Текст книги "Любовь и расчет"
Автор книги: Сесилия Грант
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Ник задержал дыхание. Дверной замок издал механический звук, и дверь распахнулась, к счастью, закрыв от взора пришедшего пространство, где они скрывались. Подошвы застучали отрывисто и гулко по голым доскам пола, пока не достигли ковра, заглушавшего шаги. По руке Ника, которой только что обнимал талию мисс Уэстбрук, побежали мурашки.
«Пожалуйста, умоляю, возьми книгу и уйди». Если их обнаружат, ее репутация безвозвратно погибнет, либо ей придется сочетаться браком с человеком, за которого она не собиралась выходить замуж. И об их женитьбе судачили бы все, кто слышал, как жениха с невестой застали на корточках за диваном в безлюдной комнате.
Несколько слов наедине с лордом Чучело в углу террасы были ничто по сравнению с этим. И все его нотации о правилах приличия выглядели не более чем ханжество, если его действия подвергли риску ее репутацию куда большему, чем ее собственные.
Со стороны камина послышался скрежет; по-видимому, отодвинули в сторону экран. Затем раздался лязг железа о железо. Вероятно, это была горничная, пришедшая погасить огонь. В сердце Ника затеплилась надежда. Горничная надолго не задержится. Раскидает или затушит угли, задует лампы и проделает путь в обратном направлении к двери, которая, оставаясь открытой, заслоняла пространство за диваном.
Ник взглянул украдкой на мисс Уэстбрук. Она сидела, обхватив колени руками, как будто хотела сделаться как можно меньше. «Потерпите, – хотелось ему ее утешить. – У нас еще есть шанс выбраться из этого, не пострадав».
И не благодаря ему. Он испытал такую ярость, что совершенно потерял голову, когда столкнулся с ее праведным гневом, после того как изрядно переволновался за нее, не говоря уже о том, что увидел с этим чучелом лордом Джоном, тогда как он взял на себя труд познакомить ее с бароном.
Ник коснулся ее руки в немой поддержке или, может, в немом извинении. Она перевернула ладонь и обхватила его пальцы своими. В темноте за диваном он не видел выражения ее лица, но по дрожанию ее пальцев понял все, что хотел узнать. Девушка хорошо сознавала, какая расплата их ждет, если их застанут вместе. Никакие слова или действия не могли ее успокоить.
Лязг железа повторился, свидетельствуя о возврате каминных инструментов на место; затем последовал скрип экрана и звук шагов, после чего в комнате стало темнее. Это задули лампу, остававшийся слабый свет исходил, по-видимому, от свечи горничной. Внезапно по стене поползли тени, и шаги целеустремленно направились по ковру.
Ник затаил дыхание и сжал пальцы мисс Уэстбрук. Позор или конец испытаниям – они перенесут это вместе. Еще несколько мгновений. Несколько порывистых ударов сердца. Еще несколько шагов по ковру, прежде чем горничная достигнет двери.
В какой-то момент свет приблизившейся свечи залил все пространство за диваном, и Ник увидел, что мисс Уэстбрук зажмурила глаза. Но свеча продолжила движение без остановки и вскоре оказалась по другую сторону все еще открытой двери, вслед за чем дверь закрылась, и замок издал характерный щелчок. Ник не представлял, что звук, знаменующий окончание испытания, может быть таким сладостным.
Прислушиваясь к удаляющимся шагам, он шумно выдохнул.
– Боже правый. – Его слова повисли в непроницаемой темноте. – Прошу меня простить, но, черт возьми, эти две минуты показались длиною в жизнь. – Готовясь встать на ноги, он разъединил их пальцы, чтобы помочь ей подняться. – Теперь вон отсюда, к вашей тетушке, пока что-нибудь еще не приключилось, способное поставить под удар вашу репутацию.
Ник нашел ее локоть и начал подниматься.
Собираясь встать, Кейт взялась за его предплечье, а вторую ладонь положила на спинку дивана, но когда попыталась выпрямить ноги, у нее подогнулись колени.
Ник едва успел ее подхватить, предотвратив падение на пол. Кейт дрожала с головы до ног, как застигнутый грозой ягненок после стрижки.
– Прошу меня простить, – произнесла она, выразив тремя словами всю боль своего унижения. – Я не знаю, что со мной такое.
– Не нужно извиняться. – Ник осторожно опустился на колени, чтобы помочь ей обрести равновесие. – Не торопитесь. Неудивительно, что после таких переживаний ноги ослабли.
Будь на ее месте другая женщина, одна из тех, с кем он имел близкие отношения, то прижал бы ее к груди, чтобы перестала дрожать.
Но с мисс Уэстбрук… Ник отодвинулся и снова взял ее под локти.
– Это я должен извиняться. Я поступил как последний ханжа, притащив вас в эту комнату, чтобы читать нотации по поводу осторожности и приличий. Не знаю, сумел бы я простить себя, если бы… – Но, возможно, было лучше не озвучивать исход, которого с трудом избежали. – В любом случае все благополучно закончилось. Ничего дурного не случилось. Еще минута-две, и у вас все пройдет, я уверен.
Ник наклонился и легко прижался губами к ее лбу, чтобы успокоить. В этом не было ничего особенного, но он и такого никогда бы не позволил, если бы не темнота, если бы не несколько жутких минут, пережитых вместе, если бы она не дрожала так, вцепившись в его рукав, как оказавшийся на глубине человек, не умеющий плавать.
От прикосновения его губ она затаила дыхание и отпустила ткань его рукава, чтобы переложить ладонь ему на предплечье. По движению воздуха он понял, что она запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо, но, конечно же, ничего не смогла увидеть.
Он тоже перестал дышать. В его намерения не входило… но вдруг это стало неважным. Она стояла рядом с ним, ожидая от него дальнейших действий.
«Стоять. У нее шок. Она сама не знает, чего хочет».
Как и он сам. Ник наклонился. Медленно, давая ей возможность его остановить, давая возможность себе образумиться и остановиться.
Его губы коснулись ее щеки и твердости изящной скулы. Ее ладони на его локтях окаменели в напряжении. Он вновь ощутил ее дыхание, прерывистое теплое дуновение на подбородке и шее.
Ник на мгновение замер на месте. В дюйме от ее щеки. Получая удовольствие от дуновения ее дыхания, ласкавшего кожу.
Он мог поклясться, что давно перестал этого желать. По правде говоря, этого он не желал даже в дни слепой влюбленности. Было время, когда он рисовал в воображении, как обнимает ее в залитой солнцем гостиной, наслаждаясь между поцелуями ее красотой, хорошо понимая при этом, какое их ждет будущее. Он представлял брачную ночь с зажженными свечами, ее тело – сияющее чудо поверх покрывал, ее открытое лицо, говорящее ему о том, о чем в силу смущения она не могла сказать вслух. Но ни разу в его грезах не возникала столь скандальная безмолвная сцена безрассудства в кромешной тьме комнаты.
Его ладонь в перчатке поползла вверх по ее руке, лайкой – по коже. Лайкой – по муслину. Затем он коснулся ее щеки. По ее телу снова пробежала дрожь, но теперь он знал, что это не от холода.
Глупец. Уходи скорее отсюда. Подними ее на ноги и уведи в зал. Он отчасти все еще сохранял способность думать и, несомненно, устроит себе взбучку, как только закончит то, от чего не мог удержаться. Взяв Кейт за подбородок, он нашел ее губы своими.
Если теперь их кто-нибудь застанет, ей не избежать серьезного скандала, и позор этот будет заслуженным, потому что она этого хотела. С того момента, как с щелчком закрылась дверь и комната погрузилась в темноту, она испытала что-то, чему не знала имени и не могла сопротивляться. Тут он поцеловал ее в лоб, и все необузданные чувства вылились в одно-единственное простое ощущение. Она почувствовала вкус его губ. Она прижалась к его рукам и позволила ему запрокинуть ее лицо, чтобы ему было удобнее, и ждала, что за этим последует.
