Текст книги "Безмолвные воды (ЛП)"

Автор книги: Ш. Черри Бриттани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Она пыталась покончить с собой, – крикнула миссис Райли, заставляя меня остановиться.

Я повернулся. Мой разум отказывался это принимать.

– Нет.

– Да, пыталась. Знаю, в твоих глазах я, вероятно, выгляжу большим и страшным чудовищем, но с ней не все хорошо. Ты прав, ее мысли глубже любого океана, но однажды на нем поднимутся такие высокие волны, что у нее не останется другого выбора, кроме как утонуть.

***

Она пыталась покончить с собой.

У меня перехватило дыхание.

Она пыталась покончить с собой.

Мэгги не сделала бы этого.

Я не мог дышать.

Я бродил по окрестностям – круг за кругом, круг за кругом. Не отпускала мысль, что это я сделал что-то неправильное. Может быть, я как-то не так обнял ее или прикоснулся, и это всколыхнуло в ней те воспоминания? Может, я сказал что-то не то?

– Тяжело, да? – спросила миссис Бун со своего крыльца, когда я заходил на очередной круг, пытаясь очистить голову от тяжких мыслей. Я остановился перед ее домом. В траве с боку на бок кувыркался Маффин. – Тяжело, когда у нее срыв.

– Как вы узнали?

Она улыбнулась и качнулась в своем плетеном кресле.

– Я давно знаю Мэгги, и мне прекрасно знакомо выражение лиц людей, когда у нее очередной срыв. Я видела это выражение на лицах ее родителей чаще, чем хотелось бы. А теперь иди сюда. Сделай перерыв. Заходи в дом, и я угощу тебя чаем.

Я приподнял бровь. В дом? Мне ни разу не доводилось видеть, чтобы миссис Бун приглашала кого-то в свой дом. Где-то в подсознании сидел детский страх: вдруг я войду, а она меня убьет? Но любопытство увидеть ее дом изнутри победило.

Она открыла скрипучую дверь и придержала ее, пока я не вошел, после чего проследовала следом за мной.

– Ты можешь подождать в гостиной. Я пока согрею воду, – сказала она и направилась в кухню.

Я обошел гостиную, осматривая ее жилище. Такое ощущение, что попал в музей ХVIII века – в доме миссис Бун каждая статуэтка стояла за стеклянной витриной. Все отполировано до блеска. Везде идеальная чистота.

– Уверены, что вам не нужна помощь? – спросил я.

– Я завариваю чай годами и не нуждаюсь ни в чьей помощи.

Я провел рукой по каминной полке, и пальцы покрылись пылью. Нахмурившись, я вытер ладонь о джинсы. Камин – единственное место в этой комнате, где есть пыль. Словно миссис Бун собирала ее по всей гостиной и сгружала сюда. Странно. Я взял в руку одну из запыленных рамок: на фото миссис Бун с каким-то мужчиной. Вероятно, это ее муж. Она сидит у него на коленях и широко улыбается, а он улыбается ей в ответ. Никогда не видел у миссис Бун такой улыбки, как на этой фотографии. Я взял другое фото: пара стоит на лодочном причале, а перед ними улыбающийся ребенок. Каждая из фотографий запечатлела изменения, произошедшие с девочкой, и на это было тяжело смотреть. Из улыбчивого ребенка она превратилась в угрюмое существо, лишенное всяких эмоций. Глаза ее стали пустыми. На каминной полке было не меньше тридцати фотографий, запечатлевших разные моменты прошлого миссис Бун.

– Кто эта девочка? На фотографиях? – спросил я.

Миссис Бун заглянула в комнату, но сразу же скрылась в кухне.

– Джессика. Моя дочь.

– Я не знал, что у вас есть дочь.

– А ты когда-нибудь интересовался?

– Нет.

– Вот потому и не знал. Глупые дети, вы никогда не задаете вопросов. Вы только и делаете, что говорите, говорите, говорите, но никогда не слушаете, – она вернулась в гостиную и села на диван. Ее руки беспокойно двигались. – Вода греется.

Я взял в руку заляпанную пластинку и сдул с нее пыль.

– «Сижу на причале у залива» Отиса Реддинга? – спросил я.

Она кивнула.

