Текст книги "В безвременье"

Автор книги: Сергей Юрский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Долго ли, коротко шел Петр под дождем, а только радио в чужом окошке гимн заиграло. Полночь. Ни души на улице, одни дома. А после и улица кончилась. Пошел пустырь. Слышит Старик – кто-то ящиками железными на пустыре гремит. Подошел поближе. Замолкли ящики. Голос спрашивает:

– Время знаешь?

– Знаю, – говорит Петр.

И помолчали.

– Ну и сколько? – спрашивает голос.

– Уж за полночь.

– Только-то! Тогда можно не спешить.

– А ты чего делаешь? – спросил Петр. _

– Я мусорщик, – сказал человек. – Из малых ящиков в большие ссыпаю. А в два часа придет машина. Погрузим большие ящики и повезем далеко. До рассвета будем ехать.

– А дальше что? – спросил Петр.

– Сожжем мусор в большой печи. Потом вернемся. Я малые ящики по местам расставлю. И опять живите, утро настанет. Закурить есть?

– Есть, – говорит Старик. – Возьми.

– У меня руки грязные, – говорит мусорщик. – Положи мне папироску в зубы да огня поднеси.

Так и сделал Старик. Первая спичка потухла под дождем. Вторую ветер задул. А от третьей пламя Петр осторожно в ладонях схоронил, поднес мусорщику. Затянулся тот папироской, пустил дым и говорит:

– Сла-а-а-а-дко!

Вышла луна из-за тучи. Осветила железные ящики и мусор в них. Осветила весь пустырь и далекие дома. Осветила двух людей, которые стояли курили и смотрели друг на друга.

– А что ты все улыбаешься? – спросил Петр.

– Смешно, – сказал мусорщик и выплюнул окурок в бак. – Чего ты здесь стоишь и вонь нюхаешь? Ты, может, из жалостливых и меня жалеешь? Так не надо. Я ночную работу люблю. А когда на рассвете обратно с пустыми баками едешь – так вообще князем себя чувствуешь. Поем мы с шофером и смеемся.

– А чего смеетесь-то? – все допытывался Петр.

– Смешно, – сказал мусорщик, обнял малый бак и потащил его к большому. – Крышку откинь, не побрезгуй.

Петр поднял крышку. Из бака толпой выскочили голуби и кошки. Мусорщик поднатужился, поднял свой малый бак и вывернул его в просторы большого.

– Все люди в очереди стоят, проталкиваются, кто за кем занимал, выясняют. А я самый последний – всем в затылок, за мной никого. Там впереди кричат, чего-то получают. Еще какие-то подбегают, мы, говорят, стояли. Я пропускаю. Стойте дальше, раз стояли. Все равно, что там впереди наполучали все в мусор уйдет и мне достанется, а я вывезу и сожгу. Чтоб хоть позади нас чистая дорога осталась. Может, когда по чистому-то, совсем новые подойдут. – Мусорщик ухватил ящик. – Вона, всё ломают, всё бросают, всё теряют! – И снова поставил бак на землю, запустил в него руку в грязной рукавице. – Миска вот с горохом недоеденным, новая, а уж мятая…

– Это у доктора, когда дрались…

– Обрезков пластырей вон целая пачка…

– Это мудрецов пластырь… Это Панкрат его…

– Билет до станции Зарезово. И ненадорванный. Кому надо было в Зарезово?! Да и не больно надо, раз не поехал…

– Он уж тут! – удивился Петр. – Это мой билет. Я им от дождя закрывался.

Рассмеялся мусорщик.

Петр сказал:

– И я бы с тобой посмеялся, да не выходит, юмор потерял.

– Это такой пушистенький, с острыми краешками? – захохотал мусорщик. – Вроде видал, где-то он тут. Хочешь пороемся?

Первый раз за много времени раздвинул Старик губы в улыбке.

– Знаешь что, – сказал он, – ты, когда утром баки привезешь, приходи ко мне кофе пить. У меня кофе есть.

– Может, приду, – сказал мусорщик.

Старик пошел и обернулся:

– Я вон там живу, напротив доктора, дом без номера, возле Управления жилищного хозяйства.

Небо очистилось, и дождь перестал идти. Показались звезды. Старик шел по пустырю и смотрел на маленькую, прячущуюся в самой себе звездочку. Он думал о том, что она похожа на его душу, которую он сегодня впервые разглядел при утро-фиолетовом свете. Все глуше вдали громыхали баки. Вот и дом его.

Почудилось Старику, что в окошке слабый свет горит. Туктук-тук, туктук-тук – обнаружилось сердце. Неужели? – сказалось внутри. Подошел крадучись к окну – лампа не включена, а сияние есть. Приложил лоб с шишкой к стеклу: батюшки! Сидит за столом Птица-Джентльмен, на голову до клюва панаму насунул, под метровой шеей галстук-бабочка. Чайник на плитке закипает, а Феликс Мария Удаль-Ман перьями своими неловко банку с растворимым кофе открыть старается. Не получается у Феликса. Но он все равно сам собой доволен – мурлыкает что-то, напевает, клювом шмыгает.

Постучал Старик пальцем в стекло: тук-тук-тук.

Повернулась голова гусиная, глазки-бусинки из-под панамы сверкнули. И сказала Птица-Джентльмен:

– Поздно шляешься. Заходи. Где у тебя сахар, найти не могу? Ну что? Понял суть вещей? Вошел в сознание? Всё барахло на свете? А? Что стоишь? Заходи да наливай! Видишь, мне не с руки.

Рассмеялся старик Петр от всей души, весело, насмешливо, долго, аж до слез. И сказал сквозь смех и сквозь слезы:

– Этого и быть-то не может.

И все исчезло.

Щелыково,

21—31 августа 1988 г.