Текст книги "Поваренная книга Мардгайла"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Дмитрий Казаков,Александр Громов,Юлий Буркин,Сергей Чекмаев,Владимир Михайлов,Илья Варшавский,Андрей Синицын,Владимир Березин,Сергей Вольнов,Дмитрий Байкалов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Упоминание главного конкурента, держащего шынок с названием «Зеленый гай», вразумило Саву. Он протянул Панасу лопатообразную ладонь и заявил:

– По рукам!

Секундой позже он возопил:

– Манька! Флягу в комору!

А сам полез в карман широченных шаровар. Монеты божественно звякнули.

Одну монету Панас без зазрения совести пропил – там же, у Савы. На пятнадцать несколькими часами позже купил у Кондрата Чверкалюка по прозвищу Куркуль семь пузатых овец и два барана; а еще за монету выторговал половину забитого утром бычка. Куркуль бурчал, что его грабят средь бела дня. Панас ухмылялся. Он-то прекрасно понимал, что бычка всяко пустили бы на колбасу или в коптильню, причем за те же деньги, ибо пора стояла сытная и изобильная. Заскочил к дядьке на хозяйство, думал позычить одноосный воз (не на себе же полбычка тащить!). Однако воза во дворе не было, а дед Тасик посоветовал смастерить из пары жердей волокушу. Сказано – сделано, благо дед, в свое время мастер на все руки, умело руководил процессом. Сообщив деду, что в «Придорожном» наливают чертову горилку крепче всякой крепости, Панас взобрался на впряженную а волокушу кобылу, гаркнул на овец и отправился к драконьей лощине, куда прибыл на самом закате.

Мораннонед встретил его, застывши от изумления.

– Что? Уже продал? – спросил он, едва Панас приблизился к пещере.

– А то! Во, гляди, овечки! Если не сожрешь всех разом, к весне они еще и ягнят принесут.

– Хм, – дракон, казалось, задумался. – А это мысль! Только придется, пожалуй, пастуха нанимать. Будет свое стадо, проблема питания решится…

– На, харчи пока вот это, – Панас спрыгнул с кобылы и откинул рядно с полутуши бычка. – Хватит пока?

– Вполне! – заверил дракон, выйдя из недолгой задумчивости. – Только испечь надо. Тут черемша где-то росла, нарвать, что ли?

Видать, дракон не только сырым мясом питался. Впрочем, накануне он ведь угощал Панаса бараном на вертеле, так что, если бы не смутные с похмела воспоминания, к этой нехитрой мысли Панас мог бы и раньше придти.

– Еще и денег немного осталось, – сообщил Панас дракону. – Три монеты. Одну я того… уж не обессудь… пропил.

– Пропил? – удивился Мораннонед. – Я ж тебе давал спирту на дорожку.

– Спирт в дорожке и кончился, – вздохнул Панас. – Должны же мы были с шынкарем сделку обмыть?

– Да я не в претензии, – дракон выразительно выставил передние лапы. – Пропил, так пропил. Эти три монеты можешь тоже себе оставить. Будем их считать менеджерским гонораром.

– Кстати, – заметил Панас. – Ежли твою горилку разводить травными настойками – такое питье получается, что мамку родную продать можно!

– Так вы с шынкарем мой спирт пили?

– Уже не твой, – ухмыльнулся Панас. – После сделки ить пили. Стало быть, Савы спирт. Но его, родимого, его… Только говорю ж, разводили.

Дракон схватился передними лапами за голову:

– Нет, я сейчас умру! Спирт продать, а деньги пропить! Только люди так могут!

В следующий миг Мораннонед рухнул, поджав хвост, на спину и комично заболтал в воздухе лапами. Из пасти его вырывались шальные клубы дыма; попутно дракон издавал гулкие раскатистые звуки, отдаленно напоминающие человеческий смех.

Панасу почему-то было совсем не обидно.

Спустя четыре дня он поехал продавать второй мех драконьей горилки. Продал уже за тридцать монет, причем не Саве, а Грицаю из «Зеленого гая». Грицай подстерег Панаса в десяти верстах от Шмянского; у Панаса даже дорожный мех еще не опустел.

