Текст книги "Любовь и расчет"
Автор книги: Сесилия Грант
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
О, мог бы и не утруждаться. Потому что, когда потребовал бы от жены объяснений по поводу появления мисс Уэстбрук, она бы сказала: «Ах, эта бедная девочка. Она с настойчивым упорством приходит со своими записками по каждому случаю, и я хотела пригласить ее, чтобы попросить оставить надежду на наше внимание».
Кейт мысленно поежилась. Ни сестра, ни прохожие не могли видеть этого. Обычно эта дерзкая часть ее рассудка затевала яростный спор с той другой, которая жила в презренном ожидании и сомнениях.
Сегодня она затаилась в молчании, намереваясь предоставить ей возможность рисовать события, в высшей степени неприятные для ее надежд.
Все стало еще мрачнее, когда они с Виолой достигли Куин-сквер и школы мисс Лоуэлл для юных леди. В вестибюле, где ученицы дневного обучения ожидали, когда их отвезут домой, у камина толпилась стайка девочек, трещавших как веселые сороки. Би и Роуз стояли у окна на противоположном конце комнаты.
Кейт сжала кулаки; теперь нужно было заставить пальцы расслабиться. Каждой клеточкой своего существа она помнила это чувство отверженности, когда с тобой не делятся шутками, сплетнями и насмешками над тем или иным красавчиком-братом одной из девочек.
– Как это несправедливо, что от них отворачиваются, – слова прозвучали сами по себе, произнесенные тревожным шепотом, хотя она сознавала всю тщетность этого разговора. – При ближайшем рассмотрении их происхождение благороднее, чем любой другой девочки в школе.
– Точнее, у них есть ум и характер. – Виола не потрудилась понизить голос. – Так для чего, спрашивается, им нужно одобрение этого большинства? Я бы предпочла одиночество.
Да, этого было достаточно во времена их учебы у мисс Лоуэлл. В то время как Кейт вела методичную и упорную борьбу за право входа в главенствующую группу девочек, вернее, в число ее лидеров, ее сестра шла своим путем, всячески выражая безразличие к чужому суждению.
– Они не такие, как ты. Во всяком случае, Роуз. – Би имела свою собственную защиту, всепоглощающую преданность музыке, которая не оставляла ей времени обращать внимание на проявление к ней высокомерия. Ее это не уязвляло. Но Роуз была другой. – У пятнадцатилетней девочки должны быть подруги. С какой стати пытаться убедить себя в том, что одиночество лучше? Оно угнетает дух, в чем я не сомневаюсь.
Их младшая сестра и вправду выглядела с каждым днем все грустнее, когда они приходили забирать ее из школы домой. И с каждым днем ее улыбка казалась все более вымученной.
Вот и сейчас, заметив их, она улыбнулась. Фальшь улыбки и напряжение в не умеющих лгать голубых глазах тяжелым камнем легли на сердце Кейт.
Однако она тоже улыбнулась в ответ. При приближении сестер ее улыбка стала еще шире и ярче, лишь бы они смотрели только на нее и не видели, как несколько девочек у камина наблюдают за ними, сопровождая их уход шепотом насмешек.
– Как прошли сегодня уроки? – поинтересовалась Кейт, когда девочки оделись и привратник проводил их до дверей. – Отрепетировала что-нибудь изящное, чтобы продемонстрировать нам? Покажешь новые шаги кадрили?
Даже для собственного уха Кейт ее внешне веселый тон отозвался пустотой и бессмыслицей, но что могла она сделать?
– Не сегодня, – ответила Би, застегивая накидку. – Мы не разучивали кадриль. Роуз вообще пропустила урок танцев. Жаль, что мне повезло меньше.
Улыбка Роуз исчезла. Бросив на сестру обиженный взгляд, она отвернулась и устремилась к воротам.
– В чем дело? – Би двинулась следом, и две старшие сестры – за ними. – Я же не объяснила, почему тебя не было на уроке.
– Да, но теперь они спросят почему и ты все расскажешь, разве нет? И наверняка они раздуют из этого пожар, в то время как это ничего не значит, и мне бы хотелось все поскорее забыть. – У ворот она несколько дольше обычного возилась с задвижкой. – Кто-то завязал узлы на моем шелке для вышивания, – сказала она, не глядя на сестер. – Узлы через каждый дюйм. Мисс Риггл не позволила мне уйти, пока я их все не развязала, так что я пропустила урок танцев.
Она толкнула ворота и вышла, не дожидаясь ответа. Щеки девушки горели огнем.
– Что за глупые коровы. – Виола ни на секунду не удивилась. – Какое бы удовольствие они ни получили от этой проделки, их усилия того не стоили.
Ви не поняла. Потраченное время и силы делали выходку одноклассниц особенно жестокой. Та, которая это сделала, должно быть, говорила себе, и, возможно, даже не раз: «Да, эта зануда того стоит. Я наберусь терпения и сделаю эту скучную работу, потому что очень хочу и готова на все, лишь бы досадить мисс Розалинде Уэстбрук».
Эта деталь не осталась Роуз незамеченной.
Кейт выскользнула за ворота и догнала решительно шагающую сестру.
– Если хочешь, я могу поговорить с мисс Лоуэлл о мисс Риггл хотя бы. С ее стороны было неправильно…
Но Роуз твердо покачала головой:
– Умоляю, не нужно. Ведь все обошлось. И пожалуйста, ни слова родителям.
За ее резкими словами чувствовалось такое отчаяние, такое болезненное, убийственное унижение, что Кейт хотелось схватить что-нибудь и разорвать на части.
Но кроме «Гордости и предубеждения», под руками ничего не было. Теперь книги казались страшно неудобными; тяжелыми, с острыми углами и напичканными пустыми фантазиями.
Она не станет их рвать. Леди не к лицу уничтожать библиотечную собственность. Но если она сама когда-либо напишет роман, то он будет полной противоположностью истории любви. Ее герой и героиня предпочтут долг желаниям сердец, чтобы их детям не пришлось расплачиваться за романтические увлечения родителей.
Внезапно подул холодный ветер, и Кейт свободной рукой подхватила края плаща. Да, ее сердце согреет история, которая будет полной противоположностью любовному роману. Что-то о рассудочном выборе и практических соображениях. Что-то, где люди думают головой и держат в узде свои чувства. От них одни только страдания.
Кейт плотнее закуталась в плащ. Она знала, что мужчины считали ее бесчувственной. Бессердечной, как объявил ей мистер Блэкшир, когда в последний раз навещал их. Он, конечно, шутил, говоря это добродушно, по-братски, но они оба знали, что у него имелись на то все основания.
Что ж, пусть будет, что будет. Она и так много чего на себя взвалила: заботу о благополучии младших сестер, поиск связей, которые бы вселяли надежду на лучшее будущее, и стремление хоть как-то исправить разрыв отношений в семье папы. У Кейт не было ни сил, ни времени чувствовать себя виноватой перед каждым молодым человеком, которого она разочаровала. Все они наверняка найдут себе девушек, которые могут позволить себе выйти замуж по любви и с которыми будут куда счастливее, чем с ней.
Красота, в конце концов, увянет, а вместе с ней и любовь, которую она внушила. Красивой женщине полезно быть бессердечной. И если сама она еще не вполне достигла этого состояния, то по крайней мере способна вести себя так, чтобы убедить в этом всех остальных.
Глава 2
Новости об удобном случае не пришлось ждать портвейна. Так всегда происходило за столом у Уэстбруков. Как и в обеденных залах «Судебных иннов», прием пищи здесь должен был сопровождаться деловой беседой, всепоглощающей темой которой всегда была работа, а не обмен светскими любезностями званого обеда.
– Баркли – имя человека, и теперь еще его титул, – сообщил, разрезая котлету, мистер Уэстбрук секрет, послуживший причиной приглашения Ника. – Он намерен использовать свое присутствие в парламенте для достижения неких вполне определенных целей. Никакого тебе постепенного изучения расклада и тем более никакой передачи своих полномочий другому лицу. Он настроен регулярно ходить на заседания, оспаривать билли и, возможно, даже предлагать свои, как только приобретет некоторый опыт и навыки.
Здесь было все, чтобы вызвать одобрение Ника. Кое-какими навыками депутаты парламента действительно должны были обладать, и, насколько он мог судить, мало кто из них стремился их совершенствовать. Лорд Баркли хотя бы выразил обещание.
– А этот барон тори или виг? – Мисс Виола, сидевшая за столом напротив, слегка подалась вперед на своем стуле. Слово «барон» она произнесла с едва заметным презрением. Мисс Виола имела собственное мнение относительно ранга и привилегий и всегда озвучивала его без колебаний. – И какие билли намерен он представить?
– Его письмо не раскрывает его партийную принадлежность, но он, похоже, проявляет интерес к делам гражданского благосостояния. Особенно его интересует положение отставных солдат, что естественно для бывшего военного: – Уэстбрук кивнул Нику. – Ты сам посмотришь письмо за портвейном и составишь, насколько это возможно, представление о его политических симпатиях.
– Я могла бы предположить, что он состоит в той же партии, что и его брат. – Старшая мисс Уэстбрук обычно хранила молчание с видом великодушной толерантности, когда разговор касался государственных дел. Она сидела сегодня по его правую руку, и Ник чувствовал легкую радость ее триумфа, что сумела поделиться своими познаниями в мире политики. – Если только нет еще одного майора Баркли, ставшего недавно бароном. Он младший брат маркиза Эстли.
Ник порадовался в душе, прежде чем повернуться к девушке лицом. Даже после трех лет знакомства со всеми сопутствующими разочарованиями, видимыми недостатками и мелочностью, которым подвержен любой смертный, ее вид все еще воздействовал на него как яркий солнечный свет после дня, проведенного в потемках.
Конечно, все они были красивыми людьми, Уэстбруки. Красивые родители, как правило, производят на свет красивое потомство. Трое средних – Виола, Себастьян, Беатрис как следствие женитьбы на актрисе – пошли в мать светлой кожей, темно-рыжими волосами и пикантными лицами в форме сердца. Младшая, мисс Розалинда, унаследовала светлые волосы отца и голубые глаза. Но в старшей Кэтрин черты отца и матери перемешались до умопомрачительного эффекта: ее красота превзошла все то, что она получила в сумме от отца и матери.
Ник не мог себя винить за глупость предыдущих трех лет. Вероятно, каждый мужчина, что встречал ее, влюблялся в девушку хотя бы поначалу.
– Ты что, выучила всего «Дебретта» [4]4
Ежегодный справочник дворянства.
[Закрыть]на память? – пошутил он, потому что все в семье над ней подшучивали и потому что шутки требовали некоторой живости ума, иначе он увяз бы в ленивом созерцании ее глаз, волос или совершенной формы и цвета губ.
– Готов биться об заклад, что не всего, – ответил за нее младший брат, сидевший по другую сторону от девушки. – Наша Кейт отличается избирательностью и ограничивает свой выбор графами и выше.
– Мои интересы вовсе не столь узки, – обронила она, игриво изгибая брови, и, обратив к Нику профиль, продолжила орудовать ножом в своей тарелке. – Меня также интересуют новички и вторые сыновья в тех случаях, когда первые не оставляют наследников. Ваш лорд Баркли – пример того и другого. Его брат маркиз женат более одиннадцати лет, но не имеет детей.
Миссис Уэстбрук, сидевшая напротив дочери, бросила на нее хмурый взгляд.
– Я знаю, дорогая, что ты говоришь несерьезно и большей частью шутишь. – При всей скандальности своей прошлой профессии она обладала духом нравственного превосходства, который сделал бы честь любому юристу. – Но бездетный брак не должен вызывать у нас радости. Уверена, что за тем, что ты видишь на этой странице «Дебретта», скрывается много печального.
– А следует ли печалиться? – ухватилась за тему мисс Виола, подобно терьеру, стащившему телячью отбивную с оставленной без внимания тарелки. – Разве лорд и леди Эстли не могут быть счастливы в своем бездетном браке? Могу с легкостью представить, как леди, по крайней мере радуется свободе и возможности заниматься другими делами и увлечениями.
Когда Ник в первый раз обедал в этом доме и стал свидетелем беседы, выдержанной в подобном стиле, то от удивления чуть не проглотил язык. Если бы одна из его сестер посмела обратиться к их матери столь свободно, как это сделала мисс Виола… впрочем, у них практически и не было такой возможности. Матушка редко чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы появляться за обеденным столом, и ушла из жизни, когда Кити исполнилось шестнадцать, а Марте – восемь.
Тем не менее, очко в пользу мисс Виолы. Матушка, возможно, жила бы лучше и была бы до сих пор в добром здравии, если бы не сомнительное счастье ее плодовитости. И зачем ей было столько рожать?
– Вполне вероятно, – ответила миссис Уэстбрук дочери с обходительностью барристера, приберегшего наиболее весомые аргументы напоследок. – Однако я сомневаюсь, чтобы оба супруга не хотели детей, особенно если есть титул и имение, требующие наследника.
– Надеюсь, что мой муж не захочет иметь детей. Ради меня. – Мисс Беатрис, одна из артистически одаренных Уэстбруков, хотя и не была столь прямолинейна в своих высказываниях, как мисс Виола, тем не менее могла со временем с ней сравниться. – Полагаю, он оценит мою преданность музыке и не захочет, чтобы я ее забросила.
– Я могла так рассуждать, когда мне было семнадцать. – Мать семейства Уэстбрук кивнула своей предпоследней по возрасту дочери. – Чувства способны изменяться, причем самым неожиданным образом. Я страстно любила театр, но ничуть не пожалела о том, чтобы оставить его ради того, чтобы выйти замуж за вашего отца и дать вам жизнь.
– Отлично сказано. – Мистер Уэстбрук, кивнув жене, поднял стакан с вином и вызывающе улыбнулся мисс Виоле. – Прокурору есть что возразить?
Правда состояла в том, что обеды за столом Блэкширов проходили в печальной, спокойной и безжизненной атмосфере, столь разительно отличавшейся от огня полемики Уэстбруков. Отец в тех случаях, когда покидал кабинет, как сова дупло дерева, никогда не подтрунивал над ними; никогда не интересовался мнением сыновей ни по одному из вопросов, не говоря о девочках. Дело было даже не в том, что он не доверял их мнению или не желал с ними считаться. Причина скорее состояла в том, что…
– Мистер Блэкшир, – донесся до него голос справа, достаточно тихий, чтобы прозвучать конфиденциально, и его мысли оборвались на самом интересном месте.
Как бы он ни обманывал себя, что погружен с головой в беседу или в воспоминания о прошлых обедах, на самом деле всеми клеточками существа он ощущал присутствие мисс Уэстбрук, как если бы был связан с ней шелковыми ниточками взаимной симпатии, и ей было достаточно лишь легонько потянуть за одну из них, чтобы всецело завладеть его вниманием.
Ник повернулся. Она смотрела на него серьезными глазами, от ее игривого выражения не осталось и следа. Чистый лоб пересекала морщинка беспокойства, и у него зачесались пальцы от желания разгладить этот лоб и убрать тревожность.
Усмири свое идиотское тело. Он понимал рассудком, что никогда не станет для нее кем-то. Более того, Ник знал, что внешняя красота была самой мелкой из причин для восхищения женщиной, наименьшим из ее достоинств. И все же его пульс ускорялся, когда она говорила с ним, а руки, как и любая другая часть тела, вытягивались послушно в струнку, готовые исполнить любое из ее желаний.
– Я хочу вас кое о чем попросить.
К чести мисс Уэстбрук, она не производила впечатления человека, ожидающего, что он станет немедленно плясать под ее дудку. Она говорила тихо, и Ник догадался, что девушка ждала удобного случая, чтобы обратиться к нему в момент жаркой дискуссии, занимавшей всех остальных. Мисс Виола набрасывалась с яростным осуждением на всех тех, кто в качестве козырного аргумента приберегал постулат: «Ты поймешь, когда станешь старше».
– Всегда к вашим услугам.
Его слова прозвучали дружелюбно, но отстраненно. Ответ человека, который не танцует под чью бы то ни было дудку, как бы ни колотилось глупое сердце.
– Когда после обеда мы перейдем в гостиную, вы не поговорите с Роуз?
Она еще больше понизила голос, так что ему пришлось немного наклониться, чтобы расслышать. От нее пахло каким-то цветком.
– С Роуз? О чем-то конкретном?
Кейт покачала головой, бросив мимолетный взгляд на конец стола, где сидела ее младшая сестра.
– На любую тему, кроме школы. Можете попросить ее что-нибудь спеть. У нее был сегодня трудный день, и чье-то внимание пойдет ей на пользу.
Она и вправду была очень тихой и молчаливой за обедом, мисс Розалинда. Ник наклонил голову, согретый теплом их общего доброго замысла.
– Можете на меня рассчитывать. Я постараюсь поднять ей настроение и начну с того, что попрошу спеть.
– Благодарю вас. – Кейт потупила взгляд. – Вы настоящий друг.
На это он не ответил. В этом состояла их маленькая тайна, его и мисс Уэстбрук; делать вид, что не было в их жизни момента, когда он надеялся стать кем-то больше, чем друг семьи.
Но все сложилось к лучшему в этом смысле. Теперь, когда она вернулась к своей тарелке и не смущала его больше своим видом, было легче об этом вспомнить. Если бы ему удалось завоевать ее симпатию, то сейчас на ней тоже стояло бы это клеймо родственной связи, по сравнению с чем ее собственная родословная выглядела бы образцом пристойности.
Хотя возможно, что на ней это не отразилось бы. Женщина, столь озабоченная социальным статусом, может при подобных обстоятельствах покинуть дом мужа и вернуться к наименьшему из зол – проживать со своими родителями.
Но все эти размышления были бесцельны. Он не завоевал ее расположения и роптать не станет. Надо смотреть правде в глаза: он не смог бы сделать счастливой женщину, которая считала ниже своего достоинства выйти замуж за барристера, как не смог бы никогда уважать ее по-настоящему.
Кроме того, он пришел сюда, чтобы узнать о лорде Баркли и открывающейся возможности. А не тайно любоваться мисс Уэстбрук, предаваться меланхолическим мечтам о семейных обедах, вязнуть в дебатах о браках посторонних людей или способности юношеских чувств изменяться.
Ник переключил внимание на свою тарелку, мысленно подсчитывая, сколько еще блюд осталось до того момента, как его оставят наедине с мистером Уэстбруком, портвейном и письмом, открывающим возможности.
Честь и хвала спокойному и неунывающему мистеру Блэкширу. Если бы три года назад она разрушила его надежды…
Нет, это лицемерие. Она именно так и поступила. Никакого «если бы» в данном случае нет. Она может не искать в себе чувство вины по этому поводу, но пусть хотя бы посмотрит на это честно.
Важным было то, что он отнесся к разочарованию спокойно, а потом признался, что это была с его стороны всего лишь мимолетная влюбленность. Нет, он не носился со своей уязвленной гордостью, как это любят делать многие мужчины. Не отказался высокомерно от дружбы, которую она предложила, сохранил связь с семьей и вот теперь был готов сделать доброе дело для Роуз. Ради Роуз, а не ради того, чтобы возвыситься в ее глазах.
Держа подол юбки в одной руке и свечу в другой, Кейт поднялась по ступенькам в свою комнату, которая была у них одна на двоих с Виолой. С этим письмом лорда Баркли, которое предстояло разложить на составляющие и проанализировать как некое вещественное доказательство, представленное суду на рассмотрение, мужчины наверняка еще нескоро появятся в гостиной.
