Текст книги "Красный Элвис"

Автор книги: Сергей Жадан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Тут такой большой зал при муниципалитете, стулья вносятся и выносятся, так что при желании можно устроить все что угодно, например турнир по боулингу, стены крепкие, потолок где-то далеко вверху, хотя на высоте метров четырех справа налево над залом нависает узкий мостик – от одной стены до другой, – а так зал как зал, и вся эта тягомотина продолжается уже пару часов и все никак не закончится, да и чего бы она заканчивалась, народ спешит узнать о самом сокровенном, и я понимаю, что уже пережил самые кровавые на сегодняшний день минуты, дальше уже все пойдет по восходящей, и судьба продолжает одаривать всех нас высокими намеками, мол, друзья, если уж выжили, если вас не раздробило в жерновах этого викэнда, то и ведите себя надлежащим образом, придерживайтесь своих партитур, говорите о своем долбаном синтезе ментальностей; моя зеленоволосая знакомая отвечает за это непотребство, она говорит больше всех, и это ей нравится, я уже дважды выходил на кухню, нашел там в конце концов пиво, так что мне это тоже начинает нравиться, а напоследок, говорит чувиха, я хочу предоставить слово нашему гостю, который приехал с далекого востока, ага, из Самарканда, бляха, раз мы уж тут говорим о диалоге между Востоком и Западом, было бы хорошо послушать что-нибудь и с Востока, ну конечно, старый поляк вам ни фига не сказал, как ни бились, вон – все сидит себе и вообще ни во что не втыкает, он забил на вашу ментальность, как вам видится перспектива этого диалога? туманно она мне видится, чмо свежекрашенное, нормально, говорю я в микрофон, нормально видится, спасибо, говорю, это очень интересный вопрос, и вот почему… но послушайте же, не может успокоиться она, вы же должны понимать, твою мать, что только полноценный диалог может способствовать решению этого вопроса, правильно, говорю я, и решению позитивному (в зале слышны аплодисменты, кто-то смеется), чувствуете ли вы, если говорить не о вас конкретно, а о той среде, в которой вы живете, что назрела действительно настоятельная потребность в подобном диалоге? подождите, возражаю я, заебала, давайте попробуем посмотреть на это с другой стороны (поляк натурально поворачивает голову вправо, но упирается глазами в зеленую шевелюру ведущей и печально отключается) – а вы, вы готовы к этому разговору? (заинтересованный ропот в зале) подождите, ведь мы же говорим о вашей готовности! знаете, говорю я ей, выдержав паузу, на самом деле все не так уж и сложно, просто мы должны определиться с приоритетами и теми векторами, от которых мы и будем отталкиваться, потому что вот вы, бэби (поляк оживляется), говорите о необходимости синтеза ментальностей, а какие, в задницу, ментальности, да-да, это я хорошо сказал – какие, в задницу, ментальности, когда речь на самом деле должна была бы идти о тех ужасных противоречиях, которые вас раздирают (либерально настроенная часть публики живо реагирует), что вы имеете в виду? – спрашивает она, бляха-муха, если бы я сам знал, вот я, скажем, познакомился вчера с вашими музыкантами, которые называют себя «Серп и молот», то есть это не два каких-то брата-музыканта – Серп и Молот, – их там вообще-то много, и они играют такую, знаете, музыку со славянским душком (поляк гаденько смеется), подождите! – кричит чувиха, но это же единичный случай! это не так важно – говорю я ей решительно, речь о другом, о чем я? вы думаете, это и есть серп и молот? говно это, дорогие друзья, говно! (человек шесть из задних рядов поднялись и демонстративно вышли. Но остальные со мной согласны. Поляк, что важно, тоже.) Благодарю, пытается вмешаться чувиха, один момент, перебиваю я ее, что же вы так бедного поляка мучаете? один момент, я еще хочу сказать про маршала Жукова (становится тихо. Поляк громко отрыгивает. Зал весело смеется, и на этой радостной ноте ведущая объявляет вечер законченным). Я удовлетворенно улыбаюсь и подымаю голову – вверху, с правой стороны мостика, переброшенного между нами, открываются двери, и оттуда выходит уборщица в синей униформе и с большой шваброй, закрывает за собой дверь и, тяжело ступая над пропастью, медленно переходит по мостику через весь зал, гулко топая во вдруг притихшем зале, все эти недоебанные интеллектуалы и интеллектуалки, работники муниципалитета, туристы и почетные граждане города Линц встревоженно и завороженно смотрят вверх, на мостик, по которому уверенно и как-то отстраненно проходит уборщица со страшной и нереальной шваброй – как архангел, вовремя спустившийся на открытие большого музыкального фестиваля, чтобы надрать задницы всем мудакам, не соответствующим высоким господним стандартам…

– Спасибо, ваше выступление было превосходно.

– Спасибо вам, что пригласили.

– Знаете, для нас это так интересно. Мы же о вас ничего не знаем.

– Мы тоже.

– Я только не поняла про маршала Жукова.

– Я хотел этим закончить.

– Очень хорошо, очень хорошо. Распишитесь вот тут, пожалуйста.

Я забираю свои честно отвоеванные у мирового капитала бабки и с чистой совестью иду на площадь слушать старика Баланеску. Но его еще нет, вместо этого на большой сцене посредине площади, заполненной посвященными в искусство обитателями Линца, выступает словенский хип-хоп-коллектив с каким-то странным названием, что-то типа «Пресли-Джексон», что они там себе в своей Словении думают, их на сцене человек пять, и они поют что-то антиглобалистское с элементами словенского ура-патриотизма, угрожающе выкрикивают всякие антикапиталистические лозунги – одним словом, пользуются тем, что их тут никто не понимает. Публике нравится, рядом со мной стоит группа парней и живо обсуждает словенских хип-хоперов, мол, ах эти славяне, ах бестии, а они, случаем, не геи? Нет, возражает кто-то со стороны, они же славяне, у славян гомосексуализм запрещен, у славян за гомосексуализм исключают из партии – все сочувственно кивают головами и соображают, о какой именно партии идет речь.

…заканчивался их выступлением, как и было анонсировано в буклетах. Сам Баланеску напоминал старого полукриминального хозяина тира в каком-нибудь румынском или сербском парке культуры и отдыха, на его большой бритой голове была черная шляпа, под широким гангстерским пиджаком он прятал скрипку и производил впечатление стабильности и витальности, как и следует всякому порядочному хозяину тира. Баланеску-квартет играл ворлд-мьюзик с элементами какого-то космополитического фолка, делали они это громко и вдохновенно, соответственно им и аплодировали, я обошел сцену и решил познакомиться со стариком, но тут меня позвали. Я оглянулся. Рядом стоял польский поэт и осторожно просил меня подойти, тихо, тихо, дружище, смотри, не обрати внимание этих выродков, глянь, как они с нами, им только дай волю, пошли, говорит он мне, тут искусства нет, тут печаль и покорность, погибшая цивилизация, парень, продолжает он уже в баре, разбитые иллюзии, суровый жизненный опыт, он будто бы пересказывал мне какие-то конспекты, мне, говорит, много чего есть тебе рассказать, за знакомство, говорит, за знакомство – поддерживаю я тост, во-первых – он запивает спрайтом – мне понравилось твое выступление, спасибо – я тоже запиваю спрайтом – вы все поняли? Парень – чувак снисходительно, но вместе с тем благосклонно улыбается – я валил этих сук еще в сорок пятом, понимаешь? вы знали Милоша? – спрашиваю я на всякий случай, знал – говорит он, выпив, что – спрашиваю – лично? лично – нет, но знаешь – он заказывает по третьей – есть три великих поэта: во-первых – Уолт Уитмен… а дальше? – спрашиваю я, что? – подымает он голову, еще кто? – спрашиваю, Уолт Уитмен, а еще кто? Уолт Уитмен, Уолт Уитмен – говорит он, запивая спрайтом свою третью, я был однажды в вашей стране – он, кажется, сменил тему, в сорок третьем? – переспрашиваю я, он не обращает на меня внимания – познакомился тогда со многими вашими поэтами, фантастические люди, веришь? не знаю, что они там пишут, но представляешь, они меня поили чистым спиртом, фантастика, ты знаешь – спрашивает он, – что от спирта много людей умирает? люди умирают от технического спирта, возражаю я, а от простого? а от простого живут – говорю я, – да и технический спирт… знаете, я думаю, что люди, пьющие технический спирт, умирают от самого названия: «технический спирт» – есть в этом что-то фатальное…

…хуже всего то, что вы сделали с кино и телевидением. Как бы вы ни маскировались и ни грузили население, все равно потом скажут – вот они, эти продюсеры и телемагнаты, которые превратили нашу не такую уж и плохую цивилизацию в кучу идеологического говна и масскультурной бутафории. Вы можете сколько угодно запускать свою контрпропаганду, которая, понятно, придумана тоже вами, говорить в так называемой прогрессивной прессе и на независимых эфэмках о тотальном тиви-контроле, о зомбировании, выработке информационных рефлексов и тому подобной поебени, очевидно, что в дальнейшем большинство дезориентированного общества будет вестись на ваши лажовые раскладки и, исходя из них, делиться на хороших и плохих, правильных и неправильных, одним словом, принимать участие в придуманных вами состязаниях на выживание. Но дело в том – и вы сами это хорошо знаете, – что можно просто отказаться от участия, отказаться, и все – выключить свой ящик, послать на хуй почтальона и не отвечать на повестки, правда, мало кто такой возможностью пользуется, это уже, безусловно, ваша заслуга, итоги вашей посевной, вон вы сколько всего насочиняли, вся эта ваша военная терминология, придуманные вами термины и понятия – «конформизм», «нонконформизм», «альтернатива», «субкультура» – вы льете это говно из своих брандспойтов, и что хуже всего – куча народу ведется, героические подростки пытаются оказывать сопротивление, ведут борьбу, организуют подполье, даже не замечая, что джунгли, из которых они стараются вырваться, сделаны из качественной бутафорской резины, обработанной противопожарным раствором. Хорошо, я действительно могу много чего предъявить этой цивилизации, причем совсем не со зла, просто так – для обмена информацией, так сказать, но дело не во мне, я далек от того, чем вы занимаетесь, я даже программу телепередач никогда не читаю, гордиться тут, может, и нечем, но все же. Просто мне не нравится тот пафос, с которым вы все это делаете, для чего вся эта помпезность, когда вы начинаете говорить, скажем, о потерянных поколениях или революции в искусстве. Какие потерянные поколения? Мне не хватает в ваших действиях цинизма, все эти сопли, которые размазывают по щекам борцы с режимом и несправедливостью, будто кто-то из них вправду намеревался что-то изменить, вы недорабатываете, откровенно недорабатываете, построенные вами в кинопавильонах баррикады, инсценированная вами борьба между респектабельностью и бунтарством, спланированные и проплаченные вами на много лет вперед поколения, религиозные и межэтнические конфликты, все эти рабочие моменты большой мыльной саги, которой вы безуспешно стараетесь придать черты эпопеи и трагедии, – они на самом деле не затягивают и не держат у экранов. Вы халтурите, и я надеюсь, именно это когда-то и заведет вас в конце концов в глухой угол. Потому что ну подумайте сами – сколько может существовать бойз-бэндов на душу населения, сколько разновидностей стиральных порошков нужно человечеству, сколько криминальной информации человек способен воспринять за сутки? Все же ограничено, ограничено прежде всего физиологическими возможностями современного человека, а они – и вы это, опять-таки, знаете лучше меня – довольно скромные: здоровье современного человека, подорванное фастфудом и безопасным сексом – придуманным вами, чтобы отвлекать пролетариат от классовой борьбы, – такого здоровья надолго не хватит. И хуже всего то, что для вас это кончится разве что финансовым банкротством и срочной распродажей акций ваших больших теневых американских горок, в которые вы превратили нашу в целом довольно симпатичную цивилизацию. Кто по-настоящему будет оплакивать полную и окончательную гибель всех телепродюсеров, вместе взятых? По-настоящему – никто. За вами нет сильных здоровых чувств, нормальной витальности; вся созданная вами сетка телепрограмм элементарно теряет свою актуальность и необходимость, если ее еженедельно не обновлять. По мне, куда привлекательней просто не общаться с вашими персонажами, независимо от того, за что они борются – за стабильность на биржах или победу ойкумены, вы их создаете по какому-то скаутскому принципу, всех этих чуваков – опухших от биржевых перепадов рано постаревших экономистов, с одной стороны, и притворно разбитых бытовым прессом и социальной неадекватностью понтовых нонконформистов – с другой; все они играют в свою военно-полевую игру, стараясь во что бы то ни стало захватить зеленое знамя противника, но, найдя его, максимум, что они могут, – это перегруппироваться, провести необходимые замены личного состава и по новой гонять по лесам, оправдывая свое суровое скаутское предназначение. Общение с вашей целевой аудиторией просто грузит, эти дети, они буквально запрессованны идеологией и пропагандой – например, когда они курят драп, они же не просто курят драп, они занимают определенную социальную позицию, твою мать, и с ними нужно считаться; когда они слушают какую-то музыку, они обязательно закладывают во все это какую-то идеологическую концепцию; они мне говорят, ты же вот, чувак, – за всем, что ты говоришь, тоже стоит определенная позиция, за этим же что-то стоит, и у меня лично нет аргументов, а главное – желания, чтобы убеждать их в чем-то обратном. Так или иначе, мне всегда было проще не объяснять, чем пользоваться придуманной вами же терминологией, потому что я не люблю, когда в бытовом, скажем, алкоголизме или бытовой, скажем, неустроенности усматривают жест и знак, по-моему, это неправильно, а если и правильно, то все равно дебильно. Была б моя воля – я построил бы какую-нибудь идеальную Китайскую народную республику, так чтобы Китай, но без пидараса Мао, чтобы там не было никаких бойз-бэндов, селф-мейдменов, миддл-класса, интеллектуалов и андерграунда, а наоборот – были простые эмоции, простое общение, секс без презервативов, экономика без глобализма, парламент без зеленых, церковь без московского патриархата, и главное – никакого кабельного телевидения…

– Мистер Баланеску?

– Да, слушаю вас.

– Я сегодня видел ваше выступление на площади.

– Вы живете в этом отеле?

– Да, я сегодня тоже принимал участие в открытии.

– Вы поете?

– Да. Хотя плохо. Но дело не в этом. Я просто хотел с вами познакомиться.

Надо ему еще что-нибудь сказать, привести какую-нибудь историю. Например, анекдот какой-нибудь этнический, он же, должно быть, румын или цыган, у нас же с ними много общего, он должен понимать наш юмор, какой-нибудь анекдот, например, про евреев, а если он сам – еврей? Если он никакой не Баланеску, если это фамилия жены, а он взял ее, чтобы спрятаться от нацистов и налоговой, все равно, я должен воспользоваться этой возможностью, потом локти кусать буду, он великий музыкант, такие люди, как он, всегда знают немного больше других, музыканты только снаружи такие тормоза, а внутри у них странные и неформатные комбинации мозгов, надо его разговорить, может, это мой шанс в этой жизни, может, он ее – эту жизнь – сейчас вообще изменит, во всяком случае, он может просто сделать какой-нибудь намек, намекнуть мне на что-то такое, что уже долгое время находится рядом, а я все никак не могу его рассмотреть, а он – Баланеску – мог бы мне подсказать, не зря же я встретил его тут, на ступенях перед отелем, в два часа ночи, с пакетом биомолока в руках.

– Может, выпьем?

– Нет, я не пью. Знаете, возраст уже не тот, здоровье. Я молоко пью.

– А где вы взяли молоко в два часа ночи? (Черт, что я говорю.)

– Мы с собой привезли, из Британии.

– Проблем с таможней не было? Оно же могло испортиться.

– Нет-нет, что вы – мы же его пересыпаем льдом.

– Так что – вы и лед везете с собой?

– Да, конечно.

– Но это же дорого!

– А вы знаете – у нас в контракте это один из пунктов, такое обязательное условие – мы берем с собой те продукты, которые нам нужны, а организаторы это оплачивают.

– И вы берете с собой молоко?

– Да.

– Чудесно.

Маразм. Чего мне от него надо? Стоит себе человек, пьет биомолоко, привезенное специально из Британии, а тут к нему разные мудаки цепляются. Так, анекдот, анекдот про евреев, а потом намек.

– Знаете, простите, конечно, что про такое спрашиваю, мне просто интересно, скажите – а остальные из квартета, ну, ваши коллеги, они что, тоже… только молоко?

– Почему вы спрашиваете?

– Простите, конечно, я не хотел вас обидеть, просто…

– Нет, остальные употребляют наркотики, если вас это интересует.

– Простите, я совсем не это…

– Но я давно завязал. Вы что – не верите?

– Верю.

– Это на самом деле только молоко.

– Я верю вам, мистер Баланеску.

– У меня есть квитанция из аэропорта.

– Не надо квитанции, мистер Баланеску…

– Тогда что вам надо?

– Скажите, мистер Баланеску… вы… как бы это сказать… вы – верите в Бога?

– Нет.

– Почему?

– Потому что я атеист.

– Религия разочаровала вас?

– Нет, я всегда был атеистом.

– И в детстве?

– И в детстве.

– А ваши родители?

– Мои родители – католики.

– Ясно… Скажите, а все-таки, как вы считаете – Бог есть?

– Нет, – категорично сказал Баланеску и отпил из пакета.

Похоже, он на меня обижается. Может, он все-таки еврей и не надо ему никаких анекдотов рассказывать. Да и не знаю я никаких анекдотов. Надо его спросить напрямую, а то он сейчас свалит в номер, а я так и останусь со своей морокой.

– Скажите, а это молоко…

– Послушайте, мужчина, – Баланеску занервничал, – я бы с вами охотно поделился этим молоком, мне действительно не жаль его для вас…

– Не жаль?

– …не жаль, но поймите меня – мне уже довольно много лет, я прожил как мог эту никчемную жизнь, я кое-что повидал, я посмотрел мир, видите, я даже по-немецки говорю, у меня нет никаких предубеждений и стереотипов относительно людей, пусть они даже эмигранты, но я вам не могу отдать свое молоко. Просто потому, что у меня воспаление десен, они у меня просто гниют, вот – посмотрите, – он задирает пальцем свою верхнюю губу, – посмотрите, посмотрите, я просто боюсь, что вы подхватите эту заразу.

– Воспаление десен… – прошептал я потрясенно.

– Да, воспаление. Честное слово, мне для вас не жалко. Хотите, я вам в баре поставлю пиво?

– Воспаление десен, – повторил я ошеломленно.

– Но это не смертельно, не волнуйтесь вы так за меня, – Баланеску похлопал меня по плечу.

– Господи, при чем тут вы? – Я был просто раздавлен.

– С вами все нормально?

– Да-да, благодарю, мистер Баланеску. Доброй вам ночи.

– Вы найдете свой номер?

– Да, конечно… Воспаление десен…

– Какой у вас?

– 510-й.

– У меня 511-й.

– Соседи…

– Да, встретимся утром за завтраком.

– Да-да, спасибо…

– До встречи.

На ватных ногах я добредаю до лифта, поднимаюсь к себе в номер и выхожу на балкон. Черт, зачем он мне это сказал. Я относился к нему как к Богу, а теперь что? Гнилые десны, черт, гнилые десны. Я почувствовал, что мне опять становится плохо. Какого черта я тут делаю, почему не поехал обратно еще вечерним поездом? Спал бы сейчас в вагоне, не было бы этой беды. Это же надо – воспаление десен. Что хоть это такое? Как человек может испортить все впечатление от себя. Конечно, я сам виноват – намек, намек, на что хорошее может намекнуть чувак, у которого воспаление десен? А если он мне приснится с этими своими деснами? Это же помереть можно от сочувствия.

Я вернулся в комнату. В коридоре послышались тяжелые шаги, и дверь в соседний номер открылась. Похоже, Мистер Гнилые Десны вернулся домой. Чего-то там ходит, чем-то занимается, переставляет какие-то вещи, потом заходит в туалет, почему тут такая акустика? пускает воду и начинает мыться. Вода гулко бьется о его широкую спину и скатывается в пластиковое корытце душа. Значит, ванны у него нет. Я этого не переживу.

…ждать до утра, выискивая по тиви старые голливудские вестерны, или спуститься в бар и попросить у них молока, или попробовать заснуть, не знаю даже, что лучше. Тихая-тихая-тихая ночь, которую можно рассматривать прямо с балкона, холодная-холодная-холодная вода, вытекающая из кранов, несколько часов сумерек, несколько знакомых в этом небольшом отеле, которых можно будет еще раз встретить за завтраком, чудесная поездка, фантастическая жизнь, радостные голоса ангелов в лифте и уборщиц на лестницах – я выключаю весь свет, закручиваю краны, забрасываю под кресло пульт от телевизора и падаю в свою наполненную ужасами, страхами и крабовыми консервами теплую двухместную постель.