Еще через четыре дня Сава Чупрына с двумя угрюмыми молодцами при сабельках перехватили Панаса с очередным мехом на середине дороги. Сава выразил обиду и попытался выторговать за сорок монет то, что Мораннонед впоследствии назвал непонятным словом «эксклюзив», хотя на деле Сава пытался убедить Панаса, продавать драконову горилку исключительно ему. Панас согласился, но только на ближайший месяц.

На обратном пути на Панаса напали с жердями сыновья Трындычихи, напугали кобылу, едва не намяли бока – хмельной Панас, вместо того чтобы разогнать этот шмянский сброд, сгоряча пустился наутек, даже сабелькой махать не решился. От внимания дракона Панасова помятость не ускользнула – пришлось рассказать. Мораннонед не на шутку разозлился, пыхнул дымком, изрек: «Я сейчас!» и, невзирая на сумерки, стремительно взмыл в небо. Позже Панас узнал, что кто-то спалил трындычихин сарай со всеми запасами бражки и подручной утварью. По возвращении дракон некоторое время бормотал непонятные слова: «Я вам дам, никакой крыши… Давить таких конкурентов!»

В общем, дело наладилось. Панас привез двух племянников доглядать за стадом; в лощину их пускать не стоило – чего напрасно на дракона глазеть? Посторонние, как никак, хоть и родичи. На «гонорары» Панас купил добрую кобылу – молодую и сильную, а старую отдал пацанятам-пастухам, пущай доживает в сытости и спокойствии. Кроме того Панас приоделся, отчего даже огульно бражничать как-то перестало хотеться. Панас остепенился и начал подумывать, не построить ли хату поблизости с лощиной, не жениться ли – надоело спать в пещере на хворосте и лопать день за днем печеное мясо вместо борща с галушками или каких ни то вареников в сметане.

Сава с Грицаем некоторое время собачились, но потом все же сумели договориться – шынки их располагались далеко один от другого, так что не слишком-то Грицай и страдал, говоря начистоту. Хотя кое-кто специально повадился к Саве за драконьей настойкой хаживать. Посидев в «Придорожном» с обоими шынкарями Панас справедливо подумал: «А почему бы не возить два меха за раз? Один Саве, один Грицаю. Пусть дракон побольше своего спирту гонит, трудно ему что ли?»

Так Панас Мораннонеду и рассказал. Гони, мол, побольше спирту, спрос есть.

Дракон в ответ тяжко вздохнул:

– Гони… Ты хоть представляешь откуда я спирт беру, деревенщина?

– Ну… Гонишь, поди. Как Трындычиха… недавно, – предположил Панас в общем-то уверенно.

При упоминании конкурентши Панас довольно подкрутил ус. Все-таки ее крах должен был ощутимо «поднять» (по выражению дракона) их общее дело.

– Гоню… – Мораннонед опять печально вздохнул, а потом неожиданно приоткрыл пасть, направил ее в сторону от Панаса и выдохнул горячую алую струю. Пара молодых ёлочек занялись трескучим пламенем.

– Как ты думаешь, компаньон, – спросил дракон несколькими секундами спустя, – откуда берется огонь?

Панас, застывший с разинутым ртом (не от удивления – от неожиданности), встрепенулся и ошалело взглянул на дракона:

– Что значит – откуда? Ты огонь выдыхаешь… Оттуда и берется.

– А почему ты не выдыхаешь огонь? – не унимался дракон. – Чем ты отличаешься от меня? В смысле дыхания?

– Да как же мне огнем дышать? – даже подрастерялся Панас. – Я от дыма задохнусь и умру тут же.

– Если дымом дышать я тоже умру, – проворчал дракон. – Ладно, зайдем с другой стороны. Что ты перво-наперво делаешь, когда собираешься разжечь костер?

– Ну… огниво достаю…

– Бери раньше. Что ты собираешься поджигать?

– Ты ж сам сказал, – всплеснул руками Панас. – Костер! Дракон тоненько пискнул и картинно закатил глаза.

– Да. Собственно, не с титаном словесности беседую, мог бы и догадаться, – пробормотал Мораннонед. – Разницы между «разжигать» и «поджигать» мы, разумеется, не усматриваем…

Панас догадался, что дракон опять принялся разговаривать сам с собой, как он периодически поступал в самые неожиданные моменты.

– Ладно, дружище, – сдался огнедышащий компаньон. – Я тебе подскажу. Огню нужен какой-либо горючий материал, субстрат, пища. Дрова – костру, масло – лампе. И так далее. Как ты думаешь, что именно горит когда я выдыхаю, как ты выражаешься, пламя?

– А что?

Панас на секунду задумался: «В самом деле, огня ведь без ничего не бывает. Что-то же должно гореть, черт забери!»

– Что? А ты угадай! – Дракон оглушительно чихнул, на этот раз в сторону Панаса и того обдало туманным облачком из мельчайших капелек, которые пахли остро, ощутимо, однозначно и очень знакомо.

Дабы изгнать последние сомнения Панас принюхался:

– Хм… Батькой клянусь – это ж горилка! То бишь – спирт твой злющий!

– Вот именно! – повеселевший Мораннонед воздел к небу палец, что твой дьяк Авдей Хмара на проповеди. – Горит именно спиртовая взвесь, которую вырабатывают специальные железы. А поджигает ее стрекательный орган, действие которого основано на каталитическом воспламенении…

Увидев безумно округляющиеся глаза Панаса, дракон торопливо закончил:

– Ну, у меня выделяется спирт, как у тебя – слюна. Понял?

– Угу, – Панас кивнул. – Полезное свойство.

Он подумал о том, что подхватывает многие словечки и обороты дракона буквально на лету. Пожалуй, братки-козаки многих слов из теперешнего лексикона Панаса попросту не поняли бы.

– Так вот, продолжал дракон. – Я не могу производить больше спирта.

– Вроде как корова не может давать больше молока, чем дает, – задумчиво протянул Панас. – Так?

Дракон покосился на Галушку, фыркнул, но согласился, хотя сравнение с коровой действительно было чересчур смелым:

– Вульгарно, конечно, но вроде того. Аналогия, во всяком случае, корректная. Именно поэтому расширить производство, увы, не удастся.

– Если только мы не отыщем и не пригласим к нам твоего родича! – выпалил Панас, осененный несложной, в общем-то, мыслью.

Дракон замер. Окаменел просто.

– Что? – насторожился Панас и внезапно вспомнил недавние свои мысли о женитьбе. – Я опять что-то не то ляпнул? Давай, Мораннонед, пригласи подругу! Уже два бурдюка в неделю! Детишки пойдут – чем не жизнь? Сами спирт начнут давать. А?

Не меняя позы дракон деревянным голосом изрек:

– Ну действительно? Откуда ему знать? Периодически дракон начинал обращаться к Панасу так, будто тот отсутствовал – называлось это «говорить в третьем лице». Сначала Панас дивился, потом привык и перестал обращать внимание.

– Видишь ли, Панас, – проговорил Мораннонед, как показалось козаку, с болью в голосе. – Во-первых, драконы все одинаковы – у нас нет мужчин и женщин, как у вас, людей, хотя мы и называем детей сыновьями, а родителя – отцом. Любой дракон способен отложить яйцо. Но проблема в том, что мы не можем сделать это когда захотим. Нужные изменения в организме происходят только если рождение новых драконов кому-нибудь необходимо. Кому-нибудь, кто зависит от нас – по-настоящему, жизненно. Я не откладывал яиц уже восемьсот лет, Панас. Окружающие последнее время желают драконам только смерти. Ты первый, кто моей смерти не желает – иначе я уже расхворался бы и покинул эти места. Конечно, одной твоей воли было бы недостаточно, но едва я перестал досаждать окрестным пастухам – мало-помалу проклятия в мой адрес утихли. Вот видишь – я здоров. И, небом клянусь, мне не хочется отсюда уходить и начинать все сначала.

Панас неожиданно ощутил, как к горлу подкатывает ком. Ему стало нестерпимо жалко дракона – по многим причинам. В конце концов, более одинокое существо трудно было даже представить.

Галушка подошел к неподвижному Мораннонеду и дружески двинул кулаком в чешуйчатый бок:

– Ну, компаньон! Крепись. Всем сейчас тяжко. Я правда не хочу чтобы ты улетел куда-нибудь – живи тут хоть тысячу лет, хоть больше. Холера! Хватит нашим пьянчугам и одного меха в неделю.

В этот день Панас впервые за довольно длительный срок напился, и Мораннонед долго слушал, как его двуногий компаньон оглушительно храпит в пещере.

– Нет, – тихо сказал дракон, любуясь звездами и думая о своем, драконьем. – Все-таки даже среди людей встречаются достойные личности. А я уж было поставил крест на этой суматошной расе.

Недельки через три Панас вернулся из очередной поездки к шынкарям и не застал Мораннонеда на обычном месте – у ручья, размышляющим или спящим. Разговор с шынкарями выдался странный: Панас заявил, что более одного меха в неделю возить не может, поскольку не больно-то это шынкарям и нужно. Как на грех, последнюю фразу услышали лесорубы за соседним столом и принялись громко доказывать Панасу, что он, мягко говоря, ошибается. Уже чувствуя нарождающиеся подозрения, Панас попытался спорить, был обозван жадюгой и едва не был бит – спасибо вмешался Сава, пригрозив, что перестанет отпускать лесорубам драконью горилку.

На выходе Панаса перехватил Грицай и долго рассказывал, как сильно ему и завсегдатаями его шынка необходим хотя бы один полный мех в неделю. Подозрения Панаса укрепились.

Мораннонеда Панас нашел в пещере, в гнезде, сложенном из цельных елок. Дракон спал и разбудить его не удалось. Спал он неделю, прежде чем пробудился. После чего снес первое яйцо, а через полчаса второе.

Панаса в это время не было – он повез в Шмянское остатки спирта из особых запасов, дабы не нарушать уговоры и не сорвать поставки окончательно. Когда Панас подъехал к лощине настолько, что разглядел Мораннонеда на привычном месте, он пустил кобылу вскачь, а приблизившись, кинулся обниматься:

– Ну, напугал ты меня, чертяка! – сообщил Панас. – Уснул, понимаешь… Я уж невесть что думать начал!

Дракон загадочно улыбался, вертя в лапах небольшую плоскую деревяшку.

– Пойдем-ка, – сказал он тише чем обычно, – я тебе кое-что покажу.

При виде яиц в гнезде у Панаса натурально отвисла челюсть:

– Вот те на! Целых два!

– И еще два на подходе, – сообщил дракон очаровательно смущаясь.

Сорвав с головы шапку, Панас на радостях швырнул ее оземь:

– Позовешь в кумовья кого-нибудь другого – обижусь! – заявил он. – Я перекушу – и назад в Шмянское за покупками! А ты тем временем расскажешь, чего твоим драконятам понадобится и что они едят!

– Первое время ничего, – Мораннонед покосился на округлые, будто гарбузы на грядке, яйца. – А после – то же, что и я. Так что стадо пополнить не помешает!

– А… – Панас запнулся в нерешительности. – Извини, что я так сразу – а спирт они когда давать начнут?

– Да как впервые оголодают, месяца через три. Я уже задумался на эту тему. На, вот, полюбопытствуй, – он протянул Панасу ту самую дощечку, что все еще держал в лапах. – Это эскиз, зеркальное клише я потом отолью в металле.

Панас взял и взглянул: на дощечке виднелся гербообразный рисунок, то ли ножом вырезанный, то ли когтем выцарапанный. Немного грубовато, но, как выразился бы Мораннонед, очень «стильно»: на прямоугольном поле сидел дракон, выпускающий узкий язык пламени; рядом гарцевал человек на коне, судя по оружию – козак, но оружие и одежда показались Панасу странноватыми. А ниже змеились затейливо переплетенные буквы: «Горилка драконья, особая». Еще ниже, литерами помельче – «Галушка, Моран и сыновья».

– Свое имя я сократил для благозвучности, – сказал дракон. – Надо чтобы ты заказал стеклодувам специальные бутылки и этикетки с этим рисунком. И еще дубовые бочки понадобятся. Такой напиток создадим, уххх! Настаивать на травах станем, выцеживать, оттенять водой из ручья, выдерживать в бочках… Я тут отработал рецептик пока ты катался. Продавать будем прямо в бутылках и цену назначим: за бутылку – монета; за бутылку дополнительно выдержанную – три!

Панас быстро подсчитал прибыль – получалось, что мех будет уходить монет за сто, а то и поболе.

– Голова ты, Моран! – одобрительно покрутил свой чуб козак Панас Галушка. – С тобою приятно работать! По рукам!

Человеческая ладонь и когтистая драконья лапа встретились.

– Я тебе книгу потом дам, по экономике. Почитаешь. Все равно нам придется тут поблизости и таверну открыть, и дорогу до Шмянского строить… работы невпроворот. А мне нужен образованный компаньон. Не так ли?

– Чтоб я лопнул! – подтвердил Панас и крепко дернул себя за чуб. – Ладно! Делись рецептом – интересно же!

Мораннонед немедленно оживился – чувствовалось, что в изготовление прототипа «Драконьей особой» он вложил немалую часть собственной души и смекалки:

– Берешь родниковой воды и той замечательной травы, что растет у…

© В. Васильев, 2005.

СЕРГЕЙ ГАЛИХИН
Поваренная книга Мардагайла

– Какого дьявола мы ждем? – крикнул Взбрык с порога кают-компании. Его визийское имя полностью соответствовало смысловому значению на русском языке. Внешне Взбрык сильно напоминал кузнечика: чуть меньше двух метров, конечности вытянутые. На Алатане он был математиком, младшим советником ученого совета планеты. – Нужно садиться на Иртук. Там хотя бы есть пища.

«Ну вот и началось», – подумал я и чуть приоткрыл глаза.

– А ты уверен, что твой желудок ее переварит? – спросил Люч. Не пожилой, но уже в возрасте, шаршаг. Грушевидное тело, шесть ног, четыре руки. Девятнадцать очень маленьких глаз. Профессор биологии с планеты Шоломит. Руководитель нашей экспедиции. Последней экспедиции космической станции «Сателлит-38».

– Чей-нибудь, переварит… – с сомнением ответил Взбрык. – Здесь-то нас что ждет? Голодная смерть? Я вообще не понимаю всеобщего бездействия. Сергей, нужно что-то делать.

Я сижу на полу, прислонившись спиной к мягкой стене кают-компании. Из двенадцати ламп горят только четыре, и те вполнакала. Лица коллег словно скрыты кисеей, их фигуры, ставшие привычными за полгода общения, кажутся чужими, нереальными.

Открываю глаза и лениво поворачиваю голову.

– Что ты предпочел бы сделать?

По кают-компании прокатывается легкий смешок.

– Ну… Это тебе видней. Ты же инженер.

Самое противное, что Взбрык все прекрасно понимает, но все равно два-три раза в день достает меня предложением что-то сделать.

– Хорошо. Давайте еще раз подумаем, – сказал я, усаживаясь поудобней. – После аварии на космической станции «Сателлит-38» в живых остались семь членов экипажа. Мы потеряли восемь андроидов, практически все оборудование. Запасы воды и пищи ничтожны. Уцелели: отсек с каютами членов экипажа, столовая, тренажерный зал, кают-компания, медицинский бокс и морг… То есть весь жилой модуль. Антенна космической связи жилого модуля повреждена взрывом, усилитель выведен из строя. Компьютер непрерывно посылает сигналы бедствия на всех частотах, но… глупо надеяться, что их уловят дальше чем за пять парсеков. К тому же, у нас нет обратной связи. Если нас кто-то и услышит, мы этого не узнаем.

– А как же посадочные капсулы? – не унимался Взбрык.

Я кивнул головой и продолжил.

– У нас есть четыре аварийных посадочных капсулы. Но нет ни одной жилой. Даже если мы совершим благополучную посадку на планету, развернуть там лагерь не сможем. Сколько мы протянем в замкнутом пространстве посадочной капсулы? Я думаю меньше, чем на осколке станции. Гораздо меньше. К тому же здесь мы все вместе. А это тоже чего-то да стоит. Ты считаешь, что нам не стоит сидеть без дела. В чем-то ты прав. Жизнь – в движении. Только не в нашем случае. У нас мало пищи. Так что рекомендую поберечь энергию.

– Думаешь нас спасут? – спросил Дершог. Астрофизик с планеты Таркара. Волк прямоходящий.

– Я думаю, что стоит на это надеяться. И мне кажется важным сказать вот еще что. Сохраняйте спокойствие. Паника – страшный враг. Как заместитель руководителя космической станции «Сателлит-38», ответственно заявляю: тот, кто начнет паниковать – будет изолирован в своей каюте. В первую очередь это касается тебя, Взбрык.

– Ты считаешь, что я сею панику?

– Считаю.

– И он прав, Взбрык, – сказал Люч. – Успокойся, или мы тебя запрем. Я уверен, шансы на спасение у нас есть. Через секунду после аварийной изоляции горящих отсеков бортовой компьютер начал посылать сигнал бедствия. До взрыва у него было достаточно времени.

– Но у нас практически нет пищи! Прошло три дня. Сколько мы протянем на остатках биологической массы? Неделю? Полторы? А что мы будем делать дальше?

– А дальше мы сожрем тебя, – я стараюсь говорить тихо, но как можно убедительнее. – Во-первых, пища. Во-вторых, тишина.

Все снова хихикают. Взбрык, похоже, начинает осознавать, что последнее время надоедает своей болтовней больше обычного.

– Действительно, Взбрык, ты думаешь только о худшем варианте, – сказал Дельф. Наш врач. Толстый, мохнатый, полутораметровый медвежонок с планеты Шалонг. Больше похожий на плюшевого, чем на настоящего. – Нас может услышать какой-нибудь корабль, проходящий поблизости. Тебе нужно отвлечься. Нам всем нужно отвлечься. Давайте сыграем, что ли, во что-нибудь…

Все, как будто, поддерживают эту идею, перебираются за большой круглый стол. Все кроме Маринга – нашего геолога, с планеты Серкупис. Сутулый, узкоплечий, двухметровый риарвон, голова как у черепахи срослась с шеей, висит ниже плеч. Рот с костяными наростами там, где по идее должны быть губы, больше напоминает клюв. Четыре глаза изредка произвольно лениво моргают. Если убрать конечности, Маринга можно принять за толстого червя. Он, как и прежде, тихо сидит в своем любимом кресле, в дальнем левом углу.

– Сергей, присоединяйся, – машет мне Люч.

Я отрицательно качаю головой, снова закрываю глаза и прислоняюсь затылком к мягкой стене кают-компании. В моем мозгу, словно закольцованный видеоролик, снова и снова прокручивается катастрофа. Это похоже на наваждение. Я ничего не могу поделать…

Слышу какое-то оживление, открываю глаза. За столом никто не играет. Но галактическая сборная ученых вроде бы приободрилась. «О чем же они разговаривают? – Прислушиваюсь… – Идиоты! На станции есть практически нечего, а они завели треп о кулинарии».

– …когда пассируешь ватункок, самое главное равномерно помешивать в течении пятнадцати минут, – рассказывает Дельф.

– Ерунда все это, – перебивает Дершог. – Вы просто никогда не пробовали тушеного артулунка. Это просто песня. Главное – не суетиться и терпеливо выполнять все операции. Берешь спинку артулунка и вымачиваешь ее в соусе…

Дершог замолчал на полуслове. Ученый мир медленно повернул головы и посмотрел на Патакона. Пухленький, розовый артулунк (наш химик с планеты Цыкип, не будь прямоходящим и не имей продолговатой, овальной головы, – вылитый поросенок) весь съежился, словно надеялся остаться незамеченным, если будет меньше… Конечно же это была шутка. Но в нашей ситуации уж очень сильно она выглядела как толстый намек на тонкие обстоятельства.

– Извини, я… не хотел… – неловко сказал Дершог. Патакон молчит. Если бы у него был с собой «шелест», я бы подумал, что он под столом снимает его с предохранителя.

– Ну, не подумал, что уж теперь!.. Мы действительно ели артулунков. Только это было на Гольтикапе. На Гольтикапе артулунки не обладают интеллектом, не умеют разговаривать, ходят на четырех конечностях и ведут стадный образ жизни! Кто мог представить, что где-то во вселенной живут артулунки, которые не то что разговаривают, а успешно осваивают галактику?

Артулунку эти доводы как будто казались неубедительными. Он как прежде сидел и тихо посапывал.

– Ну, хочешь, я отдам тебе свой жог?! – как последний аргумент предложил Дершог.

– Хочу, – спокойно ответил Патакон.

Жог у таркаров считается священным оружием. Он похож на обрез обычного охотничьего ружья, разве что трехствольный.

Дершог на мгновенье задумался. Очевидно, предложение было сделано сгоряча, под властью эмоций.

– Еще чего, – говорит Дершог. – Ты же никогда не убивал. Ты не знаешь, что это такое – отобрать жизнь. Нервная система у тебя тонкая. Сначала пристрелишь меня с перепугу, а потом совсем слетишь с катушек и начнешь убивать всех подряд.

– А ты убивал, – так же спокойно говорит Патакон. – Ты знаешь, как это сделать быстро. Ты привык убивать, чтобы выжить. Ведь ты не будешь долго сомневаться…

– Первый, кто нажмет на курок, отправится к праотцам, – объявляю я.

Таркары носят свои обрезы как дань ритуалу. Надежное, мощное оружие, с хорошей убойной силой, но по сравнению с моим плазменным «шелестом» – просто игрушка.

– Всех касается, – повышаю я голос. – Бардака не допущу. Независимо от моего отношения к кому бы то ни было из вас. Если возникнет необходимость, пристрелю даже Люча.

– А если жертвой окажется Сергей, – добавляет Люч, – это сделаю я. И лучше выкинуть из мозгов даже теоретические размышления о том, что кто-то успеет выстрелить дважды.

– Минуточку, – сказал Дершог. – Кроме вас двоих, оружие на станции есть только у меня. Вы что, действительно меня подозреваете?

– Тебе не кажется, что в сложившийся ситуации лучше отдать жог? – спросил я. – Кого тебе здесь бояться?

– Я никого не боюсь, – ответил Дершог. – Забрать у таркара его жог можно только в одном случае. Если он мертв.

– А зачем оружие Сергею и Лючу? – спросил Патакон.

– Я согласен, – поддержал его Взбрык. – Ситуация щекотливая. Нужно все оружие, которое есть на станции, выбросить в открытый космос.

– Хорошо, – говорит Люч. – Мы выбросим все оружие.

В кают-компании повисла тишина. Забрать жог у таркара… Чем не повод, чтобы открыть стрельбу. Не со зла. Нервы…

Смотрю на Дершога.

– Только не нужно намекать, что ты заберешь жог у трупа, – сказал Дершог и бросил на стол свой трехствольный обрез. Бросил с такой легкостью, что у меня даже закралось подозрение: нет ли у него еще одного?

Я не стал обдумывать эту идею. Просто забрал жог и мы все пошли к мусорной камере, после чего было решено устроить внеплановый прием пищевого белка – единственного съестного, что у нас осталось. Это помогло немножко сбить градус напряженности.

О сытости говорить не приходилось, но все-таки пища в желудке. Настроения общаться не было вовсе, и я почти сразу ушел в свою каюту.

Кусок пространства площадью в восемнадцать квадратных метров и потолком два тридцать… Я так привык к нему, что он стал мне родным. Здесь я чувствовал себя почти так же комфортно, как в своем двухэтажном кирпичном доме в Рыбинске, на берегу водохранилища. Стоя у иллюминатора, долго смотрю на бездну, усыпанную мириадами звезд. Я готов расцеловать того, кто предусмотрел иллюминаторы в жилых каютах. Если бы их не было, в замкнутом пространстве космической станции можно запросто сойти с ума. После катастрофы… Когда надежда на спасение так мала… До ближайшей обитаемой планеты четырнадцать парсеков, но расстояния не имеют значения. Стоя у иллюминатора и вглядываясь в звезды, чувствуешь себя причастным к огромной Вселенной, а не джином, законопаченным в бутылке, выброшенной в океан.

Я лег на кровать, заложил руки за голову и закрыл глаза. От голода болела голова. Не сильно, но противно.

Странный в кают-компании получился разговор. Болтали ни о чем, а через минуту все поверили, что астрофизик может съесть химика. Умные и образованные, а поверили. Голод не тетка.

«Так что же теперь, каждый сам за себя?»

В дверь каюты постучали.

– Заходи, – крикнул я и открыв глаза повернул голову. Дверь отползла в сторону и через пару секунд закрылась за спиной Дершога.

Я прилетел на станцию шесть с половиной месяцев назад. Дершог был здесь уже более двух лет.

– Я помешал? – неуверенно спросил Дершог.

– Нет.

Я сажусь на кровати, Дершог, перетащив вертящееся кресло от стола на середину каюты, сел в него.

Он баламут и весельчак. Я в меру смурной здоровый циник. Мы почти сразу же стали приятелями. Возможно, от того, что как две противоположности прекрасно дополняли друг друга. А может, потому что оба ненавидели политкорректность, возведенную на станции почти в ранг закона, считая ее обычным лицемерием. Если Взбрык был кузнечиком, пусть очень здоровым, а Люч – комком биомассы, мы их так и называли: комок и кузнечик.

– Как-то по-дурацки вышло в кают-компании, – сказал Дершог, оттолкнулся лапой от пола и начал медленно вращаться. – Сколько раз говорил себе: с чужими о блюдах из инопланетных существ не разговаривать…

– Ты своих-то когда последний раз видел?

Дершог запнулся.

– Значит вообще не разговаривать. Одни едят букашек, другие на них молятся. Запросто можно перепутать первых со вторыми.

– Не бери в голову, – я попытался его успокоить. – Просто все на взводе. Мы можем и не дождаться спасателей. С голоду не умрем, так жилой модуль рассыплется.

– Ты думаешь? – насторожился Дершог.

– Внешняя антенна повреждена осколком взорвавшейся станции. Глупо надеяться, что он был единственным. Значит, где-то есть еще повреждения. Могут быть.

– Ты прав. Станцию не мешало бы обшарить.

– Заодно Взбрык успокоится. Ему просто необходимо чем-то заняться.

– Этот не успокоится. По определению неспокойный.

Я усмехнулся. Он был прав.

– Я чего пришел-то… – Дершог остановил кресло и чуть подался вперед, – Был тут на станции один из ваших, из землян. Моисеич. Отвечал за снабжение станции. Лет пять здесь кантовался. Полтора года назад умер от инфаркта. Страсть у него была. Библиотека.

– Я так и думал. Подборка хорошая. Языков много. Чтоб такую библиотеку собрать – нужно душу вложить.

– У него была книга… – продолжил Дершог, – грязненькая такая… купленная им давно, кажется где-то у Сириуса… В этой книге на галактическом языке были описаны практически все рецепты всех разумных существ в галактике.

– Не может быть, – я качнул головой. – Ты представляешь сколько в галактике форм жизни? А сколько разумных? А сколько у них своих рецептов? Только на Земле томов десять наберется. А мы, заметь, не самые чревоугодники.

– Я неправильно выразился, – сказал Дершог. – