Текст книги "Красный Элвис"

Автор книги: Сергей Жадан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Кто это? – спросил Саныч у Славика, который начинал потихоньку трезветь и теперь вспоминал, с кем он тут целовался.

– А, это, – сказал он, сфокусировав взгляд. – Не хочу обидеть никого из присутствующих, но, по-моему, именно это и есть геи.

– Ты их знаешь? – на всякий случай переспросил Саныч.

– Да, знаю, – закивал головой Славик. – Это Доктор и Буся.

– Какой доктор? – Не понял Саныч.

– Нормальный доктор, – ответил Славик. – Пошли, я вас познакомлю.

– Привет, Буся, – обратился он к чуваку, который выглядел младше и был больше похож на представителя налоговой. – Драсти, Доктор, – потряс он руку чуваку, выглядевшему более солидно и, соответственно, на представителя налоговой похожему меньше. – Знакомьтесь, это Санек.

– Сан Саныч, – робко поправил его Сан Саныч.

– Наш менеджер, – не дал ему закончить Славик.

– Очень приятно, – сказали им Доктор и Буся и пригласили их к столу.

Саныч со Славиком сели. Воцарилось молчание. Саныч занервничал, Славик потянулся за своими папиросами.

– Что, Славик, – решил разрядить ситуацию Доктор, – ты теперь тут?

– Да, – сказал Славик, подкуривая и гася спичку в их салате. – Друзья попросили помочь, думаю, почему бы и нет, у меня как раз окно в графике. Конечно, у них еще не все выходит, – продолжал Славик, взяв у Доктора вилку и зацепив ею салату. – Вот хотя бы и это открытие: в принципе, можно было по-человечески сделать, чтобы культурная программа, я уже договорился с гребенщиковым… Но ничего, – он положил руку Санычу на плечо, – ничего, я им подсказываю то тут, то там, все будет нормально, да…

Саныч осторожно убрал его руку, встал, кивнул Доктору и Бусе, мол, приятного вам отдыха, еще поговорим, и отошел к бару.

– Ты кто? – спросил он девочку, заказавшую очередную водку. На ее лице был пирсинг, и когда она пила, металлические шарики звякали о стекло.

– Я Вика, – сказала она, – а ты?

– Сан Саныч, – ответил Сан Саныч.

– Гей? – деловито спросила Вика.

– Владелец, – оправдываясь, пояснил Саныч.

– Ясно, – сказала Вика, – отвезешь меня домой? А то я что-то совсем у вас назюзялась.

Саныч снова вызвал такси и, попрощавшись с Гогой, вывел девочку во двор. Таксист оказался каким-то горбуном. Саныч его и раньше здесь встречал, теперь вот пришлось вместе ехать. Горбун весело посмотрел на них:

– А, – сказал, – это вы из пидорского клуба?

– Да, да, – озабоченно ответил ему Сан Саныч. – Куда нам? – спросил он у Вики.

Вику в машине накрыло.

– Что, – спросил горбун, – блевать будете?

– Все нормально, – сказал Саныч, – не будем.

– Как хотите, – несколько разочарованно отозвался горбун.

– Так куда едем? – Саныч взял Вику за плечо, повернул к себе, залез во внутренний карман ее косухи и вытащил паспорт. Посмотрел на прописку.

– Давай попробуем, – сказал он горбуну, и они двинулись.

Вика жила совсем рядом, проще было отнести ее домой, но кто знал. Саныч вытащил ее на улицу, попросил горбуна подождать и понес Вику в подъезд. Под дверью поставил на ноги.

– Ты в порядке? – спросил.

– В порядке, – сказала Вика, – в порядке, паспорт отдай.

Саныч вспомнил о паспорте, достал его и посмотрел на фото.

– Тебе без пирсинга лучше, – сказал он.

Вика забрала паспорт и спрятала в карман.

– Если хочешь, – предложил Саныч, – я останусь у тебя.

– Чувак, – ответила ему Вика, довольно улыбаясь, – я лесбиянка, ты что, не понимаешь? А ты даже не гей, ты владелец. Сечешь?

Вика поцеловала его и исчезла за дверью. Саныч почувствовал на губах холодный привкус ее пирсинга. Ощущение было такое, будто он коснулся губами серебряной ложки.

