355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сергей Михалков » Два брата - две судьбы » Текст книги (страница 13)
Два брата - две судьбы
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 00:08

Текст книги "Два брата - две судьбы"


Автор книги: Сергей Михалков


Соавторы: Михаил Михалков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

К слову сказать, этот майор спас мне жизнь. И было это так. Однажды в воскресенье (когда главный хирург Отто Шрам обычно обхода не делал и не оперировал), перед самым концом рабочего дня я сидел на кровати майора и помогал ему (он был без рук) играть в карты. Вдруг в палату ворвался санитар Пауль. «Шеф!» – крикнул он и обеими руками схватился за голову. В его глазах я прочитал смертельный страх.

Для пояснения этого критического момента еще раз хочу напомнить, что ходить в офицерские палаты без разрешения госпитального начальства я не имел права. Пауль сам, облегчая себе жизнь, на свой страх и риск посылал меня туда делать уборку. И поэтому встреча с главным хирургом в офицерской палате грозила мне страшной карой.

Недолго думая я метнулся под кровать майора с его картами в руках и притаился, ибо другого выхода у меня просто не было. Пауля как ветром сдуло. В палату со своей свитой вошел Отто Шрам.

Со стороны картина выглядела довольно смешной. Все офицеры ехидно улыбались. «Чему это вы улыбаетесь?» – спросил главный хирург. Палата молчала. «Я повторяю, – сказал строго Шрам, – почему вам так смешно?»

И тут после мучительной паузы, когда моя жизнь уже висела на волоске, майор, как бы извиняясь, произнес: «Видите ли, нам здесь рассказали один смешной анекдот, господин полковник…» – «А-а, анекдот, – протянул главный хирург, – тогда ясно», – и подошел к кровати, где умирал румынский генерал. Генерал бредил. «Он сегодня умрет, спасти его нельзя, господа». И с этими словами Шрам удалился из палаты.

Я выбрался из-под кровати и под одобрительные возгласы офицеров (для них это было просто развлечение) моментально исчез. Надо сказать, что раненые недолюбливали главного хирурга за вздорный характер и заносчивую манеру говорить и, очевидно, поэтому не выдали меня. Пауль сильно перепугался. Проклиная меня, он две педели сам убирал палаты, но на большее его не хватило.

Замечаю, что в палатах меняется настроение. В последнее время вести с фронта уже не радуют немецких офицеров. В декабре 1942 года в госпиталь просочились сведения, что советская армия взяла в плотное кольцо двадцать две немецкие дивизии в районе Сталинграда. Из разговоров в палатах я понял также, что немцев пугает сейчас не только положение на фронте, но и оккупированная ими территория. Целые дивизии перебрасывались с боевых участков в Белоруссию и Прибалтику для борьбы с партизанами. По палатам только и слышалось: «Шталинград! Шталинград! Партизанен!»

Обычно офицеры играли в «скат» (нечто вроде нашего преферанса). Я быстро освоил эту игру. Не упускал и случая запомнить какой-нибудь популярный анекдот или заучить модную песенку. Здесь, в палатах, проходил я свой тыловой «университет», обогащаясь новыми знаниями и постигая психологию врага. Словом, в те дни моего нравственного унижения я старался все до последней мелочи взять на вооружение, и эти знания сыграли потом важную роль в моей военной судьбе. Я уже не чувствовал себя обреченным, нет, скорее наоборот. Я был перегружен замыслами и планами.

Я обрел цель и готовился стать разведчиком в тылу врага, чтобы бороться с фашизмом во имя Родины, Правды и Справедливости на Земле. Это была – высокая истина, и, как утверждал Достоевский, она достигается только в великих страданиях и муках. И я страдал и мучился, преодолевая все трудности на избранном опасном пути, зная, что должен все перетерпеть и выдержать, ибо в нормальном человеке изначально генетически заложено не только добро и милосердие, но и бездна жизненной силы.

Коля-ленинградец

Все чаще наша троица – Цвинтарный, я и Бойко – обсуждала план группового побега. Каждый должен был связаться с одним из вольнонаемных и обеспечить себе в городе падежное пристанище.

После побега мы должны были влиться в Днепродзержинске в большую подпольно-диверсионную вооруженную группу. Адреса будущих конспиративных квартир знал только Дмитрий Цвинтарный. Он должен был обеспечить связь.

