Текст книги "Два брата - две судьбы"

Автор книги: Сергей Михалков

Соавторы: Михаил Михалков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

В долгих беседах с Гансом мы как-то коснулись его пребывания во Франции. Ганс был знаком в Париже с одним французом-патриотом из «маки», который работал на оккупантов и служил коммивояжером в фирме, торгующей винами. Его деятельность давала ему возможность разъезжать по всей Франции. Английская разведка поручила ему, бывая в разных департаментах, вербовать патриотов-железнодорожников и собирать сведения о том, где на территории Франции немцы оборудуют стартовые площадки для запуска на Англию «Фау-1» и «Фау-2». Железнодорожники просили рабочих-строителей, работавших у немцев, составлять карту засекреченных объектов. Таким образом, на территории Франции были зафиксированы все стартовые площадки, и, как только гитлеровцы установили там ракеты и подготовились к запуску по Англии, английская авиация одновременно разбомбила по всей Франции такие площадки и уничтожила сотни «Фау-1» и «Фау-2».

Ганс Хельм был надежным связным английской разведки, и он, получая сведения о стартовых площадках, помог англичанам спасти Лондон от варварских бомбардировок.

Ганс Хельм рассказал мне еще одну весьма любопытную историю.

…В Амстердаме жила богатая аристократическая семья. Отец, крупный делец, был фашистским прислужником и пользовался их расположением. А его сын и дочь были активными участниками партизанского подполья, они действовали решительно и умно: взрывали железнодорожные мосты и бензосклады, расклеивали антифашистские листовки, призывая население к борьбе.

Но случилось так, что в одной из опасных операций они были схвачены и приговорены к расстрелу. Отец отказался от детей. Мать была в отчаянии.

Немцы вывешивали в городе списки расстрелянных, и в одном из списков были имена брата и сестры. Сына действительно расстреляли, а дочь осталась жива только потому, что один крупный чин из гестапо приехал на процесс из Берлина и влюбился в нее. Девушка была очень красива, обаятельна, интеллигентна, великолепно знала немецкий и английский языки. Гестаповец вступил с ней в интимную связь, устроил ее в шпионскую школу в Амстердаме, где она училась владеть радиоаппаратурой. В этой школе преподавателем подрывного дела работал подпольщик, участник антифашистского Сопротивления. Он знал эту девушку и доложил подполью, что та в школе. Там решили, что девушка выдала членов подполья, потому и осталась жива, и приговорили ее заочно к смерти. Но события развивались нестандартно. Преподаватель-подпольщик сам в нее влюбился и в отсутствие гестаповца сблизился с нею. Вскоре он убедился, что она истинная патриотка, и предложил ей бежать из школы. Побег был разоблачен, и их приговорили к смерти. Преподавателя расстреляли, а женщина опять осталась жива, потому что на процесс прибыл гестаповец, добился разрешения увезти ее в Берлин «для доследования» и сам конвоировал ее. В поезде он сказал, что не может без нее жить и решил изменить свою судьбу. Предложил по фальшивым документам, которые уже заранее подготовил, бежать с ним в Турцию…

В Турции гестаповец явился к сотруднику контрразведки в немецком посольстве и познакомился там со знаменитым Цицероном – шпионом, работавшим в английском посольстве и фотографировавшим для немцев ночами в кабинете посла секретные документы… В те дни из Берлина пришел вызов на некоторых сотрудников посольства, немцы не хотели возвращаться в Берлин, опасаясь репрессий со стороны Гиммлера за якобы политическую дезинформацию. Время было тревожное, и сотрудникам немецкого посольства было не до гестаповца. Не получив должной поддержки, он со своей любимой перебрался в Рим, который вот-вот должен был быть освобожден американскими войсками. Любовница гестаповца была оставлена в Риме с рацией, чтобы сообщать немцам о дислокации американских войск. Сам гестаповец скрылся, сделав себе пластическую операцию. Увидев красотку в освобожденном Риме, в нее влюбился американский адмирал и, узнав о ее романтической судьбе, просил суд разобраться в ее деле и по возможности сохранить ей жизнь. Суд сохранил ей жизнь, она была оправдана, освобождена, вернулась на родину и начала работать. Родители ее умерли. Замок перешел во владение чужих людей. Она осталась одна.

Ганс Хельм знал ее по подполью, она связала его в свое время с одной женщиной, которая работала на секретном объекте, где фашисты, готовясь к бактериологической войне, изобретали смертоносные бациллы. Гансу Хельму та женщина передала документы, сфотографированные ею на тайном объекте.