Начались трудовые будни. Главная проблема трудовых будней заключалась в том, что клуб оказался целиком неприбыльным. Целевая аудитория упорно обходила «Бутерброды». Гога ругался, Славик старался на глаза ему не показываться, а когда показываться приходилось, громко кричал о нише, об Укрконцерте и вьетнамской диаспоре, даже предложил перепрофилировать «Бутерброды» на суши-бар и работать исключительно на вьетнамскую диаспору, после чего получил от Гоги по голове и какое-то время на работе не появлялся. Гога сидел себе в кабинете и нервно разгадывал кроссворды, напечатанные в «Бухгалтерском учете». Сан Саныч разыскал Вику и пригласил ее на ужин. Вика сказала, что у нее месячные, и попросила оставить ее в покое, пообещав, впрочем, зайти как-нибудь в «Бутерброды». Лето было горячее, кондиционеры истекали соком.

Появился Славик. Старательно пряча фингал, видневшийся даже сквозь солнцезащитные очки, он прошел в кабинет Гоги. Гога позвал Саныча. Славик сидел, печально кивая, и молчал.

– Долго молчать будешь? – спросил Гога, радостно улыбаясь.

– Георгий Давидович, – начал Славик, тщательно подбирая слова, – я понимаю, да, мы все были на нервах, я был неправ, вы погорячились.

– Я? – продолжал улыбаться Гога.

– В конце концов, мы профессионалы, – сказал Славик и поправил очки. – Я понимаю, бизнес есть бизнес и нужно его спасать. Я привык, чтобы все было начистоту, да… И если у вас ко мне есть какие-то претензии, говорите, я не обижусь. Но, – продолжал Славик, – я все понимаю, возможно, я где-то с вами не соглашался, возможно, наши позиции кое в чем не совпадали… ну, так уж вышло, я понимаю, вы в этом бизнесе человек новый, поэтому, нет, все нормально, я в команде, все хорошо.

– Славик, – сказал ему Гога, – это просто фантастика, что ты в команде, только проблема в том, что наша команда вылетает из высшей лиги.

– Да, – сказал Славик, – да, я понимаю, вы имеете право так говорить, я бы на вашем месте тоже сказал бы так, я понимаю, все хорошо…

– Славик, – снова обратился к нему босс, – я тебя прошу, давай что-то конкретное, я в минусах, так бизнес не делают, понимаешь?

Славик еще покивал, поразорялся по поводу команды, в которую он вернулся, высказал допущение, что на его месте так поступил бы каждый, стрельнул у Гоги на такси и велел ждать его завтра с хорошими новостями. Назавтра с утра он перезвонил с чужого мобильника и возбужденно прокричал, что сейчас он, мол, сидит в исполкоме и что сейчас тут, мол, решается вопрос на уровне облсовета, чтобы предоставить им право в этом году проводить «Вышиваные рушнычки».

– Что? – переспросил его Гога.

– «Рушнычки», – терпеливо повторил Славик. Слышно было, как законный владелец вырывает у него из рук свой телефон, но арт-директор не поддался. – «Вышиваные рушнычки»! Да погоди ты! – крикнул он по ту сторону разговора и, снова припав к трубке, продолжил: – Конкурс детского и юношеского творчества, непосредственно под патронатом губернатора, башляется из бюджета, если пройдет, они дают нам статус творческого центра, ни одна налоговая не доебется.

– А ты уверен, что нам это подходит? – на всякий случай переспросил его Гога.

– Ясно, что подходит, – закричал Славик, – это самое то, что нам нужно: рисунки на асфальте, конкурс детских моделей, старшеклассницы в купальниках, блядь. Распишем программу, бабло проведем через бухгалтерию, сделаем откат пожарникам, чтобы они нас в бюджет на следующий год поставили, и все, целый год кавээнить будем на народные бабки. Шоу маст гоу он, Георгий Давидович, я в этом бизнесе двадцать лет, ай, блядь! – закричал он уже скорее в пустоту, потому что трубку у него таки забрали.

Гога тяжело вздохнул и вернулся к кроссворду.

После обеда в клуб зашло четверо. Были в спортивных костюмах, но на спортсменов похожи не были – разве что на злостных нарушителей спортивного режима. Охранник спросил, к кому они, но они свалили его с ног и пошли искать директора. Гога сидел с Санычем и добивал кроссворд. Саныч увидел четверых и молча отключил телефон.

– Вы кто? – спросил их Гога, уже наперед зная ответ.

– Мы «Суперксероксы», – ответил первый, в синем спортивном костюме.

