Текст книги "Ученый из Сиракуз"

Автор книги: Сергей Житомирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Архимед задумался. Потом он поднялся, подошел к Полиену и положил руку на его плечо.

– Благодарю тебя, почтенный, за то, что ты преподал мне урок гражданского поведения. Я поеду и сделаю все, что в моих силах.

– Я еду с тобой, – торопливо проговорил Гераклид.

– Возьмешь мою повозку и охрану, – сказал Полиен, – а я, если не возражаешь, подожду тебя здесь.

_____

Была уже глубокая ночь. Повозка, окруженная всадниками, катилась к дамбе Острова. Народу на улицах поубавилось, но многие проезды были перегорожены опрокинутыми повозками. За ними у костров дежурили сторонники Аполлонида, охраняя товарищей, прикорнувших прямо на земле.

У главного спуска к Малой гавани их остановили: был приказ не пропускать никого.

– Кто тут у вас старший? – спросил ученый.

Вперед вышел рослый парень в потрепанном плаще.

– Мне надо говорить с Аполлонидом, – сказал Архимед, – пошли к нему человека, пусть обо мне доложит. А мы подождем ответа за углом.

– Да я и так тебя пропущу. Только оставь провожатых.

– Я не знаю, захочет ли Аполлонид меня видеть, и поэтому сделай лучше так, как я тебя прошу.

Они отъехали за угол.

– Почему ты не поехал сразу? – спросил Гераклид.

– Надо же дать Аполлониду немного времени на размышления.

– А если он откажет?

– Вот этого он не сделает. Скорее задержит как заложника.

Потянулось ожидание, которое показалось Гераклиду бесконечным. Наконец появился юноша, преувеличенно серьезный от сознания важности поручения, и заявил:

– Архимеда пропускаем, охрана пусть остается здесь. Оружие тоже оставьте.

– Мы безоружны, – сказал Гераклид.

Юноша сменил возницу, и повозка загремела вниз по мощеной улице. Хлебные склады, обнесенные высокой стеной, были построены основательно и выглядели не хуже иной крепости. Ученика и учителя провели внутрь широкого пустого помещения. На вставленных в щели кладки копьях висели яркие лампы с несколькими фитилями. В освещенном углу на складном табурете сидел Аполлонид с планом Острова на коленях и что-то обсуждал со стоявшими вокруг помощниками.

– Приветствую тебя, Архимед! – сказал Аполлонид. – Принесите стул мудрому. Мне известно, как мало ценил тебя Гиероним, и я рад, что ты решил стать моим союзником.

Из темноты вышел воин с табуретом. Архимед сел, поправил плащ.

– О нашем союзе речь впереди, – сказал Архимед. – Пока что я приехал по просьбе Полиена, чтобы помирить тебя с Андронадором, пока не пролилась кровь.

Аполлонид презрительно сморщился:

– Полиен не имеет никаких прав. Старая власть повержена.

– Оставим это, – сказал Архимед, – я хочу выяснить суть твоих разногласий с Андронадором и попытаться вас примирить.

– Надо арестовать его, – сказал один из помощников Аполлонида, – он знает укрепления Острова.

– Помолчи, Мискел, – остановил его Аполлонид. – Ты упустил момент, когда Остров можно было взять голыми руками, и теперь помолчи. А ты, Архимед, разве не понимаешь, что Гиероним был лишь игрушкой в руках Андронадора, что настоящий тиран – он. И нельзя покончить с тиранией, не свергнув его.

– В этом я сомневаюсь, – ответил ученый. – Гражданская война может принести городу неисчислимые беды. Думаю, Андронадор понимает это не хуже тебя. Скажи, а не согласился бы ты на то, чтобы Андронадор и другие члены старого совета выставили свои кандидатуры в Совет стратегов на общих основаниях?

– Андронадор никогда не пойдет на это.

– Ну а если пойдет? Если, как в геометрии, предположим, что он согласится. Как тогда?

– Тогда пусть возвращает городу казну и все богатства Гиерона.

– А дворец, где живут члены царской семьи?

– Дом есть дом, – ответил Аполлонид. – Я не посягаю на частную собственность.

– И это все?

– Нет. Ответ должен быть дан немедленно, до того как из Леонтин вернутся войска.

– Хорошо, – сказал Архимед. – Я понял так, что ты согласен прекратить осаду Острова и согласен представить народному собранию для выборов в стратеги кандидатуры членов совета опекунов, то есть Андронадора, Фемиста, Полиена и Колона. Взамен Андронадор отказывается от каких-либо привилегий, передает городу Остров и царскую казну.

– Все верно, – кивнул Аполлонид и стукнул себя могучим кулаком по колену.

– Надо арестовать Архимеда, – снова сказал Мискел. – Было бы глупо упускать такую возможность.

– Помолчи, – раздраженно обернулся Аполлонид. – К чему штурмовать крепость, которая готова сдаться? А в совете у нас все равно будет большинство.

_____

Ночь подходила к концу. Могучая башня, запиравшая въезд с дамбы на Остров, четко рисовалась на фоне светлеющего неба. Гераклид не сомневался, что из ее темных бойниц на повозку смотрят десятки воинов со взведенными стрелометами. Он поднялся и выкрикнул волшебные слова, перед которыми в Сиракузах открывались все заслоны:

– Пропустите Архимеда, главного строителя машин!

Мощный щит со скрежетом пополз вверх, открывая проход. Гераклид дернул повод, и повозка въехала в ворота, за которыми маячили воины с факелами в руках.

Андронадор оказался во дворце. Он с сумрачным видом ходил по расписанной сценами охоты комнате третьего этажа. Из ее окон был виден край Малой гавани, смутно белевший массив хлебных складов и бесчисленные костры мятежников на берегу. Андронадор радостно встретил пришедших:

– Счастье, что вам удалось пробиться ко мне! Я не смог предупредить, слишком поздно пришли известия из Леонтин. Как же вы проникли на дамбу?

– Аполлонид пропустил меня как парламентера, – ответил Архимед.

Андронадор тронул пальцами уголки рта, поправляя висячие усы:

– Чего же он хочет?

Архимед рассказал об условиях мира.

– Зачем мне это? – пожал плечами Андронадор. – Через два дня Гиппократ с войсками будет здесь, и мятежникам конец. А если удастся уломать Филодема, то я слажу с ними еще раньше. Народ за меня, во мне видят защитника города от римлян. Аполлонид долго не продержится.

– Я боюсь другого, – сказал Архимед. – Если ты начнешь побеждать, Аполлонид призовет Марцелла.

– Он не пойдет на такое!

– Отчего же? Он предпочтет получить хотя бы видимость власти, чем потерять все.

– Аполлонид вообще сторонник Рима, – вставил Гераклид.

– Знаю, – сказал Андронадор. – Пожалуй, я действительно недооценил своего врага. Или переоценил?

Тусклый синий свет рождавшегося утра проникал в окна, смешиваясь с желтым пламенем светильников. Было то зябкое предрассветное время, когда явь смешивается с отгоняемым сном и человека обступают странные желания и мысли. Андронадор молчал, то ли обдумывая обстановку, то ли устав от бессонной ночи.

Неожиданно в комнату вошла сухощавая молодящаяся женщина с острым, как у Гиерона, подбородком и воспаленными глазами. Ее лицо выражало решимость. Нарушая приличия, не взглянув на посторонних мужчин, она быстрыми шагами подошла к Андронадору и встала перед ним на колени. Гераклид понял, что видит Дамарату, мать Гармонии. Вероятно, она была поблизости и слышала весь разговор.

– Не соглашайся, – умоляла она, протягивая к мужу руки. – Вспомни слова Диониссия: «От власти отказываются не сидя на коне, а только когда тебя поволокут за ноги!» Не соглашайся! Они заманят тебя в ловушку и убьют, как Гиеронима!

– Ну, Дамарата, – Андронадор поднял ее с коленей, – не так-то просто меня провести. Придет время, ты еще станешь царицей. Но сейчас придется тебе побыть супругой стратега. Что ж, Архимед, я согласен. Но требуются гарантии безопасности для меня и моих людей.

– Я думал об этом, – ответил Архимед. – Надеюсь, что заботу о соблюдении перемирия возьмет на себя Филодем.

_____

Днем осада была снята, и Остров заняли воины гарнизона. На следующий день народное собрание избрало двадцать стратегов, единодушно поддержав и бывших членов старого совета во главе с Андронадором, и Аполлонида с его сторонниками. Диномена и еще пятерых участников заговора, не успевших приехать из Леонтин, избрали заочно.

Архимед в этот день не пришел на площадь, чтобы доказать свою беспристрастность.

В начале лета к Архимеду в сопровождении Магона зашел попрощаться Белл-Шарру-Уцар. После смерти Гиерона астролог начал думать об отъезде из Сиракуз и послал в несколько мест письма, предлагая свои услуги. И вот он получил долгожданное приглашение от царя Аттала в Пергам. Особенно это было кстати теперь, когда после убийства Гиеронима он вообще остался без покровителей.

Архимед принял гостей в парадной части сада в беседке напротив павильона.

– Знаете ли вы, благодаря кому я получил приглашение в Пергам? – говорил Бел-Шарру-Уцар, разглаживая свою лопатообразную бороду. – Я написал Зоиппу, и он помог мне, связавшись с влиятельными людьми из окружения Аттала.

– Послушай, знаток звезд, – сказал Архимед, – а не сможешь ли ты выполнить небольшое поручение?

– Все, что в моих силах, – важно ответил вавилонянин.

– Так вот, в Пергаме живет Аполлоний, математик, который, как и я, занимается теорией больших чисел. Я приготовил для него любопытную задачу и хочу, чтобы ты ее ему передал.

– Ты говоришь о той, что изложена в стихах? – спросил Гераклид.

– Да, найди ее. У нас должна быть копия, так ты прямо надпиши: «Архимед желает Аполлонию радоваться» – и все прочее, что требуется, чтобы сразу отдать. А задача, сын Вавилона, состоит в том, чтобы исчислить число быков и коров четырех воображаемых стад. Причем количества животных каждого стада находятся в различных отношениях между собою.

– Попробую решить в пути, – сказал астролог. – Дорога будет долгой.

– Не трудись, – усмехнулся Архимед, – задача эта для человека неразрешима.

– Противоречива?

– Нет. Но число, которое должно получиться в ответе, так велико, что не хватит и десяти человеческих жизней, чтобы его посчитать!

– Зачем же ты сочинил такую задачу?

– Чтобы немного усмирить гордость тех, которые считают, что все постигли, – ответил Архимед.

– У учителя старые споры с Аполлонием по поводу действий с большими числами, – пояснил Гераклид.

– Клянусь тебе, Архимед, – торжественно проговорил Бел-Шарру-Уцар, – что передам письмо прямо в руки Аполлонию и никогда не выдам ему тайны твоей задачи.

Гераклид отправился в дом, чтобы приготовить письмо. Когда он вернулся, разговор шел уже о звездах. Астролог говорил об Архимедовой книге, написанной по поводу небесного глобуса.

– И в этой твоей замечательной книге, дорогой Архимед, представь себе, я заметил неправильность!

– Ты проверял расчеты? – изумился ученый.

– Я говорю не о числах. Ты написал, что Юпитер и Сатурн не меняют яркости. А между тем некоторые мудрецы указывают, что в противостояниях эти планеты становятся ярче, чем в положениях, более близких к Солнцу.

– Ведут себя подобно Марсу? – обрадовался Архимед.

– Да, – кивнул астролог. – Мой учитель говорил, что они делают это из уважения к лучезарному Шамашу. Но Марс-Нергал, властелин подземного мира, чуть ли не слепнет, подходя к нему, а гордый Юпитер-Мардук только слегка прикрывает веки. Старый воитель Сатурн-Нинурта дерзок и вообще не желал бы опускать головы перед Солнцем, но и его заставляет меркнуть всесильный Шамаш.

– Интересно, – сказал Архимед. – Но вот почему никто из астрономов не пишет об этом? Я-то сам мало наблюдал, но другие…

– Вы, греки, – ответил Бел-Шарру-Уцар, – хорошие геометры, но у вас не хватает терпения ночь за ночью наблюдать звезды. И поэтому боги не открывают вам всех своих тайн. Да и где вам наблюдать звезды? В ваших городах у воды небо всегда затуманено. А мой город словно создан для астрологов. Над его башнями в безлунные ночи небеса черны как уголь, и среди этой тьмы горят мириады мириад звезд. Половины их просто не видно в ваших краях. Только у нас можно разглядеть, что у звезды Иштар иногда отрастают рога, а Мардука в его шествии вдоль зодиака сопровождают четверо слуг.

– Благодарю тебя, сын Вавилона, за то, что ты рассказал о свойствах планет! Жаль, что я не знал этого раньше, иначе орбиты Юпитера и Сатурна мы тоже очертили бы вокруг Солнца. Надо будет, Гераклид, посчитать их радиусы по тем же правилам, по каким мы считали орбиту Марса. Плохо только, что мы тогда не собрали по ним данных, а теперь на это уйдет не меньше года.

Потом заговорили о Гиерониме, и Архимед попросил гостей рассказать о подробностях покушения.

– Хорошо, – сказал Магон, – только учти, что мы в то время были на площади и сами ничего не видели. Правда, позже побывали на месте и слышали рассказы очевидцев. Ты, наверно, знаешь, – начал он рассказывать, – ту улицу, которая идет через все Леонтины в крепость, узкую, припертую домами к береговому обрыву этой речки?..

– Речка называется Лас, – подсказал Архимед.

– Так вот, по этой прибрежной улице Гиероним каждое утро проходил из крепости на Нижнюю площадь, где устраивались смотры. Заговорщики засели в одном из домов. В то утро Гиероним шел, как обычно, впереди, за ним телохранители и прочая свита. Когда они проходили мимо злосчастного дома, Диномен нагнулся, будто поправляет ремень на сандалии. Охрана, не желая обгонять начальника, остановилась, остальные тоже, а ничего не заметивший Гиероним прошел несколько шагов один. Тут заговорщики выскочили с кинжалами – и «Смерть тирану!». А когда Гиероним упал, все разбежались.

– Предательство всегда отвратительно, – сказал Архимед, – а трусость вдвойне. Выходит, Диномен вовсе не рисковал! Если бы покушение сорвалось, он спокойно догнал бы царя. Никто бы не смог доказать его причастности к заговору.

– Звезды предсказали смерть Гиеронима за три месяца, – сказал Бел-Шарру-Уцар. – Мы, правда, не сообщили царю этот гороскоп. Все равно это не помогло бы ему.

– Что его убьют, можно было предсказать без всякого гороскопа, – заметил Магон.

– Это, кстати, сделал Зоипп, – вспомнил Гераклид.

– А ведь он один из стратегов, – вздохнул Архимед.

– Ну, Диномен не играет в совете никакой роли, – сказал Магон. – Он пустое место. А вообще эта война между Андронадором и Аполлонидом добром, по-моему, не кончится. Как может управлять совет, где ни одно мнение не может взять вверх, ни одно дело не решается и под дверью которого происходят вечные перебранки и драки? Вчера я слышал, как перед народом выступал Полиен, единственный из них, не потерявший разума. Оп убеждал кончить распри и выбрать наконец, чью сторону держать, все равно чью, по уж держаться! Так его чуть не забросали камнями. Кстати, завтра созывается народное собрание, чтобы принять закон о союзе с Римом или с Карфагеном – чья партия осилит. Может быть, на этот раз что-нибудь решат?

– А ты ведь гражданин Сиракуз, – вдруг обернулся к Гераклиду Архимед, – а ни разу не был на народном собрании. Я как посредник в перемирии не имею права поддерживать ни одну из сторон, но ты просто обязан выполнить свой гражданский долг.

– Это не для меня, учитель.

– А для кого же? Для подлецов вроде Диномена? Если честные люди отворачиваются от общественной жизни, то нет ничего удивительного в засилье недостойных. Завтра ты пойдешь на площадь, иначе мы с тобой серьезно поссоримся.

АПОЛЛОНИД

гора^[16] отделялась от ведущего к Пентапиле Южного проезда широкой открытой колоннадой. К концам колоннады примыкали галереи с сотнями лавок, обнимавшие площадь с боков и обрывавшиеся на уровне фасада Дома собраний, величественного, похожего на храм здания, обращенного портиком к морю.

Сейчас площадь была неузнаваема. Ни разложенных товаров, ни крестьянских повозок не осталось на ней. В блеске нежаркого утреннего солнца перед Домом собраний стояла огромная толпа горожан. Модные вышитые накидки состоятельных смешивались с засаленными хламидами бедняков, кудри молодых с сединами и лысинами старцев. Некоторые возбужденно переговаривались и спорили, другие угрюмо молчали.

Гераклиду передалось волнение окружающих. Он почувствовал, что сейчас от него, как и от каждого, кто пришел сюда, в какой-то мере зависит выбор пути, выбор судьбы города. Андронадор или Аполлонид, Карфаген или Рим? Что они должны предпочесть – попытку отстоять независимость или шаг к подчинению, возможно, более глубокому, чем бывшее прежде, но зато не грозящему войной?

Гераклид огляделся, ища знакомых, и увидел на возвышении справа от портика Гиппократа, окруженного воинами. Рядом с ним был Гай, одетый по-гречески, с суровым, замкнутым лицом. Гераклид хотел было протолкаться поближе к ним, но решил, что здесь ему будут лучше видны двери Дома собраний и площадка перед ними, откуда обычно говорили ораторы.

– Тянут почему-то, – сказал Гераклиду стоявший рядом старичок. – Пора бы уже начинать.

– Не сговорятся, кто поедет просить у Марцелла прощения! – хмыкнул верзила в голубой хламиде. – Раньше думать надо было, месяц потеряли…

Наконец двери совета распахнулись, из них вышли и встали по обе стороны воины с обнаженными клинками. Еще человек десять выстроились за колоннами вдоль стены, другие спустились по широкой лестнице и оттеснили с нее горожан.

– Идут, идут… – пронеслось по толпе.

И действительно, на площадку гордо вышел Андронадор. За ним следовал Фемист, дальше, кажется, Диномен. Гераклид не успел рассмотреть как следует, потому что воины, охранявшие вход, вдруг стремительно и одновременно шагнули навстречу друг другу, и оказались за спинами выходящих. Сверкнул меч, короткий испуганный крик пронесся над площадью, и все увидели, как Андронадор повалился, запрокинув голову, на верхнюю ступеньку лестницы. На него тяжело упал Фемист с торчащим из спины клинком.

Люди оцепенели. На короткое время по площади разлилась какая-то неестественная тишина. Потом дико завопил и рванулся обратно в дом Диномен. Оттуда полетели беспорядочные испуганные крики, и, словно разбуженная ими, толпа заревела. Кричали от страха, протестовали, требовали объяснений, требовали членов совета. Пораженный случившимся, Гераклид невольно попятился, получил кулаком в спину и только тогда увидел, что на площадке ораторов стоит Аполлонид.

– Тише, сиракузяне! – кричал он. – Все скажу! Тише!

– Тише, тише! – подхватили в толпе. Шум пошел на убыль. Аполлонид заговорил резким высоким голосом:

– Правосудие свершилось! Заговорщики казнены! – Он показал на убитых и, не дав подняться шуму, заговорил снова: – Вчера мне стало известно о заговоре этих двух предателей! Они собирались с помощью верных им наемников истребить остальных стратегов и восстановить тиранию. Подтвердит это всем известный актер Аристон, которому они проболтались о своих планах.

Из дверей вытолкнули Аристона. Было видно, как он напуган и растерян.

– Скажи, Аристон, – обратился к нему Аполлонид, – говорил ли при тебе Андронадор, что войско на его стороне?

– Да, – подтвердил актер.

– Вы слышали? – продолжал Аполлонид. – Он похвалялся своей силой. Если бы мы, друзья свободы, не остановили вовремя руку тирании, то опять оказались бы в рабстве!..

Аполлонид обличал Андронадора и Фемиста, обвинял весь дом Гиерона в приверженности к тирании, начиная с него самого, захватившего власть с помощью военной силы. Тираном был его свергнутый внук, к захвату власти призывали своих мужей-заговорщиков его дочери. Демократия будет в опасности, пока семя тирании самим своим существованием оскверняет город.

– Слава демократии! – кричал Аполлонид, и завороженная толпа повторяла его возгласы.

Между колоннами стали появляться другие члены совета. Аполлонид продолжал свою речь, обвинял, обличал, осыпал проклятиями. Доказательств, по существу, не было, и Гераклид не доверял его словам, хотя и знал, что они могли быть правдой.

Но он видел, как загораются глаза окружающих, слышал одобрительные возгласы, чувствовал, что многие верят Аполлониду или готовы поверить.

– Я предлагаю народному собранию принять закон о казни мятежников Андронадора и Фемиста! – воскликнул Аполлонид. Толпа отозвалась одобрительным шумом.

– Закон принят, – пробасил вышедший вперед Диномен. – Я тоже скажу, – продолжал он, – ведь меня тираны заставляли служить себе. Помню, когда Гиерон умирал, то хотел дать городу свободу, но Дамаратд, сказала Андронадору: «Только полоумный может отказаться от власти! Пусть правит Гиероним, а ты будешь опекуном». Справедливо говорит Аполлонид, пока живо Гиероново отродье, не будет покоя в Сиракузах! Я тоже предложу закон – казнить всех потомков Гиерона, рассадников тирании!..

Снова толпа согласно зашумела, и Диномен объявил о принятии закона.

Тогда ошеломленный Гераклид увидел, что на площадке стоит Гиппократ. Воины, проложившие ему дорогу через толпу, остались на ступеньках.

– Стойте! – раздался над площадью голос посланника. – Стойте, несчастные, опомнитесь!

Гиппократ обернулся к членам совета, потом к притихшей толпе:

– Что здесь происходит? Суд над заговорщиками? Но где судьи, где свидетели? Почему не допрошены обвиняемые, не выбраны присяжные? Зачем такая поспешность решений? Кто из родных Гиерона может метить в тираны? Андронадор и Фемист мертвы, Зоипп в Александрии. Остались женщины и дети. Я предлагаю отменить закон Дииомена, отменить тотчас же, пока его еще не привели в исполнение…

Гераклиду стало жарко. Страшная догадка поразила его. Он заметил, что толпа поредела, исчез этот Аполлонидов молодчик в голубом. Догадка превратилась в уверенность, и Гераклид стал проталкиваться к колоннаде.

Сперва он увидел на мостовой обрывки дорогой одежды, разбитые вазы, обломки мебели. Потом услышал пьяные крики толпы, грабившей дворец. Гераклид побежал назад вдоль стены сада. Узкая дверь оказалась открытой, задыхаясь, он подбежал к круглому павильону библиотеки. Сердце его билось сильно и часто, ноги подкашивались. Он уже знал, что увидит. У ног статуи музы Урании, раскинувшись, лежала Гармония, немного поодаль Прокл, который, вероятно, пытался защитить ее.

Гераклид долго просидел над телами друзей, пока не появились родственники Фемиста и бабки Гармонии Фелистиды. Разграбленный дворец наполнился народом. Отовсюду слышались причитания и крики женщин, оплакивавших близких. Гераклид вытер слезы полой плаща и вышел.

У Архимеда его ждал Магон.

– Ты заставляешь меня волноваться, – сказал учитель.

– А я уже собрался отправляться на поиски. – Магон пододвинул другу кресло. – Не рассказывай. Все уже известно: о Гармонии, о Прокле, о девочках Гераклии и о ней самой…

Только после того как Гераклида заставили поесть горячего и выпить вина, Магон рассказал о конце собрания. Закон о казни родни Гиерона отменили, хотя и поздно; было решено послать мирное посольство к Марцеллу. Но самое неожиданное – Гиппократа и Епикида избрали в совет на место убитых Андронадора и Фемиста.

– Не могу простить Гиппократу неповоротливости, – говорил Магон. – Ведь он мог захватить власть. С ним было полсотни верных воинов. Он мог арестовать или убить Аполлонида и Диномена, распустить совет, назначить себя временным правителем, и его поддержали бы. У него много сторонников, а толпа, пораженная убийством, была податлива как глина. Но Гиппократ сказал мне, что не желает нарушать законы.

– А ты что, близок к Гиппократу? – удивился Гераклид.

– Да, мы познакомились в Леонтинах. А после отъезда астролога я поступил в войско Гиппократа, когда он по просьбе Андронадора взял на себя командование римлянами и испанцами.

– По-моему, Гиппократ поступил разумно, – сказал Архимед. – Правитель, начинающий с несправедливости, сам становится рано или поздно ее жертвой. Теперь Гиппократ избран в совет и, мне кажется, благодаря своим способностям быстро выдвинется на первое место.

– Неужели ты думаешь, что он хоть раз появится там?

– А что?

– Я боюсь, теперь ни один из стратегов туда и не сунется, – едко заметил Магон, – чего ради, если любому в дверях могут воткнуть нож в спину!

– Пожалуй, – согласился Архимед.

– Сегодня на наших глазах недолговечная республика пала, – продолжал Магон. – Мы снова вернулись к единовластию, только власть военного вождя за-160 менялась властью знатного демагога. А Гиппократ решил пока уйти из Сиракуз, потому что Марцелл никогда не согласится на мир с городом, где послы Ганнибала сидят в совете, а в войсках служат дезертиры из римской армии. Он потребует, чтобы сторонников Карфагена обезвредили или выдали Риму. И лучше нам убраться, пока Аполлонид не устроил по этому поводу какую-нибудь новую резню.

– Ну теперь вряд ли ему удастся застать вас врасплох, – сказал Архимед.

– Гражданская война не лучше, – ответил Магон.

– Куда же вы денетесь? – спросил Гераклид.

– В Леонтины. Есть подходящий предлог. Недавно леонтинцы просили Совет стратегов защитить их от участившихся грабежей римских солдат. Гиппократ решил принять их приглашение.

– Но ведь это на руку Аполлониду, – покачал головой Гераклид.

– По-моему, Гиппократ озабочен здесь больше всего тем, чтобы не дать Аполлониду повода призвать в Сиракузы римлян, – сказал Архимед. – Пока в городе мир, Аполлонид на это не решится, но стоит начаться смуте, он тотчас же позовет Марцелла и сам откроет ему ворота. А Гиппократу нужно, чтобы Сиракузы сохранили самостоятельность если не в качестве союзника Карфагена, то хотя бы как нейтральное государство.

– Надо было нам с тобой, учитель, все-таки уехать тогда с Зоиппом в Александрию, – сказал Гераклид. – Твое счастье, что никто из добровольных палачей не вспомнил о твоем родстве с Гиероном!

– Может быть… Но в моем доме им нечем было бы поживиться, и они это знали, – ответил Архимед. – Нет, Гераклид, мне нельзя покидать город. Нельзя пи теперь, ни тогда. Я верю, что в конце концов разум возьмет верх. Но сейчас главное, чтобы город уцелел и сохранил независимость. А угроза войны только усилилась. Мы ухитрились и поссориться с Римом, и не получить от Карфагена военной помощи.

ФИЛОДЕМ

ерез несколько дней та самая трирема, которую Архимед когда-то сдвинул с места, нагруженная богатыми подарками, отплыла в Катану к Марцеллу. Назавтра послы вернулись. Было объявлено, что консул встретил их благосклонно, подарки принял, и сейчас римляне совещаются об условиях договора. Казалось, Аполлонид мог торжествовать. Весь город восхищался его решимостью, мудростью и прямотой, которые дали наконец Сиракузам мир.

Но прошло совсем немного времени, и город облетела весть о неудачной попытке карфагенян высадиться южнее Сиракуз у мыса Пахин. Вслед за этим в Большую гавань города вошли двадцать крупных судов римского флота с тысячами воинов на палубах. Правда, командир римской эскадры посетил Аполлонида и уведомил его, что цели прихода эскадры самые мирные. Марцелл разрешил воинам, получившим очередное жалованье, потратить свои деньги в Сиракузах, посетить здешние рынки, повеселиться и отдохнуть.

Но римлянам не удалось сойти на берег. Десятки тысяч вооруженных чем попало горожан ринулись в гавань. Гераклид со стены Острова видел, как неистовствовала на пристанях толпа. Люди выкрикивали проклятия и угрозы, швыряли камни в сторону римских кораблей. Огромные суда стояли носами к Полихне, протягивая к берегу окованные медью тараны. Римляне не оставались в долгу, оскорбляли горожан, грозили оружием. Наконец корабли подняли якоря, развернулись и один за другим покинули гавань. Говорили, будто Аполлонид объяснил римскому начальнику, что ничего не может поделать со своим народом.

Потом в Сиракузы прибыл из Леонтин большой, в несколько сотен повозок, обоз с товарами, и город наполнился рассказами о победе Гиппократа над римскими грабителями. Его войско, охранявшее обоз, встретилось на дороге с несколькими манипулами римлян и нанесло им большой урон.

Все понимали, что римляне этого так не оставят. Действительно, на другой день от Марцелла приехал посол и заявил, что консул считает мир нарушенным. Восстановление мирных отношений возможно только в случае, если не позже чем через двое суток Гиппократ и Епикид будут изгнаны из сиракузских владений, а находящиеся под их командованием две тысячи дезертировавших из римской армии солдат выданы римлянам. Аполлонид пообещал, что требования будут выполнены, и срочно отправил одного из стратегов в Леонтины, приказав ему любой ценой добиться изгнания братьев и их отряда.

Посланный вернулся ни с чем – леонтинцы отказались изгнать Гиппократа, в котором видели своего защитника. Тут же Аполлонид отправил Марцеллу письмо, сообщив, что Леонтины вышли из повиновения и что он снимает с себя ответственность за безопасность этого города.

Для помощи римским войскам в усмирении Леонтин Аполлонид послал карательный отряд во главе с Диноменом.

В то же самое утро, когда восьмитысячный конный отряд Диномена выступил в поход против Леонтин, войска Марцелла и Аппия, не дождавшись ответа из Сиракуз, внезапным ударом захватили город. Добравшиеся до Сиракуз обезумевшие от страха леонтинские беженцы рассказывали ужасы. Римляне вели себя как звери, убивали всех подряд – стариков, женщин, детей, даже собак. Город подвергся страшному разграблению. Немногие спаслись, уйдя через пролом в восточной стене, часть жителей и воинов успели скрыться в крепости. Дальнейшая судьба осажденных там была неизвестна.

В начале следующего дня Архимед с Гераклидом отправились навестить Филодема. Через город, взбудораженный трагедией Леонтин, они пришли к Гексапиле, куда недавно переселился комендант. Филодем занял часть второго этажа этой башни, чтобы находиться поближе к Мегарской дороге, по которой лежал путь в Леоптины и Катану.

Они застали коменданта за проверкой исправности ворот. Он отвел гостей наверх и предложил им присесть на грубые табуреты, составлявшие обстановку караульного помещения.

– Подождите меня немного, – сказал он, – сейчас я разберусь со служебными делами, а потом мы поговорим.

Архимед прошелся вдоль торцевой стены помещения, достал стрелу из ящика, который стоял под висящими рядком луками, уселся в углу и начал набрасывать на полу какое-то геометрическое построение.

– Новый многогранник? – спросил Гераклид.

– Орбита Сатурна, – сказал ученый и нацарапал на камне несколько линий.

Не желая мешать учителю, Гераклид отошел к окну, глядевшему на север. Обычно оживленная, дорога к Мегаре была пуста. И ни один парус не белел в море.

Вскоре комендант вернулся. Он подошел к Архимеду и покачал головой, разглядывая чертеж.

– Я свободен, – сказал он, – и готов рассказать тебе новости. Или… теперь занят ты?

– Нет, – Архимед положил стрелу на подоконник, – рассказывай.

– Сегодня ночью все, кто успел укрыться в леонтинской крепости, ушли через подземный ход. Спаслись Гиппократ с Епикидом, больше тысячи воинов и немало леонтинцев. Братья с остатками войска направились в Гербес. Но теперь они неизбежно попадутся либо римлянам, либо карателям Диномена.

– Ты так считаешь?

– Да. Насколько мне известно, Диномен, узнав о захвате Леонтин, остановился около Мегары. Оттуда до Гербеса рукой подать.

– Аполлонид предал Леонтины, лишь бы удержать власть, – сказал Архимед.