О возвращении подпольщицы в Амстердам он узнал из газет и, встретившись с ней, попался в любовные сети. Но его подготовка к свадьбе неожиданно оборвалась… И вот он в Бромберге, в тюрьме, но скоро надеется быть рядом со своей любимой…

В те дни память не раз возвращала меня к пережитому.

Вспомнились допросы в Смерше. Один следователь-полковник, злой и малокультурный, все стучал рукояткой TT по столу и кричал: «Будешь сознаваться? Я из тебя душу вытрясу! Все равно расстреляем!» А другой следователь, тоже полковник, на допросах угощал меня жареной курицей и, когда я ее с жадностью уплетал, запивая ароматным чаем, переспрашивал, правильно ли он все записал с моих слов…

Пришел на ум и эпизод, когда я, уже работая переводчиком в Смерше, помогал допрашивать геббельсовского подручного Функа. Два наших полковника сидели за столом, один – справа от меня, другой – слева. Я – между ними. Они поочередно подкладывали мне вопросники на отдельных листочках бумаги.

Конвой ввел Функа. Я его сразу узнал. Начался допрос. Функ отвечал спокойно, сосредоточенно. И вдруг я напомнил ему его речь на закрытом рауте в Будапеште. Функ изменился в лице. Он никак не мог себе представить, что молодой человек здесь знает о том его выступлении. А я специально для него повторил всю речь. У Функа задергалось веко.

Я не заметил, как один из полковников нажал под столом кнопку звонка. Вошел конвой.

– Уведите! Функа увели.

– Почему вы отклоняетесь от вопросника? – спросил полковник.

– Я Функа видел на рауте в Будапеште и все хорошо помню, – сказал я.

– Об этом потом, – резко бросил полковник. – Отвлекаться не будем.

Функа ввели снова, и допрос продолжался.

…Вспомнилась и «румынская операция».

После первой удачной продажи лошадей на базаре я купил себе гражданский костюм и неновый американский фотоаппарат. Мне показали, как им пользоваться, и я стал фотографировать достопримечательности городка. А когда продавал жеребенка, заметил на базаре одного румына, которого узнал, и незаметно сфотографировал его.

Проявил пленку и уже с фотографиями в руках пришел на базар. Это был день, когда мы покупали обоз. Помню, мы с Григорием загляделись на пляшущих и поющих цыган. Я показал Григорию фотографии.

– Как? – удивился Григорий, увидев их. – Так это же наш румын-переводчик?! Тот самый, который от нас сбежал.

– Ну? – удивился я.

– Почему же ты его сфотографировал? Разве ты его знаешь?

– Да, в начале войны наше соединение вместе с пограничниками 79-го погранотряда и Дунайской флотилией в боях за Килею-Веке на румынской территории взяли в плен 800 румын, и среди них был этот. Я узнал его… Тогда пленных переправили на наш берег, сделали привал и стали их кормить. Подъехала полевая кухня. Кто-то отвлек нашего солдата, а этот самый румын забежал за куст и присел. Я это заметил. Потом, смотрю, румын пополз по-пластунски к Дунаю, а в это время кто-то из наших заиграл на гармошке, и румыны повеселели… Тем временем румын-беглец дополз в траве к большому дереву и скрылся в кустах. Я достал ТТ, подхожу, вижу: сидит он в окопе, одна голова видна.

– Ты чего это сюда залез? – спрашиваю. И он вдруг отвечает мне по-русски:

– А я ничего. Оправиться надо, – и снимает штаны.

– Э, нет, ты – беглец, ты полз сюда по-пластунски. Я это видел. – И повел его к пленным…

– Вот бы нам его сейчас найти, – сказал Григорий.

– А это просто, – ответил я. – Он тогда на базаре договорился с одним румыном встретиться в кабаке в шесть вечера и назначил встречу как раз на сегодня. Я знаю этот кабак, там по воскресеньям выступают цыгане.

– Здорово! – воскликнул Григорий. – Доложу начальнику, и мы его сегодня возьмем, а то не ровен час – он нас румынам заложит. А нам сейчас стрельбу открывать совсем ни к чему.

– А как же обоз?

– Обоз пусть уходит, он под надежной охраной. Мы его догоним. Румына взять надо, обязательно!