Однажды вместе с Паулем я оказался на кухне госпиталя. Там я тайком познакомился с Марусей, доверился ей и попросил ее временно приютить меня. Она согласилась и дала мне свой адрес. Ее адрес я сообщил Цвинтарному.

На моем этаже работала еще одна девушка. Звали ее Ми литой, она была медсестрой. Эта девушка вела себя бесстрашно, оказывала мне и другим заключенным посильную помощь. Цвинтарный тоже ее хорошо знал и поддерживал через нее постоянную связь с городом.

(Только после войны я узнал, что Фрибиус Людмила Альфредовна, она же Милита Шмитт, была активным участником днепродзержинского комсомольского подполья и тоже готовила наш побег непосредственно с Дмитрием Цвинтарным по прямому указанию руководителя этого подполья Лиды Лукьяновой.)

Именно в те дни, в дни разработки нами плана побега, я решил вести себя так, как действовал бы, очутившись на моем месте, советский разведчик. Еще раньше я и кличку себе подпольную придумал – Сыч. Это помогало мне смотреть на все окружающее как бы другими глазами. С той поры я стал еще собраннее, действовал более осмотрительно. И эта же избранная мною роль стала моей опорой – настоящей моральной поддержкой.

В Днепродзержинск пришла зима. Фронт был уже в Донбассе. В нашем зале участились обыски. Все чаще и чаще начальство нас предупреждало, что за малейшее неповиновение мы будем отправлены в лагерь.

Немцы-санитары начали поговаривать о том, что скоро всех нас отправят в Германию. Над нами нависла угроза, надо было поторапливаться, и Дмитрий Цвинтарный поручил мне готовить лаз для побега.

– Знаешь в нашем корпусе дверь на улицу, которая под лестницей?

– Знаю.

– Около двери ящик с песком. Надо сломать замок и выбросить из ящика столько песка, чтобы ящик можно было сдвинуть с места. Песок можно вытаскивать ведром, но крайне осторожно, чтобы немцы не засекли. Поручение очень ответственное и опасное. Поговори с Колей-ленинградцем. Ему это сподручней, он работает во дворе, пусть песочком двор посыпает. Парень смекалистый и храбрый – поможет. Когда с песком справитесь, – шептал Цвинтарный, – повесьте замок обратно. Пусть немцы думают, что ящик заперт. Потом взломаете наружную дверь, снова прикроете ее и плотно опять придвинете к ней ящик – это первая часть работы, и это сейчас самое главное.

– Но через лаз вряд ли смогут все уйти, – возразил я. – В момент побега люди могут оказаться в разных местах.

– У нас будет еще один способ выбраться из госпиталя. Соберем немецких марок (деньги мы брали вместе с оружием у мертвых немцев при разгрузке эшелонов с ранеными на вокзале) и подкупим часового у центральных ворот. Этим делом я займусь сам.

Цвинтарный добавил, что о дне побега он сообщит накануне ночью.

Подготовить первый лаз оказалось неимоверно трудно. Коля, бывший студент ленинградского института, выносил песок около трех недель. Урывками, когда только мог и позволяла обстановка (ведь он постоянно был под наблюдением конвоира). Каждую минуту наш товарищ рисковал головой…

В первых числах января 1943 года, когда Днепродзержинск был наводнен немецкими войсками, на нас обрушилась большая беда. Однажды Бойко, сапожник Андрей и еще один наш товарищ поехали под конвоем на грузовой машине в Днепропетровск за одеялами для госпиталя. На обратном пути все трое наших товарищей, сидевшие на самом верху груженой машины, ударились о балку железобетонного моста и были сброшены с мчавшегося грузовика.

То ли немец-шофер не рассчитал, то ли нарочно их стукнул – никто не знал.

Спустя неделю после этого несчастного случая, поздно вечером, когда мы уже ложились спать, в наше помещение ворвался фельдфебель Шильтенрум – наш начальник конвоя. Со всех троих пострадавших он грубо сорвал гипс и повязки. Уходя, гаркнул:

– Ходи, Иван, работа! – и запер нас снова на два замка.

Бойко попробовал встать и не мог: у него была сильно повреждена чашечка коленного сустава, нога распухла.

Побег был назначен на завтра, и Бойко понял, что если он не поднимется, то окажется в общем лагере или будет расстрелян. Превозмогая нечеловеческую боль, Бойко поднялся и встал на ноги.

