдаю медленное парение белых хлопьев. Настоящие пушистые снежинки, почти невесомые, сияющие в лунном свете.

Моя машина одиноко стоит на парковке, и кто-то прислонился к ней. На мгновение я вижу Гаса, его высокую широкоплечую фигуру, а потом он превращается в Дункана, и я набираю полную грудь воздуха в попытке успокоить сердце, которое все еще скачет при виде этого мужчины.

Я останавливаюсь в нескольких шагах. Он загораживает дверцу водительского места. Он что, намеренно так встал, чтобы я не могла уехать? О господи, нужно взять себя в руки.

– Я должен спросить… – Дункан проводит рукой по волосам, которые отросли, стали лохматыми и еще больше поседели. В неоновом свете вывески магазина он выглядит больным, с провалившимися глазами. Меня охватывает беспокойство. – Это мой ребенок?

Наверно, я ожидала этого вопроса, боялась его. Хотя он и слегка обижает меня – неужели Дункан думает, что я сплю сразу со всем городом?

– Нет, – отвечаю я. – Поскольку и не мой тоже. Я отдаю его на усыновление.

– Это такой хитрый способ ответить, что отец – я? Что ты и я – мы зачали его вместе?

Я не отвечаю.

– Позволь мне… можно помочь тебе, Инти? Ты не должна справляться с хлопотами одна.

– Ты же не хочешь иметь детей, – говорю я. – Ты сам мне это сказал.

Он испускает вздох, почти смех.

– Раньше так и было, пока я не встретил тебя. Уже когда я это говорил, я больше так не думал.

О боже.

– Не надо никому отдавать ребенка, – просит он.

Мне едва удается выдавить:

– Но я хочу этого.

– Почему? – спрашивает он.

Я закрываю глаза, у меня кружится голова.

– Потому что во мне не осталось ничего хорошего, Дункан. Одна только злость.

– Что за чушь?! – рявкает он.

Я подхожу к машине и тянусь к ручке дверцы, но не могу заставить себя открыть ее, просто стою, пытаясь не разомлеть.

– Я не убивал Стюарта, – резко говорит он. – Не думал, что мне нужно говорить это, но, похоже, ошибался.

Я встречаюсь с ним глазами.

– Я тебе не верю. – Только эта версия имеет смысл. – Ты был там, – продолжаю я, переставая скрывать то, что мне известно. – Лэйни позвонила тебе, сказала, где Стюарт. И ты пошел искать его.

– Но не нашел, – объясняет Дункан. – Я не нашел никого.

– Почему тогда ты ничего не сказал о ее звонке? Зачем таиться, если не для того, чтобы защитить себя?

– Чтобы защитить тебя! – восклицает он. – Я в ту ночь никого не встретил, Инти, но ты встретила, не так ли? Ты была там. Если от моего дома ты пошла к своему, то столкнулась с ним.

На его ресницах лежат снежинки, на моих тоже, мир вокруг плывет. Я забываю все слова.

– Я постоянно задаю себе один и тот же вопрос, – признается Дункан. – Имело бы для меня значение, окажись убийцей ты? И это идет вразрез со всеми моими убеждениями.

– Имело бы. Имеет, – отвечаю я. – Смерть проникает тебе под кожу, остается с тобой навсегда. Ты сам так сказал.

Я чувствую, как малышка царапает меня изнутри крошечными ноготками. «Только не сейчас, – умоляю я ее. – Прошу тебя, сладкая дынька, только не сейчас».

– Для меня самое важное – защитить свою сестру. А я не верю, что ты не причинишь нам вреда, – напрямик заявляю я ему. – Я никому не верю.

– Я был на твоем месте, Инти.

– Знаю, и это никуда не уходит.

– Ошибаешься, – возражает он. – Уходит, если мы отпускаем. Я старался не давить на тебя.

– Ты думаешь, любовь имеет какое-то значение? – спрашиваю я. – Любовь только создает опасность.

Я сажусь в машину.

– Инти.

Когда я выруливаю с парковки, «дворники» борются с пеленой снега. Но вскоре мне приходится съехать на обочину – я не уверена, что могу вести дальше. Я смотрю на снегопад, подсвеченный лучами фар.

Крошка внутри меня снова шевелится, крутится так сильно, что у меня перехватывает дыхание. Я прижимаю свою руку к ее ручке и чувствую, как она прижимается к моей, и так она узнает гораздо больше, чем я, про защиту, которую я выстроила, так она находит меня, она все видит, и больше ничего нельзя скрывать.