Она использует это время для отдыха от необходимости притворяться беззаботной. Ей требовалось всего несколько минут, чтобы поднять свой упавший дух, после чего она снова сможет вернуться в компанию.
Спальня тонула в темноте. Доходы барристера не позволяли жечь свет наверху, когда вся семья находилась внизу. А вот доход маркиза…
Кейт прошла к туалетному столику и села, поставив свечу между собой и зеркалом, чтобы осветить свое лицо самым беспощадным образом. Леди должна быть реалистична в оценке своей внешности, если красота является ее единственным достоянием.
При виде малоприметного изъяна в прическе переколола булавку. Если мистер Блэкшир войдет в профессиональную ассоциацию лорда Баркли, она окажется всего в одном шаге от выгодного знакомства. Только бы удалось убедить мистера Блэкшира представить ее барону. Она бы произвела на него отличное первое впечатление, какое обычно производила на мужчин.
А будущий маркиз – впрочем, стоит ли думать об этом? – может куда больше подойти для ее целей. Он вырос, не рассчитывая на наследование, следовательно, мог иметь более широкие взгляды на то, какая женщина годится ему в жены. К тому же если он интересуется, как сказал папа, вопросами общественного благосостояния, то, возможно, относится к числу тех современных господ, кто ратует за достоинство всех людей, и поэтому ему с легкостью можно будет внушить, что дочь актрисы способна обладать всеми требуемыми добродетелями.
Однако в данном видении событий было слишком много сомнительных моментов. Ее губы в зеркале исказила гримаса неудовлетворенности; Кейт вздохнула, отчего пламя свечи задрожало. Колеблющийся свет осветил край стола с подносом, на котором горничная обычно оставляла ее корреспонденцию.
Там лежало письмо. Когда Кейт переодевалась к обеду, на подносе ничего не было. Письмо, вероятно, пришло с вечерней почтой. Оно было франкировано [5]5
Письмо без марки, но с пометкой о предварительной оплате отправителем.
[Закрыть], если Кейт правильно разглядела, – свет упал на конверт всего на короткое мгновение, и ее сердце так бешено забилось, что она не могла быть в этом уверена.
Привилегия франкирования принадлежала лишь членам парламента. Граф мог франкировать письмо, адресованное жене. Кейт осторожно протянула руку и, взяв письмо за уголок, поднесла к огню.
Какое-то время она могла лишь смотреть на него. Бумага безукоризненного цвета слоновой кости была тяжелее, чем любая другая, на какой ей приходилось писать, и ласкала подушечки пальцев подобно тому, как ласкает накрахмаленное белье. Печатный воск поблескивал элегантным оттенком золота. Ее имя, написанное незнакомым почерком, никогда не выглядело столь броско. Письмо и вправду было франкировано. Дата и подпись сквозили королевским равнодушием к разборчивости.
Пока поддевала ножом для бумаги печать, сердце Кейт, казалось, вот-вот выскочит из груди. Содержание письма могло испортить все удовольствие от его созерцания. Оно могло заключать выговор по поводу ее отказа передать записку лично леди Харрингдон. Уж лучше сразу все выяснить, чем ждать и мучиться.
Когда Кейт разгладила бумагу вдоль аккуратных сгибов, то обнаружила всего несколько строчек в целом ничем не примечательного текста. «Благодарю за добрые пожелания». Подпись состояла сплошь из витиеватых завитушек, а постскриптум пламенел, как написанный огненными буквами: «Я принимаю дома по вторникам и пятницам».
Кейт отложила письмо и медленно подняла глаза к своему отражению. У нее получилось. Она напрасно в себе сомневалась. Пять лет терпения и решимости наконец увенчались наградой.
«Это потому, что она хочет вывезти тебя в свет», – не замедлила подать голос дерзкая часть ее рассудка, молчавшая с момента похода в школу мисс Лоуэлл. Ладно, пусть говорит. Почему бы графине и не захотеть облагодетельствовать девушку, чья красота способна повергнуть на колени многих мужчин? Неблаговидное обстоятельство ее происхождения может придавать идее еще больше привлекательности в глазах дамы, удачно выдавшей замуж полдюжины дочек и, возможно, мечтающей о новых достижениях.
Кейт сложила письмо и убрала в тот же ящик, где уже лежали томики «Гордости и предубеждения». В столь великолепной компании книга вернула себе немного былого глянца. За причудливой любовной историей все же маячила повесть о том, как расчетливый брак женщины способен преодолеть все издержки опрометчивого союза ее родителей.
Пятница будет послезавтра. Что проявит она столь поспешным визитом: неприличествующую прыть или должное уважение? Для размышлений у нее еще было сегодня и завтра. Кейт закрыла ящик и, бросив еще один оценивающий взгляд в зеркало, поднялась со стула, чтобы спуститься в гостиную.
Письмо лорда Баркли не содержало ничего сверх того, что уже сообщил Уэстбрук, за исключением, пожалуй, одной вещи: судя по нестандартной каллиграфии и орфографическим ошибкам, барон написал его сам. Следовательно, не имел рядом человека, кто мог бы сделать это за него.
Продолжая изучать письмо, Ник потянулся за стаканом с портвейном.
– Как я заметил, он не упоминает о необходимости обзавестись секретарем. Кем-то, кто натаскал бы его в умении грамотно говорить и аргументировать.
– Действительно, прямой просьбы в письме не содержится. – Когда остальные члены семьи ушли, они переместились на один конец стола, и теперь Уэстбрук сидел напротив Ника. – Думаю, мы можем предположить, что если бы у него был секретарь, то он обучал бы его и ораторскому искусству.
– Вероятно. – Ник не мог позволить себе предаваться надеждам. – Хотя я понимаю, что человек проницательного ума, даже имеющий секретаря, не может не признавать, что самым компетентным лицом, к кому можно обратиться для приобретения ораторских навыков, является барристер.
– Несомненно. Я бы только добавил, что наш прозорливый джентльмен мог бы также догадаться, что самыми ценными и заслуживающими уважения секретарями становятся те, кто начинает с обучения и практики в области юриспруденции. И лучшими среди них являются те, которые вынашивают собственные политические амбиции и рассматривают эту должность как подготовку к тому дню, когда сами созреют для работы в парламенте.
Улучив момент, чтобы собраться с мыслями, Ник отхлебнул портвейна. Первоклассный портвейн обладал таким же превосходным вкусом, как и любой другой из тех, что ему доводилось пробовать. Все зависит от количества лет, проведенного вином в деревянных бочках, прежде чем его разлили по бутылкам.
Ник поставил стакан на стол.
– Многое упирается в мою семью. – Проблема действительно существовала. Ник мог подолгу не вспоминать о позоре семьи здесь, в этом доме, где положение изгоев самих Уэстбруков вкупе с их безразличием к светским скандалам позволяло им оставаться в стороне от подобных вещей. Но в профессиональной сфере он не мог об этом не думать. – Вам не кажется, что он предпочел бы нанять джентльмена без шлейфа малоприятных родственных связей?
– Вовсе нет. – Уэстбрук смерил собеседника долгим взглядом. К этому приему хороший барристер прибегал всякий раз, когда хотел внушить своему слушателю, что говорит правду. – Вспомни, кому он написал. – Уэстбрук многозначительно кивнул. – Если бы его заботили подобные вещи, он не стал бы иметь со мной дел.
Это было не совсем одно и то же. Уэстбрук женился на чистой, добропорядочной женщине, которой случилось играть на сцене. Разразившийся скандал был скорее связан с косным стереотипом. Люди из общества не желали видеть дальше этого клейма «актриса».
Но с тех пор прошло слишком много лет. Ник покачал головой:
– Я уверен, что ваша репутация профессионала многократно перевешивает те следы обстоятельств, которые еще могут пачкать ваше имя.
– Ты сам за меня все сказал. – В глаза Уэстбрука промелькнули искры триумфа, уступив место такой отцовской серьезности, что Ник отвел взгляд, вновь уткнувшись в письмо. – Люди имеют склонность забывать, Блэкшир. – От избытка доброты в его голосе Ник поморщился. – Случится новый скандал и затмит твой в людском восприятии. Потом придет черед другого превзойти предыдущий. А ты тем временем будешь продолжать трудиться, зарабатывая доброе имя в своей профессии и ведя жизнь, достойную этого доброго имени, пока, наконец, единственными людьми, кто все еще будет избегать тебя, останутся те, чье мнение ничего не стоит. – Уэстбрук поднял свой стакан и теперь крутил в руке, создавая небольшой водоворот жидкости внутри. – Я говорю тебе это как человек, который опорочил репутацию своей семьи. Думаю, что твой путь обратно в респектабельный мир будет легче и короче.
Кивая с видом задумчивости и неопределенности, Ник разгладил сгибы письма. Будь у него желание к продолжению спора, он мог бы сказать, что путь обратно к респектабельности был бы легче и короче, если бы его отцом был граф. Хозяйки светских салонов без труда обнаружили бы, что можно закрыть глаза на одну сомнительную связь, если речь идет о включении в список гостей нынешнего лорда Харрингдона. Сыновья и дочери простого дворянина не представляли такого интереса.
– Конечно, было бы идеально, если бы этот удобный случай представился годом позже, когда бы ты почувствовал, что полностью восстановил свое доброе имя. – Каждое слово Уэстбрука акцентировалось постукиванием обручального кольца о стакан, который он все еще крутил. – Но шанс выпал сейчас. И нет никакой гарантии, что у тебя появится второй такой. К тому же на кону доверие ко мне. – Ага, вот и завершающий выпад. О нем объявила перемена в голосе Уэстбрука, подобная смене музыкального ключа. – Барон спрашивал, не знаю ли я человека с профессиональными навыками и желанием научить его искусству речи. Мне бы хотелось рекомендовать ему лучшего из лучших. Не второго и не третьего – лучшего!
Ник зарделся бы от похвалы, если бы не сознавал, сколь много в ней преувеличения.
– Лесть и игра на струнах благодарности. – Он поднял стакан с портвейном, чтобы сделать еще глоток и заодно скрыть улыбку, которую не мог подавить. – Ваша тактика не отличается тонкостью.
– Она и не должна быть тонкой. Она должна работать. – Уэстбрук, напротив, не считал нужным скрывать улыбку. – Позволь мне назвать Баркли одну-две даты, когда он мог бы прийти в суд и посмотреть на тебя. Если после этого он пожелает встретиться с тобой, ты сможешь сам решить, послужат ли твои обстоятельства препятствием или нет. Ставлю десять шиллингов, что ему это будет безразлично.
– Еще и пари. Потому что лести и воззвания к моему чувству долга оказалось недостаточно.
Но Ник и так собирался сказать «да», и они оба это знали. Кроме возможности сделать политическую карьеру, существовало еще одно преимущество, которое Уэстбрук не стал из деликатности подчеркивать: жалованье, которое Баркли предложил выплачивать.
Чтобы получить место в парламенте, требовалось владеть землей; и земля эта должна была приносить доход не менее шести сотен фунтов в год, или три сотни при избрании от городского округа. Чтобы иметь землю, нужны были деньги. Путем строжайшей экономии Ник сумел кое-что накопить, но этого было очень мало. А с мизерным заработком на судебных делах он не мог отказаться от перспективы честно заработать несколько гиней. Уж раз он «лучший»!
– Очень хорошо, можете сообщить ему мое имя. – В нем боролись противоречивые чувства: страх и надежда. – Но если ему не понравится мое имя и он попросит порекомендовать кого-то другого, я при первой же возможности приду востребовать свои десять шиллингов.
– Естественно. Мы, как всегда, будем рады тебя видеть. – Уэстбрук с победоносным видом поднял стакан и осушил его единым залпом. – Теперь скажи, в какие дни ему лучше всего прийти в суд. До конца этой сессии у тебя есть какие-нибудь интересные дела?