– У нас с мужем был домик на северном берегу озера. Он все еще принадлежит мне… Давно нужно было продать его, но я никак не могу себя заставить. Это последнее пристанище, где наша семья была счастлива, – сказала она, погружаясь в воспоминания. – Каждый вечер мы со Стэнли сидели на краю причала, любовались закатом и слушали эту песню. А Джессика резвилась на газоне, пытаясь ловить стрекоз.

Я сел в кресло напротив и улыбнулся. Она в ответ не улыбнулась, но я не придал этому значения. Миссис Бун была известна тем, что никогда не улыбалась.

– Итак… – я прочистил горло, нарушая неловкое молчание. – Ваша дочь навещает вас когда-нибудь?

Нахмурившись, миссис Бун нервно провела ладонями по коленям.

– Знаешь, это я виновата, – сказала она угрюмо.

– В чем?

– В том происшествии… В том, что случилось с Мэгги. Это я виновата.

Я резко выпрямился в кресле.

– Как так?

Ее взгляд стал печальным.

– В тот вечер она остановилась у моего двора и спросила, можно ли нарвать цветов из моего сада для ее свадьбы. Я накричала на нее и прогнала. Сказала, чтоб она уходила и больше не возвращалась, – миссис Бун опустила взгляд на свои дрожащие пальцы, непрерывно постукивающие по коленям. – Не будь я такой жадной, такой грубой, Мэгги подольше задержалась бы у меня во дворе. Она не побежала бы в лес. Она могла бы сохранить ту часть себя, которую безжалостно отняли у нее в тот вечер, – миссис Бун заплакала, и я ощутил, насколько сильна ее боль. Я понимал, какой виноватой она себя чувствует, потому что все эти годы испытывал то же самое.

– Я тоже об этом думал, миссис Бун. В тот вечер я должен был встретиться с ней там, в лесу, но опоздал. Если бы я не протянул до последней минуты с выбором галстука, то смог бы быть там, чтобы защитить Мэгги. Я мог бы ее спасти.

Она подняла на меня взгляд, вытерла слезы и покачала головой.

– Ты не виноват, – она сказала это так быстро, словно боялась, что я взвалю на себя весь груз вины. В этом было какое-то отчаяние – как быстро она готова признать свою вину и так же быстро попытаться убедить меня в том, что я не виноват.

Я пожал плечами.

– Вы тоже не виноваты.

Она встала, подошла к каминной полке и взглянула на фотографии.

– В детстве она была совсем как Мэгги. Моя дочь. Такая же болтушка – даже слишком. Неугомонная, непослушная. Она тоже никого не боялась. Даже в самых испорченных людях она видела только лучшее. Ее улыбка… – миссис Бун усмехнулась и взяла в руку одну из рамок с фотографией широко улыбающейся Джессики. – Ее улыбка была способна исцелять. Она могла войти в комнату и, рассказав какую-нибудь глупейшую шутку, заставить даже самого сурового человека хохотать до колик в животе.

– Что с ней случилось?

Она поставила на место фотографию и взяла другую, на которой от улыбающейся Джессики не осталось и следа.

– К нам приехал мой брат. Он разводился с женой и вынужден был куда-нибудь уехать, поэтому на время остался у нас. Как-то вечером мы устроили пикник. Генри слишком много пил, и становился все агрессивнее. Он стал о чем-то спорить с моим мужем, Стэнли, и они уже едва ли не дрались, когда появилась милая глупышка Джессика со своими ужасными шутками. Она развеселила всех – даже пьяный Генри смеялся. Той же ночью Стэнли решил пойти проверить спящую Джессику. В ее комнате он обнаружил Генри с пустой бутылкой в руке. Ничего не соображая, он – голый и пьяный – лежал на моей окаменевшей от страха дочери.

– О, Господи. Мне так жаль, – сказал я, хотя понимал, что никаких слов здесь не будет достаточно. Никакими словами не выразить то, что я чувствовал внутри. Всю жизнь я прожил в одном квартале с миссис Бун, но никогда не знал, из какого шторма ей пришлось выбираться.

– После этого Джессика перестала разговаривать. Я бросила работу учителя и перевела дочь на домашнее обучение, но ее внутренний свет погас навсегда. После того, что сделал Генри, все в ней изменилось. Она больше не была прежней Джессикой: перестала говорить и совсем не улыбалась. Хотя, я ее не винила. Как можно говорить после того, как человек, которому, как предполагалось, ты можешь доверять, украл твой голос? Джессика всегда бродила с таким видом, словно слышала в голове голоса издевающихся над ней демонов. Когда ей исполнилось двадцать, она все-таки не выдержала. Оставила записку, в которой сообщала, что любит меня и Стэнли и ни в чем нас не винит.