В тот же вечер мы были в кабаке втроем. Цыгане пели и плясали. Румына увидели сразу, он был изрядно пьян. Через официанта вызвали его на улицу, и мои друзья его увели, а я пошел к себе. Фотоаппарат потом куда-то пропал. Видно, на него позарился денщик Бёрша, ему позарез тогда нужны были румынские леи. А фотографии? Я не знал, что с ними делать, и выбросил их.

…Прибыло новое пополнение, и – о, чудо! – я увидел генерала Белобородова. Старик сразу меня узнал. Мы сердечно обнялись.

– Вот хорошо-то как! Вот здорово! – повторял он.

– Я тоже верил в нашу встречу!

Я уступил ему свое место в углу, а Ганс передвинулся на освободившееся место рядом.

Я познакомил Белобородова с Гансом, и, когда тот отошел, старец сказал:

– Слышал о нем, это способный агент. Он работал на несколько разведок одновременно, но Хельм – это не настоящая его фамилия, а один из псевдонимов.

Я рассказал старцу об участии Хельма в дезинформации немцев на территории Франции перед открытием второго фронта.

– Да, – подтвердил Белобородов, – группа английской разведки действовала там удачно, и генерал-фельдмаршал Рундштедт клюнул на их дезинформацию. Во Франции другие группы, имеющие те же задания, провалились. Эти группы состояли в основном из французов, отступивших в свое время вместе с англичанами через Ла-Манш с Европейского театра войны. Один француз оказался предателем, по радиосигналу он принимал английский самолет, сам вел английскую разведку, сам сопровождал людей в Париж, Лион, Марсель на конспиративные квартиры и о каждом новом разведчике докладывал в парижское гестапо, которое затем их обезвреживало. Провалы насторожили англичан. Они обнаружили предателя, заманили его в ловушку и уничтожили…

Вот и получалось: летят люди на задание и не знают, кто их ждет – друг или враг. Вечный риск… Некоторое время мы сидели молча.

– Тяжело сюда добирались?

– Нет, – ответил Белобородов. – Именно сюда даже с комфортом, а через фронт переходил не то чтобы трудно, но рисковал…

Мы долго беседовали. Я рассказывал ему о своих приключениях, он мне – о своих. После мимолетной паузы я сказал:

– Ведь надо же, где меня только черт не носил за эти четыре года, а жив остался! Судьба! От нее никуда не денешься.

– С хорошим человеком ничего не должно случиться плохого, потому что есть закон кармы, по которому человек получает вознаграждение за хорошие мысли и поступки и наказание – за дурные. Карма, по древнему восточному верованию, – это причина и следствие. Карма – это семя, мы его сами сажаем, из него вырастает плод. Доброе семя – добрый плод. Злое – злой.

– Мудрые слова… Да, кстати, а те найденные в парке чертежи, которые я вам передал, оказались стоящими? – спросил я.

– Весьма, – ответил старец. – Я их передал адресату – английскому посольству.

– Помню, когда я передавал вам их в отеле «Россия», вы сказали, что они подписаны фамилией Дюбуа.

– Да, Дюбуа, помню. Это был псевдоним доверенного лица.

– Так вот тогда в сквере, в Женеве, рассматривая те чертежи и рисунки, я заметил совсем близко на улице за кустами машину «Мерседес-600» и почему-то инстинктивно почувствовал опасность. Я не понимал, почему меня тревожит этот «Мерседес-600». Но чтобы вам было ясно, я немного перемещусь во времени и событиях. Из Стамбула я с Мержилем перелетел в Ригу, вышел на подполье, партизанил, переоделся в трофейную форму капитана танковой дивизии СС «Мертвая голова», при переходе фронта был задержан и направлен в один из отделов тайной полевой жандармерии. Бежал, попал в немецкий госпиталь в городе Салдус, который эвакуировался из Либавы в Кенигсберг на теплоходе «Герман Геринг». Затем попал в немецкий госпиталь в городе Польцип и выписался из этого госпиталя капитаном танковой дивизии СС «Мертвая голова». Согласно анкете, заполненной мною в Салдусе, мне было предписано явиться к десятому января 1945 года в город Лисса на переформирование высшего офицерского комсостава танковых дивизий СС. По выходе из госпиталя в городе Польцин я сразу сиял комнату в частном пансионе…

Еще в Венгрии, когда я рассматривал гестаповские документы, подобранные мною после партизанской диверсии на горной дороге, я обнаружил в одном конверте парижский адрес и запомнил его. «А вдруг, думаю, судьба занесет в Париж, – будет где переночевать». Вот по этому адресу я и черкнул записочку из Польцина, когда был там в пансионе, интересовался, жива ли мадам Жанет Дюбуа.

– Дюбуа?

– Да. Возможно, та самая Дюбуа, которая подписала те секретные чертежи… И просил племянницу хозяйки пансиона, если из Парижа придет ответ на мою записочку, сообщить мне в Лиссу. Оставил адрес войсковой части. Много позже я осознал – это была моя грубая ошибка. Так вот, ответ я получил, и весьма своевременно. Именно в тот час, когда я, навсегда покидая танковое соединение в Лиссе, вышел из ворот зоны и направлялся к машине, вызванной из гаража, возле меня появилась незнакомая девушка, вручила мне письмо и… исчезла. Племянница хозяйки пансиона писала: «…В пансион заходили двое мужчин и спрашивали, кто писал письмо в Париж. Я ответила, один капитан. Вскоре по их вопросам я заподозрила что-то для вас опасное, стала их путать, и они уехали. Я запомнила только машину „Мерседес-600“. Решила послать вам это письмо не по почте, а воспользоваться услугами моей знакомой, которая как раз едет в Лиссу, и попросила передать лично вам из рук в руки…»

– Любопытно.

– Самое любопытное впереди. Я находился на грани нервного истощения и плохо соображал, хотя сразу же понял, что та парижская квартира Дюбуа, очевидно, была конспиративной явкой участников французского Сопротивления и была засвечена. Немцы, получив письмо, решили взять связника и явились в Польцип. Раздумывать мне было уже некогда, я сел в машину, и – случилось невероятное: по дороге на вокзал я разминулся с тем злополучным «Мерседесом-600». Мелькнула мысль: «Очевидно, „Мерседес-600“ был рядом со мной там, в Женеве. Что за странное совпадение?» Да, еще – от одного немца я слышал, что машина «Мерседес-600» принадлежала лично монарху германской индустрии, финансовому боссу, миллиардеру Фридриху Флику.

– Но насколько я осведомлен, персональная пуленепробиваемая машина Фридриха Флика «мерседес», оснащенная даже пулеметом, имела номер «Д-РС 312».

– А может быть, кто-нибудь из его трех сыновей «подвязался» к абверу или гестапо?

– Вряд ли. Скорее всего, – сказал Белобородов, – машиной воспользовался кто-то из немцев-посредников, чтобы там, в Швейцарии, договориться с американцами о сепаратном мире. Пробил час, и крысы собрались бежать с тонущего корабля. Лично к вам тогда в Женеве эта машина, полагаю, не имела никакого отношения.

– А в городе Лисса?

– Там – вполне вероятно.

В зал ввели пополнение. Это была шайка уголовников, три человека. Настало время обеда. Уголовники пристроились к первой группе, шедшей за едой. Заключенных выводили в коридор, где через «кормушку» они получали в одну руку миску супа, в другую – миску с кашей и куском хлеба. Когда заключенный входил в зал, обе руки у него были заняты. Уголовники сразу смекнули, что есть возможность поживиться и, быстро съев свою еду, встали у входа в зал, встречая свою жертву. Человек входил, они набрасывались на его кашу и моментально ее съедали. Заключенный не мог себя защитить – обе руки были заняты, и он оставался без еды. Один немецкий полковник, лишившись каши и хлеба, поднял шум. В зал вошли охранники и, разобравшись, в чем дело, увели уголовников.

– Ну, как вам это нравится, – спросил я Белобородова.

– Меня они не тронули, уважают старость. Обед кончился. Я присел рядом со старцем:

– А не хотели бы вы вздремнуть?

– Нет, обычно после обеда я бодрствую, не хочу полнеть, лишняя нагрузка на сердце… Ну что, молодой человек, вы, я вижу, любитель слушать приключенческие истории. О чем же вам рассказать? О Пёрл-Харборе, как японский адмирал Ямамото бомбил американскую базу военных кораблей? О Мата Хари или о покушениях на Гитлера и Сталина? На Гитлера покушались официально пять раз. Четыре раза немцы и один раз – боевики иностранных разведок. На Сталина – семь раз. Только перед Тегераном Отто Скорцепи разработал три варианта покушения.

– Что бы вы ни рассказали – все безумно интересно, – заметил я.

