Текст книги "Грешный"
Автор книги: Шарлотта Физерстоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
– Я тоже скучаю по ней, Мэтью. Может быть, она еще вернется.
– Она не вернется, – бросил он, задыхаясь от душевной боли.
– Леди Реберн говорит, что, если ты хочешь чего–нибудь достаточно сильно, нужно молиться об этом. Я каждую ночь молюсь о том, чтобы мисс Рэнкин вернулась и стала моим другом. А ты молишься, Мэтью?
– Да. – Его голос превратился в шепот. О боже, как же он молился, просил, давал зароки – а все ради того, чтобы произошло чудо, которое смогло бы уберечь его от ужасного брака! Чудо, которое помогло бы ему вновь обрести Джейн.
Сара потянулась к руке того, кого искренне считала братом, и сжала его пальцы.
– Я знаю, что это не то же самое, Мэтью, но я буду твоим другом.
Крепко вцепившись в руку Сары, он наконец–то осмелился поднять на нее взгляд. Какое прекрасное лицо у его дочери, какие честные, бесхитростные глаза! Их цвет был таким же, как у Мэтью, но его глаза никогда не сияли такой открытостью, таким доверием – его глаза всегда поблескивали язвительностью и пессимизмом. Мэтью поцеловал Сару в лоб, словно заражаясь ее внутренней силой, и прошептал:
– Ты для меня – самая лучшая.
Они тихо постояли несколько минут, прежде чем Сара нарушила молчание.
– А это черный лебедь, который так нравился мисс Рэнкин, – сказала она, показывая на пятно между веток плакучей ивы, склонившихся к воде.
На глади озера беспомощно барахтался одинокий лебедь, его перья были черными, как ночь.
– Его подруга умерла. И он целый день плавает, ищет ее. Должно быть, это ужасно – быть одиноким все время, не так ли? – спросила Сара.
– Да. Ужасно, – отозвался Мэтью, думая о том, как он сам барахтался в своей безнадежной жизни последние месяцы, ища возможность быть рядом с Джейн.
– А ты знаешь, что у лебедей одна пара на всю жизнь? – спросила Сара. – Без своей подруги этот бедный лебедь останется один на все оставшиеся годы, навсегда. Как долго он сможет так прожить?
– К счастью, совсем недолго, – ответил Мэтью, думая о тех унылых, бесцельных десятилетиях, что ему предстоят.
– Люди ведь как лебеди, они тоже любят только один раз в жизни, правда?
– Да, они любят лишь однажды, – сказал Мэтью сдавленным голосом. – Но иногда одних чувств бывает недостаточно, чтобы удержать рядом того, кого ты любишь.
Опустив взор на свою руку, Уоллингфорд разжал пальцы и отпустил темно–красную ленту, которая тут же закружилась вниз. Он посмотрел, как лента медленно опустилась на водную гладь, а рядом откуда–то с небес упало перо.
Дождь усилился, тяжелые капли опускались на гладкий атлас, который все еще держался на поверхности озера. Они напомнили Мэтью слезы и то удивительное время в домике, когда он изучал тени от капелек дождя на коже Джейн.
– Прощайте, мисс Рэнкин, – тихо прошептала Сара рядом с Мэтью.
Он увидел, как вода утащила атлас на глубину.
– Прощай, Джейн.
Мэтью автоматически потянулся к ручке и отворил дверь в спальню жены. Боже праведный, это его жена… Он сочетался браком тем утром, спустя всего несколько часов после того, как стоял на мосту, прощаясь с Джейн.
Это была простая, короткая церемония, без всей этой пышной мишуры, что обычно сопутствует свадьбе. Клятвы были сокращены по максимуму – ровно настолько, чтобы брак мог считаться законным. Мэтью категорически отказался произносить фразу «Отдаю на милость твою всего себя».
Но на протяжении всего дня клятва звучала в ушах Мэтью: он представлял Джейн, стоящую перед ним, и клялся любить ее, только ее, целиком и полностью, пока смерть не разлучит их.
– Наконец–то, – раздался сухой голос из глубины щедро драпированной постели. – Я уже начала сомневаться, что вы когда–либо выйдете из того вашего маленького дома.
Все тело Мэтью напряглось, и он на мгновение замер на пороге, всерьез размышляя о том, не слишком ли поздно повернуться и бежать прочь. Прежде он никогда не был трусом, но этой ночью… То, что должно было произойти, пугало его, подталкивало бежать и скрываться в укромном месте, там, где его никогда бы не смогли найти.
– А вам пришлось выпить для храбрости, как я посмотрю, – замурлыкала Констанс. – Я как раз гадала, была ли преувеличена ваша репутация.
Опрокинув в себя янтарное содержимое стакана, Мэтью поставил его на стол и закрыл дверь. Как он сейчас надеялся, что пять стаканов бренди, позволят ему вползти в кровать к этому чудовищу!
Ступив в комнату, Мэтью увидел Констанс, лежавшую в центре постели в соблазнительной, бесстыдной позе. На ней был надет прозрачный пеньюар, не скрывавший ни одной частички тела. Ее длинные волосы были распущены и разбросаны по обеим подушкам. Констанс подогнула ногу, откинув ее в сторону, и выставила свое лоно взору мужа.
Но тело Уоллингфорда не реагировало, словно все его существо противилось этой отвратительной связи. Мэтью просто не мог сделать этого, он не мог овладеть этой женщиной. Только не после того, что он испытал с Джейн! С ней он узнал, что секс значит гораздо больше, чем просто удовлетворение дикой, животной похоти. Секс с Джейн был основан на взаимном наслаждении, они поистине делились своими чувствами – и физически, и эмоционально. Только с ней Мэтью связывали нежные прикосновения, шепот – любовь.
– Вам нравится, милорд? Разве я не в вашем вкусе?
Констанс отлично знала, что была мечтой любого мужчины. Она могла похвастать изящным телом, длинными ногами, дерзкими грудями с розовыми набухшими сосками. Любой мужчина стал бы добиваться ее расположения – любой, но не Мэтью.
Проведя пальцем по своей потаенной пещерке, она развела складки, демонстрируя, что уже сочится влагой. Перед этой эротической картинкой трудно было устоять, и, будь это Джейн, Мэтью бросился бы сверху и овладел ею, восхищенный столь смелым проявлением сексуальности. Но теперь он чувствовал лишь отвращение.
– Идите в постель, – сладко пела Констанс, продолжая ласкать себя. – Уверена, мы оба найдем это действо весьма приятным.
Ее взгляд бродил по телу Мэтью, и ему очень хотелось, чтобы тело отозвалось на распутное зрелище. Но доселе крепкий ствол никак не желал приходить в боевую готовность – и совсем не из–за половины бутылки виски, которые успел влить в себя его обладатель. Мэтью просто не мог заниматься сексом ни с кем, кроме Джейн.
– Снимите одежду, – приказала Констанс, – и позвольте мне увидеть то, что я приобрела вместе с титулом.
Мэтью сорвал шелковый халат с тела, заходясь в бессильной злобе от того, что отныне был не сколько объектом вожделения, столько племенным жеребцом, призванным обслуживать эту женщину. Граф прерывисто дышал, мускулы груди и живота напрягались, словно отвечая на гнев, кипящий у него внутри.
– Просто замечательно! – оценивающе выдохнула Констанс. – Даже в этом состоянии он кажется просто огромным!
Фаллос по–прежнему был мягким. Мэтью пришлось наспех приводить непокорный орган в состояние готовности собственной рукой, но во время этого процесса он не хотел смотреть на жену. От одной мысли о ладонях Констанс, прикасающихся к его телу, Мэтью бросило в дрожь. Он просто не мог выносить чьи–то руки на своем теле – только если это были не руки Джейн.
Констанс опустилась на колени перед мужем, стоявшим около постели. В ее глазах отчетливо читалось запретное, злое намерение.
– Этой ночью я буду всем, чем вы хотите, милорд, лишь одной я не стану – вашей маленькой медсестрой. Так что если вам вздумалось притвориться, будто я – это она, отбросьте эту мысль. Я предпочитаю, чтобы вы взяли меня, как шлюху, чем воображая, будто я – то жалкое, ничтожное существо, копошащееся под вами.
Никогда, за целый миллион лет, Мэтью не мог ошибиться и принять Констанс за Джейн. Глаза, смотревшие сейчас на него, были расчетливыми и коварными, а глаза Джейн светились доверием, пониманием…
– Итак, сегодня ночью мы подкрепим наше супружество? – спросила Констанс, потянувшись к Мэтью.
– Альянс, – прорычал он, отталкивая ее руку и кладя на член свою собственную ладонь. Он не ласкал свой ствол неторопливо и нежно, как это делала Джейн. Не наслаждался первыми чувственными ощущениями разбухающего члена, как делал это накануне, когда мастурбировал в своем доме.
Сейчас Мэтью ощущал всю грязь происходящего – все, что так нравилось Миранде, стоявшей перед ним на коленях. Она любила наблюдать за пасынком, трогавшим себя.
«Сильнее», – поддразнивала бы она сейчас, когда Мэтью становился взволнованным и угрожающе возбужденным.
Констанс наблюдала за ним тем же похотливым взглядом, каким когда–то смотрела на него Миранда.
– Только посмотрите, какой вы большой, – оценивающе мурлыкала жена, наблюдая, как член растет в его ладони. – Не могу дождаться, когда он заполнит меня! Определенно, ваши достоинства не были преувеличены. И вы, разумеется, знаете, как с этим управляться, не так ли?
Закрыв глаза, Мэтью старался не видеть ни Констанс, ни Миранду. Пытался не слышать голос мачехи, стучавший в ушах: «Все, на что ты способен, – это трахаться…»
Мэтью все быстрее и быстрее водил рукой по своему хваленому достоинству, сжимая свой ствол и заставляя головку набухать. Он видел, как Констанс призывно открыла рот, готовясь принять его, и застыл на месте на несколько секунд.
– На колени! – зарычал он. – И отвернитесь в другую сторону!
Если Констанс и была разочарована недостаточно искусной прелюдией, то никак себя не выдала. Даже наоборот: сама решила превратить любовную игру в представление и медленно, соблазнительными движениями начала снимать пеньюар. Но все попытки жены были напрасными: Мэтью просто не мог попасться в ловушку ее очарования – никогда.
Это было траханье – безыскусное, низменное. Грубый способ продолжить родословную. Не творить свое дитя, как делали это Реберн и Анаис. Нет, Мэтью прелюбодействовал, чтобы произвести на свет наследника и укрепить династию Торрингтонов. И эта женщина, эта коварная… гадюка… станет ему матерью.
– Идите ко мне, милорд! Вы дразните меня своим крепким великаном!
– Молчите! – приказал Мэтью, в одно мгновение достигая бедер Констанс. Одним стремительным толчком он погрузил свое достоинство в ее глубины. Жена уже сочилась чувственной влагой. Застонав, она сжала в кулаки постельное покрывало и подалась навстречу супругу.
– О боже, да, вы точно знаете, как обращаться со своим великолепным гигантом.
Если бы Уоллингфорд думал, что Констанс сохранила девственность до свадьбы, он был бы более осторожным после того, как вошел в нее. Но его жена, как подозревал граф, явно знала толк в физических удовольствиях.
Бедра Констанс содрогались под ладонями мужа, ее лоно плотно обхватывало фаллос. Неистово, стараясь отключиться от всех чувств, Мэтью пронзал тело Констанс, не заботясь о ее ощущениях. Но новоиспеченная графиня чувственно стонала, и Мэтью ненавидел ее за то, что она явно наслаждалась этой связью, за то, что он сам ощущал себя грязным и опозоренным. Он чувствовал себя грешным. И виноватым.
– Быстрее! – молила Констанс, мечась под Мэтью на постели, а он слышал голос Миранды.
Этот отвратительный голос звучал в ушах все эти годы, когда бедняга потел над собственной мачехой, пытаясь войти в ее тело поглубже. «Это единственная причина, по которой тебя будут хотеть женщины, – говорила Миранда, в неистовом порыве царапая ногтями его спину и ягодицы. – Это тело, этот член – единственное, что есть в тебе стоящего».
Сжав пальцами бедра своей жены, Мэтью яростно двигался в ее теле – не для того, чтобы испытать блаженство, а лишь силясь изгнать из сознания омерзительный голос и воспоминания обо всех бессмысленных связях, которые были в его жизни. Мэтью никогда не брал Джейн вот так – просто трахая и трахая, без единого проблеска мысли. Без чувства. Без удовольствия.