– Что же с нами будет завтра? – спросил я Дмитрия.

– Не беспокойся. Я сделаю все возможное.

Наступило долгожданное утро. Что оно нам принесет? Шесть человек из нашей бригады уже знали, что сегодня состоится побег. Остальных шестерых мы, во избежание преждевременной суматохи, должны были предупредить в самый последний момент.

Вскоре пришли фельдфебель с переводчиком. Фельдфебель объявил:

– Ровно в десять часов группа в десять человек едет на вокзал разгружать эшелон с ранеными. Остальные будут принимать их во дворе.

Цвинтарный шепнул мне:

– Я еду на вокзал и больше не вернусь. Учти и действуй! Все возлагаю на тебя! Желаю удачи!

Мы расстались.

К двенадцати часам в госпиталь стали поступать раненые. Наша группа снимала их с машин во дворе и таскала носилки на второй этаж в операционную. Таскали и немцы-санитары. Был вместе со всеми и старик Пауль. Он кряхтел, потел, охал.

– Лос! Лос! – кричал фельдфебель, торопя пленных.

В два часа дня я швырнул в сторону носилки, шепнул своему напарнику, который был уже в курсе дела: «Беги!» – а сам опрометью бросился на свой рабочий этаж: из шкафа, где висело оружие немецких санитаров, я хотел взять пистолет. Вбегаю на этаж, взламываю стамеской шкаф – оружия нет. Хватаю пояс со штыком. Врываюсь в хлеборезку и на глазах у перепуганных девушек из вольнонаемных и пожилой немки выхватываю из корзины круг копченой колбасы, запихиваю на ходу за пазуху и мчусь прочь… Перебегаю небольшой дворик, бегу вдоль церковной ограды, мимо церкви, влетаю в помещение, где мы жили, и как стрела мчусь наверх… Влетаю в наш «зал». Необычная сцена: один натягивает на себя немецкую форму, другой поспешно достает нож. Третий набивает чем-то вещевой мешок.

– Нас предали! – кричит четвертый. – Куда же вы, братцы?!

Быстро вытаскиваю из-под матраца припрятанную накануне новую немецкую шинель, пилотку, бегу вниз. Мельком замечаю, что дверь на улицу уже приоткрыта. «Кто-то уже убежал!» – решил я.

Но я не достал еще пистолета! Бегу в помещение, где живут немцы-санитары (они жили под нами). На днях, когда я был здесь у Пауля, его сосед по комнате, тоже санитар, открыл при мне свой чемоданчик, в нем лежал «Браунинг». Врываюсь в комнату, выхватываю из-под кровати чемоданчик, взламываю, роюсь в вещах. Пистолета нет! Или чемодан перепутал, или комнату! Снова не повезло! Но времени уже нет ни секунды! Выскакиваю в коридор, затем в тамбур, на ходу надеваю шинель, пилотку и пояс со штыком…

И вот я на улице. Быстро шагаю по Днепродзержинску. Иду к Марусе…

Глава 2
СЫЧ
Санитар Ганс Швальбе

Я иду по Днепродзержинску.

Побег удался. Впереди новая жизнь, новые испытания. Хорошо бы встретить Хромова из Днепропетровска. Где он сейчас?

Медленно падают крупные хлопья снега. Они ложатся на крыши домов, на мостовые и тротуары, на каски немецких патрульных, на тысячи машин, заполнивших город. А мне нужно обдумать свои дальнейшие действия. Сегодня Маруси на работе в госпитале не было. Дома ли она сейчас? Как встретит? Ждет ли меня именно сегодня? С неделю назад я ей сказал: «Жди! В любой день могу появиться!»

И вот я сворачиваю на нужную улицу. По обеим сторонам к домам жмутся машины, их сотня – зачехленных, мрачных, молчаливых. Немцев возле них не видно. Нахожу дом. Вхожу во двор. И здесь несколько машин. Отыскиваю подъезд, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, останавливаюсь возле двери. Звоню. Тишина. Снова звоню. За дверью шум и затем грубый голос немца:

– Кто там?

– Здесь проживает девушка, работающая в госпитале? – спрашиваю по-немецки.

Дверь открывается. Передо мной в расстегнутом кителе немецкий офицер. Он мертвецки пьян.