Волнение и риск лишиться чести окончательно затмили ее разум и сузили мир до прикосновения его ладоней, до возбуждающей вибрации его голоса и знакомого аромата мыла.
Одно головокружительное ощущение сменяло другое. Мягкая лайка его перчатки на ее коже. Напряженные мышцы его руки. Звук его прерывистого дыхания, вторившего ее дыханию… и неспешное тщательное исследование его губами ее губ.
Нет, пока еще не тщательное. Этот осторожный наклон его лица, затем ее, деликатное внимание к каждой части ее губ были всего лишь началом. Она это знала. Никого из девочек в школе еще не целовали, но Пенелопа Таун имела замужнюю сестру, которая не стыдилась делиться интимными подробностями.
Итак, Кейт знала. Вскоре он захочет ввести ей в рот язык, если она его не остановит. И тогда его руки оставят ее локоть и щеку, чтобы перебраться к другим, интимным и еще более интимным частям ее тела. Это ее шокирует и придаст силы оттолкнуть его и остановить это безумие.
Хотя остановить его следовало сейчас. Точнее, не следовало, в первую очередь, позволять. Но его рот пьянил, как сладкий, коварный напиток, от которого кружилась голова и подкашивались ноги, так что пришлось крепче ухватиться за его руки.
Кейт слегка шевельнула губами. Наверняка женщина не должна оставаться неподвижной как статуя, принимая знаки внимания от мужчины без ответной реакции. Чувствуя себя бесстыжей и в то же время ужасно неуверенной, она провела ртом по его нижней губе из одного уголка до другого.
Он издал какой-то странный горловой звук, ни на что не похожий, какого она еще ни разу не слышала, отчего в ней вспыхнули сотни маленьких костров. Возможно, она не станет препятствовать его языку и, возможно, даже позволит странствовать его рукам, особенно если при этом он вновь издаст этот звук.
Словно услышав ее мысли, он снял руку с ее локтя. Кейт затаила дыхание в ожидании того, где эта рука опустится. Мужчины, по словам Пенелопы, начинают с талии и незаметно прокладывают путь вверх по ребрам. Мужчина грубого склада может сразу обхватить женщину за ягодицы и прижать к себе, давая ощутить степень его возбуждения.
Рука мистера Блэкшира, деликатного умницы, ничего этого не проделала. Она переместилась к ее голове. В то время как его большой палец остановился на чувствительном углублении пониже уха, остальные пальцы, обтянутые лайкой, закружили в медленном танце по ее затылку.
Боже милостивый на небесах. Пенелопа ни о чем таком не упоминала. Возможно, этому трюку муж ее сестры так и не научился. Бедный муж и бедная сестра, потому что этой утонченной ласки вкупе со сдержанностью поцелуя хватило, чтобы расплавить ее кости и испарить силу воли. Кейт выдохнула скопившийся в груди воздух, и звук получился томный и глубокий.
У него замерло дыхание. Пальцы застыли, и рот прекратил свою искусную осаду.
Громкий стук ее сердца наполнил тишину. Теперь он перестанет сдерживать себя и набросится на нее. Она почувствует его язык и зубы. Он завалит ее на пол и позволит себе такие вольности, которые может позволить опытный мужчина, и она не окажет ему ни малейшего сопротивления.
Но он оставался в неподвижности с застывшими пальцами и ртом в мучительной близости от ее губ. Потом он опустил ладони ей на плечи и припал к ее лбу своим. Его локти, которые она все еще сжимала, то поднимались, то опускались в одном ритме с его дыханием.
– Видишь, как легко происходят подобные вещи. – Его голос выдал, какого труда ему стоило немного прийти в себя. Кейт знала, что он предпочел бы уложить ее на пол. – Даже мужчина с благородными намерениями… даже леди, чьи амбиции зависят от ее доброй репутации… Даже двое, кто в свете дня – друзья, не больше, способны пасть жертвой тайной темной комнаты. По этой причине следует избегать оставаться наедине с мужчиной в подобной обстановке. Даже с тем, кому доверяешь.
Сняв руки с ее плеч, он качнулся на каблуках назад, освобождая ее от веса своего тела. Кейт пришлось отпустить его локти.
– Я ни о чем не жалею. – Почти наверняка пожалеет, когда пройдет головокружение и наступит момент поразмыслить над своим поведением. Но прежде чем придет сожаление, она хотела, чтобы он знал об этом. – Я не сожалею, что это случилось, Ник.
Она чувствовала себя в этот миг такой беспечно смелой, что назвать его по имени было вполне уместно.
– Еще пожалеешь. Кэтрин. – Он выделил ее имя в отдельное предложение, как будто в силу своей редкостности оно не подлежало смешению с другими словами. – Если не сегодня, то, возможно, завтра или в другой день, когда встретишь человека, к которому склонится твое сердце, и ты пожалеешь, что не он первым поцеловал тебя.
Кейт не нашлась что ответить. Он вроде говорил все правильно и по справедливости, но она была весьма далека от того, чтобы пожалеть о случившемся.
Как только он догадался, что до него ее никто не целовал? Полагался на ее добродетельность или увидел ее неопытность? Кейт невольно поднесла руку к губам.
– А вот я сожалею, – произнес он, как будто это было главным, что она хотела услышать. – Я должен хорошенько извиниться за свое недостойное поведение, но думаю, нам лучше уйти отсюда без задержки. Мы и так слишком долго для одного вечера искушали судьбу. Вы можете теперь стоять?
– Конечно.
Кейт ухватилась за спинку дивана и усилием гордости и инстинкта самосохранения заставила себя подняться, не ища помощи его руки. Она, конечно, еще немного помедлила бы, чтобы вернуть себе самообладание, но он торопил ее на выход. С другой стороны, если они еще задержатся, он может воспользоваться ситуацией и признаться, как сильно сожалеет, что поцеловал ее.
Притом что сожаление было для них обоих, бесспорно, правильной реакцией на этот эпизод, что и сама она непременно вскоре ощутит, все же было обидно видеть, как быстро он пришел в себя, в то время как то, что произошло, перевернуло ее душу.
У мужчин все иначе. Это было справедливо для самых разных случаев. Не следовало забывать и о том, что он уже целовался с женщинами, так что ничего нового в этом для него не было.
– Взгляну, много ли людей на террасе. Если нет, вы сможете вернуться этим же путем незамеченной. – Обдумывая, как им поступить дальше, он был сама деловитость, словно между ними ничего не случилось сегодня. – А я вернусь через коридор.
– Да. Это будет благоразумно.
В Кейт шевельнулся стыд. Не следовало говорить ему, что она ни о чем не жалеет. Не нужно было называть его по имени. Но теперь уж ничего не поделаешь.
Кейт не сказала ему больше ни слова, когда Ник подвел ее к французским дверям; не сказала и потом, когда он вышел на террасу и вернулся, чтобы сообщить, что путь свободен. Да и что было говорить? Проскользнув мимо него наружу, Кейт тотчас направилась через террасу и ни разу не обернулась, чтобы посмотреть, провожает ли он ее взглядом.
Глава 9
Ник редко думал о том дне, когда потерял надежду завоевать ее. Как повествуют истории о романтических разочарованиях, вероятно, это был один из самых прозаических дней. Никто не стал бы покупать билеты, чтобы посмотреть об этом в сценической постановке.
Он перевернулся в постели на другой бок. Сон по-прежнему не шел. Частично из-за досадной эрекции.
Частично из-за того, что происшедшее сегодня на рауте пробудило в нем воспоминания о глупых юношеских надеждах и ошибках, в частности, о том, как все позорно завершилось.