– Да! – громко вскрикнула Констанс, когда Мэтью пронзил ее новым мощным толчком.
Как в своем ужасном прошлом, он снова пыхтел над омерзительной ему женщиной, прерывисто дыша, увеличивая глубину и ритм своих ударов. Это был очередной бесцельный секс, и Уоллингфорд чувствовал лишь презрение и ненависть – к Констанс, к себе… Сейчас он просто не знал, как сможет довести эту связь до кульминации. Мэтью не хотел думать о Джейн, чтобы не пятнать те нежные, восхитительные ночи, что связывали его с возлюбленной. Но, как оказалось, только это и могло помочь Уоллингфорду привести мучительный процесс с Констанс к развязке. И граф представлял, что грубо, резко входит в Джейн, наказывая ее за то, что она посмела его бросить. Мэтью трахал свою воображаемую Джейн так сильно, чтобы она никогда больше не задумалась о побеге.
Уоллингфорд думал, как же он презирает Констанс, стоящую перед ним на коленях и молящую дать ей еще больше. Боже праведный, Мэтью даже не мог взорваться внутри ее, его тело было пустым. Уоллингфорду нечего было дать своей жене – у него не было для нее даже семени.
Мэтью не хотел делать ребенка с этой женщиной, которую презирал. Не хотел давать Констанс даже малую частичку себя. Жена вполне могла бы оставить его в покое и наслаждаться жизнью, владея титулом, деньгами, поместьем и домом в Лондоне. И не нужно было бы мучиться с ней в постели, стараясь зачать наследника.
Но тогда пострадала бы Сара, ей бы не удалось вырваться из железных тисков его отца. Формально Мэтью был лишь ее братом, он не мог ничего решать – не имел такого права. В его силах было лишь довести секс с женой до кульминации, выплеснуть свое семя и подарить отцу наследника. Это был единственный способ помочь Саре – защитить ее, оставить ее дома.
И Мэтью молился, так горячо, как никогда прежде, умоляя кого угодно – Бога ли, дьявола – позволить ему оплодотворить жену и наконец–то закончить эту пытку. Мэтью не был уверен, что кто–то услышал его, но вскоре почувствовал, как его пульсирующий гигант толчками извергает горячее семя.
Уоллингфорд задумчиво наблюдал, как его крепкий ствол все еще подпрыгивает в лоне Констанс, и размышлял о том, что никогда еще не дарил лону Джейн свою воплощенную сущность.
Констанс обмякла под ним и безвольно рухнула на кровать, ее лицо все еще пылало блаженством. Закрыв глаза, жена улыбнулась:
– Миранда была права, вы в постели – дикий зверь.
Глава 23
– Джейн?
Вытирая слезы тыльной стороной ладони, Джейн знала, что не сможет скрыть от леди Блэквуд ни свои чувства, ни опухшие от слез глаза. Звук трости нанимательницы, глухо отдающийся в деревянный пол, заставил сердце Джейн стремительно забиться. Она лихорадочно попыталась найти убедительное объяснение своим слезам.
– У меня ужасная головная боль, – пробормотала бедняжка, прижавшись лицом к подушке. – Пожалуйста, простите меня за отсутствие на обеде.
Кровать прогнулась под севшей леди Блэквуд, и Джейн почувствовала тепло ее руки возле своего бедра.
– Я понимаю твою боль, но сильно сомневаюсь, что это голова, Джейн.
Глаза компаньонки вновь наполнились слезами, она сжала подушку, тщетно пытаясь остановить душившие горло рыдания.
– Не нужно слов, моя милая. Я вижу все, что творится в твоем сердце, и мне больно знать, что ты так страдаешь. Я знаю о твоей любви к Уоллингфорду, Джейн.
Не стоит защищать меня от правды. Тебе нужно выговориться, моя дорогая, – прошептала леди Блэквуд. – От души поплакать иногда полезно.
– Я не могу сделать этого! – рыдала Джейн. – Я не могу быть его любовницей!
– О, Джейн! – тихо произнесла леди Блэквуд. Прижавшись к своей благодетельнице, Джейн горько плакала, пока та нежно укачивала ее.