В мгновение соображаю, как поступить. Вытягиваюсь в струнку, козыряю:

Санитар Ганс Швальбе, из госпиталя № 308. Девушка из вольнонаемных, работающая на кухне, сегодня не явилась на работу. Пришел проверить.

Офицер нехотя посторонился, икнул:

– Пройдите.

Прохожу в переднюю и останавливаюсь у распахнутых дверей. В столовой сидит второй офицер. Перед ним на столе коньяк, закуска, фрукты.

– Разрешите пройти мимо, господин полковник! – продолжаю разыгрывать роль санитара.

– Пройдите! – бросает он, окинув меня безразличным пьяным взглядом.

Вхожу в соседнюю смежную комнату и прикрываю за собой дверь. Маруся, бледная как полотно, стоит у окна. Я вижу ее руки, нервно теребящие бахрому кашемировой шальки – цветы по черному фону. Карие глаза смотрят на меня испуганно и удивленно. Рот крепко сжат, чуть подергивается. Молча мы смотрим друг на друга.

– Вот я и пришел, – тихо говорю по-русски.

– У нас… офицеры… – Она кивает на дверь.

– Выйдем на улицу, – шепчу я. Мы выходим из комнаты.

– Разрешите пройти мимо, господин полковник! – Я снова щелкаю каблуками.

– Пройдите! – цедит полковник, держа в зубах сигарету.

Вышли на улицу.

– Я уже три дня не работаю. В каждом доме немцы, – волнуясь, говорит Маруся.

Я не смотрю на нее. Только слушаю. Да, собственно, и говорить сейчас не о чем.

– Ну, прощай, я пойду.

– Куда же ты? – спрашивает она с тревогой и молча идет следом.

Я резко поворачиваюсь, запрещаю идти за мной и быстро удаляюсь.

– Куда же ты? – доносится мне вдогонку. Постепенно успокаиваюсь, беру себя в руки. А все же получилось неплохо. Выдал себя за немца – и никакого подозрения со стороны немецких офицеров. Так держать! Первый успех!.. Смело козыряю немецким офицерам. Иду. По сторонам улицы стоят гитлеровские танки, машины и тягачи с пушками на прицепе. Иду, как будто никакого лагеря не было позади, ни параши, ни тухлой баланды, ни колючей проволоки, ни злобных окриков часовых… Иду, а куда иду, пока и сам не знаю… Медленно кружатся снежные хлопья.

Скрипник

Куда идти? Связи с Цвинтарным нет, между тем только он один знает, где я могу быть. Связной от него явится к Мару се – и вернется пи с чем. Где же искать нам друг друга?

Улица все тянется. Выхожу за город, вижу пути узкоколейки. Впереди – недостроенное здание. Оно смотрит на меня пустыми оконными проемами. Обхожу дом, вхожу внутрь, поднимаюсь по лестнице, запорошенной снегом. Вот и последний этаж… Крыши нет. Надо мной серое зимнее небо.

Сажусь в углу. Холодно. Хочется есть. Достаю круг копченой колбасы. Хлеба у меня нет, но колбаса хороша и без хлеба. Тревожные мысли не оставляют. Уговариваю себя, что все обойдется, свертываюсь калачиком и так лежу на запорошенном снегом полу под открытым небом… Снег все падает и падает, и вскоре я лежу под белым снежным одеялом. Вид сказочный, но мне не до сказок!

Забываюсь в тревожном полусне. Спится мне Хромов – мой боевой друг из Днепропетровска, его улыбка, его крепкое рукопожатие. Кем он был до войны: майором НКВД или сотрудником милиции? Как мы с ним в свое время хорошо сработались. Безусловно, в днепропетровском подполье играл он не последнюю роль… А может быть, он совсем не Хромов, а Хромовым был только для меня…

Пробуждаюсь. Уже смеркается. Вскакиваю, стряхиваю с себя снег, стараюсь согреться – делаю разминку, подхожу к оконному проему, смотрю на город. Вечер тихий, безветренный. И вдруг вспоминаю: «Дядя Коля!»

Однажды на своем этаже на ступеньке лестницы я увидел сидящего сухонького старичка. Он ел суп из алюминиевой миски.

– Что же вы, дедушка, так неудобно уселись? – спросил я. – Да и камни холодные, простудиться можно. Садитесь на мой стул.

– Зачем он мне? Хорошо устроился. Вот супца дали – кормлюсь.