Закрыв глаза, я вспомнил слова миссис Райли.

Она пыталась покончить с собой.

Миссис Бун повернулась ко мне и нахмурилась, увидев мой полный отчаяния взгляд.

– О, мой дорогой. Я должна была постараться отвлечь тебя от проблем, а вместо этого заставила почувствовать себя еще хуже.

– Нет, нет. Я просто невероятно вам сочувствую. Даже не знаю, что здесь можно сказать.

– Не волнуйся. Я и сама не знаю, – на кухне засвистел чайник, и она выкрикнула: – Стэнли, ты можешь выключить?

Я напряженно посмотрел на миссис Бун, и она замерла. Пару секунд спустя она осознала свою оплошность и, быстро пройдя на кухню, вернулась оттуда с чаем. Мы сидели и прихлебывали отвратительный напиток в абсолютной тишине. Когда подошло время уходить, я встал и поблагодарил миссис Бун за то, что пригласила меня к себе – не только в свой дом, но и в тайны своего прошлого. Когда она уже открыла входную дверь, я задал ей последний вопрос:

– Так вот почему вы решили навещать Мэгги? Потому что она напоминает вам вашу дочь?

– И да, и нет. У Мэгги много общего с моей Джессикой, но есть очень важные отличия.

– В чем?

– Джессика отказалась от жизни. У Мэгги же время от времени появляются вспышки надежды. Находясь рядом с ней, я вижу их все чаще и чаще. Она может вернуться к нормальной жизни. Я знаю, что она сможет. И верю, что с ней все будет в порядке. Знаешь, в чем самая большая разница между ними двумя?

– В чем?

– У Джессики никого не было. Она отгородилась ото всех нас. Но Мэгги? У нее есть друзья. У Мэгги есть ты.

– Спасибо, миссис Бун.

– Не за что. А теперь перестань винить себя, ладно?

Я улыбнулся.

– И вы тоже.

Она кивнула.

– Да-да, я знаю. В глубине души я понимаю, что это не моя вина. Но иногда, когда сидишь в одиночестве, мысли уносят тебя туда, куда не надо бы. Иногда твой злейший враг кроется внутри тебя самого. Нужно научиться разбираться в собственных мыслях и начать понимать, что в них истинное, а что ложное. В противном случае, мы будем всю жизнь пытаться сбросить кандалы, в которые сами же себя и заковали.

Глава 20

Мэгги

Я не разговаривала с ним пять дней, и это были самые длинные пять дней в моей жизни.

– Что ты сейчас читаешь? – спросила миссис Бун, сидя напротив меня за обеденным столом. Когда я попросила папу передать ей, что плохо себя чувствую, она назвала меня глупым ребенком, которого необходимо напоить чаем. А еще она меня же и обвинила в моей мнимой болезни, потому что, видите ли, я всегда хожу после душа с мокрыми волосами. Прижав сначала книгу к груди, я пожала плечами, а потом перевернула ее, чтобы миссис Бун увидела обложку.

– Хм. «Прежде, чем я упаду» Лорен Оливер. О чем это?

Прищурив глаза, я посмотрела на нее. Она всегда так делала: задавала мне вопросы, хотя знала, что я не могу ответить. А учитывая то, что она не позволяла мне писать на бумаге, это можно было расценивать как принуждение. А вот принуждение мне сейчас было нужно меньше всего.

Я положила книгу на стол и, поморщившись, отхлебнула из чашки свой отвратительный чай.

– Итак, сегодня день, когда ты снова ненавидишь чай, да? – заявила она.

Я снова пожала плечами.

– А где твой парень?

Мои плечи вновь приподнялись.

Она закатила глаза.

– Если не прекратишь постоянно пожимать плечами, они так и останутся навсегда приподнятыми. Детский сад. Знаешь, а он беспокоится о тебе. Отталкивая его, ты никому не делаешь лучше. На самом деле, это довольно жестоко. Он хороший мальчик.

Хороший мальчик? Никогда не слышала, чтобы миссис Бун хоть кого-то так называла.

– Брукс, теперь можешь войти, – крикнула миссис Бун в сторону кухни.