Снаружи было темно, луна высоко висела в небе. Мэтью женился и теперь, без сомнения, предавался любви в постели с женой. Не переставая рыдать, Джейн пыталась отделаться от мысли о Мэтью, его теле, которое сейчас соединяется с телом Констанс. Его прекрасные сильные руки касались кожи и ласкали, его порочные губы нашептывали сладострастные признания…
Взгляд Джейн упал на письмо любимого, спорхнувшее на пол. Она уже не могла противиться желанию, открыть послание. Джейн знала, что письмо принесет ей только страдания, но боль оказалась в десятки раз сильнее, чем она могла себе представить.
«Моя милая Джейн!
Не знаю, что написать, чтобы убедить тебя. Если у тебя есть цена, я заплачу ее. Если ты желаешь особенных слов, я скажу их. Я буду всем, о чем ты мечтаешь, Джейн. Только вернись. Пожалуйста, вернись!
Я очень несчастен без тебя. С тех пор как ты уехала, каждый день идет дождь, и я только и делаю, что смотрю в окно своего домика и вспоминаю тебя, лежавшую на моей постели, твою кожу, горевшую от возбуждения. Я помню все: как ты сладко металась подо мной, как ласкала меня сверху. Я все еще помню твой вкус. Думаю, я никогда его не забуду. Все мои воспоминания связаны только с тобой, Джейн, и твой образ никогда не покинет меня. Он часто посещает меня, днем и ночью. Ты заполняешь все мои сны, питаешь все мои эротические фантазии.
Я тоскую по тебе, Джейн, по тому, как ты еле слышно дышишь, как лежишь рядом со мной.
Признайся мне, что и ты тоже несчастна. Скажи, что одинока, что думаешь обо мне ночами. Сознайся, что ты мечтаешь обо мне и о том наслаждении, которое когда–то познала со мной. Скажи, что ты жалеешь о своем отъезде и приедешь ко мне следующим поездом…
Ты знаешь, что есть обстоятельства, которые я не в силах изменить. Хотелось бы мне повернуть время вспять, но это невозможно. Единственное, что я сейчас могу, так это снова и снова повторять, как я люблю тебя. Говорить, что я хочу быть только с тобой, Джейн. Ты – моя жизнь. Моя любовь. Моя душа.
Молю, Джейн, вернись и разреши мне любить тебя! Позволь нам жить вместе в этом маленьком доме, скрывшись ото всего мира, заботясь лишь друг о друге.
Все, что ты должна знать: я буду ждать, Джейн, – ждать вечно – твоего возвращения. И однажды ты вернешься… ты должна это сделать.
Прощай, моя вечная любовь.
Мэтью».
– Моя милая, есть кое–что, что я хочу тебе сказать, и я скажу это лишь один раз. Мы больше никогда не будем возвращаться к этой теме. – Леди Блэквуд с нежностью коснулась лица Джейн своими скрюченными пальцами. – Когда становишься такой старой, как я, поневоле думаешь о том, о чем жалеешь в уже прошедшей жизни. У меня сожалений немного, но знаешь, какое для меня самое горькое?
Джейн отрицательно тряхнула головой, а леди Блэквуд сжала ладонями ее щеки и заставила посмотреть на себя.
– Годы пролетели с ощущением, словно это была не сама жизнь, а ее генеральная репетиция.
Джейн нахмурилась, а леди Блэквуд улыбнулась:
– Я жила своей жизнью, пытаясь понять, что будет правильно для следующего ее витка, Джейн. Но нет никаких гарантий, что у нас будет еще одна жизнь, которую можно будет прожить идеально. А что, если это действительно наш единственный шанс?
Леди Блэквуд поднялась с кровати и с улыбкой взглянула на компаньонку:
– Как только твои слезы высохнут, Джейн, подумай о том, что я сказала.
Джейн посмотрела вслед нанимательнице, потом снова потянулась к письму Мэтью. Неужели она совершила ошибку? И со временем будет жалеть об этом?
Она смотрела в окно, напряженно вглядываясь в темное небо, словно ища там ответы. Но никаких знаков там не было, ни одной, даже самой слабой молнии, которая дала бы ей понять, что нужно делать. Впрочем, ответа там и быть не могло, ответ таился в ней самой, в глубине ее души.