– Кто? – переспросил Саныч.

– Ты че, глухой? – сказал второй, тоже в синем спортивном костюме. – «Суперксероксы». Весь дом напротив – наш. Паркинг за углом – тоже.

– И еще офис на Южном, – снова вступил в разговор первый, в синем.

– В общем, мы лидеры на рынке, поял? – это уже добавил второй, тоже в синем.

Третий, в зеленом, неудачно повернулся, и из-под полы его спортивной куртки выпал обрез. Зеленый быстро наклонился, поднял его и спрятал обратно, хмуро озираясь по сторонам.

– Мы держим сеть оптовых центров, – продолжал первый, – у нас прямые поставки из Швеции.

– Вы что, – попытался поддержать разговор Гога, – хотите продать нам ксерокс?

Четверо угрюмо замолчали, тяжело переводя взгляды с Гоги на Сан Саныча.

– Мы хотим, – наконец начал первый, вытирая вспотевшие ладони о синюю ткань спортивных штанов, – чтобы все было по-честному. Вы тут новые, вас тут не было. Это наша территория. Надо платить.

– Мы платим, – попробовал пошутить Гога, – налоговой.

Третий снова неудачно повернулся, и обрез загремел на пол. Четвертый отвесил ему оплеуху, наклонился, поднял оружие и спрятал его в карман своих малиновых спортивных штанов.

– Братуха, ты не поял, – снова начал второй, вкладывая в слово братуха всю свою ненависть, – мы «Суперксероксы», мы покрываем весь регион.

– Что вы имеете в виду? – спросил Сан Саныч.

– Ты не перебивай, да? – резко сказал первый и повернулся ко второму: – Говори, Леня.

– Да, – сказал на это Леня, – у нас выходы на администрацию. Это наша территория. Так что надо платить.

– Ну, мы здесь тоже не чужие… – попробовал возразить Гога. – Нас здесь, в принципе, знают.

– Кто тебя знает, братуха? – выкрикнул второй, сжимая кулаки, но четвертый взял его за локоть, мол, спокойно, Леня, спокойно, они сами не ведают, что творят. – Ну, кто тебя знает?

– Ну как кто? – попробовал потянуть время Гога. – Я по гипсокартону вообще работаю, у меня знакомые на Балашовке плюс зацепки в налоговой. Братья Лихуи, опять-таки…

– Что? – взревел второй, и Гога сразу понял, что о Лихуях можно было не вспоминать. – Лихуи?! Эти лохотронщики?!! Да они у нас, в «Суперксероксах», взяли партию старых принтеров и перепродали ее каким-то мудакам из Тракторного! Сказали, что это копировальные машины нового поколения! А те спихнули их в ментовскую академию, оптом, с нашей гарантией. Мы еле отмазались!!! Лихуи!!! Лихуи!!! – Второй рвал на себе синюю спортивную куртку и выкрикивал на весь клуб проклятую фамилию.

– Не только, – добавил Сан Саныч, чтобы хоть что-нибудь добавить, – мы еще в исполкоме…

– Что?! – не дал ему закончить второй. Похоже, он вправду обиделся. – В каком исполкоме?!! Ты хочешь сказать, что вас тоже крышует исполком?!!! Ты отвечаешь за свои слова?!!!!

Четвертый решительно полез в карман за оружием. «Ну, все, – подумал Гога, – лучше бы меня убил красноярский ОМОН, не так противно было б». Все четверо надвинулись на стол, заступив собой полкомнаты. И выглядело все таким образом, что ни Гоге Ломая, ни Сан Санычу в этой ситуации ничего, кроме тяжелых телесных повреждений, ждать не приходилось.

И тут открывается дверь, и в кабинет входит Славик, радостно улыбаясь и помахивая, как веером, какими-то ксерокопиями. Четверо застыли на месте с занесенными кулаками. Гога медленно осел на стул, Саныч сощурился и нащупал в кармане телефон. Все повернулись к Славику.

– Привет, привет, – закричал Славик, не замечая общего напряжения, – всем привет!

Он прошел к Гоге и пожал ему ватную руку.

– Партнеры? – радостно указал он Гоге на четверку и, засмеявшись, пожал руку крайнему, тому, что был в синем.

– Вот! – победоносно крикнул он и кинул перед Гогой стопку ксерокопий.

– Что это? – выдавил из себя Гога.

– Разрешение! – торжествующе объявил Славик. – «Вышиваные рушнычки».

– «Вышиваные рушнычки»? – недоверчиво переспросил Гога.

– «Вышиваные рушнычки»? – подошел Саныч и заглянул в документы.

– «Вышиваные рушнычки», «Вышиваные рушнычки», – испуганно зашептали четверо, пятясь к выходу.

– «Вышиваные рушнычки»! – безапелляционно повторил Славик и, наклонившись к Гоге, деловито заговорил: – Значит, так, Георгий Давидович, с пожарниками все согласовано, переводим через их счет, я все прикинул, берем налом и списываем, как коммунальную задолженность. – Он нервно засмеялся, резко оборвал смех и, повернувшись к четверке, строго спросил их: – Вы что-то хотели, товарищи?

Гога тоже вопросительно посмотрел на четверку, не отважившись задать им тот же самый вопрос.

– Братуха, – заговорил наконец второй, застегивая на груди молнию синей куртки, – так вас что, в натуре губернатор крышует?

– Да-да, – нетерпеливо ответил ему Славик и снова зашептал Гоге: – Недостачу спишем на детские хоры, я пробивал через управление, они проведут это через квартальный отчет как целевой одноразовый платеж детям-сиротам.

Четверка неуверенно толклась возле двери, не зная, что им делать. Четвертый пытался отдать обрез третьему, но тот отчаянно отпихивался.

– Что, уже уходите? – повернулся Славик к четверке. – Георгий Давидович, мы, кстати, приглашаем товарищей на «Вышиваные рушнычки»?

– «Вышиваные рушнычки», «Вышиваные рушнычки», – застонали четверо и начали высачиваться из кабинета.

Когда дверь за ними закрылась, Гога глубоко выдохнул.

– Дай папиросу, – обратился он к Славику.

Славик вытащил свои голимые и протянул Гоге. Гога ухватил сигарету дрожащими губами. Славик услужливо поднес спичку. Босс затянулся и тут-таки закашлялся.

– А что случилось? – не понял Славик.

– Славик, – обратился к нему Гога, – вот ты человек с биографией, так? Ты двадцать лет в шоу-бизнесе. Ты знаешь этого… как его…

– Гребенщикова, – подсказал Славик.

– Ты организовывал харьковский концерт ю-ту, ты работал с пионерами. Скажи мне, бог есть?

– Есть, – сказал Славик. – Безусловно есть. Но это не имеет никакого значения.

В «Бутерброды» заскочила Вика:

– Привет, пидоры! – крикнула компаньонам, одиноко сидевшим за столиком.

Гога хмыкнул.

– О’кей, – сказал напарнику, – я домой.

– Я все закрою, – пообещал Саныч.

– Ну ясно, – засмеялся Гога и, робко обогнув Вику, вышел на улицу.

– Где пропадала? – спросил Саныч.

– Тебе какое дело, – ответила Вика.

– Где пирсинг? – поинтересовался Саныч.

– Продала, – ответила Вика.

Потом они пили водку, Вика плакала и жаловалась на жизнь, сказала, что разошлась со своей подружкой, что та свалила из страны, навсегда.

– А ты почему осталась? – спросил Саныч.

– А ты? – спросила его в свою очередь Вика.

– Ну, у меня бизнес, – пояснил он. – К тому же я языков не знаю.

– Она тоже не знает, – сказала Вика, – она актриса, у нее язык тела, понимаешь?

– Не совсем, – честно ответил Саныч.

– Слушай, – спросила его Вика, – вот тебе почти тридцать. Почему ты не женился?

– Не знаю, – сказал Саныч, – я бизнесом занимался. У меня три ранения. Плюс сломанная рука.

– Найди себе какого-нибудь гея, – посоветовала Вика.

– Думаешь, поможет? – засомневался Саныч.

– Вряд ли, – сказала Вика.

– Хочешь, поехали к тебе, – предложил он.

– Это что, трахаться?

– Ну, можно не трахаться, – сказал Саныч, – можно просто.

– Просто – нельзя, – авторитетно заявила Вика.

И добавила:

– Все-таки жалко, что ты не гей.

Потом они долго лежали на полу ее комнаты. Воздух был темный и прогретый. Вика считала его пулевые ранения:

– Одна… – считала она, – вторая, третья… Это все? – спросила она слегка разочарованно.

– Все, – оправдываясь, кивнул Саныч.

– Это почти как пирсинг, – сказала она, – только не заживает.

– Все заживает, – ответил он.