Он посещал дом на Гауэр-стрит еще месяц или что-то около того, но уже чувствовал твердую уверенность в своих чувствах к барышне, которую практически не знал. При этой мысли Ник поморщился. Но все именно так и обстояло. Ему было двадцать шесть лет, и он был очарован ее красотой. К его восхищению, несомненно, примешивалось чувство почтения к ее отцу и уважение к семье в целом. В этот период жизни он не мог представить ничего прекраснее женитьбы на дочери барристера, благовоспитанной и внешне привлекательной, чьи родители будут рады видеть его женихом дочери.
Ник всегда бережно относился к деньгам, но в то утро раскошелился на розы. Большой букет желтых роз. Он обошел четыре цветочные лавки, прежде чем нашел именно тот оттенок, напоминавший цвет ее волос. Он сочинил ей записку и переписал ее своим лучшим почерком на безукоризненный листок бумаги, выразив добрые чувства к ней и намекнув на надежды, которые испытывает, приходя в их дом. Ему пришлось изрядно покорпеть над запиской, прежде чем он достиг оптимального баланса между искренностью и осторожностью: чтобы девушка уловила его намек и в то же время не испытала смущения в том случае, если его ухаживания нежеланны.
Он был не таким уж самонадеянным и сознавал возможность неудачи. Но по мере того, как он продвигался по Гауэр-стрит с розами в руке, получая одобрительные улыбки прохожих, у которых вызывал симпатию молодой человек, идущий на свидание, эта возможность все больше удалялась, отодвинутая невероятно возросшей надеждой почти на границу с невозможностью.
Надежда… Ник снова повернулся, приподняв простыни, чтобы избежать излишнего трения. Но почему он не мог надеяться в те дни? Он был красивым молодым человеком из хорошей семьи, с яркой перспективой на будущее. Она оказывала ему знаки внимания, давая понять, что симпатизирует ему. Только позже сумел он заметить, что она ко всем гостям мужского пола относится с живым участием.
Удар топора оказался быстр, вероятно, из соображений милосердия. Все четыре мисс Уэстбрук находились в гостиной, когда он появился с букетом. Глаза мисс Уэстбрук мгновенно сосредоточились на цветах. Дождавшись его улыбки и первого шага в ее сторону, она тут же вскочила, сказав что-то о том, как прелестны розы и как мило со стороны мистера Блэкшира принести им цветы. И прежде чем он успел придумать, как тактично поправить ее, она вынула из букета записку и передала ему с таким видом, как будто он забыл какую-то свою бумагу, случайно застрявшую в цветах.
Растерянность даже не оставила места для обиды.
– Как досадно, не правда ли, иметь дело с плохой бумагой?
Досадно. Потом она добавила еще что-то о том, что когда выйдет замуж за джентльмена с положением и богатством, у нее будет бумага исключительно высшего качества для любой корреспонденции. К тому времени, когда она завершила тираду, его растерянность сменилась вполне определенным унижением. Он и не догадывался, что его бумаге не хватает благородного качества. Переписать свою записку на чистый листок было редкой экстравагантностью для человека его достатка и привычек. Он очень гордился полученным результатом.
Ник тотчас отправился домой и бросил записку в огонь. Потом, когда нашел в себе силы снова навещать семью, он обнаружил, что способен завести с ней дружеские отношения, и, в конце концов, преодолел смущение. С того дня он больше никогда не позволял себе мечтать о ней.
Было бы глупо предаваться фантазиям о женщине, которая ясно выразила отсутствие интереса к его персоне. Для этого нужно совсем не иметь гордости.
«Я не жалею, что это случилось, Ник». Он закрыл глаза, гоня прочь воспоминания. С того момента, как она вышла из темной комнаты, эти слова, ее пылкий голос, которым она произнесла их, затмевали все остальные мысли, как трущийся о ноги кот, требующий внимания.
«Я не жалею». Говоря это, она была воплощением страсти. Абсолютно уверенная в себе, без малейшего намека на стыд.
Ник провел ладонью по животу. Мышцы были твердыми от напряжения, от разыгравшегося голода. Что ж поделать, видно, с этой женщиной у него ничего не получится.
Она была не единственной особой, уверенной в себе и лишенной каких-либо предрассудков. Ник близко знал немало таких. Придется навестить одну из них. Но это было так давно. В этом как раз и состояла проблема.