– Девчата хотя бы табуретку вам вынесли.

– А зачем она мне. Обойдусь. Разговорились. Спросил, есть ли у него семья, дети.

– Как же без детей-то жить? Конечно есть. Один сын на фронте, воюет, а меньшой дома… есть и дочка…

– А где воюет, не знаете?

– Кто ж теперь знает? Как ушел в первый день, так и пропал… Может, жив, а может…

Позже Коля-ленинградец назвал мне фамилию старика – Скрипник – и сказал, что работает он стекольщиком при госпитале, а живет где-то в рабочем поселке… Потом я узнал, что он еще и маляр и заодно вывозит на телеге из зоны госпиталя ящик с мусором…

Снова пошел снег. Тряхнув головой, освобождаюсь от воспоминаний. Быстро спускаюсь вниз по лестнице, выхожу наружу, иду на окраину города. Вижу перед собой разбросанные белые хатки. Может, это и есть рабочий поселок?

Вхожу в один домик, спрашиваю пожилую женщину:

– Не знаете, мамаша, старика дядю Колю? Фамилия его Скрипник. В госпитале стекольщиком работает.

Женщина испуганно смотрит на мою немецкую форму и некоторое время молчит.

– Нет, не знаю. Не знаю такого старика, – отвечает она решительно.

– А это рабочий поселок?

– Он самый и есть.

Иду дальше. Захожу еще в один дом. В хате при тусклом свете фитиля сидят женщины, с ними ребятишки. Одна женщина встает с лавки.

– Дядя Коля? Так это же тот, что к Матрене за молоком девочку посылает. Есть такой в нашей слободке. Нюрка! – обращается она к девочке лет десяти. – А ну, покажи ему тот дом. Знаешь, где баба Анна живет? Дочка еще у нее Таня.

– На краю? – спрашивает девчушка.

– Ну да!

– А-а, знаю.

Вышли с девочкой на улицу. Уже совсем темно.

– Эвон! Бачите? – произносит она, отойдя от своего дома шагов на двадцать и указывая куда-то рукой. – На бугре!

– Не вижу. Какой дом-то?

– Да вот, беленький, на горе, крайний… бачите?

– Где из трубы дым идет?

– Вот-вот. Он самый.

Минуя заснеженные огороды, поднимаюсь по тропинке в гору. Добираюсь до крайней хаты. Вхожу и в свете керосиновой лампы вижу в комнате старика со старухой и двоих ребят: девочку и мальчика. Лобастый, сутулый, худой старик с очень добродушным и умным лицом и есть «дядя Коля»! Большие добрые глаза узнают меня, я вижу в них улыбку. Хозяйка же встревоженно заслоняет сына – на мне форма немецкого солдата.

– Здравствуйте, дедушка! – говорю я. – Узнаете?

– Как же, как же, узнаю.

И в это мгновение вдруг распахивается дверь и в комнату входит… Бойко! Наш Бойко! Сияющий от радости, как солнце!

– Степан! Ты? – восклицаю я.

Мы бросаемся друг другу в объятия и не можем скрыть своей радости.

– Вот это встреча! – говорю я. – Никак не ожидал! Бойко, опираясь на палку, улыбается во весь рот:

– А я смотрю в окно – фриц идет. Быстро вскочил, выбрался за дверь, спрятался за домом. Потом заглянул в окно, вижу – ты стоишь. Вот, думаю, дела! Бывает же!

Хозяйка дома Анна Ивановна приглашает сесть за стол.

– А то ховаться надо.

Мы садимся и, разделив между всеми колбасу, торопливо едим. Тени от лампы тревожно мечутся по белым стенам, но на душе у меня радостно от обретенной свободы.

Через Днепр

Дядя Коля выводит нас во двор, и мы залезаем в овощной погреб-яму.

– Завтра к вечеру высвобожу, – говорит он, и мы погружаемся в кромешную тьму.

Старик закрывает нас крышкой и нагребает сверху лопатой кучу снега.

Оказывается, Бойко наметил себе квартиру как раз у этого старика. Из госпиталя уходил с трудом – сильно болела йога. Подкупленный Цвинтарным часовой-чех выпустил его «на часок»… Я рассказал другу о своем приходе к Марусе, но он успокоил меня:

– Связь с Цвинтарным будет налажена.