– Ну да, – не согласилась Вика, – моя подружка тоже так говорила. А сама уебала в Турцию.

– Это тоже опыт, – рассудительно сказал Саныч.

– Ага, – со злостью ответила Вика, – знаешь, каждый такой опыт – как эти штуки у тебя на теле: всегда видно, сколько раз тебя хотели убить.

С клубом дела складывались совсем плохо. И даже успешно проведенные «Вышиваные рушнычки», во время которых Славика едва не побили пионервожатые за то, что он без стука зашел в гримерку, где переодевались старшеклассницы, ситуации в целом не спасали. Гога вечерами сидел в кабинете и считал на калькуляторе убытки. Саныч впал в депрессию, Вика не звонила и не брала трубку, бабки заканчивались. Саныч курил возле входа и завистливо наблюдал, как «Суперксероксы» начали пристраивать к своему дому пентхаус. Бизнес явно не шел, нужно было возвращаться к «Боксерам за справедливость».

Однажды утром пришел Славик и объявил, что есть хорошие новости.

– Будем делать шоу-программу, – сказал он. – Стриптиза вы не хотите, – обратился он к Гоге, – что ж, пусть будет так. Пусть будет. Я уважаю ваш выбор, Георгий Давидович. Но у меня есть чем вас удивить.

Гога напрягся.

– Я, – сказал Славик небрежно, – договорился-таки с Раисой Соломоновной. Она сначала наотрез отказалась, у нее, знаете, график, да, но я нажал на нее через свои каналы. Она скоро придет, было бы хорошо, чтобы все культурно прошло, ну вы понимаете… – и Славик бросил озабоченный взгляд на Саныча.

– С кем ты договорился? – переспросил его Гога. Саныч засмеялся.

– С Раисой Соломоновной, – с некоторым вызовом повторил Славик.

– Это кто такая? – осторожно переспросил Гога.

– Кто это такая? – высокомерно улыбнулся Славик. – Кто такая Раиса Соломоновна? Георгий Давидович, вы что?

– Ну, ладно, ладно, не грузи, давай рассказывай, – перебил его Гога.

– Что ж, – скорбно вздохнул Славик, – даже не знаю, что сказать. Как же вы клубным бизнесом собрались заниматься и не знали про Раису Соломоновну? Хм… Ну ладно. Ну, вы даете… Раиса Соломоновна – это цыганский муниципальный ансамбль, заслуженная артистка Белоруссии. Да вы слышали о ней! – уверенно выкрикнул Славик и полез за папиросами.

– А у нас она что забыла? – недовольно спросил Гога.

– Я ж говорю, – затянул Славик, – будем делать шоу-программу. По вторникам. В остальные дни она не может, у нее график. Я договорился. Ее знают все, заполним нишу.

– Ты уверен? – без энтузиазма переспросил Гога.

– Ясно, – сказал Славик и сбил пепел на только что разгаданный кроссворд.

– А что она делает, эта твоя артистка? – на всякий случай спросил Гога.

– У нее репертуар, – деловито сообщил Славик. – Полтора часа. Под минусовку. Цыганские романсы, песни из кинофильмов, криминальная тематика.

– А как она поет? – поинтересовался Саныч, – по-белорусски?

– Почему по-белорусски? – обиделся Славик. – Ну, в принципе, не знаю. По-цыгански, наверное, это же цыганский ансамбль.

– Она одна будет, – переспросил Гога, – или с медведями?

Раиса Соломоновна приехала около часу дня, задыхаясь от уличной жары. Ей было лет сорок пять, но она сильно красилась, поэтому можно было ошибиться. Она оказалась худой шатенкой в высоких кожаных ботфортах и какой-то прозрачной комбинации. Сказала, что только с концерта, выступала в детском доме, сказала также, что на всякий случай прихватила афишу, чтобы все было понятно.

На афише большими красными буквами было напечатано: «Харьковська филармония приглашает. Заслуженная артистка Белоруссии Раиса Соломоновна. Свитанкови пэрэгукы». Внизу стояло незаполненное «Час» и «Цена».

– Ну что, – бодро сказала Раиса Соломоновна, – показывайте клуб!

Все пошли в зал.

– Что у нас тут, – спросила артистка, – фастфуд или паб?

– У нас тут клуб для геев, – неуверенно сказал Гога.

– Заебись, – сказала Раиса Соломоновна и пошла на сцену. Славик, как представитель шоу-бизнеса, включил минусовку.