– Тогда слушайте. Я расскажу вам об одной военной операции, связанной с дезинформацией немцев. Эта операция спасла тысячи американских и английских военнослужащих. Секретный план родился в Англии перед высадкой американских и английских десантников на территории Италии и был разработан английской разведкой. Развивался он таким образом. Сначала англичане раздобыли мужской труп, при вскрытии которого можно было предположить, что человек утонул. Для этого мертвеца была сшита форма офицера специальной службы – майора английского Генерального штаба. Форму снабдили соответствующими документами, положили в карманы фотографию якобы жены утопшего, ее письма из Парижа, два билета без корешков в театр принца Уэльского, датированные 22 апреля 1943 года, серебряный крест на серебряной цепочке – на шее, наручные часы, бумажник, в нем две пятифунтовые ассигнации, одну монету в полкроны, две монеты по шиллингу, пригласительные билеты в кабаре-клубы, авторучку, еще разные вещицы и счет (оплаченный наличными) на покупку в одном из известных лондонских магазинчиков. В портфеле, прикрепленном к руке «майора» цепочкой с замком, лежало письмо якобы от Монтгомери к Эйзенхауэру (Монтгомери сам на этом письме поставил свой автограф). В нем, в частности, говорилось: «…Дорогой Джо! Мои доблестные солдаты любят больше корсиканские сардины, чем сицилийское вино. Если ты тоже с этим согласен, то 28 апреля 1943 года вывеси в Анкаре на здании посольства рядом с американским флагом и наш английский флаг…» Англичане переправили «майора» – этого якобы курьера от Монтгомери – из морга в специальном охладительном костюме в Марсель, где тайно поместили его в подводную лодку, и стали ждать…

Когда над Гибралтаром был сбит немцами английский самолет, английская подводная лодка вышла в море и оставила «майора» в спасательном жилете в трех километрах от испанского берега на надувном пробковом спасательном кругу. Сильный ветер дул в сторону Испании, и вскоре труп был обнаружен испанскими рыбаками. Документы немцы срочно доставили в Берлин. Весть о «майоре» была опубликована. Испанцы хоронили «майора» с почестями, а тем временем гестапо и контрразведка детально изучали полученные документы. Кальтенбруннер, Гитлер и Шелленберг стали ждать 28 апреля, и, когда в Анкаре в этот день рядом с американским флагом появился английский флаг, Гитлер дал приказ, и большую часть военного флота, две подводные лодки и две пехотные дивизии немцы перебросили с Сицилии на охрану Корсики. Сицилия была оголена. Эйзенхауэр предпринял штурм Италии, надводные и воздушные десантные войска с африканских берегов атаковали немцев и взяли Сицилию, выиграв сражение малой кровью…

– Вот как работают профессионалы, – сказал Белобородов. – Разведка – это очень тонкая, опасная и тяжелая работа. Но все же, все же, – добавил он, – основные принципы западных разведок сильно отличаются от советских принципов. Западные разведки интересуются деньгами, голый расчет, отсутствуют убеждения, моральные устои, наблюдается частая перевербовка агентов. Резким контрастом западным разведкам противостоят советские разведчики. Примеров тому много…

(И только после войны я убедился в правоте слов Белобородова. Джордж Блейк, Рут Вернер, Клаус Фукс, Ким Филби, Хейнц Фельфе, Абель, Радо, Треппер… Они на «тайной войне» жили честной, бескорыстной жизнью. Недаром говорил Рабле: «Знания без совести – крушение души».)

– Советская разведка, – продолжал старец, – одна из самых сильных и опытных разведывательных служб мира. Имеет свою славную историю, свои боевые традиции, свои методы. Она не имеет потребительского подхода. Главная ее задача: забота о безопасности своей страны и борьба за предотвращение войны. Все эти годы она была дерзко активной. Как мне кажется, в правительстве каждой страны были ее глаза и уши. Многие иностранцы, занимающие правительственные посты, по разным причинам работали на советскую разведку…

Слева от нас в противоположном углу зала раздался шум. Поссорились немецкие офицеры. Что-то не поделили или круто разошлись во мнениях. Я встал и прохаживался, делая разминку. Подойдя к двери, увидел немецкого полковника и майора. Полковник курил.

– Господин полковник, – произнес майор. – Разрешите постоять рядом и понюхать дым?

– Разрешаю! – ответил тот, но сигаретой не угостил. Так они и стояли, один курил, другой нюхал дым.

В это время открылась дверь и чей-то голос произнес:

– Николай Соколов, на выход, с вещами!

– Это за мной!

Я простился со старцем, с Гансом Хельмом и вышел из зала.

В тот же день я улетел в Москву. На том же самолете летели несколько пленных немецких генералов и среди них царский генерал Краснов и его внук в форме майора немецкой армии.

Приближался день великой скорби и великой нашей Победы.