Джейн думала о Мэтью. Как же она скучала по нему! Откинувшись на кровати, она снова и снова перечитывала письмо, смакуя каждое слово, представляя, как Мэтью писал все это ей. Сердце заходилось от боли, она страдала так, как еще никогда в своей жизни.
Джейн бы тотчас побежала к любимому, но гордость была единственной вещью, которая у нее осталась. И эта гордость удержала ее в Лондоне.
Холодный осенний воздух был наполнен едким запахом засохшей листвы. Мэтью зябко поежился и сделал глоток чаю, тщетно пытаясь согреться. Лондон всегда был унылым и влажным осенью, а этой осенью – каким–то особенно мрачным.
Вот уже пять месяцев прошло с момента его женитьбы. Пять месяцев он ощущал себя безучастным и опустошенным. Отпив еще немного чаю, Уоллингфорд посмаковал его мимолетную теплоту, а потом поставил чашку на блюдце и потянулся к «Таймс».
Шлепок по руке, сжимавшей газету, заставил его взглянуть наверх. Рядом со столом, сервированным для завтрака, суетилась Констанс. Один вид жены привел Мэтью в состояние крайнего раздражения. Он всегда завтракал в одиночестве, пока ее светлость спала весь день напролет. Оставалось только гадать, что же заставило Констанс подняться в этот ранний для нее час, нарушив уединение супруга.
– Угадайте, что я хочу сказать? – поддразнила она.
– Меня не интересуют подобные игры, – проворчал Мэтью.
– Эта вам понравится.
– Нет, не буду. Просто скажите, что хотели. Констанс наклонилась и внимательно посмотрела мужу в глаза:
– Я беременна.
Ложка вывалилась из рук Мэтью и забряцала по блюдцу, что заставило Констанс победоносно улыбнуться. Ее улыбка, как отметил супруг, сочилась настоящим, ядом.
– Доктор Инглбрайт подтвердил это.
– Какой Инглбрайт? – требовательно спросил он.
– Как какой? Младший, конечно! Вы ведь не думаете, что я позволю тому старику дотрагиваться до себя, если это вполне может сделать его весьма привлекательный сын!
Мэтью проглотил комок желчи, поднявшийся из области живота.
– Когда?
– Когда? Это произошло в нашу первую брачную ночь – это ведь был единственный момент, когда вы заявили о своих супружеских правах.
Уоллингфорд закрыл глаза, стараясь не терять самообладания.
– Когда вы видели Инглбрайта?
– Вчера. Я заверила доктора, что мы будем вне себя от радости, если он поделится этой новостью с мисс Рэнкин, которая, как я понимаю, работает у него медсестрой.
Резко выбросив руку, Мэтью сжал ее запястье:
– Не играйте в свои игры с Джейн.
Констанс многозначительно выгнула бровь, но предпочла промолчать.
– Когда ребенок должен появиться на свет?
– Весной. Возможно, в апреле, – ответила жена, безразлично пожав плечами.
Мэтью откинулся на своем стуле. Целая буря эмоций бушевала у него внутри.
– Вчера я видела мисс Рэнкин в выставочном центре «Кристал–Пэлас». А еще я видела там вас. Вы с ней встречались?
– Нет. – Мэтью снова взял газету и сделал еще один глоток чаю. Они действительно не виделись, но он неотступно следовал за Джейн. Он ходил за ней в течение многих недель, с тех пор, как вернулся в Лондон. Возлюбленная не видела Мэтью, но он наблюдал за Джейн издалека, мучительно переживая каждую секунду, что отделяла его от нее.
Уоллингфорд писал мисс Рэнкин, но она не отвечала на его письма. Он даже обращался к леди Блэквуд, но в ответ услышал, что Джейн на дежурстве. Мэтью осторожно, как бы невзначай, поинтересовался делами Инглбрайта и выяснил, что тот ухаживает за кем–то. Как же он боялся, что это была Джейн!
– Сегодня я не буду присутствовать на обеде, – сообщила Констанс. – Я буду обедать с друзьями.
«Впрочем, как и всегда», – пронеслось в голове Мэтью.
– А мне нужно пойти в галерею, поэтому я тоже не буду обедать дома, – произнес он, поднимаясь со стула. – Я… – Он вспыхнул, не зная, как отреагировать на новость о беременности жены. – Ребенок… – Мэтью снова запнулся, силясь сообразить, что же нужно сказать.