Начала Раиса Соломоновна с криминальной тематики. Она пела громко, обращалась к воображаемой публике и призывно махала руками. Гоге неожиданно это понравилось, он засмеялся и начал подпевать, видно было, что слова знает. Славик напряженно стоял за пультом и боковым зрением пас шефа. Саныч растерянно глядел на все это. После пятой песни Гога зааплодировал и попросил сделать перерыв, подошел к сцене и, подав певице руку, повел к себе в кабинет. Саныч неуверенно зашел за ними.

– Здорово, – сказал Гога Раисе Соломоновне, – просто здорово. Раиса, как вас…

– Соломоновна, – подсказала она.

– Да, – согласился Гога. – А давайте с вами выпьем.

– А что – петь больше не будем? – переспросила артистка.

– Не сегодня, – сказал Гога. – Сегодня давайте выпьем за знакомство.

– Ну ладно, – согласилась Раиса Соломоновна, – только я, с вашего позволения, переоденусь, а то у вас тут такая жара.

– Все что угодно, – весело сказал Гога и, позвонив в бар, заказал две бутылки холодной водки. Раиса Соломоновна сбросила ботфорты и достала из сумки домашние тапки в виде пушистых котиков. Гога поглядел на котиков и открыл первую бутылку. Саныч понял, к чему все идет, и печально отключил телефон. Славика в кабинет не приглашали. Он пришел сам.

Сначала они пили за знакомство. Потом стали петь. Гога предложил вернуться на сцену. Раиса Соломоновна согласилась и, как была, в домашних тапках, полезла на эстраду. За ней полез Гога в ее кожаных ботфортах. В ботфортах и шелковой рубашке от Армани он напоминал разночинца. Славик запустил минусовку. Раиса Соломоновна вернулась к криминальной тематике, Гога подпевал. Ботфорты взблескивали в свете софитов.

Зайдя в туалет, Саныч нашел Славика. Тому было плохо, он поливал себя водой из умывальника и тяжко глотал горячий воздух.

– Хуево? – спросил его Славик.

– Нормально, – прохрипел Славик, – нормально.

– Славик, – сказал Сан Саныч, – я давно хотел тебя спросить, может, это не лучшее место для такого разговора, но все-таки не знаю, будет ли еще возможность… Ты как вообще к геям относишься?

Славик подставил голову под холодную струю, выдохнул и присел под стеночкой. Какое-то мгновенье помолчал.

– Я вам, Сан Саныч, так скажу, – доверчиво заговорил он, сплевывая воду. – Меня вообще от геев не прет. Но, – он поднял вверх указательный палец, – на это есть свои причины.

– Ну, и что за причины? – спросил Саныч; возвращаться в зал не хотелось, и он решил переждать тут.

– Причины личного характера, – сообщил Славик. – Я аллергик. Мы, аллергики, как правило, сидим на колесах. Вот я, например, – сказал Славик и достал папиросу, – сижу. Уже десятый год. Раньше мне доктор прописывал. Но потом меня перестало вставлять, понимаете? А моя сестра работает в фармацевтической компании, у них под Киевом фабрика открылась. Им немцы на полмиллиона аппаратуры завезли, целый цех построили в рамках реабилитационной программы. Там какой-то дерибан был, фабрику открывали с понтами. Йошка Фишер приезжал на открытие, президент немецкий. – Славик нервно выпустил дым. – Бывший, – добавил он. – Запустили, значит, цех, сделали пробную партию, и тут Госстандарт сказал: ни хуя, продукт не отвечает нормам, слишком высокое содержание морфина.

– Кого? – не понял Саныч.

– Морфина, – повторил Славик. – Там фишка в том, что оборудование было ихнее, а сырье наше. А поскольку у них техника ориентирована на безотходное производство, то есть отходов у них просто не бывает, то вышло так, что они стали массово штамповать наркотики средней тяжести. Программу свернули, ясное дело. Фабрика обанкротилась. Профсоюзы подняли шум, их поддержали наши зеленые. Писали письмо Йошке Фишеру. Но он не ответил. Ну, одним словом, всех уволили, и мою сестру тоже. А чтобы как-то уладить конфликт с профсоюзами, зарплату коллективу выдали продукцией. Они теперь стоят на Житомирской трассе и продают эти таблетки туристам вместе с мягкими игрушками. А мне сестра несколько упаковок передала. Так что я аллергик, чтобы вы знали…

– А при чем тут геи? – спросил Саныч после долгой паузы.

– А хуй его знает, – признался Славик. – Вот, возьмите, – сказал он и протянул Санычу две таблетки. – Хорошая штука. Рубает на раз.

Саныч взял две таблетки и глотнул их одна за другой. «Хуже не будет», – подумал он. Хуже не стало.

Раиса Соломоновна совсем напилась. Она вырвала микрофон из рук Гоги и начала петь песни из кинофильмов. Свой рыжий парик она надела на озабоченного Славика. Гога попытался забрать у нее микрофон, но она вцепилась ему в волосы и начала кричать. Славик попробовал оттащить ее от босса, но напрасно – Раиса Соломоновна крепко держалась за Гогу одной рукой, другой стараясь выцарапать ему глаза. Гога сначала пытался ее оттолкнуть, но потом тоже завелся и начал вслепую махать кулаками. Первым ударом он свалил с ног Славика. Славик схватился за челюсть и снова кинулся оттягивать Раису Соломоновну. Раиса, встретив сопротивление, озверела и кинулась на Гогу с новой силой. После нескольких попыток она проехалась-таки по его левой щеке, оставляя кровавые борозды и ломая накладные ногти. Гога ойкнул, отступил и ввалил Раисе Соломоновне с носка прямо в живот. Раиса отлетела назад и вместе со Славиком, который за нее держался, завалилась в зал. Гога, ругаясь, вытирал кровь.

– Саныч, – крикнул он, – будь другом, вынеси отсюда эту ведьму. И музыку ее выключи, – добавил он.

Саныч подошел к певице, взял ее за шкирку и потащил на выход, следом с плачем бежал Славик в парике. Гога смотрел на все это со сцены и ругался.

– Ведьма, – кричал он, стоя посреди сцены, – ведьма чертова!

Саныч вызвал такси, сунул Славику бабки и вернулся в клуб. Гога сидел на краешке сцены, вытирая кровь шелковым рукавом, и пил водку из горла.

– Ведьма! – заплакал он и ткнулся носом Санычу в грудь. – За что она меня? Вот ведьма!

– Нормально, брат, – ответил ему Саныч. – Давай я тебя домой отвезу.

Они вышли во двор. Горбун стоял возле своей машины – посмотрел на Гогу в ботфортах, перевел задумчивый взгляд на Саныча и молча сел за руль. По дороге все молчали, только Гога время от времени всхлипывал.

– У меня тоже сосед пидор, – попробовал завязать разговор горбун.

– Да? – хмуро отозвался Саныч. – А у меня целый подъезд.

Утром Гога проснулся дома, в постели, в одежде и ботфортах. Задумчиво посмотрев на ботфорты, попробовал все вспомнить. И не смог. «Черт, – подумал Гога, – чем я занимаюсь! Мне скоро тридцать, я нормальный здоровый бизнесмен, на меня телки вешаются… Ну ладно, – снова подумал он, – телки не вешаются, но все равно, для чего мне этот клуб? Для чего мне все эти геи? Чего я сам себе порчу жизнь?» Он потянулся за телефоном, набрал номер знакомого оптовика и с лету купил у него партию гипсокартона.

Саныч приехал в «Бутерброды» где-то в обед. На входе стоял испуганный охранник.

– Сан Саныч, – сказал он, – там Георгий Давидович…

– Разберемся, – коротко ответил Саныч и зашел в клуб.

Зал был завален какими-то коробками. Они стояли всюду. Столы были сложены в углу. Бар не работал. Саныч зашел к Гоге. Гога сидел, закинув ноги на стол, и весело разговаривал с кем-то по телефону. На столе перед ним стояли ботфорты.

– Что это? – спросил его Саныч, указывая пальцем в сторону зала.

– Что? – безмятежно откликнулся Гога. – А, в зале? Гипсокартон. Взял партию дешево.

– А как же «Бутерброды»? – спросил Саныч.

– А никак, – ответил Гога. – Без понтов эти «Бутерброды». Я в минусах, Саныч, какие «Бутерброды»? Сейчас скину гипсокартон – и на Кипр.

– А как же экзотический отдых? – спросил его Саныч.

– Да какой экзотический отдых! – нервно засмеялся Гога. – У нас ментальность не такая, понимаешь?

– Ну а какая у нас ментальность?

– Черт его знает какая, – ответил ему Гога. – Нашей ментальности шо нада? Водку и телку для экзотического отдыха, правильно? А с вашими геями какая водка может быть? Не говоря уже о телке… – печально добавил он.

В зале послышался пронзительный крик. Двери распахнулись, и в кабинет влетел Славик.

– Что? – закричал он. – Что это?

Он отчаянно показывал в сторону зала:

– Георгий Давидович, Саныч, что это такое?

– Гипсокартон.

– Гипсокартон, – подтвердил Саныч.

– Зачем гипсокартон? – не понял Славик.

– Гипсокартон, Славик, – объяснил ему Гога, – для строительства архитектурных объектов.

– Георгий Давидович сворачивает бизнес, – объяснил Славику Саныч, – он теперь будет торговать гипсокартоном на Кипре.

– На каком Кипре? – обиженно возразил Гога, но Славик его уже не слушал.

– Что? – переспросил он. – Сворачивает бизнес? А я? А наши планы?

– Какие планы? – нервно перебил Гога.

– Да, я понимаю, – затянул Славик, – я это сразу видел. Для вас это так – сегодня открыли, завтра закрыли, для вас же это так. Я вас понимаю, я тоже на вашем месте так сделал бы. Да. Это как по делу, когда «Вышиваные рушнычки» нужно пробить, тогда «Славик, давай». Или когда Раису Соломоновну пригласить, тогда «Славик, пожалуйста».

– Ведьма твоя Раиса Соломоновна! – закричал на это Гога. – Ведьма чертова!

– Да? – в свою очередь закричал Славик. – Раиса Соломоновна – артистка! У нее репертуар! А вы ее ногой по печени!

– Как ногой по печени?! – растерялся Гога.

– Да! Ногой! По печени! А у нее репертуар! – Славик не выдержал, упал в кресло и, обхватив голову руками, зарыдал. Повисло гнетущее молчание.

– Саныч, я что? Действительно? Ногой по печени?

– Ну, ты защищался, – сказал Саныч, отводя взгляд.

– Не может быть, – прошептал Гога и тоже обхватил голову руками.

Сан Саныч вышел во двор. На противоположной стороне улицы стояли два «Суперксерокса» в зеленых спортивных костюмах, почти сливаясь с июльской зеленью.

Наверное, Гога среагировал на эту историю с печенью, в смысле с Раисой Соломоновной. Как-то его перемкнуло после этого, стыдно перед коллективом стало или что, но на следующее утро он сплавил гипсокартон директору парка культуры и пригласил Саныча и Славика на разговор. Саныча заедала депрессия, но он взял себя в руки и поехал. Последним появился Славик, был собран и выглядел строго. Гога старался в глаза ему не смотреть. Ботфорты так и стояли на столе – похоже, Гога просто не знал, что с ними делать. Все сели. Помолчали.

– Можно? – по-школьному поднял руку Славик.

– Прошу, – несколько заискивающе позволил Гога.

– Давайте я начну, Георгий Давидович, – начал Славик. – Я все это дело заварил, мне и спасать проект.

Сан Саныч взглянул на него с отчаяньем.

– Я понимаю, – сказал Славик, – мы все наделали много ошибок. Вы в этом бизнесе люди новые, я где-то недоглядел. Ну да. Не будем перекладывать вину на кого-то, – сказал Славик и поглядел на Саныча. – Но еще не все потеряно. У меня всегда есть запасной козырь в рукаве. Сейчас они придут.

– Кто? – испуганно спросил Гога.

– Бычки.

И Славик рассказал о Бычках. Он нашел их через стриптизерш из Дворца пионеров. Отец и сын Бычки – дуэт – были цирковыми клоунами, но несколько месяцев назад в связи с финансовыми проблемами, которые переживал городской цирк, попали под сокращение и занялись сольной карьерой, как сообщил Славик. По его словам, у них была клевая шоу-программа на полтора часа – с музыкой, акробатическими номерами и карточными фокусами. Славик поставил на Бычков все, сбоя быть не могло.

И вот пришли клоуны.

– Бычко, Иван Петрович, – представился старший Бычко и пожал руки Гоге и Сан Санычу.

– Бычко Петя, – поздоровался младший, но руку пожать не решился.

Гога пригласил всех сесть.

– Ну что ж, – начал Бычко-старший, снявши очки и протерев их носовым платком. – Мне рассказали о вашей ситуации. Я думаю, мы с Петей можем вам помочь.