Текст книги "Карьера Ногталарова"

Автор книги: Сейфеддин Даглы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Мой смех

Все знают: я люблю смеяться. А почему бы и нет! По-моему, смех – благородное человеческое свойство. Животные ведь не смеются и даже не улыбаются. Вообще, к смеху я отношусь серьезно. Даже сказал бы – я идейный сторонник смеха. Лично я считаю, что улыбка, смех и, если хотите, хохот – неоценимое сокровище. И, как только предоставляется случай, я заливаюсь во все горло. От места и времени это не зависит. Где бы я ни был, если мне смешно, я не могу сдержаться. И смеюсь. Жаль, конечно, что не везде и не всегда мой смех нравится. Но ничего не могу поделать с собой, верьте моему слову.

Представьте себе, что служат панихиду. Вот, поджав под себя ноги, сидит важный черноусый в золотых очках мулла. Он печально и пространно объясняет, почему его высокопревосходительство господин Магомед считал большим грехом пить вино и есть свиное мясо. Вдруг прибегает маленький мальчик и с детской непосредственностью радостно кричит:

– Папа, папа! Приехал дядя Ашот! Он привез тебе бочонок вина и большого поросенка!..

Ну скажите, как тут не расхохотаться? Хотя это и неуместно – вокруг сидят люди со скорбными лицами. Конечно, есть такие, которые смогли бы сдержаться. А я, каюсь, не могу.

Свою смешливость я получил по наследству – от отца, он тоже неисправимый весельчак. И еще какой! Правда, он считает, что перед лицом своей смерти смеяться гораздо труднее, чем во время чужой. В доказательство он рассказал случай, который с ним произошел в молодости.

…Я работал тогда на промысле. И такой у меня был беспокойный язык, что я часто спорил с хозяевами и со всяким начальством. В тот день я не стерпел, почему директор конторы и обругал меня. Я не только обругал в ответ, но и повалил его в лужу нефти. А директор был в новом белом костюме… И я расхохотался. Видимо, мой смех обидел директора, он приказал жандармам белого царя Николая схватить меня и услать далеко. В Сибирь. Там я познакомился с одним веселым лезгином. Его угнали в Сибирь за то, что он убил гостя сельского старшины. Мы, земляки, конечно, подружились. Вместе хохотали, хотя нам часто было совсем не до смеха. Вместе вернулись на родной Кавказ.

Когда настала зима, лезгин приехал ко мне в гости.

– Приезжай ко мне в Дагестан летом! – сказал он на прощанье.

Я, разумеется, поехал. Мой друг лезгин встретил меня на станции. С ним были его товарищи. Все они были вооружены до зубов. Все дни со мной обходились, как с самым дорогим гостем, угадывали мое малейшее желание, как говорится, смотрели в рот. Мы, азербайджанцы, тоже народ гостеприимный, но тамошнее гостеприимство поразило меня. Хозяин глаз с меня не спускал. Даже когда я выходил немного погулять, он сопровождал меня вооруженным. Да и дома не расставался с винтовкой. Мне показалось это довольно странным. Вокруг мир и покой, а он все время в полном вооружении. Я спросил его, в чем дело?

– Душа моя, таков обычай нашего аула.

Ну что ж, обычай, так обычай. В общем, неплохой обычай, решил я. Не знал я, что у этого обычая есть другая сторона. Оказалось, что в этом ауле личного врага из мести не убивают, а отправляют на тот свет его дорогих гостей. Так что в силу обычая лезгин и убил гостя сельского старшины… И вот теперь ему приходилось охранять меня. Я ведь был очень дорогим гостем… Но обо всем этом я узнал потом.

Однажды вечером мой друг готовил во дворе ужин. Винтовка лежала позади него. Я, ничего не говоря, взял ее и унес в дом. Вокруг бегали дети, и я боялся, что кто-нибудь заденет ружье и оно выстрелит. Мы стали ужинать. Только протянули руки, чтобы взять первый кусок, как на скатерть легли тени. За нашими спинами стояли два вооруженных лезгина с мрачными лицами. Один направил винтовку на хозяина, а другой приставил кинжал к моей груди. Мой друг быстро повернулся, шаря рукой по земле.

– Где винтовка?! – крикнул он.

Вместо ответа я спросил:

– Что хотят от меня эти люди, душа моя?..