Из-за двери появился Брукс, поднял руку и застенчиво помахал мне.

Что он здесь делает?

– Это я пригласила его, – сказала миссис Бун, в очередной раз читая мои мысли. – Садись, Брукс.

Он послушно сел.

– Теперь настал момент, когда говорить буду я, а вы оба будете слушать. Вы два идиота, – теперь это было больше похоже на ту миссис Бун, которую я так любила ненавидеть. – Вы оба нравитесь друг другу, не так ли? Так чего вам еще не хватает? Перестаньте постоянно все усложнять. Просто будьте счастливы. Мэгги, прекрати вести себя так, словно ты не достойна счастья. Если бы счастья заслуживали только люди с идеальным прошлым, любви не существовало бы вовсе. А теперь, идиоты, поцелуйтесь и помиритесь.

– Что здесь происходит? – спросила мама, входя в столовую. У нее был такой изможденный вид, словно она не спала несколько дней. Волосы растрепаны и не уложены. Она выстрелила взглядом в Брукса, и по лицу ее пробежала тень разочарования и потрясения. – Ты не должен здесь находиться.

Миссис Бун выпрямилась.

– Подожди, Кэти. Прежде чем начнешь ругаться на детей, хочу, чтобы ты знала, что это моя инициатива.

– Это вы? Вы сказали ему прийти сюда?

– Да. Детям было грустно, поэтому я подумала…

– Вон из моего дома! – сказала мама.

– Ой, но это ведь смешно. Пусть мальчик…

– Нет, я имею в виду вас, миссис Бун. Я хочу, чтобы вы ушли. Сегодня вы перешли все границы дозволенного, и в этом доме вам больше не рады.

Я вскочила со стула, ошеломленная поведением моей матери, которая день ото дня становилась все более странной.

Нет! Я ударила руками по столу. Я стучала снова и снова, пока не покраснели ладони, но и тогда не остановилась.

– Брукс, ты тоже уходишь. У нас с тобой уже был разговор, и я думаю, что выразилась тогда предельно ясно. Мэгги, отправляйся в свою комнату.

Нет! Нет!

Опустив голову, Брукс вышел. Миссис Бун поднялась со стула и покачала головой.

– Кэти, это неправильно. Эти дети… они помогают друг другу.

– Не обижайтесь, миссис Бун, но Мэгги – не ваш ребенок, и я предпочла бы, чтобы вы перестали относиться к ней так, будто ответственность за нее лежит на вас. Она не Джессика, и вы не можете выбирать за нее. Я не желаю, чтобы моя дочь в итоге закончила, как…

– Как кто? – рявкнула в ответ миссис Бун, явно оскорбленная до глубины души. Она схватила свою сумку и крепко сжала ее в руках. – Как моя дочь?

В глазах мамы мелькнуло раскаяние, и она быстро моргнула.

– С этого момента ваши дневные чаепития закончены. Я ценю то, что вы проводите время с Мэгги, миссис Бун, действительно ценю. Но отныне с этим покончено.

Миссис Бун направилась к двери, мама следом за ней, а я за ними по пятам.

– Я понимаю, что ты пытаешься сделать, Кэти. Действительно понимаю. Я пыталась то же самое сделать со своей дочерью. Ты думаешь, что поможешь ей, удерживая вдали от мира, от места, которое причинило ей боль, но это не так. Ты душишь ее. Ты заглушаешь тот слабый голосок, который у нее еще остался, – ее свободу выбора. Ее шанс открыть для себя любовь. Ты крадешь у нее это.

Мама опустила голову.

– До свидания, миссис Бун.

Она прогнала моего парня и моего лучшего друга. Я не могла понять, чем заслужила такое. Чтобы привлечь внимание матери, я начала стучать по ближайшей стене.

Посмотри на меня! Обрати на меня внимание!

Она повернулась, абсолютно равнодушная к издаваемым мною звукам.

– Иди в свою комнату, Мэгги.

Нет! Я стучала все сильнее и сильнее, и мама, бросившись ко мне, обхватила меня руками. Нет!

– Прекрати, – приказала она. – Подумай, какую жизнь ты можешь предложить Бруксу. Тебе действительно хочется, чтобы он отказался от своей мечты ради того, чтобы остаться здесь, с тобой? Подумай, какие у вас могут быть отношения, когда он начнет ездить по всему миру, жить своей собственной жизнью? Зачем так поступать с ним? Это неправильно: ни для тебя, ни для него. Он заслуживает большего, чем свидания в этих четырех стенах. А тебе нужно быть одной, чтобы вылечиться.

Вылечиться?

А что, если я не больна? Что, если я такая, как есть?

Где папа? Мне нужно, чтобы он вернулся. Он нужен мне, чтобы попытаться понять смысл маминых мыслей. Он нужен, чтобы все исправить.

Я изо всех сил пыталась вырваться из ее хватки, когда она потащила меня вверх по лестнице.

– Это для твоей же пользы, Мэгги. Извини, но это для твоего же блага.

Я сопротивлялась, но она не отпускала меня. Она лишила меня свободы. Я моргнула и снова увидела его. Дьявола.

Он плакал. Сильно плакал. Плакал и извинялся. Просил прощения за то, что делал мне больно. Извинялся за то, что сдавливал пальцами мое горло, и каждый следующий вдох давался мне все сложнее.

– Мама! Отпусти ее! – воскликнул Келвин, выходя из своей комнаты.

Он попытался оттащить маму в сторону, но она оттолкнула его.

– Не вмешивайся, Келвин. С твоей сестрой все в порядке.

Нет, не в порядке. Ты делаешь мне больно.

Вышла Шерил, и я увидела в ее глазах страх. Уверена, то же самое она увидела в моем взгляде.

Помоги мне.

– Мама… – начала она, но та быстро заставила ее замолчать.

Мама дотащила меня до моей комнаты и втолкнула внутрь. Быстро захлопнув дверь, она заперла ее снаружи на ключ.

– Вот увидишь, Мэгги. Я делаю это для тебя. Я спасаю тебя.

Что с ней произошло? Почему она ведет себя, как безумная? Я начала колотить в дверь, изо всех сил пытаясь открыть ее, но она не поддавалась. Я снова и снова билась в нее всем телом. Выпусти меня! Выпусти меня!

Обхватив ладонями шею, я почувствовала его здесь, со мной. Он душил меня. Он хотел убить меня.

Выпусти меня! Выпусти меня!

Я не могла дышать. Я задыхалась… И не знала, что еще можно предпринять.

Я не знала, что еще сделать, поэтому сделала единственное, что пришло мне в голову.

Я упала на пол.

Уткнулась лицом в ковер.

Открыла рот.

И заплакала.

Глава 21

Мэгги

Я приоткрыла глаза.

Дверь распахнулась, и ко мне бросился папа. Я сидела на полу, забившись в угол и зажав ладонями уши.

Я моргнула.

Мама вбежала следом, и папа, не подпуская ее близко, кричал ей, чтобы убиралась прочь.

Я моргнула.

Мама плакала и пыталась приблизиться ко мне, но Келвин и Шерил оттащили ее назад.

Я моргнула.

Папа, склонившись надо мной, заглянул мне в глаза, проверяя, все ли со мной в порядке.

– Мэгги? – прошептал он. Воздух застрял в его горле. – Мэгги.

Я моргнула.

Пригладив мои волосы, он поднял меня на руки.

– Пусти меня к ней, – умоляла мама.

Папа уложил меня в кровать и вывел маму из комнаты.

Я моргнула.

Я чувствовала его. Ощущения были такими реальными. Он снова душил меня. Отбирал у меня воздух. Он вернулся. Это было на самом деле. Это было по-настоящему…

Я моргнула.

Покинув комнату, папа начал кричать на маму. Они только и делали, что кричали. В комнату вошли Келвин и Шерил.

Я моргнула.

Они оба забрались на кровать и обняли меня. Я дрожала всем телом, но они крепко держали меня в своих руках.

Я моргнула.

Шерил не переставала шептать мне, что со мной все хорошо. Келвин вторил ей, и я, уткнувшись лицом в одеяло, расплакалась. Меня сотрясали рыдания. Я чувствовала себя сломленной, потерянной. И напуганной.

Очень напуганной.

Ш-ш-ш-ш…

Ш-ш-ш-ш…

Почему мама так поступила? Почему она силой потащила меня? Почему дьявол сделал это? Почему он убил ту женщину? Почему он пытался убить меня?

Я моргнула.

Закрыла глаза.

Я не хотела чувствовать. Не хотела существовать. Не хотела больше моргать. Я крепче закрыла глаза. Мне не хотелось видеть, но я все-таки видела. Я видела его. Ощущала его. Чувствовала его вкус. А еще я видела маму.

Я видела ее. Чувствовала ее. Любила. И ненавидела.

Почему она сделала мне больно? Почему лишила меня всего, что я люблю?

Все померкло.

Все превратилось в тень.

Чернота снова вернулась.

Глава 22

Мэгги

– Ты в порядке сегодня, Магнит? – спросил Брукс, стоя в дверях моей комнаты. Всю неделю его даже на порог не пускали, но, как я полагаю, пока мамы не было, папа разрешил ему приходить.

По просьбе папы мама уехала на несколько дней погостить к своей сестре. Я была счастлива ее отсутствию.

При виде Брукса, прислонившегося к дверному косяку, мое сердце едва не разрывалось. Как это возможно? Разве можно скучать по тому, кто находится всего в шаге от тебя?

Он не спрашивал разрешения войти, как делал обычно. Брукс просто стоял, засунув руки в карманы.

– Утром мы улетаем. Летим на встречу с продюсером. Разговор пойдет о нашем будущем, – он улыбнулся, но улыбка получилась какой-то печальной. Это огорчило меня больше, чем я предполагала. Музыка была его мечтой, и мечта эта начинала сбываться. Но, несмотря на это, он выглядел грустным.

Я так горжусь тобой.

Он усмехнулся и, опустив взгляд, шмыгнул носом.

– Что происходит, Мэгги Мэй? В твоей голове?

Я не знаю.

Он шагнул в мою спальню.

– Ты любишь меня?

Да.

– Но ты не хочешь быть со мной?

Я не решалась написать, потому что знала: мои слова приведут его в еще большее замешательство. Я не могу быть с Бруксом, особенно сейчас. Его мечты наконец-то начали сбываться, и последнее, что ему сейчас нужно, – лишиться этой возможности из-за меня и моих проблем. Как мы можем продолжать встречаться, когда между моими родителями полный разлад? Как сможем мы любить друг друга, когда он будет находиться почти на другом конце страны? И как бы ненавистно это ни было признавать, но мама была права. Брукс достоин большего, чем я. Он заслуживает того, чтобы его любили вслух. А моя любовь – это всего лишь шепот ветра, который, очевидно, слышать может только он.

Брукс прочистил горло. Мое промедление с ответом было для него равносильно всем тем словам, которые он боялся услышать.

– Ты любишь меня? – спросил он снова.

Да.

На секунду он отвернулся и вытер глаза. Повернувшись ко мне, он напряженно улыбнулся и подошел ближе.

– Можно взять тебя за руки?

Я протянула к нему руки, и, когда он переплел свои пальцы с моими, почувствовала это – я дома. Стены и крыша – это еще не дом. Дом там, где живет вот такая любовь, согревающая своим теплом. Дом для меня – это Брукс.

Мне потребовалось собрать все внутренние силы, чтобы не расплакаться.

– Знаешь, как бывает, когда ты открываешь для себя новую песню? Вроде думаешь: ничего особенного, ведь ты слышал много новых песен, и это будет похожа на все остальные. Но стоит услышать вступление, и оно, словно реактивный снаряд, пронзает тебя, пробирая до самых костей. А когда начинает звучать голос, ты уже все понимаешь. Просто знаешь. Знаешь, что эта песня изменит тебя навсегда. И уже больше не представляешь своей жизни без этих ритмов, без этих стихов, аккордов. А когда песня заканчивается, ты воспроизводишь ее снова, и с каждым разом она кажется тебе лучше, чем раньше. Разве это возможно? Как могут одни и те же слова с каждым разом становиться все более значимыми для тебя? Ты проигрываешь ее снова и снова, пока она не проникает в тебя, не проходит через все тело и не превращается в источник биения твоего сердца.

Наши сплетенные вместе руки дрожали. Мы шагнули навстречу друг к другу, и Брукс прижался своим лбом к моему.

– Мэгги Мэй, ты моя любимая песня.

Я не могла сдержать слез. Он тоже не мог скрыть своих, ведь наши лица касались друг друга.

– Я разрываюсь на части, Мэгги Мэй. Часть меня хочет ехать в Лос-Анджелес в погоне за своей мечтой. Но другая часть меня знает, что мечта – это ты. Ты моя мечта. Так скажи мне, чего ты хочешь. Скажи, что ты хочешь меня, и я останусь. Клянусь, я останусь.

Опустив руки, я сделала шаг назад.

Его мечта была в Лос-Анджелесе.

Мама была права.

Со мной у него не будет никакой жизни.

Я не его мечта. Я его кошмар наяву.

– Скажи мне остаться, и я останусь, – умолял он. – Скажи уехать, и я уеду. Но не держи меня здесь в неизвестности, Мэгги Мэй. Не дай мне уйти в неведении. Не заставляй плавать в незнакомых водах, потому что, клянусь, я утону в этой неизвестности.

Поезжай.

Он прочитал написанное на доске слово, и я увидела, как погас его взгляд. Судя по виду, мой ответ поверг его в шок. Ранил. Сломал.

Я остолбенела. В его глазах читалось такое отчаяние.

Я бросилась к нему в попытке притянуть в свои объятия.

– Не надо, Мэгги. Все нормально.

Нет. Не нормально. Из-за меня ему больно. Он сломлен, и это сделала я.

Пожалуйста. Мне нужно, чтобы ты понял. Пожалуйста.

Я подняла вверх ладонь.

Пять минут.

Мне больше ничего не нужно. Только пять минут.

Со вздохом он кивнул.

– Хорошо. Пять минут.

Я притянула Брукса в свои объятия и заставила его тоже обнять меня. Срывающимся голосом он быстро заговорил:

– Это нечестно. Нечестно. Мы были счастливы.

Я еще крепче прижалась к нему и подняла взгляд. Наши губы коснулись друг друга. А потом родился поцелуй. Сначала он был мягким, но постепенно становился все жестче и агрессивнее. В нем смешались наши надежды и одновременно просьбы о прощении. Меня поразило: почему раньше эти пять минут ощущались вечностью, а сейчас пронеслись, как одно мгновение?

– Мэгги Мэй, – прошептал Брукс дрожащим голосом. – Как у тебя это получается? Как получается, что ты, разбив мне сердце, всего одним поцелуем излечиваешь его?

Я тоже это чувствовала. Каждый раз, когда наши губы встречались, боль отступала. Мы словно грозовые тучи и одновременно солнечный свет друг для друга. Как смогли мы это допустить? Зачем мы это делаем? Неужели мы действительно должны навсегда проститься?

Он коснулся якоря на моем ожерелье, которое я не снимала все эти годы, после чего опустил руку и отступил назад.

– Я не могу здесь оставаться… Мне нужно идти. Я должен отпустить тебя, – и через несколько секунд он ушел из моей спальни. И из моей жизни.

Едва Брукс вышел, в комнату вошла Шерил и села на кровать рядом со мной.

– Зачем ты это сделала, Мэгги? Почему позволила ему уйти?

Не зная, что ответить, я просто склонила голову ей на плечо. Вся моя душа была против его ухода, но он должен следовать за своей мечтой. Без меня. Когда любишь кого-то, то позволяешь ему уйти, даже если знаешь, что вы никогда больше не будете вместе.

– Это несправедливо, – сказала она. – Ведь то, как он смотрит на тебя… и как ты смотришь на него… я могу об этом только мечтать. Хотелось бы, чтобы когда-нибудь и у меня так было.

Я приоткрыла рот, чтобы ответить, но ничего не получилось. Поэтому просто подарила Шерил глупую улыбку, и она нахмурилась.

– Я поняла, каким активистом хочу стать, – сказала моя сестра и взяла меня за руку. – Я хочу бороться за тебя, за права таких людей, как ты. Хочу бороться за права тех, кто лишен голоса. За тех, кто молча кричит, чтобы быть услышанным.

***

Келвина с ребятами попросили задержаться в Лос-Анджелесе еще на несколько дней. Им предложили контракт со звукозаписывающей компанией Rave Records, и я – через все Западное побережье – почти физически ощущала их восторженное волнение.

Брукс позвонил мне, чтобы поделиться новостями.

– Я знаю, мы не должны никому рассказывать, но… у нас получилось, Магнит, – его голос был таким тихим. – Мы сделали это. Мы подписали контракт. Через несколько недель мы официально будем записываться на Rave Records. Ты сделала это для нас. Это все благодаря тебе.