Ник открыл глаза и уставился в потолок. Отправляясь в постель, он зажег свечу, чтобы почитать, но не прочитал ни слова.
Господи, как она вздохнула, когда он коснулся кончиками пальцев ее затылка! Интересно, что могла она позволить ему сделать, опьяненная плотским удовольствием, с притупленным темнотой чувством стыда? Что, если бы его пальцы спустились вниз, повторяя форму позвонков, что, если бы пробежались по ключицам или забрались под корсаж? Ласковое прикосновение к шее – ничто по сравнению с тем, что он мог бы ей дать, располагай временем и ее согласием.
Его ладонь на животе вспотела, и пальцы поползли вниз по волосной дорожке, начинавшейся от пупка. Ее реакция на него сегодня ясно дала понять, что она заинтересована в нем, и это представляло собой реальную проблему. Какие уж тут фантазии вокруг недосягаемой фарфоровой принцессы! Время тоски прошло. Теперь у него имелись воспоминания и ясное представление о том, какая она на ощупь, на вкус и на слух. Две минуты работы, подпитываемой воспоминаниями, и он сможет уснуть.
Но Ник остановил себя. Нельзя этому поддаваться. Поцелуй был единственным с его стороны промахом, о чем он сожалел и в чем признался ей. Теперь ему надлежало держаться так, чтобы доказать правоту своих слов. Не стоило пестовать в себе чувства, которые могут помешать ему смириться с ее браком с маркизом, лордом Баркли, лордом Джоном, Глядящим на Звезды Чучелом, или кого там она заманит в свои сети.
Ник отбросил одеяло и, вскочив с кровати, схватил с ночного столика свечу. Вода в кувшине наверняка уже давно остыла. Плеснув немного в тазик, он намочил полотенце и, задрав ночную рубаху, приложил его к причинному месту. От шока холода Ник заскрипел зубами. Так тебе и надо, если не владеешь собой.
Но холодная вода сделала свое дело. Десять секунд холодного компресса, и его жар спал. Теперь, по крайней мере, когда он в другой раз увидится с мисс Уэстбрук, к неловкости общих воспоминаний не добавится неловкость греха, совершенного в одиночестве.
Не говоря уже о встрече с ее родителями. Боже. Ник отпустил подол рубахи и бросил полотенце в таз. Фарфор отозвался мокрым шлепком. К эффекту холодной воды можно было и не прибегать. Убить всякий пыл хватило бы одних укоров совести, что подорвал доверие Уэстбруков, что, воспользовавшись ситуацией, дурно поступил с их дочерью, от чего должен был ее защитить.
Хорошо еще, что они наверняка ничего не узнают. Он никогда никому об этом не обмолвится, да и мисс Уэстбрук, которой было что терять, наверняка сохранит случившееся в тайне. В присутствии других людей, а они отныне никогда не должны оставаться наедине, они будут вести себя как ни в чем не бывало. Потом, если повезет, воспоминания об инциденте с течением времени и вовсе выветрятся из их памяти.
Мистер Блэкшир оказался прав в своем предвидении. Кейт и в самом деле испытывала сожаление. От кончиков волос до кончиков ногтей она вся истерзалась. Зачем, зачем она вела себя столь беспечно в тот злополучный вечер?
Нет. Кейт сжала руки в кулаки и стиснула зубы, уставившись в темноту комнаты. «Беспечно» характеризовало происшедшее как случайность по недосмотру. Как будто леди Харрингдон поручила ей присмотреть за спаниелем, а она отвернулась, забыв о поручении, и собачка сбежала. Беспечность – это вопрос халатности, а не умышленного проступка.
Но она-то знала, что дело обстояло совсем не так. Она позволила событиям выйти из-под контроля, поддалась наплыву непрошеных чувств.
Раскаивается ли она? Безусловно. Но это какое-то половинчатое раскаяние, если она принимает на себя только часть вины. Кейт разжала пальцы и снова их стиснула.
Это он взял в ладони ее лицо, он поднес свой рот к ее губам. Это он целовал, а ее целовали. Но между первым дружеским прикосновением его рта к ее лбу и жгучим контактом губ прошло достаточно времени, чтобы она могла остановить его, поставить на место.
Нет, все обстояло не так. Он не рассчитывал, что этот поцелуй в лоб будет иметь продолжение. Он не имел ни намерений, ни планов, которые ей следовало бы пресечь. Он бы ждал с сердечным целомудрием, когда она сможет встать на ноги, если бы она не затаила дыхание и не подняла к нему лицо, вынудив его каким-то непостижимым образом еще раз прижаться к ней губами.
Мельчайшие детали воспоминаний шершнями наводнили ее память. Ее хриплый развратный вздох. «Я не жалею, что это случилось, Ник». Неловкая горячность, с которой она схватила его за руки и припала к его губам своими. Его искреннее сожаление, высказанное вслух в тот момент, когда все ее существо еще жаждало его прикосновений. Длинный путь назад через бальный зал в полной уверенности, что ее глаза, ее щеки, ее губы являются откровенным признанием любому стороннему наблюдателю в том, чем она занималась.
Кейт поднесла руки к лицу, чтобы защититься от тягостных воспоминаний, и испустила долгий прерывистый вздох.
– Господи, что это? – Голос Виолы напугал ее до смерти. – С таким же успехом ты могла бы скакать на моем матрасе, не думая о том, что, возможно, я сплю.
– Прости. Я не хотела тебя потревожить. Я думала, ты спишь.
Сестра и вправду спала, когда Кейт вернулась в начале пятого утра. Только мама ждала ее, чтобы убедиться, что дочь благополучно прибыла домой, и не расспрашивала о подробностях вечера, за что ей спасибо.
– Да, я спала, но уже не сплю. – В темноте послышался зевок. – Что-то случилось? Леди Харрингдон заставила тебя идти на три шага позади нее или запретила с кем-либо разговаривать? Или, может, смотреть людям в глаза?
– Нет. Ты к ней очень несправедлива. Она проявила ко мне большое внимание.
– Тогда что тебя так расстроило? Ты все время вертишься, как будто твои простыни усыпаны крошками.
Кейт медленно убрала руки от лица. Темнота, как она убедилась сегодня на собственном опыте, имела свойство представлять безрассудные поступки разумными. Внезапно темнота предложила ей: расскажи все сестре. Почему бы и нет?
Она слышала в тишине комнаты собственное дыхание. Почти ощущала биение своего сердца.
Когда Кейт вернулась в бальный зал, у нее было такое чувство, как будто она смотрит на гостей и все происходящее сквозь стекло в паутине трещин. Скромность, которой она поразила леди Харрингдон, была всего лишь обманом и сплошным лицедейством. Миссис Смит, знай правду, не позволила бы больше своей дочери разговаривать с мисс Уэстбрук. В начале вечера ей казалось, что она, наконец, нашла свое место среди людей, которые говорили на ее языке, но под конец ощутила себя совершенно одинокой. Недостойной. Лишенной возможности входить в это общество из-за своего распутного поступка и вытекавшей из него невольной секретности.
– Кейт? – Виола села. Раздражение в ее голосе сменилось сестринской озабоченностью. – В чем дело? Что случилось?
И вдруг Кейт вновь ощутила всю полноту своей ответственности как единственной в доме, кто оценивает свои поступки по тому, как они могут способствовать или препятствовать доброму имени семьи, как могут сказаться на благополучии младших сестер.
Вернее, она оценивала так свои поступки раньше. Она всегда помнила, что главное – семья. Но теперь зашаталась под этим грузом ответственности и получила возможность снять его с себя, по крайней мере на время откровенного разговора с сестрой.
– Я целовалась, – произнесла она очень тихо, зажав в кулаках одеяло. – Сегодня на вечере.