– Надеюсь, вы помните о нашем соглашении, милорд. Ваш надоедливый ребенок – в обмен на мою свободу. Я вернусь в Лондон, как только восстановлюсь после родов.
Мэтью и не ждал никаких материнских чувств от Констанс. Но то обстоятельство, что она считала никем дитя, которое уже пребывало в ее чреве, вызвало у него отвращение.
Внезапно он почувствовал грусть за своего еще не родившегося ребенка. Это был плод их бездушного альянса – не любви. Мать этого малыша никогда не захочет стать частью его или ее жизни. Мэтью придется любить это дитя за двоих. У него появится еще один ребенок, о котором предстоит заботиться в одиночку.
– Вы ведь не отступите от условий нашей сделки, не так ли? – осведомилась Констанс, стреляя в мужа взглядом.
– Я не изменю свое решение, – пробормотал Мэтью, возвращаясь к газете. Боже, он никогда не изменит своего отношения к Констанс! Эта женщина действительно была омерзительной гадюкой, по лаконичному и меткому выражению Реберна. – Когда вы поедете со мной в Бьюдли? – спросил Мэтью, стараясь казаться вежливым хотя бы из уважения к состоянию супруги.
Констанс нахмурилась. Мэтью знал, что ее никогда не радовала перспектива, оказавшись в интересном положении, быть сосланной в имение герцога. Как она, должно быть, будет сетовать на то, что придется на время оставить Лондон и закадычных друзей!
– Через месяц, возможно. Как только я не смогу больше скрывать этот безобразный живот.
– Мне стоит поехать с вами? – преодолевая себя, сумел спросить Мэтью, скорее из вежливости, чем, следуя велению сердца. Черт, он едва не задохнулся от этих слов!
Констанс презрительно фыркнула и потянулась к чайнику.
– Нет никакой надобности, выхаживать передо мной на задних лапах, мы ведь оба знаем, что это всего лишь деловое соглашение. Я уеду в течение ближайшего месяца, окажусь изгнанной в этот ад на земле, которым считается север страны! Там я стану вынашивать этого ребенка и всеми силами души молиться за то, чтобы у меня родился сын, чтобы мне никогда не пришлось испытывать весь этот ужас снова! А потом, когда пройдет необходимый послеродовой период – доктор Инглбрайт заверил меня, что он будет длиться не более двух месяцев, – я отправлюсь на заслуженный отдых в компании друзей. На континент или, быть может, в Америку, – сказала она, пожав плечами. – В любом случае у нас с вами больше не будет причины придерживаться условий нашего супружества. – Последнее слово она выговорила с особой, гадкой усмешкой.
Уоллингфорд склонил голову, чувствуя, как холод пробирает до костей. Мэтью презирал Констанс, но ребенок, которого она носила, был ни в чем не повинным существом, заложником жадности герцога и его неукротимого желания продолжить династию.
Сидя за столом и невольно разглядывая Констанс, Мэтью не мог сравнить ее с Джейн. Как бы он мечтал видеть Джейн, носившую его ребенка, округлившиеся формы любимой! Он хотел положить голову ей на живот, нежно гладить ее. Мэтью не мог заставить себя хоть на мгновение представить все эти восхитительные моменты с Констанс – его сознание просто отвергало подобную мысль.
Взгляды супругов встретились, и Уоллингфорд по–прежнему не сказал то, что ему нужно сказать. Поздравления, выражения счастья казались неуместными. Впрочем, известие о беременности было облегчением, причем для обеих сторон этого делового союза. Конец их недолгого знакомства был не за горами – но только в том случае, если у них родится сын.
Мэтью думал о Саре, своей дочери. Думал и о еще не родившемся ребенке, которого – он знал это наверняка – будет искренне любить и лелеять. Мэтью станет заботиться об этом малыше, который будет иметь несчастье прийти в этот мир по воле двух людей, едва выносящих друг друга. Уоллингфорд был уверен: как только дитя появится на свет, он забудет всю эту отвратительную историю с Констанс.