На следующий день к вечеру старик выпустил нас из убежища. И мы с наслаждением ели в его хатенке горячую картошку, вареные бураки с хлебом, пили молоко. Дядя Коля сообщил, что бежало из госпиталя двадцать человек. Оставшихся пленных в тот же день немцы отправили в общий лагерь.

– Немцы злы как собаки, – в заключение сказал он.

Поужинав, мы опять залезли в яму. Я снова стал думать о Цвинтарном. Где он? Удалось ли ему найти надежное убежище?

Прошло еще три тревожных дня. От дяди Коли мы узнали, что начались обыски у вольнонаемных, работающих при госпитале. Значит, немцы нас усиленно разыскивают. Оставаться здесь нельзя. Может погибнуть вся семья Скрипника. По первоначальному плану Цвинтарный должен был прислать связного в первый же вечер после побега, но был ли он у Маруси или нет – я не знаю.

– Если завтра связного не будет, – сказал Степан, – ночью перейдем Днепр.

– Оружие? Надо бы прихватить с собой…

– А как его прихватишь, – ответил Бойко, – оно вывезено за город. Дядя Коля из рук в руки передавал его по условному паролю, старик понятия не имеет, где оно сейчас. Предполагает, что сейчас оружие находится в руках местного подполья.

– Да, все осложнилось. Где Цвинтарный?

Связной так и не появился, и мы решили уходить. Вечером хозяйка нас накормила. Заботливо сшила из своих последних простыней халаты, и мы приготовились в трудный путь. Дядя Коля взялся проводить – он был местный и хорошо знал дорогу. Как раз перед нашим уходом неожиданно пришла Маруся. Узнала, что я скрываюсь у Скрипника. Она посоветовала уйти в деревню, к ее отцу.

– У него можно сховаться, в городе сейчас опасно, обыски начались повальные. Пойдешь?

Мы стояли за домом одни. Потом сели на мерзлую землю. С неба падал мокрый снег вперемешку с ледяной крупой. Было холодно и неуютно. Маруся смотрела на меня глазами полными тревоги.

– Нет, – сказал я. – Не могу бросить друга.

– И его бери.

– У нас другие планы. Извини. Спасибо тебе за все… Может, когда увидимся…

Мы простились, молча пожав друг другу руки. Маруся ушла. Я вернулся в хату и, присев на минутку, написал на чистом листке ученической тетрадки список всех бежавших из фашистского лагеря и подписал его кличкой Сыч.

– Возьми и сохрани, – попросил я дядю Колю. – Придут наши, передай кому следует. А если появится связной от Цвинтарного, скажи, что мы с Бойко ушли через Днепр, к фронту, к своим.

Скрипник, я и Бойко пробираемся по окраине заводского поселка, петляем по садам и огородам. Прислушиваемся, осматриваемся. Падает густой снег.

Появились заросли прибрежного кустарника. Ложимся и внимательно всматриваемся в ночную тьму. Слышен скрип снега: это медленно проходит вдоль Днепра немецкий парный патруль. Для гражданских лиц мост, наведенный немцами через реку, давно закрыт – это мы знаем. Знаем и то, что немцы во многих местах специально подорвали лед, чтобы затруднить переправу. На реке всюду полыньи, наполненные битым льдом.

Когда патруль отошел на значительное расстояние и скрылся в морозной дымке, мы прощаемся со Скрипником.

– До свиданья, диду! Не поминай лихом! Спасибо за все!

– Счастливой вам дороги, сынки! – отвечает дядя Коля. – Может, и мой хлопец где блукает, может, кто и его выручит из беды…

И вот мы с Бойко ползем к Днепру. Я – впереди. Он – за мной. Со стороны мы незаметны – на нас маскировочные халаты.

Устав ползти, делаем прыжки, маскируем следы, вот уже и пересекли «дозорную тропу». Быстро вперед! Берег у нас позади. Кругом плотный туман. Медленно ползем по замерзшему Днепру. Делаем передышки. Стараемся упираться локтями, чтобы не отморозить рук. Бойко тяжело дышит. Отдыхаем. Потом встаем и идем в полный рост. Бойко сильно хромает, опирается на палку.

Скоро уже середина пути. И тут под ногами вдруг начинает хлюпать вода, под ней – лед. Мы скользим, падаем, и так – несколько раз.

