Текст книги "Грешный"
Автор книги: Шарлотта Физерстоун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)
Глава 14
Мэтью чиркнул спичкой и зажег сигару, задумчиво наблюдая, как ее кончик становится красным. Прикрыв глаза, он настойчиво гнал от себя воспоминания об опустошенном, сломленном выражении лица Джейн. Мэтью старался не думать об этом, но не мог. Выходит, он уже причинил Джейн боль.
Любимая убежала от Уоллингфорда, и он даже не пытался остановить ее, не понесся следом. Их взаимное влечение, вся эта странная связь казались делом безнадежным, и все же граф никак не мог выкинуть из головы эту робкую медсестру.
Поднеся сигару ко рту, Уоллингфорд откинул голову на спинку кровати и выдохнул длинную ровную струйку серого дыма. Облик Джейн, ее бледного тела и соблазнительных форм снова и снова возникал в сознании графа, и он смаковал эти восхитительные воспоминания, продолжая выдыхать табачный дым.
И как это вышло, что всего за один день их отношения приняли новый оборот? Джейн скрывалась от графа на протяжении нескольких недель, а потом возникла совсем рядом и сейчас спит, отделенная от него всего тремя дверями.
Джейн оказалась совсем не той женщиной, о которой грезил Мэтью. Утром, обнаружив, кто скрывается под унылой маской мисс Рэнкин, он был разочарован, но отныне это уже не имело значения. Мэтью хотел узнать Джейн, бросить тот самый едва уловимый взгляд в ее душу, что – он был убежден в этом – возлюбленная не позволяла доселе никому. Определенно, ни одному мужчине на свете.
– Кого вы хотите? – спрашивала Джейн.
Тогда Мэтью еще не знал, что ей ответить, но сейчас он наконец–то определился. И обязательно бы объяснил:
– Вас, Джейн. Только вас.
Джейн… Такая скромная, такая восхитительная, такая красивая… Уоллингфорд потянулся за очками, которые остались лежать перед ним на столе. Он провел большим пальцем по тонкой серебристой оправе, все еще хранившей ее присутствие.
Мэтью с тоской вспоминал, как он снял с Джейн эти очки, увидев ее прекрасные глаза, – это была исключительная, необыкновенная, самая эротическая вещь, которую он когда–либо делал в своей жизни. Этим невинным жестом он будто обнажал ее тело, раскрывал ее душу… Глаза любимой… В их глубине он отчетливо видел страсть и муку.
Джейн не была заурядной и некрасивой, о нет! Сегодня Мэтью наконец–то хорошенько разглядел ее – и увидел восхитительное, очаровательное создание. Мало того: он почувствовал, что эта редкостная драгоценность должна принадлежать ему. Как же Уоллингфорд желал, чтобы Джейн была только его! Но одновременно граф не мог допустить, чтобы любимая подумала, что владеет им целиком и полностью, что между ними возможно что–то длительное. Но стоило представить Джейн с другим… Мэтью вспомнил о руке Инглбрайта, лежащей на колене медсестры, жадном взгляде доктора, который то и дело задерживался на ее груди…
Член в брюках графа моментально стал твердым, стоило ему вспомнить о соблазнительной Джейн. Как бы Уоллингфорд хотел, чтобы его рука, а не рука Инглбрайта касалась ее колена! Сейчас, думая о Джейн, Мэтью не мог устоять перед желанием касаться себя, потакать своим похотливым желаниям, представляя возлюбленную рядом. В этот момент граф хотел скользнуть рукой вниз, между своих бедер, и бесстыдно дотрагиваться до своей плоти, думая, что к ней прикасается Джейн.
Разумеется, Уоллингфорд не мог этого допустить. Подобные игры разрушали, уничтожали его – и повинна в этом была его таинственная партнерша из далекого прошлого. Мэтью просто не мог выносить этих прикосновений, поглаживаний, ласк. Они заставляли Уоллингфорда чувствовать себя грязным, грешным, опозоренным. Но с абсентом…
С абсентом граф мог позволить себе все. Возможно мог. Тогда, в больнице, действие эфира помогло ему забыть об отвращении, которое доставляли ему подобные прикосновения. К тому же это были руки Джейн. Они умели доставлять истинное блаженство!
Пальцы Мэтью невольно опустились на пояс его брюк. Быстро справившись с пуговицами, он скользнул в ширинку, нащупал пульсирующую головку своего члена и принялся поглаживать его. Достоинство Мэтью было твердым. Он хотел, чтобы его трогали там, чтобы чей–то рот занимался любовью с его внушительных размеров пенисом. Он мечтал, чтобы это был рот Джейн.
Мэтью стонал, водя рукой по своему огромному стержню – не так грубо и быстро, как это делала соблазнительница из далекого прошлого, а мягко, неторопливо. Выплюнув изо рта сигару, Уоллингфорд прислонился к спинке кровати, наблюдая за своей рукой, сжимавшей член. Он разрешил себе ощутить удовольствие, отбросив чувство вины, которое с давних пор было постоянным спутником физического наслаждения.
Мэтью представлял Джейн, ее рыжие волосы, ярко пылающие в свете камина. Граф грезил о том, как обнаженная красавица мягко скользнет между его бедер, как он протянет ей свое главное достоинство. Она прильнет к этому твердому стволу губами и будет любить его – любить не тело, а самого Мэтью.
Да, это было именно то, чего он так страстно желал: Джейн, прильнувшая к его пенису, расточающая свои неторопливые ласки. Мэтью скользнул бы руками в ее красного оттенка волосы, он бы блаженствовал, наблюдая, как эти восхитительные локоны струятся по его бедрам, слушая звук ее острого язычка…
– О Боже, да! – стонал Уоллингфорд, убыстряя темп своих движений. Он мечтал ощущать прикосновения Джейн к своему пенису, наблюдать за ее откровенными ласками, а потом, дойдя по вершины блаженства, смотреть, как она принимает его семя. Мэтью положил бы пальцы ей на горло, чтобы еще лучше прочувствовать это, проникнуться ее ощущениями. Какой порочной, чертовски грешной выглядела бы тогда эта скромница! И все–таки Уоллингфорд хотел гораздо большего, чем просто секс. Существовало и еще что–то, нечто более важное, к чему он стремился. То, о чем он мечтал, но никак не мог найти.
Мэтью испепеляла, буквально уничтожала безумная жажда истинной близости с кем–то – нет, не с кем попало, только с Джейн! Он отчаянно хотел быть рядом с той серой мышкой, с жадностью внимать каждому ее слову, ловить каждый ее взгляд, слышать каждый ее стон – и эгоистично владеть всем этим, никогда не давая ничего взамен. Обладать этой женщиной, добиться того, чтобы она принадлежала только ему одному. Уоллингфорд не хотел делиться своими чувствами – он просто не мог освободиться от тягостных воспоминаний, навеки, казалось бы, превративших его сердце в ледышку. Но он хотел от Джейн всего того, чего сам не мог дать. Хотя бы нежных прикосновений – от одной этой мысли Мэтью бросило в дрожь. Да, он хотел, чтобы Джейн прикасалась к нему.
Уоллингфорд мечтал о том, как пальцы Джейн будут скользить по его телу, повсюду, оставляя следы ласк, будто клеймя, лишая воли… Мэтью жаждал ощущать чувственные прикосновения ее восхитительных форм, ее теплое дыхание на своей коже. Он хотел, чтобы возлюбленная стала частью его сознания, частью его плоти. Мэтью хотел ощущать Джейн и душой и телом, которые изголодались по страсти и мучились от боли. Еще совсем недавно душа и тело графа были пустыми и… Он с усилием глотнул и закрыл глаза, ища в себе силы продолжить свои тягостные размышления. Его душа и тело никогда не знали нежности, доброты. Они были безмерно одинокими и… испуганными.
Самая естественная, искренняя связь – вот чего хотел Уоллингфорд. Эти отношения навеки связали бы его с Джейн, они питали бы тело графа, спасали его душу. Тело и душа Мэтью – все это уже принадлежало возлюбленной. Уоллингфорд безвольно тряхнул головой, чувствуя, каким слабым, уязвимым делает его эта правда. Впрочем, теперь граф впервые за долгие годы ждал рассвета, с надеждой ожидая наступления нового дня.
Мэтью хотел, чтобы наступило утро. Новое начало – с Джейн. Он думал о любимой, лежа в постели, представляя ее обнаженной, – и с наслаждением ласкал себя, чувствуя скорое приближение кульминации.
Это было так чертовски просто! Ощущая взрыв горячего семени, Уоллингфорд легко, без обычного стыда отдавался блаженству. А ведь в прошлом, с его тайной мучительницей, обучавшей его премудростям секса, он чувствовал себя невообразимо грязным… Но этот пик наслаждения с Джейн, пусть и воображаемой, не казался ему чем–то позорным. Секс с Джейн мог быть прекрасным, освобождающим душу от ощущения греха.
Расслабившись, Мэтью прикрыл глаза, наслаждаясь минутами блаженства.
Толкнув незапертую дверь, Джейн заглянула в комнату – и тут же чуть не задохнулась от волнения, потеряв способность двигаться. То, что предстало ее взору, было настолько личным, что ей следовало немедленно уйти. Но она не могла сделать это, не могла отвести взгляд от Мэтью, такого мужественного и чувственного.
Он лежал на постели, широко раскинув ноги. Расстегнув брюки, он удовлетворял себя самого. Это была самая прекрасная вещь, которую когда–либо видела Джейн, и звуки дыхания возлюбленного заставляли ее тело трепетать.
Джейн следовало издать какой–то звук, зашуметь, дать Мэтью понять, что он в комнате не один. Но она не могла этого сделать. Замерев на месте, она не могла отвести глаз от тела любимого и лишь наблюдала за тем, как резко напрягаются его предплечья с каждым ударом. Она слушала стоны удовольствия и смотрела, как семя выплескивается Мэтью на живот.
– Джейн…
Она услышала свое имя, произнесенное хриплым шепотом, и все тело задрожало от возбуждения. Закрыв глаза, Джейн представила, как Мэтью лежит сверху, овладевая ею. Джейн дотронулась до своего лона и даже через ткань ночной рубашки почувствовала, как оно увлажнилось.
Мерное дыхание Мэтью вернуло Джейн к реальности. Бросив взгляд в сторону возлюбленного, она увидела, как ровно вздымается и опускается его грудь. Мэтью заснул, и Джейн уже не могла справиться со своим любопытством…
Она тихо прокралась к кровати и склонилась над любимым, внимательно изучая его лицо. Это был Мэтью, он выглядел точно так же, как тогда, в больнице, – ранимый, прекрасный. «Словно падший ангел», – подумалось Джейн, и она потянулась, чтобы осторожно коснуться его. Всего лишь одно прикосновение… Лишь одно греховное удовольствие, только этой ночью…
* * *
Было темно. Мэтью ненавидел темноту. Так было не всегда – лишь с того момента, когда его наставница в чувственных делах завела привычку заходить к нему в комнату ночью. Он чувствовал себя усталым, изнуренным и все же боялся засыпать.
Мэтью из последних сил боролся, пробуя перебороть утомление, но потерпел неудачу и все–таки впал в дремоту. Вскоре он уже находился во власти сна – это был сон о сексе и о девушке, оказавшейся в его постели. Мэтью нравилось, как она выглядела, его привлекали эти большие сочные груди, розовые щечки… А еще больше ему нравилось то, как реагировал на присутствие девушки его член.
В этом сладостном сне красавица вставала на колени и припадала к достоинству Мэтью губами.
М–м–м, а ведь этот сон казался таким реальным! Мэтью мог слышать хруст скользящей простыни, мог чувствовать, как набухает его ствол под нежными пальчиками девушки. Вот ее влажный рот, нежный укус…
Мэтью очнулся от сна, грубо вырванный из мира грез, он кричал, яростно метался по кровати… Мэтью ненавидел, когда тайная любовница подкрадывалась к нему в темноте. Ненавидел все, чем вынужден был с нею заниматься! Разум Мэтью яростно протестовал, но собственное тело предавало его, и он продавал себя за мимолетное физическое наслаждение.
Нужно прекратить все это, и немедленно! Сколько раз Мэтью пытался положить конец этой грешной связи, но неизменно терпел поражение. Он был беспомощен, потребности его тела были гораздо сильнее доводов разума, и его любовница отлично знала это и использовала все слабости Мэтью против него же. Сгорая от бессильного гнева, он отпихивал от себя эту хищницу, пытаясь ускользнуть от ее умелого рта.
«Ты еще будешь умолять меня о большем!» – стучал в ушах насмешливый голос…
– Какого дьявола, отпустите же меня! – кричал Мэтью, яростно отбиваясь от настойчивой любовницы. Вскрикнув, Джейн рухнула на пол. Ощутив во рту неприятный, резкий привкус крови, она поднесла дрожащие пальцы к губам и рассеянно взглянула на темно–красные следы.
– О боже, Джейн, – закричал Мэтью, в одно мгновение срываясь с кровати и заключая ее в объятия. – Джейн, – шептал он, нежно укачивая любимую. – Что же я наделал?
Мэтью оторвал ее лицо от своей груди. Он мог поклясться, что из губы Джейн текла кровь!
– Боже праведный, – тихо произнес он, вытирая алые струйки.
– Со мной… со мной все в порядке, – с запинкой вымолвила Джейн. – Я лишь коснулась вашего плеча, чтобы разбудить. Вы, должно быть, очень крепко спали. Я сама виновата…
– Никогда не подкрадывайтесь ко мне ночью, Джейн, особенно когда темно, – сказал Уоллингфорд резким голосом, все еще держа ее лицо в своих ладонях и осматривая окровавленные губы. – У меня бывают такие сны… – Граф посмотрел на Джейн глазами полными боли. – Плохие сны. Я никогда не знаю, кто рядом – друг или враг.
Вытирая разбитую губу манжетой ночной рубашки, Джейн напряженно вглядывалась куда–то в даль. Она вдруг осознала, что воплощенную твердость тела Мэтью скрывает подол ее рубашки. Почувствовав влагу в самом низу своего собственного живота, Джейн захотела уложить Мэтью обратно в кровать и одарить поцелуем, прогнав прочь ужас, застывший в его глаз. Эта потребность облегчить боль была такой естественной, и Джейн вдруг осознала, с какой силой хочет вкусить страсти, которую способен дать ей Мэтью.
– Почему вы оказались здесь, Джейн?
Разве она могла открыть истинную причину своего прихода, допустить, что сама желала близости! На ум тут же пришел вполне реальный повод, который мог бы объяснить присутствие медсестры в комнате графа.
– Ваша сестра проснулась. Она спрашивает о вас. Цепкий взгляд Мэтью скользнул по лицу Джейн, он провел по ее щеке большим пальцем.
– Мне очень жаль, Джейн, простите меня. Я… я не знал, что это были вы.
Джейн соскользнула с коленей графа и увидела, как его взор переместился на ночную рубашку и скрывавшуюся под ней верхнюю точку бедер. Глаза Мэтью остановились на лице Джейн, он взял ее ладонь и прикоснулся к ней губами:
– Я ведь предупреждал, что причиню вам боль.
Именно в этот момент Джейн поняла, что напоминал ей лорд Уоллингфорд, – лук, каждый снимаемый слой которого заставлял ее плакать.
Тем утром Джейн пробудил сладостный, пьянящий аромат. Ярко сиявшее солнце и роскошная постель так умиротворяли, что не хотелось просыпаться. И все–таки было еще слишком рано, так что Джейн потянулась, размышляя, не понежиться ли в кровати еще несколько минут.
Пытаясь определить, сколько сейчас времени, по положению солнца, она глянула в окно – и увидела на столе вазу с цветами. Айва, Джейн так восхищалась ею во время вчерашней прогулки в саду! Она села в кровати и только сейчас заметила, что постель и подушка были тоже усыпаны цветами.
Мэтью…
Джейн схватила горстку лепестков и поднесла к носу, вдыхая изысканный аромат. Теперь она могла положить цветы в ванну и искупаться в них, как и мечтала.
Но сначала нужно было осведомиться о состоянии пациентки. Слетев с кровати, Джейн накинула халат и направилась в самый конец коридора, к комнате Сары. Бесшумно открыв дверь, она скользнула внутрь – и замерла от неожиданности, увидев, что у постели сидит Мэтью, держа сестру за руку.
– Простите, я не знала, что вы здесь, – смущенно забормотала Джейн, пытаясь рукой пригладить растрепавшиеся волосы. Вероятно, ее прическа сейчас напоминала птичье гнездо, но приводить локоны в порядок было уже поздно.
Уоллингфорд окинул медсестру пристальным взором своих глубоких синих глаз, не упуская ни единого дюйма ее тела.
– Доброе утро, Джейн. Бархатистый тембр его голоса скользнул по телу, будто согревая, и медсестра прошла в комнату.
– Сейчас еще так рано, я и представить не могла, что встречу кого–нибудь.
Мэтью снова оглядел ее халатик и босые ноги.
– Мне так нравится ваш растрепанный вид, такой, как сейчас. Возьмите, – сказал он, вытаскивая что–то из кармана. Очки! Джейн надела их и несколько раз моргнула, привыкая к более ясным очертаниям. – А вот и Джейн, – поддразнил Мэтью. – Только что из теплой постельки!
Медсестра вспыхнула и отвела взгляд, стараясь развеять чувство близости, возникшее между ними. Но это ей не удалось. В памяти Джейн возникли цветы, и она представила, как Мэтью, должно быть, стоял над ней, осыпая ароматными лепестками. Он наблюдал за ней спящей? Ответ был очевиден, Джейн видела это по глазам любимого. Он действительно смотрел на нее.
Наполнив миску, Джейн взяла кусок ткани и опустила его в холодную воду.
– Как себя чувствует Сара?
Мэтью с нежностью погладил сестру по щеке:
– Жар отступил.
– Это хороший признак. – Сев с другой стороны кровати, Джейн стала аккуратно протирать лоб и губы больной. – Надеюсь, она придет в себя уже сегодня, ей нужно много пить.
– Взгляните на меня, Джейн.
Голос Уоллингфорда звучал непривычно тихо, и, пораженная этим, медсестра посмотрела ему прямо в глаза. Рука графа тут же сжала ее подбородок. Взяв у Джейн влажную ткань, он прикоснулся ею к разбитой губе.
– Она так раздулась этим утром, ушиб выглядит серьезным! Вам больно?
– Не так, как в прошлый… – начала было Джейн, но тут же спохватилась.
– Не как в прошлый раз, – закончил Мэтью за нее.
– Кто это сделал, Джейн? – Граф убрал ткань, теперь кончик его большого пальца мягко скользил по обезображенной шрамом губе.
– Это совершенно не важно.
– Терстон. Это был он, не так ли?
Не в силах поднять на Мэтью глаза, она лишь слабо кивнула.
– Расскажите мне, Джейн, почему он это сделал.
– Милорд, я прошу вас…
– Я хочу узнать вас лучше, Джейн. Я провел всю ночь рядом с вами, смотрел на вас, размышлял о вас… Я думал о том, какой разной вы можете быть. Вспоминал, какой вы были со мной в карете, как заботились обо мне в больнице… В моей памяти всплывало то, как резко вы разговаривали со мной на террасе, перед свадьбой. Я задавался вопросом: кто же вы, Джейн?
– Я – это я.
– Я не понимаю, что за этим стоит, не знаю, какая вы на самом деле, но очень хочу это выяснить. Что я должен для этого сделать, Джейн?
– Вы знаете что.
– Хорошо, так тому и быть.
Мэтью поднялся и нежно прикоснулся к ее ране губами.
– На территории имения есть небольшой дом. Приходите туда сегодня вечером, я раскроюсь перед вами. Я позволю вам увидеть такую потаенную частичку меня, какую еще не видел ни один человек – ни один мужчина и ни одна женщина. Я доверю вам все свои секреты, Джейн. И надеюсь, вы сохраните их в тайне.
Глава 15
В восемь часов вечера, с точностью до минуты, Джейн стояла перед тем самым домом. Это было прекрасное маленькое здание с арочными окнами в готическом стиле. Мастерская, как называл этот дом Мэтью.
Она легонько постучала в дверь, потом переждала несколько томительных секунд, пока та открылась. Медсестра, которая не могла похвастать аристократическим происхождением, не могла не восхищаться поместьем герцога. От взгляда на пышные деревья захватывало дух, а прелестный домик, окруженный цветущими яблонями и айвой, словно сошел со страниц сказки. Здешние красоты не шли ни в какое сравнение с тусклыми, закопченными сажей, пыльными улицами Лондона. А какое тут было небо! Она едва могла поверить в то, что на небе может быть такое несметное количество звезд, но они уже начинали посверкивать теперь, когда солнце ушло за горизонт.
Позади был долгий день, полный забот о Саре, которая быстро шла на поправку. Джейн старалась по возможности избегать Ричарда, опасаясь, что он заведет еще одну неловкую беседу. Медсестра не видела и Мэтью, начиная с их случайной встречи утром. Это, впрочем, не мешало ей неустанно думать о графе, то и дело задаваясь вопросом, каким же человеком он на самом деле был.
Первый удар в дверь остался без ответа, и Джейн изо всех сил забарабанила кулаком по деревяшке. Она остановилась, лишь когда заметила, как чья–то темная фигура появилась под свисающими ветками ивы. Это был Мэтью, одетый почти так же, как сегодня утром, – за исключением бриджей, которые он сменил на пару черных брюк. Граф был без пиджака, в той же рубашке, рукава которой теперь были застегнуты на запястьях. На Уоллингфорде был черный шелковый жилет с серебряной нитью, на шее он свободно завязал темный платок.
В одеянии Мэтью был какой–то волнующий, скрытый эротизм – и это будоражило воображение Джейн, несмотря на то, что она уже видела его обнаженным. Уоллингфорд был первым джентльменом, которого скромница видела в подобном неофициальном наряде, и это вызывало у нее совершенно новые, острые ощущения.
Мэтью подошел к Джейн и остановился прямо перед нею. Мрачный взгляд художника медленно прополз по ее фигуре – от волос до платья. Этим вечером на Джейн был еще один ноский универсальный наряд – ее гардероб был полон такой безликой одежды. А она еще упрекала себя в легкомыслии, когда купила это полосатое платье из муслина!
Обычно мисс Рэнкин выбирала для себя скромные наряды из шерсти и фланели. Как прислуге, ей было не положено следовать последним веяниям моды. Шерсть и фланель были практичными и прочными, они гораздо больше соответствовали статусу компаньонки леди, чем шелк и парча. И все же однажды она импульсивно поддалась озорному настроению и приобрела это самое муслиновое платье, которое было надето на ней теперь.
По стилю этот незатейливый туалет очень напоминал наряды, которые обычно носила Джейн: высокий закрытый воротник, длинные рукава, никаких кружев, оборок или других типично женских украшений. Ее волосы были убраны в пучок и, как обычно, схвачены серебристой заколкой. Перед визитом к графу Джейн была весьма довольна собственным выбором одежды. Однако теперь, стоя под пристальным взглядом Уоллингфорда, мисс Рэнкин чувствовала себя слишком заурядной, незначительной. Полосатое платье, которое когда–то представлялось ей чересчур легкомысленным, теперь казалось простым и старомодным. Даже если бы Джейн хотела одеться подобающим для графа и ужина образом, она не смогла бы этого сделать – просто потому, что среди вещей скромной медсестры не было ничего столь же утонченного и вычурного, как у женщин его круга.
– О чем вы задумались, Джейн?
– Ни о чем особенно важном, – небрежно кивнула она. – Я просто вспомнила, что должна заглянуть к Саре. Я дала ей кое–что…
– Знаю, книгу, – отозвался Мэтью, подходя к гостье ближе. – Сестра сказала мне. А еще она объяснила, что вы обещали научить ее читать. Что вы имели виду, Джейн?
Медсестра взглянула на графа и увидела в его глазах искреннюю заботу о сестре.
– Я имела в виду именно то, что сказала.
– А правда ли, что вы сама научились читать всего несколько лет назад?
Мисс Рэнкин залилась краской стыда и поспешила отвести взгляд.
– Общаясь с Сарой, следует помнить: моей сестре не стоит говорить ничего из того, что вы не захотите потом повторить. Сара все отлично понимает, она никогда не причинит никому зла, но ее рассудок… Ладно, иногда она напоминает порывистое дитя, которое трещит без умолку.
– Я понимаю.
– Вы осознаете, что я имею в виду, не так ли? Большинству окружающих нас людей Сара безразлична. При виде сестры они лишь раздражаются, отворачиваются и стараются побыстрее скрыться из вида.
– Так поступает большинство, но не вы.
– Да, так и есть. Я с удовольствием вожусь с Сарой. Сестра – смысл моей жизни. Я могу признаться в этом лишь единицам, Джейн. Но быть может, нам лучше продолжить разговор внутри, как вы считаете? Мой камердинер принесет сюда столик с едой.
– Хорошо, давайте пройдем в дом. – Джейн повернулась и решительно взялась за дверную ручку, готовясь пройти в мастерскую. Но вдруг она остановилась, глубоко вздохнула и смущенно опустила голову. – Подождите, – прошептала медсестра и обернулась к Мэтью. – Я много думала об этом. Я хочу знать. Как вы смогли… как вам удалось понять…
– Понять, что именно вы были той женщиной из больницы?
Джейн кивнула и сжала пальцами ручку, но так и не открыла дверь.
– Я догадался по вашему имени.
– В Лондоне тысячи Джейн.
– Но ни у одной из них нет такого голоса.
– Мэтью…
– Джейн, верьте мне, когда я говорю, что был буквально околдован вами. Но, прежде всего – вашим голосом, вашим нежным, ангельским голосом! Стоило мне его услышать, и для меня открылся новый мир. Когда в танцевальном зале ваш голос вдруг зазвучал мягче, я сразу все понял. Я не мог забыть этот голос, Джейн!
Мэтью резко, прерывисто задышал. Его гостья из последних сил боролась с желанием встретиться с его глубоким, цепким, почти страстным взглядом.
– Мы сделали то, чего обещали никогда не делать, – хрипло прервал повисшую мрачную тишину Уоллингфорд. – Мы – вы, точно так же, как и я, – никогда не желали выставлять себя и свои чувства напоказ, под любопытные взгляды окружающих. И все же мы совершили невообразимое, мы продали себя друг другу.
Это признание не могло оставить Джейн равнодушной. И в самом деле, они согласились честно поговорить друг с другом, сорвать наконец–то мантии секретов, покрывавшие их обоих. Но напоминание об этом тревожно щекотало нервы. Джейн знала, на что она идет. Ей предстояло полностью раскрыться, доверив все свои тайны Мэтью, и все же это не могло удержать ее от этого волнующего свидания.
– Наши с вами души повреждены, Джейн, они испорчены злом и грехом. Мы оба сломлены, оба травмированы, – прошептал граф, поглаживая большим пальцем неровную кожу ее верхней губы. – Вы носите свои шрамы снаружи, мои же скрыты очень глубоко. Но эти шрамы есть, Джейн. Только вы сможете увидеть их.
– И вы позволите мне заглянуть в самые глубины своей души, милорд?
– Вы ведь ясно дали понять, что это единственная возможность заполучить вас.
– Честность вас освободит.
Мэтью улыбнулся, и слабый смешок сорвался с его уст.
– А правда порабощает. Искренность скует нас цепью, свяжет нас так, что при всем желании мы уже не сможем вырваться.
– Я смогу достойно нести это бремя.
– Сильно сомневаюсь, что сможете. Подумайте, по ту сторону этой двери мы перестанем быть людьми, которых обычно показываем окружающему миру. Согласны?
– Да.
– Здесь, в этой комнате, с вами, Джейн, я буду только Мэтью. Скажите, а к чему стоит быть готовым мне? Какая вы на самом деле?
– Я не знаю, – ответила Джейн. Голос бедняжки дрожал, несмотря на все ее попытки жестко контролировать свои чувства. – Я всегда думала, что хорошо знаю саму себя. Но тогда…
Слова застряли в горле Джейн, она поспешила отвести взгляд, но Мэтью поймал свою скромницу пальцами за подбородок и развернул ее лицо к себе.
– Напоминаю: только честность, Джейн. Мы пообещали друг другу. И мы не войдем в эту дверь до тех пор, пока вы не дадите мне слово: вы будете абсолютно искренни со мной – точно так же, как я уже поклялся быть искренним с вами.
– Я думала, что знаю, чего хочу, знаю, кто я есть на самом деле, – так было до нашей ночи в больнице. Вы… вы пробудили во мне новые чувства – странные, пугающие, но все же приятные. Это были чувства, которые обычно я себе запрещаю, – чувства, которые никогда не хотела испытывать. Меня всегда устраивало то, что я не ощущала физического удовольствия или срасти. Но стоило мне встретить вас, и я подвергла сомнению все, во что я когда–либо верила. Вы спрашиваете меня, кто я есть на самом деле? Если честно, просто не знаю.
– А вы желаете это узнать?
– Я боюсь ответа, который могу найти. Выражение лица Мэтью, казалось, стало мягче. Джейн наметила вспышку волнения в глазах собеседника, но он постарался скрыть свои чувства под пушистыми ресницами. Большой палец Мэтью снова скользнул ко рту Джейн и нежно прикоснулся к ее губам.
– Я тоже боюсь, Джейн. Так же, как и вы, я боюсь того, что могу обнаружить внутри себя. Я боюсь вопросов, которые вы зададите, и ответов, которые я должен буду вам дать. Что же нам делать? Возможно, нам следует забыть о нашем соглашении? Притвориться, что мы никогда не обещали обнажить наши души друг перед другом? Вероятно, нам стоит забыть, что мы когда–либо встречались, прикасались друг к другу? Целовались?..
– Это то, чего вы хотите? – произнесла Джейн, боясь ответа Мэтью.
– Нет, – отрезал он твердым голосом, почти задыхаясь от решимости. – Это не то, чего я хочу. Я хочу узнать вас, Джейн. Хочу понять, что же отличает вас от всех тех женщин, что у меня были. Я хочу понять все эти чувства, которые я испытывал, которые все еще живы во мне.
– Тогда мы поладим. Мы никогда и никому не раскроем то, что произойдет в этой комнате. Мы никогда не расскажем окружающим тайны друг друга, никогда не используем эти секреты, чтобы больно ранить друг друга. Мы будем держать это обещание, даже когда неделя подойдет к концу. Потому что неделя – это все, что я могу дать вам.
– Согласен. Это будет наша с вами тайна.
Они вместе справились с замком и вошли в дом. С тихим щелчком дверь за Мэтью захлопнулась. Теперь они остались совершенно одни.
Когда Джейн повернулась и посмотрела на своею спутника, она со всей ясностью осознала: Уоллингфорд разденет ее догола, и для этого ему не понадобится расстегивать ни одну пуговку на ее одежде.
В комнате было тепло от огня, горевшего в маленьком камине. Свечи мерцали в канделябрах, которые были расставлены по комнате и каминной полке. Помещение напоминало гостиную. Оглядев маленькую комнату сквозь танцующие тени от язычков пламени, создающие причудливой формы фигуры на бархатных обоях, Джейн поняла, что этот домик был личным убежищем Мэтью.
Сделав несколько шагов вперед, Джейн остановилась перед двумя овальными портретами, висевшими над камином. На одной из картин был изображен маленький мальчик, его густые темные волосы сбегали непокорными волнами. Его синие глаза были грустными, даже мрачными. Губы мальчика, розовые и пухлые, сжались в твердую линию. Выражение его лица было не по–детски строгим, суровым. Слишком серьезным для столь юного возраста. Джейн с нескрываемым любопытством рассматривала черты грустного личика, взиравшего на нее сверху.
– Вы не были счастливы и в раннем детстве, не так ли?
– Вы правы. Не был.
– А теперь?
– Не уверен, что вообще знаю, что это такое – счастье. Не думаю, что когда–либо действительно испытывал настоящее счастье. А даже если и случалось и моей жизни нечто подобное, то оно пролетало так мимолетно, что у меня не осталось даже воспоминаний.
Джейн не оборачивалась к Мэтью, и без того прекрасно понимая, о чем он говорит. Ей не нужно было видеть лицо графа, чтобы осознавать, каким подавленным, каким беззащитным он себя чувствовал. Джейн слышала все это – и даже больше – в его голосе.
– Этот портрет был написан, когда мне было семь лет. Я не выносил этот кружевной воротник, который мать заставила меня надеть. Я ненавидел художника за то, что он заставлял меня сидеть несколько часов на этом стуле и глядеть в окно. Это была настоящая пытка – позировать для этого портрета.