Он замотал головой так, как будто у него сильно болели зубы.

– Я же тебе говорил, у нас обычай такой, братец гость. Обычай! – грустно повторил лезгин.

Вдруг он страшно закричал, прямо завизжал:

– Ничего, ничего! Пусть только он тебя убьет, пусть! Клянусь, я убью в его доме самого дорогого гостя! Как капусту изрублю! Не мужчина буду, если я так не сделаю! Можешь умирать, братец гость. Не беспокойся, я отомщу за твою кровь! Страшно отомщу!

Мне стало смешно. До того смешно, что я не сдержался и так захохотал, что кинжал, приставленный к моей груди, мелко задрожал. Человек, который держал его, выпучил глаза. Тут же он убрал кинжал и сказал растерянно сквозь зубы:

– Ну и человек! Перед своей смертью смеется. Нет, такого я не могу убить! Наш счет останется незаконченным до нового гостя, – сказал мститель.

Оба лезгина ушли. Хозяин обнял меня:

– Ай, какой ты молодец, брат! У тебя душа льва! Не знаю, есть ли у льва душа, но моя душа в это время была в пятках. Первый раз в жизни я смеялся, когда все тело покрылось холодным потом. Ох, не легко смеяться перед смертью, сынок, ох, трудно!..

Отец умолк. А мне в голову пришла интересная мысль. По-моему, умереть смеясь, лучше, чем смеяться перед смертью и остаться в живых. Кто знает, выпадет еще на твою долю такая смерть?.. Упустить такой редкий случай – просто смешно. И я рассмеялся. О причине моего смеха, я, конечно, не мог сказать отцу. Поди скажи ему, почему он не использовал такой случай, пятьдесят лет назад? И меня охватил новый приступ смеха. Глядя на меня, расхохотался и отец. Он словно понял, отчего я смеюсь. Услышав раскаты нашего хохота, прибежала мать и спросила, улыбаясь:

– Чего вы здесь так смеетесь? Скажите мне, я тоже посмеюсь с вами!..

1961

Брак по расчету

Ничто не радовало черноокую красавицу Кесире-ханум. Настроение ее ухудшалось по мере того, как она приближалась к порогу новой жизни. Вот этот-то порог ей и не хотелось переступать.

Предчувствия терзали ее душу. Тяжелые мысли – порождение одиночества, но Кесире-ханум, очевидно, не знала об этом и все больше отдалялась от своих подруг-однокурсниц.

Во время перерыва она уходила в самый дальний угол аудитории и глядела в окно на стену соседнего дома, увешанную рекламными афишами.

Да, Кесире-ханум переживала. Тоска молодой красавицы не поддается описанию, ибо причина ее глубока и сложна.

Как-то к ней подошла Сефура, ее однокурсница и подруга, и тревожно спросила:

– Что с тобой, ханум? Почему ты таешь, как свеча?

Мы сказали – подруга Сефура? Это верно. Но дружными подругами Кесире и Сефура были больше года назад. До замужества Сефуры. А затем они… Нет, не то чтобы поссорились, а просто охладели друг к другу. Из-за различия во взглядах. Замужество Сефуры лишь подчеркнуло это различие. Видите ли, Сефура собиралась выйти замуж за офицера милиции. И уведомила об этом Кесире-ханум.

Красавица Кесире, статная, черноокая, горделивая, была поражена:

– За милиционера? Что, других людей уже нет вокруг нас? Неужели ты полюбила человека, не обладающего никакой специальностью?!

Сефура не оценила удивления Кесире.

– Я же полюбила его, при чем тут специальность? Во-вторых, работник милиции – это очень серьезная специальность. И не каждому она дается. Мой жених – оперативный работник, он смелый, отважный, всесторонне образованный, недавно окончил высшую школу и вообще весьма воспитанный человек. Я бы всем достойным девушкам пожелала такого мужа, как мой Гулам.

– У твоего жениха, может быть, действительно много похвальных качеств. Но все-таки он – милиционер.

Теперь и вам, уважаемые читатели, известно, в чем состояло различие во взглядах подруг.

Сефура, защищая свою точку зрения, сказала что-то обидное в адрес Кесире, та тоже не осталась в долгу. Итак, причиной размолвки стало разное понимание места и роли милиции в нашей жизни, а также образ милиционера-современника.

Однако добросердечная и незлопамятная Сефура пригласила Кесире на свою свадьбу.

Однако гордая Кесире-ханум, учтиво поблагодарив подругу за приглашение, на свадьбу не пришла. И даже сказала, про себя конечно, такие слова:

– Милицейская свадьба… Мне там делать нечего.

Встретив в коридоре института Сефуру, Кесире вежливо улыбнулась, на ходу поздравила подругу и прошла в аудиторию.

Однако (в третий раз) добрая Сефура стала замечать затаенную грусть Кесире.

В этот день Сефура подошла к окну, нежно прикоснулась к плечу Кесире и участливо спросила:

– Ты не больна?

Кесире продолжала изучать афиши на стене. Все же, переполненная грустью, она невольно вздохнула:

– Лучше бы я на самом деле заболела.

– Вот как! Что же случилось, ханум? – встревожилась добрая Сефура.

– Что еще может быть хуже? Столько лет училась, даже глаза начали тускнеть. А вот скоро получу диплом и пошлют меня в такую глушь, где никакого света не увидишь. Даже солнцу не будешь рада.

– И это все, что тебя печалит?.. Но разве наши сельские местности не прекрасны?.. Подумай сама: величественные горы, цветущие сады, журчащие родники… Живут там люди чистые душой и сердцем. И ты принесешь им знания, они будут прислушиваться к твоему слову, ты будешь воспитывать юное поколение.

– А для себя что? Что там есть для души? Может быть, театр, концертный зал?

– Ты сама можешь все это создать. Если не театр, то театральный коллектив, музыкальный кружок.

– Благодарю за добрый совет. Почему бы тебе самой не поехать и не создать все это? Я искренне порадовалась бы твоим успехам. Поезжай!

– Я бы поехала, если б мой муж по долгу службы не обязан был жить в городе.

– Скажи, какая причина! Служба мужа! – рассмеялась Кесире. – Чтобы не поехать в деревню, можно придумать много причин.

– Напрасно иронизируешь. Офицер служит там, где ему приказано. Таков порядок. И жене приходится быть вместе с мужем, – сказала Сефура.

– Неужели это так? – искренне удивилась Кесире-ханум.

– Странно… Кто этого не знает?!

Кесире, как бы раздумывая, проговорила:

– Возможно, и я вышла бы замуж за милиционера, только чтоб жить в Баку. Может быть, среди знакомых твоего мужа есть неженатые работники?

– Ты серьезно спрашиваешь?

– Когда тебе угрожает злая судьба, выйдешь и за милиционера.

Сефура готова была вновь обидеться, но раздался звонок, звавший всех на лекцию.

В тот вечер Кесире не находила себе места. Ночь не принесла ей успокоения. Она глядела в темное небо, и ей казалось, что отчетливо видит погоны, усеянные звездами. А рядом – свидетельство о браке и на нем золотая круглая печать. Затем звездочки и печать пустились в хоровод. Позже стало мелькать лицо незнакомого мужчины в погонах. Это он! И она не лишится ничего из того, к чему так привыкла: театра, кино, концертов, забот матери, старших братьев, домашнего уюта…

Утром Кесире-ханум поспешила в институт, чтобы встретить Сефуру.

– Ты сказала своему мужу о моей просьбе? – спросила она подругу.

Сефура заметила, что глаза Кесире как будто посветлели, она улыбалась, словно в ожидании чего-то приятного.

– Ты серьезно говоришь? – в который раз осторожно спросила Сефура.

– Вполне. Я и с мамой советовалась. Непременно скажи своему мужу. И прошу тебя, Сефура-джан, побыстрее. Пусть твой муж подыщет для меня офицера, который должен работать в городе.

Сефура растерялась. Она не могла понять, шутит Кесире или нет.

– Как же можно… Выйти замуж, не полюбив?

– Если я выйду за него замуж, это еще не значит, что я стану его женой. Ради бога, Сефура, сегодня же скажи своему мужу. Только, Сефура-джан, пусть наш разговор останется между нами.

Сефура, вполне понятно, ничего не сказала мужу о странной просьбе ее подруги. А та продолжала настаивать.

И Сефура наконец решилась. Ее муж, конечно, удивился и предположил, что подруга жены шутит.

– Нет, мой дорогой, Кесире не шутит. Она даже готова обидеться на меня.

Муж Сефуры, посмеявшись над прихотью Кесире-ханум, тотчас забыл о ее просьбе.

Но от него не отставала Сефура, которую не оставляла в покое Кесире.

Кому не известно, как трудно избавиться от настойчивых напоминаний жены, когда ей вдруг вздумалось осчастливить свою родственницу или любимую подругу.

И лейтенант Гулам Аббас-заде решился. На примете у него был старший лейтенант, холостяк. А что, если познакомить старшего лейтенанта Гасанкулиева с красавицей Кесире-ханум? Правда, будущему жениху уже около сорока… Правда, Гасанкулиев – человек со странностями… Но у кого их нет?

Все же муж Сефуры не торопился знакомить Кесире с Гасанкулиевым. Чтобы утихомирить каким-то образом свою жену, он сочинил Гасанкулиеву довольно-таки непривлекательную биографию.

– Имей в виду, что он бросил двух жен. Кроме того, он ужасно замкнутый человек – из него лишнего слова не вытянешь. И вообще у него тяжелый, невыносимый характер, хотя он и обладает приятной внешностью.

Сефура все это поведала Кесире, надеясь, что такая биография жениха охладит ее. И даже от себя добавила:

– Ему знаешь сколько лет?

– Сколько?

– Сорок пять.

– Да хоть пятьдесят! Какое это имеет значение? На что мне юный муж, я же не собираюсь веселиться в его обществе…

И вот Сефура заставила своего Гулама пригласить старшего лейтенанта Гасанкулиева в гости.

Войдя в комнату, Кесире-ханум удивленно остановилась на пороге. За столом рядом с мужем подруги сидел, скажем честно, моложавый, широкоплечий и, как говорят, интересный офицер в темно-синем кителе с серебряными погонами.

Он тотчас решительно поднялся, чуть наклонил голову, щелкнул каблуками и представился:

– Салам Гасанкулиев.

Кесире-ханум вздрогнула: совсем не то она ожидала увидеть.

И почему-то прежде всего обратила внимание, что у офицера строгие глаза. Кесире невольно как-то сжалась.

Сефура предложила гостям чай, ароматный азербайджанский чай, способный поднять настроение даже у самого грустного человека.

Гасанкулиев сразу же затеял разговор, стал рассказывать о весьма интересных вещах.

«Почему Сефура уверяла, что из него слова не вытянешь?» – в недоумении спрашивала себя Кесире.

Гулам перевел разговор на международные темы. Но и тут Гасанкулиев оказался на высоте. Он уверенно разбирался в событиях в разных странах, столь безошибочно называл города, правителей, президентов, королей, сенаторов и министров, что Кесире почувствовала себя неучем, зеленой дошкольницей.

Чтобы хоть что-то сказать, Кесире упомянула о своей любви к театру.

И опять Гасанкулиев показал себя с лучшей стороны. Его суждения поразили Кесире-ханум, она не могла возражать: перед ней сидел весьма знающий человек.

«Теперь мне все ясно… Его специально пригласили, чтобы проучить меня. Хорошо же. Я отблагодарю тебя за это, дорогая Сефура. Между нами все кончено», – негодовала гордая Кесире-ханум…

Она была намерена под каким-нибудь предлогом уйти домой, но ее заставили остаться и поужинать. Кесире уже с трудно скрываемой неприязнью смотрела на старшего лейтенанта: «Подумаешь, какой герой! Бросил двух жен, а теперь красуется и разглагольствует!»

После ужина Гасанкулиев попросил у Кесире-ханум разрешения проводить ее домой.

На прощание та язвительно сказала Сефуре:

– Спасибо за урок. Лучше я поеду в деревню умирать от тоски, чем выйду замуж за этого самовлюбленного красавца-зазнайку. О, я его хорошо поняла. Уверена: не он ушел от своих жен, а они ушли от него.

Однако она позволила Гасанкулиеву проводить себя домой. Почему-то бросилось в глаза, как он уверенным, точным движением руки надел фуражку, как учтиво открыл дверь, пропуская ее вперед.

«Старается. Играет роль. Обольщает», – думала разгневанная Кесире-ханум.