– Что? – Шепот Виолы прорезал комнату, как стрела воздух. – Как это могло случиться? Как ты могла позволить мужчине увести себя в уединенное место после папиного предупреждения? Где находился мистер Блэкшир, который должен был уберечь тебя от этого?
Они не могли вести этот разговор через комнату, хотя их кровати разделяло совсем небольшое расстояние. Выскользнув из-под одеяла и перебежав по ковру, Кейт забралась в постель к сестре. У нее было такое чувство, будто она ступила в воду, глубины которой не знала. Девушка сжала рот, чтобы еще немного сохранить свой секрет в тайне, потом заговорила:
– Мистер Блэкшир был в это время там.
Темнота не позволила ей увидеть выражение лица Виолы, но она с легкостью представила, как тень осознания расходится по нему, как круги по воде от брошенного в спокойное озеро камня. Прошло несколько секунд, прежде чем первый круг достиг берега понимания ее сестры.
– Мистер Блэкшир?
Кейт не могла упрекнуть Виолу в недоверчивости, прозвучавшей в ее приглушенном тоне. История и впрямь представлялась абсурдной, почти невероятной.
Внезапно ее осенило, что она могла бы уклониться от правды, но не сумела придумать никакой более или менее правдоподобной лжи. Кейт сделала глубокий вдох.
– Да. Мистер Блэкшир.
Ви, до сих пор сидевшая, медленно сползла на подушки. Когда были маленькими, они спали в одной постели. И теперь знакомое присутствие сестры, ее широко расставленные локти действовали успокаивающе.
– От него я такого не ожидала. – Несмотря на значение слов, ее тон уже не был таким уже недоверчивым, хотя теперь в нем появились нотки удивления, граничащие со страхом. – Он всегда вел себя у нас как образец чести и уважения. Мне бы никогда не пришло в голову, что он способен воспользоваться доверием леди в своих низменных интересах.
– Он не воспользовался. Это было не совсем так. – Объяснение застряло у Кейт в горле. Ей пришлось сглотнуть, чтобы начать заново: – Он не такой. Он не воспользовался.
– Я не понимаю. Тебя поцеловал мистер Блэкшир?
– Да. Но он не должен был этого делать. Он сам в этом признался. Он ничего такого заранее не планировал. Просто отвел меня в сторону, чтобы поговорить кое о чем с глазу на глаз, и нас чуть не обнаружили. Иначе случился бы скандал. И этот страх, что нас увидят… а потом облегчение, что опасность миновала… – Слова были бессильны передать то, что они пережили. – Я дрожала и была на грани обморока. Он подхватил меня под локти, чтобы поддержать, когда у меня подогнулись колени. И тогда мы оказались совсем близко друг от друга. И было темно.
– Он отвел тебя в сторону, чтобы поговорить с глазу на глаз в темноте? – поинтересовалась Виола, как одержимый барристер, ухватившийся за подробности, подтверждавшие самые мрачные предположения.
– Он ничего такого не замышлял, – ответила Кейт, как самый упрямый свидетель, упорно повторяющий одну и ту же версию, потому что она и есть правда. – Я уверена в этом до глубины души.
Возникла короткая пауза, в течение которой Виола размышляла над убежденностью сестры и, возможно, анализировала собственный опыт общения с мистером Блэкширом для сбора дополнительных доказательств. Наконец она бросила все на одну чашу весов, оставив на другой голый факт его проступка.
– Очень хорошо, но это его не извиняет. Поддаться страсти в силу возникающих обстоятельств, возможно, не так подло, как действовать по заранее обдуманному плану, но все равно возмутительно. Я не могу уважать человека, который до такой степени не в состоянии владеть собой, что навязывает леди свои знаки внимания, даже если оскорбление ограничивается поцелуем.
– Виола. – В ее признании настал решающий момент. Шаг в глубину. И все же Кейт ощутила странное спокойствие. – Не было никакого оскорбления. И он мне ничего не навязывал. Если его поведение возмутительно, то и мое тоже.
– Я тебя не понимаю. – Ви повернулась на бок, как будто могла в темноте разглядеть сестру.