Ах, как бы Мэтью хотелось сделать это! Растить ребенка, забыть, что в его жилах течет и кровь постылой жены. Эта задача станет вполне посильной, даже легкой, когда Констанс уедет, отправится странствовать по миру, тратя столько денег, сколько ни пожелает. Тогда она оставит в покое Мэтью и его ребенка, предоставив их самим себе.
Отодвинув стул, Уоллингфорд встал и обратился к жене:
– Хорошо, мне пора идти. Галерея открывается сегодня вечером. Буду поздно.
Констанс лишь отмахнулась, намазывая джем на тост:
– А я отправлюсь по магазинам.
* * *
Джейн миновала входную дверь в галерею, скрывшись в толпе других гостей. Сегодня на ней было надето ее лучшее платье, купленное на деньги, которые она откладывала на черный день. Джейн сняла очки и положила их в сумочку.
Чувствуя все нараставшее волнение, она вошла в помещение, надеясь, что открытие галереи будет лучшим моментом побывать здесь. В такой толпе Мэтью не сможет увидеть ее. «Всего один раз, последний», – уговаривала она себя. Джейн просто хотела еще раз хоть мельком взглянуть на любимого. И увидеть его произведения.
Прогуливаясь в толпе женщин, Джейн скрылась позади тучной леди в украшенной перьями шляпе.
– Он там, – прошипела одна из посетительниц. – А его жена с ним?
Джейн вытянулась, пытаясь хоть что–то разглядеть за пышными перьями. Просунув голову между плечами двух беседовавших женщин, она увидела Мэтью. Одетый в черное, сияющий своей зловещей красотой, он стоял впереди, приветствуя гостей.
– Разумеется, ее тут нет! Эта гарпия слишком занята, шатаясь без дела, – зашептала дама в шляпе. – Утром я была в магазине «Фортнум энд Мэйсон» и слышала, как она трещала о своих новостях. Оказывается, у нее будет ребенок.
Джейн чуть не задохнулась, из ее груди исторгся громкий, мучительный стон. Боже праведный, это уже больше, чем она может вынести! Нет, нужно уехать отсюда поскорее, пока ей не стало еще хуже!
– Уже пять месяцев, – со знанием вопроса сообщила леди. – Дитя, зачатое в медовый месяц.
Джейн снова застонала, не в силах держать в себе охватившую ее боль. Она попыталась сдвинуться с места, но тут заметила, как Мэтью обернулся и будто ищет источник шума. Когда он направился к группе женщин, Джейн попыталась спрятаться за их спинами. Попав в ловушку, она повернулась спиной – если Мэтью и обнаружит ее присутствие, пусть думает, что она пришла посмотреть на картины, а не на него самого.
Неожиданно взгляд Джейн привлекли яркие краски, и она подошла к портрету, выполненному в розовых и кремовых тонах. Это было изображение обнаженной. Женщина с пышным чувственным телом растянулась на постели, цветы айвы были раскиданы по простыне и ее волосам причудливого ярко–рыжего цвета. Героиня портрета прикрывала глаза рукой, ее пухлые губы приоткрылись, словно она видела самый восхитительный сон в своей жизни.
Джейн кусала губу, уговаривая себя не плакать.
– Разве ты не прекрасна? – вдруг зашептал ей в ухо мрачный чувственный голос. – Именно так я всегда видел тебя, Джейн. Это момент, когда я влюбился в тебя.
Джейн обернулась – и лицом к лицу столкнулась с тем, кого не видела мучительные семь месяцев. От неожиданности закружилась голова, и она с трудом подавила в себе желание упасть в объятия Мэтью.
– Джейн, – прошептал он, беря ее за руку. – Там, перед тобой, есть дверь, – пробормотал Мэтью, настойчиво подталкивая ее вперед. – Жди там. Я буду совсем скоро.
Джейн прошла вперед и вслепую нащупала дверь. Через мгновение она уже сидела на кушетке у камина, ее плечи дрожали от волнения и невысказанной боли. Зачем она здесь? Почему приехала сюда сегодня вечером? Неужели считала, что сможет наблюдать за Мэтью и ничего не чувствовать? Разве Джейн на самом деле поверила всей этой чепухе, которую сама же и придумала о том, что сможет думать о Мэтью только как о друге, а о времени, проведенном вместе, только как о ценных уроках чувственности?