Слезы заструились по моим щекам. Я всегда хотела, чтобы это произошло. Всегда мечтала, чтобы это чудо свершилось, и ничего никогда не хотела сильнее. Эти парни заслужили. Они заслужили все то, что сейчас с ними происходит.

– Я люблю тебя, Мэгги, – прошептал он, прежде чем повесить трубку.

Это был последний раз, когда я слышала его голос. Потом позвонил Келвин, сообщить семье, что продюсер хочет перевезти их в студию, чтобы записать несколько пробных версий, пока оформляется контракт. И прежде, чем я осознала это, дни превратились в недели, а недели в месяцы. Их жизнь набирала обороты, а моя оставалась все так же неподвижной.

Наступил сентябрь, и группу Келвина пригласили выступать на разогреве у The Present Yesterdays в их мировом турне. Казалось, в мгновение ока их жизнь полностью переменилась.

Я изо всех сил старалась перестать скучать по Бруксу. Я читала книги, принимала свои традиционные ванны и слушала iPod, который он мне оставил. А еще я играла на его гитаре.

Оказывается, тоска по человеку не проходит со временем – она просто притупляется. Ты учишься уживаться с безумной болью внутри. Оплакиваешь моменты, разделенные вместе. А еще – иногда – позволяешь себе обижаться.

Так много раз, держа в руке телефон, я подолгу смотрела на его номер. Так много раз я почти набирала его, чтобы просто напомнить о себе. Я твердила себе, что позвоню только один раз – просто чтобы услышать его голос – но никогда не набиралась смелости сделать этот шаг. Потому что в глубине души знала: стоит однажды позвонить, и я не смогу дальше удержаться от того, чтобы снова не набрать его номер. Мне нужно будет слышать его голос каждый день.

Большую часть времени я почти не покидала своей комнаты, опасаясь столкнуться с мамой. На моих глазах они с папой превратились в чужих друг другу людей. Каждый раз, когда они оказывались в одной комнате, кто-то из них выходил. Раньше, уходя на работу, папа всегда целовал маму в лоб. Теперь эти поцелуи стали просто воспоминанием.

Времена года сменяли друг друга, но всякий раз, когда группа возвращалась в город, Брукс нигде не объявлялся. Я решила, что, возможно, в этих разъездах он нашел себе новое приключение. Возможно, наша любовь была всего лишь мимолетным мгновением.

– Это они! – однажды вечером закричала мама, пробегая по всему дому. – Это они поют!

Все выскочили из своих комнат, и, впервые за долгое время, наша семья снова выглядела единым целым, когда мы, собравшись в столовой, стояли и слушали первую в радиоэфире песню «Жуликов». Мое сердце сжалось, и я вцепилась в якорь на ожерелье, которое никогда не покидало моей шеи, когда услышала хорошо знакомые мне слова песни. Нашей песни.

Так горько плача на моей груди, ты рвешь мне душу.

Ты так слаба, как палый лист в течении реки.

Всем сердцем ждешь ответа тишины, сковавшей душу,

Безмолвно просишь: – Я тону, устала, помоги!

Я буду якорем надежным для тебя

И удержать смогу всегда во тьме ночной.

В потоке черной грусти встану, как стена,

Прижму к себе и подарю тебе покой.

Я буду светом маяка в кромешной тьме.

Поверь, все будет хорошо, ведь я с тобой.

Я буду якорем твоим – доверься мне.

Ведь только вместе можно выиграть этот бой.

Звучащие слова были словно поцелуй, которого мне так не хватало. Они были словно его обещание вернуться ко мне.

Все в столовой начали аплодировать и обниматься – этого так долго никто не делал. Когда мама обняла папу, он крепко прижал ее к себе. Клянусь, я действительно видела это снова – они обнимались так, словно их любовь была жива. Когда же их объятия разомкнулись, иллюзия исчезла, но я все же это видела. Значит, где-то в глубине их душ любовь друг к другу все еще сохранилась.

И только получив однажды вечером почтовую бандероль, я позволила себе расплакаться из-за того, что Брукс больше не со мной.

Это была книга.

«Воды слонам!» Сары Груэн.

В книге были желтые закладки, исписанные его почерком и отмечающие лучшие места в тексте. В конце романа была вложена записка. Записка, которую я перечитывала изо дня в день в течение последующих лет. Эта записка доказывала то, что я никогда больше не смогу полюбить другого парня.