Был чарующий весенний вечер. Все благоухало. На тротуарах много гуляющих. Вот молодой человек дарит девушке цветы. У ворот, сидя на стульях, о чем-то беседуют старики. Великолепен Баку теплым безветренным вечером.

Но Кесире-ханум ничто не веселило, наоборот, все раздражало, даже начищенные ботинки этого самоуверенного офицера. И вышагивает он, как солдат на параде.

У ворот дома она холодно попрощалась с Гасанкулиевым и быстро скрылась в подъезде.

– Чудесная, очень скромная девушка, – сказал утром Гуламу старший лейтенант.

– По-моему, излишне гордая, – нехотя ответил Гулам.

– Как ты считаешь, прилично ли будет, если я приглашу ее в театр? – спросил Гасанкулиев.

– Не знаю. Сейчас, кажется, не время. Она готовится к защите диплома. К тому же, если ты два-три раза покажешься с ней на людях, сразу все скажут, что ты ее жених… Ты же знаешь, каковы взгляды наших отцов и матерей, дядей и тетушек. А с ними приходится считаться.

Кесире ничего не утаила от своей матери. И та ей сказала:

– Какая тебе разница, какой он, дочь моя. Лишь бы остаться в Баку. С помощью аллаха ты не станешь его женой. А печать в паспорте – пустяк…

Но этот офицер – его фамилия, кажется, Гасанкулиев – не дает о себе знать. Уже прошло больше недели. Этого Кесире-ханум никак не ожидала. Она снизошла до него, унизилась, пошла на смотрины, а он исчез. Какая черная неблагодарность!

Кесире просто ошеломила Сефуру:

– Куда девался этот жених?

– Почему жених?

– Разве вы не сказали ему, зачем и с какой целью пригласили меня в гости?

– Конечно, нет.

Черноокая Кесире вспыхнула от досады…

А день распределения выпускников института уже приближался…

Однажды Кесире-ханум увидела офицера Гасанкулиева недалеко от своего дома. Он, улыбаясь, шел ей навстречу.

Кесире сделала безразличное лицо, чуть прищурилась, словно не узнала старшего лейтенанта. А в полушаге от него протянула руку и так щедро улыбнулась, что Гасанкулиеву показалось, будто у бакинского солнца появился черноокий спутник.

Ах, как жаль, что ее дом совсем рядом! Условились встретиться вечером у сквера.

…Кесире-ханум торопится на свидание, она уже примеряет четвертое платье. А на столе лежит дипломная работа… Но в министерстве просвещения давно знают, как сильно бакинская весна снижает успеваемость студентов.

Что это? Гасанкулиев явился в штатском, в светло-сером костюме.

– Форма вам больше к лицу, – вырвалось у нее.

– Счастлив, что вы это заметили.

Кесире и Гасанкулиев поднялись на фуникулере в парк. И там, на скамье, глядя на расцвеченный огнями Баку и великолепный порт, Кесире-ханум узнала много чрезвычайно интересного.

Старший лейтенант не был женат. Его невеста погибла во время несчастного случая шесть лет назад, когда Саламу минуло тридцать два года. До службы в милиции старший лейтенант окончил юридический институт. Его отец был главным инженером на одном из нефтепромыслов. Сейчас он живет вместе с матерью и младшей сестрой. И еще она узнала, как счастлив Салам Гасанкулиев, что встретил ее, спутницу бакинского солнца…

Одним словом, было сказано все, что говорят влюбленные в майскую ночь. Антон Павлович Чехов предупреждал, что плох тот рассказ, который кончается свадьбой. Но что поделаешь, если без нее не обойдешься…

Кесире переехала в дом Гасанкулиевых. А через месяц Салам сообщил супруге, черноокой красавице Кесире:

– У меня две приятные новости. Во-первых, мне присвоено звание капитана, а во-вторых, я назначен начальником отделения милиции… Мы с тобой уедем в горный район, там строится большой химический комбинат. Там уже построены дома для работников комбината, целый город. В том числе – школы, клубы, кинотеатры, уже проложены дороги. Остается лишь установить оборудование. Защитишь диплом, и я с радостью встречу тебя, моя дорогая Кесире.

Что оставалось ответить черноокой Кесире, мечтавшей не покидать Баку?

Скажите сами. Я – не в состоянии.