Ледяная вода обжигает руки. Устоять на йогах совершенно невозможно – мы снова ползем. Вода все выше. Мы уже давно промокли насквозь, но от нервного напряжения холода не чувствуем.

Ползем, ползем… Ползем крайне медленно в ледяной воде. Все время пробую перед собой лед – не попасть бы в полынью, тогда пиши пропало! Движемся в полном неведении, куда лучше забрать – левее или правее… Нашему пути, кажется, нет конца. Где же берег?!

Но вот воды становится меньше… Еще меньше… И наконец – снег! Уже видны неясные очертания высокого обрывистого берега… Вот и сам берег. Выбираемся с трудом на кручу. Впереди заснеженное поле. Мороз крепчает.

Наши намокшие халаты покрываются на ветру ледяной коркой, трещат и хлопают при каждом движении. Тело сковывает ужасный холод. Хочется бежать, надо бежать – иначе умрем, но Бойко едва-едва ковыляет, и я поддерживаю его под локоть, подбадриваю:

– Держись! Держись, старина!

Наконец добрались до жилья. Это была, как потом выяснилось, деревня Куриловка. Стучимся в крайнюю хату. Старушка, которую мы разбудили, зажгла огарок свечи да так и обмерла, увидев нас в заледеневших белых балахонах.

– Немца нет?

– Нэма.

– Спасай, мать! Топи печь!

Мы с трудом освобождаемся от превратившейся в ледяной панцирь одежды и, голые, окоченевшие, начинаем усиленно размахивать руками и приседать… И вот уже чувствуем, как постепенно согревается тело. Старушка приносит самогон. Выпиваем по полстакана и остальным растираемся… Чудо! Оживаем! В доме полыхает печь. Забираемся на теплую лежанку, ложимся на какое-то тряпье. У пашей спасительницы нашелся табак. Она все делает молча, и мы молчим. Блаженно улыбаясь, свертываем по огромной козьей ножке и, хмелея от свободы, дымим махрой. Подумать только – перемахнули через Днепр! Победили мороз, ледяную воду и убийственный ветер. Выжили!

Наша одежда висит возле печки. И мы знаем, что, пока будем спать, бабуся все высушит и соберет нас в дорогу. Мы накрываемся каким-то старым рядном и крепко засыпаем.

Утром поднимаемся бодрыми и веселыми. Хочется есть, но в доме нет пи крошки. Обжигаясь, пьем пахнущую дымом горячую воду. И за это спасибо. За все спасибо тебе, молчаливая, по все понимающая бабуся!

Она куда-то исчезает.

– А вот вам на дорожку, сынки, – говорит она и передает Бойко узелок с ржаными лепешками. – Соседка дала.

Мы идем довольно быстро по целине, без дороги. Идем на север – к фронту. Бойко старается не отставать. Пурга кружит, стучит снежной дробью по обледенелой земле и надежно укрывает нас от вражеских глаз.

– Знаешь, Степан, если в селе нет немцев, то днем поспим, ночью пойдем дальше. Если есть немцы – обойдем село. Так будет безопаснее.

Он согласен.

Бойко неразговорчив, поглощен своими мыслями. Я тоже больше молчу и с благодарностью думаю: «Какие же у нас замечательные люди! Кто мы дяде Коле Скрипнику? Да никто. Совсем чужие. А он нас приютил, сберег… И жена его Анна Ивановна последние свои простыни пустила на маскхалаты. А Маруся? Как выручала!

Золотые люди! Не только собой рисковали, но и жизнями своих малых детей. Нагрянули бы немцы, обнаружили нас – и всем конец… А бабуся из Куриловки! Она и вовсе не спросила, кто мы, но сделала для нас все, что могла. А ее соседка! Та и вовсе не видела нас, но дала, поделилась с беглецами последними ржаными лепешками… А Лида Лукьянова! Какая храбрая девушка. Сама связалась с Цвинтариым, проникала к нам в зону госпиталя. Каждый раз рисковала… Какую ответственность на себя взяла. Сейчас прячет наших беглецов. А их надо кормить, одеть, снабдить оружием, документами, или переправить через Днепр, или спрятать до прихода наших войск… Вот задача! Конечно, помогая нам готовить побег, она выполняла задание партийного подполья – не иначе…»

– Сорвались! – говорю я вслух.

– То ли еще будет! – отвечает мне Бойко.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю