Текст книги "Грешный"

Автор книги: Шарлотта Физерстоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 2

Зловонный дух больничных палат всегда казался невыносимым в самом начале дежурства. Но сегодня вечером он был особенно отвратительным. От специфического запаха испражнений, рвотных масс, смерти и болезни прямо–таки перехватывало дыхание.

Прямо у своих ног Джейн заметила два полных ведра воды и пару швабр – вода была слишком чистой, ее явно не использовали по назначению.

– Вы уже вымыли кровати и стены? – осведомилась Джейн у двух дерзких медсестер, стоявших перед ней.

– А зачем? Они только мочатся на них снова и снова.

Джейн впилась сердитым взглядом в одну из нахалок, брюнетку с миловидным лицом и соблазнительным, с греховными формами, телом. Она прибыла из исправительной тюрьмы, ее арестовали за занятие проституцией. Сразу было понятно, какая это дурная мысль – превратить развращенную девицу в медсестру. Разумеется, смерть была для нее не столь привлекательна, как продажа тела за звонкую монету. Но для Джейн Рэнкин, женщины сомнительного происхождения, возможность иметь любую вызывающую уважение работу казалась превосходной идеей.

– Когда вы поступили сюда, я подробно объяснила ваши обязанности. В начале ночи, перед тем как приступить к обходу, вы должны приводить в порядок кровати и протирать стены.

– А чем должны заниматься вы, мисс Надменность, пока мы гнем спины, вылизывая тут все до блеска?

Джейн горделиво выпрямилась. Да, она была незаконнорожденной и хранила в себе частичку высокомерия своего отца–аристократа.

– Я – старшая медицинская сестра этого отделения. Ваша начальница, – веско произнесла Джейн, уязвленная наглостью подчиненной. – Я очень серьезно отношусь к своей профессии. И если вы не питаете к ней уважения, можете быть свободны.

Новая медсестра, казалось, смирила свой яростный нрав, хотя вспышки гнева время от времени еще пронзали ее глаза.

– Меня устраивает жалованье, но я ненавижу работу. Это занятие для потрепанных, никуда не годных шлюх и старых прачек. Наш труд не похож на вашу работу архангела, спасающего жизни. В нем больше смерти, чем жизни. – Нахалка фыркнула и грубо засмеялась. – И конечно, все пациенты хотят баб, которые обтирают их губкой. Неужели вы не понимаете, что эта работа уважаема не больше, чем проституция?

– Прекратите подобные разговоры, – скомандовала Джейн. – Если мы желаем преуспеть в своей профессии, то должны придерживаться строгого кодекса этики и уважать эту работу. Если мы хотим, чтобы другие видели медсестер иначе, чем просто как «потрепанных женщин», мы в первую очередь должны сами верить в профессию.

Теперь уже обе медсестры презрительно усмехнулись.

– Да что такие, как вы, знают о наших проблемах, о том, как мы раздвигаем ноги, чтобы заработать жалкие гроши?

Джейн немного смягчилась.

– Я знаю достаточно. Моей матери приходилось упорно работать, она сама зарабатывала на кусок хлеба.

– Правда? Допустим, но это не то же самое, что позволять себя лапать за один ничтожный пенс!

– Я хорошо знаю об этом. И работа здесь – это ваш шанс сделать свою жизнь лучше. Вот увидите: через несколько лет к медсестрам будут питать уважение. Не меньшее, чем к гувернанткам или к… к учителям. Ну а теперь давайте закончим эту беседу и вернемся к своим обязанностям.

– На словах все получается хорошо, сестра, – язвительно заметила одна из подчиненных, Эбигейл. – Но из этого ничего не выйдет, вот увидите! Подобная работа – лишь еще одна форма женского рабства.

Джейн посмотрела, как две новые служащие Лондонской больницы Медицинского колледжа нехотя поплелись по отделению. Сегодня вечером эта парочка явно вышла за рамки дозволенного. Они могли относиться к профессии медсестры пренебрежительно. Без зазрения совести издевались и смеялись над этой работой, но Джейн себе такого никогда не позволяла. Да и как могла девочка, рожденная в грязи, на самом дне, и воспитанная матерью, которой приходилось заниматься проституцией, не благодарить судьбу за возможность работать в больнице? Безусловно, медсестринское дело, особенно в самом начале работы, не сулило блестящей карьеры, и все же за то короткое время, что Джейн трудилась здесь, профессия дала ей многое.

Джейн не была больше внебрачной дочерью знатного человека, незаконнорожденным выродком, отверженным обществом. У нее были цель, знания, а еще сила, которую давало понимание того, что, когда еще одна ее нанимательница, леди Блэквуд, покинет эту землю, она, Джейн, не останется без средств к существованию, одна–одинешенька, беспомощная и неспособная обеспечить себя.

Это было осознание из той категории, что обычно придавали женщинам силу. Чтобы выжить, Джейн не приходилось зависеть от мужчины. Она могла позволить себе снять и обставить на свой вкус маленькую комнату в доме, который делила с другими женщинами, точно так же добивающимися своего места в этой жизни. «Независимыми женщинами», – с чувством удовлетворения думала она.

Джейн принадлежала к новому поколению представительниц слабого пола. Они верили, что всего могут добиться сами. И не рассчитывали, что кто–то, кроме них самих, поможет им выжить или сделает их счастливыми.

Мир менялся, хотя и медленно. Гораздо медленнее, чем Джейн бы хотелось. И все же большим утешением служила мысль о том, что она такая не одна и на свете есть немало женщин, которые стараются вести достойную жизнь самостоятельно, не состоя на попечении мужчин.

Джейн задумчиво улыбнулась, подумав о том, что как раз такой и была леди Блэквуд. Именно с легкой руки своей благодетельницы она стала сторонницей этого нового радикального мышления. Многие смеялись над леди Блэквуд. В последние несколько лет ей не раз объявляли бойкот, отказывая от дома, однако Джейн знала: если кому–то наподобие леди Блэквуд удается пробиваться в мире, где доминируют мужчины и их законы, значит, и она может. Леди Блэквуд выросла в среде, где было что терять. Что касается Джейн, то изначально у нее не было вообще ничего, поэтому она могла только выиграть.

Нет, работать медсестрой гораздо лучше, чем опускаться, продавая свое тело на улице. Или, того хуже, быть чьей–нибудь любовницей. Сама мысль о мужчине, обладающем женщиной ради собственного удовольствия, вызывала у Джейн отвращение. Для нее это значило больше, чем обычное покровительство: продажа достоинства, личности – продажа души. Возможно, в том, что касалось материальной сферы, Джейн и была бедна, однако вещи, действительно имевшие для нее значение, – идеалы и убеждения, – делали ее богаче, чем большинство женщин, которых она знала.

Как обычно во время ночного дежурства, Джейн прохаживалась вдоль темного коридора с фонариком, тихо переходя от кровати к кровати, чтобы убедиться, что все пациенты надежно укрыты. Многие из них лежали в кроватях по двое. Одеяла, уже довольно ветхие, а некоторые и изъеденные молью, были слишком тонкими, чтобы уберегать больных от сырости апрельской ночи.

Спертый воздух в палатах был наполнен болезнью и меланхолией смерти. «Скверный воздух», – подумала Джейн, осторожно укрывая ребенка, лежавшего на кровати вместе со своей матерью. Медсестре хотелось открыть окно, но она понимала, что холод доставит пациентам еще большие страдания. И все же больничное зловоние было не намного лучше, чем царящая в отделении влажность.

Сегодня ночью в отделении было шестьдесят пациентов, которые страдали от целого «букета» недугов – и это, еще не принимая в расчет тех пятерых, что уже умерли с тех пор, как Джейн заступила на дежурство. Такими были все ночи в Лондонской больнице Медицинского колледжа. Поначалу медсестру ужасало то, свидетельницей чего ей приходилось быть каждый день: избиения, болезни, атмосфера полнейшей безысходности. Но за последние двенадцать месяцев Джейн стала более сильной, изучив себя и людскую природу лучше, чем, как ей казалось, это было возможно. Человеческая душа оказалась удивительной вещью: робкий и смиренный находил в себе силу воли, чтобы выжить, а испуганный, страшащийся всего и вся, – способность любить.

Она сама, Джейн, никогда не любила – по крайней мере, не питала ни к кому страсти. Разумеется, она ощущала любовь по отношению к леди Блэквуд, которая спасла ее от улицы и подарила нынешнюю жизнь. Но это была другая форма любви – семейная.

Иногда Джейн наблюдала, как другие медсестры флиртовали с пациентами–мужчинами, бесстыдно выставляя напоказ свои прелести. Она была неглупа и знала, что происходит в некоторых палатах. Она была прекрасно осведомлена о низости мужчин. Она видела проституток с их клиентами. Она знала о том, чем занимаются в постели. Знала, что секс может доставлять наслаждение. Но никогда не могла понять, как страстную связь двоих людей можно заменить фальшивкой. Грубой подделкой, отношениями на несколько минут, которые и давал секс.

Возможно, в облике Джейн было что–то не так – какой–то недостаток, который мешал ей ощутить всю теплоту чувства. Не то чтобы она страстно желала этого чувства или жаждала убедиться, что секс – это все на свете… Просто она никогда еще не была увлечена мужчиной настолько, чтобы отправиться в путешествие по волнующей стране чувств и лично изучить все аспекты блаженства и страсти.

По меркам своего времени Джейн считалась уже немолодой – ей было двадцать семь лет. К этим годам в активе медсестры был лишь один поцелуй, не оставивший в ее душе яркого следа. Конечно, Джейн работала компаньонкой леди днем и медсестрой ночью, что явно не способствовало появлению пылких ухажеров. Многие считали Джейн застенчивой и малопривлекательной, что, впрочем, ее саму не слишком беспокоило.

Не в силах Джейн было изменить саму себя. Разумеется, эта скромница покривила бы душой, если бы сказала, что никогда не задавалась вопросом, почему она не унаследовала красоту своей матери. Рожденная в стенах борделя, ее мать умудрилась привлечь внимание сына графа, который в то же мгновение решил, что она должна быть его возлюбленной. Этот аристократ и стал впоследствии отцом Джейн.

Сын графа не блистал красотой, и все же для кого–то вроде Люси Рэнкин он был вожделенной добычей, чем–то вроде приза. Жизнь Люси стремительно покатилась по нисходящей, когда Джейн исполнилось шесть. Отец девочки женился на другой. Люси все еще была любовницей невзрачного аристократа, но его визиты становились все реже и реже. Джейн суждено было стать свидетельницей того, как увядала красота матери, а заодно приходил в упадок ее дух.

Когда отец выкинул их обеих на улицу, оставив без средств к существованию и крыши над головой, Джейн, в нежном возрасте семи лет, дала себе первое обещание. Она поклялась никогда не быть любовницей и содержанкой, никогда не позволять мужчине навязывать себе жизнь и понятия о счастье.

Сейчас, в двадцать семь лет, Джейн могла с гордостью сказать, что сдержала обещание и ничуть не жалеет об этом. Тем не менее, Джейн солгала бы, если бы отказалась признаться хотя бы самой себе: время от времени, лежа без сна, она ловила себя на том, что гадает, каково это – делить свою постель с мужчиной, дарить ему свое тело.

– Как себя чувствует больная чахоткой малышка, которую привезли сегодня вечером?

Чей–то шепот раздался за плечом, встряхивая Джейн от нежеланных и все же таких навязчивых воспоминаний о прошлом и острой тоски по страсти, которая с недавних пор начала изводить ее. Обернувшись, Джейн подняла фонарь вверх, осветив умное лицо доктора Инглбрайта–младшего. Доктор Инглбрайт–старший был сварливым старым грубияном с морщинистым лицом и глубоким недоверием по отношению к новой когорте медсестер. Инглбрайт–младший, напротив, отличался доброй улыбкой и серыми глазами, полными искреннего участия и уважения.

– Девочка наконец–то заснула, сэр. Хотя ее дыхание по–прежнему затруднено.

– Тогда дайте ей четверть драхмы опийной настойки.

– Да, доктор, – пробормотала Джейн, стесняясь взглянуть ему прямо в глаза. Весь последний месяц доктор Инглбрайт смотрел на свою подопечную особенно странно, и это заставляло ее душу выворачиваться наизнанку. Почему – она не знала.

Джейн отдавала себе отчет только в том, что ее реакция на присутствие Ричарда Инглбрайта сильно изменилась за тот год, что он взял скромную медсестру под свое крыло, обучая ее медицине и показывая ей, как следует заботиться о больных. Возможно, появившаяся симпатия была лишь выражением благодарности. В конце концов, без Ричарда у Джейн не было бы возможности стать медсестрой. Вероятно, это была просто дружба. Так или иначе, но доктор и его подчиненная легко и свободно находили общий язык.

– Как себя чувствует леди Блэквуд? – спросил доктор, в глазах которого читалась неподдельная заинтересованность. – Я хотел заглянуть к ней этим утром, но был занят, пришлось зашивать одного парня после удаления аппендикса.

Ричард Инглбрайт посвящал себя делу исцеления с гораздо большей преданностью, чем его отец. Если бы Джейн могла выбирать врача, она бы и глазом не моргнув отдала предпочтение молодому Инглбрайту – даже несмотря на то, что его отца довольно часто вызывали к себе представители элиты города. Что касается Ричарда, то он нередко работал и после окончания своей смены, искренне заботясь о других, и это внушало Джейн любовь к нему.

– Должно быть, вы совсем измучены, – с тревогой сказала она. – Вчера вечером вы сделали четыре хирургические операции.

Глаза Инглбрайта вспыхнули.

– Ваше беспокойство так трогательно, – тихо произнес он низким голосом, взволновав медсестру и заставив ее отвести взгляд. – Никто не заботится обо мне так, как вы, Джейн.

Эта фраза прозвучала слишком неформально, и Джейн, которая обычно чувствовала себя неуверенно с мужчинами, сделала единственную вещь, которую могла, – спрятала свои чувства за завесой холодности.

– Вы справлялись о здоровье леди Блэквуд, у нее все замечательно, – поспешила сказать она, резко переводя беседу в безопасное русло. – Та настойка, что вы послали ей, очень помогла в лечении ее артрита.

Инглбрайт улыбнулся в ответ, заставив Джейн задуматься, не над ней ли он подсмеивается.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал доктор, окинув взором, лицо медсестры и белый передник, который она обычно носила поверх платья. – Вы делаете ей честь, Джейн. Далеко не каждая компаньонка леди соблаговолила бы стать медсестрой.

– Вы слишком высоко цените меня, сэр. Вы ведь прекрасно знаете, что я пришла в больницу, чтобы отработать долги – свой и тот, что леди Блэквуд не смогла отдать вашему отцу.

Улыбка Ричарда стала нежнее, он ближе придвинулся к Джейн:

– Но вы не должны были оставаться здесь после того, как вернули эти долги.

От близости доктора мелкая волнительная дрожь пробежала вдоль ее спины. Стоять вот так, совсем рядом, было неподобающе, неправильно.

– Я поняла, что мне нравится помогать больным. И, если уж говорить начистоту, я увидела в этой работе возможность для будущей занятости. Мы ведь с вами знаем, что леди Блэквуд не будет со мной навечно. И куда я пойду? На свете нет другой такой леди Блэквуд, которая закрыла бы глаза на мое происхождение и привела в собственный дом компаньонкой.

– Многие не придали бы значения вашей родословной, Джейн. – Улыбка Ричарда напоминала чувственный поцелуй в губы. Она ощущала это каждой клеточкой своего существа.

– Док, у нас для вас кое–что есть. Раздражение сверкнуло в глазах Инглбрайта, и Джейн подняла фонарь выше. Недовольство во взоре доктора тут же улетучилось, стоило ему увидеть двух крепких санитаров, несущих пациента, который при ближайшем рассмотрении оказался мужчиной в бессознательном состоянии. Довольно рослым мужчиной, подумала Джейн.

– Он истекает кровью, голова разбита вдребезги.

– Приступим, – скомандовал Ричард, возвращаясь к своим обязанностям. – Джейн, вымойте руки и помогите мне.

– Да, – отозвалась медсестра, подчиняясь ему с легким реверансом. Джейн добежала до конца отделения, к фарфоровой раковине, где ее уже ждал кувшин чистой воды и мыло.

Медсестра полила уже остывшую воду на руки, потерла ладони друг о друга, стараясь очистить области между пальцами и под ногтями. Ричард очень требовательно относился к чистоте, над чем нередко потешался его отец. Но за месяцы работы в больнице Джейн заметила, что пациенты Ричарда меньше страдали от инфекций, чем те, кто лечился у его отца.

Вытерев руки чистым полотенцем, Джейн быстро прошла через распахнутые деревянные двери. Подол черного платья медсестры со свистом рассекал воздух у ее ног, а накрахмаленный верх передника терся о шею, на которой уже выступила испарина. Пот был вызван не страхом – волнением.

– Здесь серьезная рана головы, Джейн, – сообщил Ричард, когда она вошла в помещение, где доктор обычно делал операции. – И возможно, несколько переломов. Руки Ричарда, испачканные кровью, перебирали растрепанные темные волосы мужчины.

– А он – богатый малый! – вдруг произнес самый рослый из санитаров. – Только посмотрите на его одежду, на жилет!

– Сейчас это не имеет значения! – прорычал доктор. – Лучше помогите мне его раздеть, чтобы я смог взглянуть, нет ли других увечий. Джейн, захватите поднос с эфиром. У меня такое чувство, что, когда этот великан проснется, его ощущения будут не из приятных.

Двое здоровяков санитаров принялись стаскивать с пострадавшего испачканные кровью пиджак и жилет. Джейн повернулась спиной к пациенту, занявшись подготовкой серебряного подноса с эфиром и набора инструментов, которые, как она подумала, понадобятся Инглбрайту. Определенно для помощи этому несчастному понадобятся игла и нить, чтобы закрыть зияющую рану на голове.

– Черт меня возьми, этот парень явно пропустил сильный удар с лета!

Суетясь возле пациента, Джейн заметила сильные мускулистые грудь и руки. На ребрах мужчины виднелись черные пятна – она знала, что это были ушибы.

– Селезенка и печень, похоже, не затронуты, ни опухоли, ни затвердения нет, – пробормотал Ричард, ощупывая живот пострадавшего с будто выгравированными на нем мускулами. – Его конечности тоже, кажется, невредимы. Не знаю, как парню это удалось, но он, судя по всему, сумел избежать каких–либо переломов. Принесите ткань и воду, Джейн. Давайте выясним, откуда идет кровь.

Поставив серебряный поднос на деревянный стол, Джейн начала легонько протирать источник кровотечения. Скальпированная рана, довольно большая, была, к счастью, не слишком глубокой – на самом деле она представляла собой скорее поверхностный разрез. Кровь уже начала высыхать, рана больше не сочилась.

Джейн полоскала ткань в воде, а потом выжимала ее, наблюдая, как чистая вода становится красной. Повернувшись, она склонилась над лицом пациента и вернулась к своей работе. Тот вдруг зарычал, обнажив белые зубы, словно бешеный зверь, и схватил медсестру за запястье.

– Гивенс и Смит, пожалуйста! – позвал Ричард санитаров, жестом давая понять, что нужно освободить Джейн от мертвой хватки мужчины.

– С таким трудно справиться, папаша, – бросил в ответ Гивенс. – Попытайся тут сладить с этим бойким типом!

Между тем мужчина умудрился подняться на операционном столе, теперь пациент вертелся и бился на месте, пока санитары изо всех сил старались его угомонить.

– Убирайся! – кричал пострадавший. Он продолжал дергаться словно сумасшедший. – Отвали от меня, черт возьми, ты, сукин сын!

– Он выражается совсем не как джентльмен, – прохрипел мистер Смит, скручивая руку безумца и пытаясь уложить того обратно на стол. – Разговаривает так, словно родился в трущобе!

Недовольный тем, что кто–то насильно удерживает его на месте, мужчина разразился тирадой отборной брани. Пациент продолжал отчаянно бороться, проявляя невиданную для его состояния силу.

– Дайте ему пару капель эфира, Джейн.

Она взяла пипетку, капнула две капли жидкости на свернутую ткань и плотно прижала к лицу буйного больного. А тот все еще бился на столе, громко рыча, но, как подумала Джейн, наблюдая за пациентом, это был крик не ярости – скорее страха. Он мотал головой из стороны в сторону, пытаясь сбросить полотенце с эфиром, но медсестра крепко удерживала ткань.

– Нет! – неслось из–под полотенца, но голос пациента слабел, как и его силы. – Не делайте этого! Отпустите…

Боже праведный, неужели снова? Только не это! Его явно удерживали силой, он был без одежды, а чьи–то руки, холодные и влажные, гладили его тело. Его выворачивало наизнанку, он пробовал продраться сквозь туман, окутавший мозг. Скользнув рукой к области талии, он понял, что брюк на нем нет, и собрал последние остатки сил, чтобы дать отпор своей мучительнице.

Старый ужас вновь охватил пациента, и он принялся трястись и учащенно дышать.

– Тсс… – произнес женский голос. – Вы в безопасности.

Он успокоился, ослабел, но вскоре решил, что его просто обманывают. Не бывает таких ангелов во плоти!

Пациент яростно замотал головой, пытаясь сбросить душившую его ткань.

– Все в порядке, – произнес мягкий голос прямо ему в ухо. – Медленно и глубоко вздохните, задержите дыхание. Вот, верно. А теперь выдыхайте.

Тело казалось слабым, безжизненным. Несчастный почувствовал, как чьи–то руки гладят его по волосам. Они были нежными, успокаивающими – не такими, как другие руки, которые вечно являлись в ночных кошмарах, мучая его. Руки, которые ожесточенно царапали и щипали. Руки, которые много раз заставляли его просыпаться в холодном поту. Руки, которые сломили, уничтожили его.

– У вас кровотечение, а мы лишь хотим помочь вам, – снова зашептал нежный голос. – Здесь вы в безопасности. Я обещаю.

Окружающий мир погрузился во мрак. Он чувствовал себя невесомым, словно сбросившим с себя телесную оболочку. И все же его слух оставался превосходным.

– Здесь можно чувствовать себя защищенным, – успокаивала обладательница приятного голоса, и ее дыхание ласкало щеку пациента, – здесь нечего бояться.

Ткань наконец–то упала со рта пациента, и он постепенно успокоился.

– А теперь поспите, – предложила она.

– Вы и в самом деле ангел, Джейн, – раздался мужской голос.

Прежде чем пациент погрузился во мрак, его пальцы потянулись к запястью медсестры, прикосновение которого он ощутил рядом со своим бедром. Великан схватил ее за руку так крепко, словно это был якорь, лежащий в песке на дне моря.

– Будьте со мной, – вымолвил он с трудом, так, будто слова царапали его потрескавшиеся губы и пересохшее горло.

Медсестра взвизгнула от неожиданности, осознав, что пациент еще не заснул, но тут же взяла себя в руки. Напряженность в ладони Джейн немного ослабела, и великан переплел свои пальцы с ее, держась за ту единственную, что заставляла его чувствовать себя в безопасности.

– Я здесь, – откликнулся все тот же ангельский голос.

– Нет, – громко прохрипел он. – Позже. Будьте здесь… позже. Медсестра подчинилась команде доктора. К счастью, сейчас Джейн работала почти автоматически, потому что ей никак не удавалось отвести взгляд от незнакомца. Он был красив – это Джейн поняла, когда позволила своему пристальному взору блуждать по обнаженному мужскому телу. Пациент был очень высоким и широким в плечах. Его мускулы, точеные, искусной лепки, напоминали Джейн схему, по которой она в свое время изучала анатомию.

Она пробовала успокоить дыхание, которое учащалось каждый раз, когда она смотрела на тело незнакомца и вспоминала анатомические термины на латыни. Pectoralis – грудные мышцы. У пациента они были крупными и твердыми, а соски – маленькими и коричневыми. На левой части груди, повыше сердца, красовалась татуировка. Какой–то символ.

Rectus abdominis – мышцы живота. Все шесть его кубиков рельефно выделялись на теле. Соблазнительная дорожка мягких темных волос исчезала под белой простыней.

– Джейн!

Резкий голос наконец–то привлек внимание медсестры, и она покраснела. Поправив сползавшие с носа очки, Джейн наткнулась на раздраженный взгляд Ричарда.

– Иглу и нить, – повторил он.

– Да, доктор.

Джейн явно поймали на том, что она бесстыдно разглядывала пациента. Она оказалась не лучше, чем две новые сотрудницы, которых сама недавно и ругала. Но действительно, как могла женщина, в груди которой билось сердце, не заметить мужчину, лежащего перед ней? Этот человек был потрясающе мужественным, и его лицо, необычайно привлекательное, сияло мрачной чувственной красотой.

Джейн заметила, что губы незнакомца потрескались и испачкались кровью. Медсестра потянулась к пациенту, чтобы вытереть их.

– Не сейчас, Джейн, – одернул ее Ричард. – Мне нужны твои руки.

Зажав пинцетом какой–то блестящий предмет, доктор рассматривал его на свету.

– Скорее всего, это от бутылки джина, – пробормотал Ричард, внимательно рассматривая кусок в пинцете. – Это застряло в уголке его глаза. Вам нужно будет зашить верхнее веко. Именно из него идет кровь. У вас твердая, искусная рука, Джейн. Если вы сделаете это, шрам будет совсем незаметным.

– Да, доктор Инглбрайт.

Ричард кивнул и потянулся за полотенцем. Руки врача были испачканы кровью до запястий.

– Этот человек – аристократ, – тихо констатировал он, бросив полотенце в плетеную корзину, которую использовали для отправляемых в стирку вещей. – Я не хочу, чтобы он, очнувшись, выражал свое недовольство тем, что я подпортил его внешность.

Джейн спрятала улыбку. Она прекрасно знала мнение Ричарда по поводу титулованных господ. Оно было нелестным.

Склонившись над пациентом, медсестра постаралась забыть о том, что за ней пристально следит Ричард, а лицо пациента упирается в ее внушительных размеров грудь. Она согнулась над глазами больного еще ниже.

Сосредоточившись на том, чтобы придать устойчивости своей руке, Джейн постаралась не обращать внимания на то, что теплое дыхание незнакомца касается ее кожи в месте, не защищенном одеждой, – повыше края лифа. Никогда прежде Джейн так сильно не волновало то, что она сидит слишком близко к мужчине. Эфир помог пострадавшему погрузиться в сон, и все же тело Джейн реагировало на пациента так, будто он бодрствовал и мог ласкать ее своим взглядом, своими руками, своим чувственным ртом…

– Придется наложить повязку ему на голову. Мы ведь не хотим, чтобы рана или шов на его глазу загноились. Вы сможете сделать это, Джейн?

– Да.

– Гивенс и Смит подыщут для него кровать. Думаю, ему будет лучше остаться на ночь здесь, в моем кабинете. Не стоит класть его в одну палату с другими. Кем бы ни был этот человек, у него явно есть деньги. И, как мне кажется, он не придет в восторг от пребывания в одной палате с больными туберкулезом или брюшным тифом.

Ричард одобрительно сжал плечо подопечной и прошел позади нее, восхищаясь тем, как ловко медсестра управляется с иглой.

– Какая все–таки досада, что в колледж не принимают женщин, Джейн! Вы стали бы великолепным хирургом. Повезло же этому парню: сомневаюсь, что у этого счастливчика хоть маленький шрам останется!

Несомненно, это была весьма лестная похвала. Никакой другой комплимент не мог бы значить для Джейн больше, чем этот. В словах доктора было больше смысла, чем в восхвалениях поверхностных качеств – красоты и женского кокетства.

Джейн не была красивой. Она отлично знала и принимала это. Но медсестра была умной, толковой и горела желанием изучить все, что только могла. Джейн была воплощенным достоинством, и она намеревалась жить так и дальше, не печалясь по поводу собственной внешности.

– И как вам это удается? – риторически вопросил Ричард, заглядывая медсестре через плечо. – У вас получаются такие маленькие, такие аккуратные швы!

Джейн рассмеялась, уже не обращая внимания на то, что Ричард стоит совсем близко к ее спине, а лицо незнакомца упирается ей в грудь.

– Оказывается, иногда выгодно быть женщиной, – прошептала медсестра, незаметно улыбаясь самой себе.

– Что ж, у вас прекрасная рука и светлый ум, Джейн. Я так рад, что встретил вас!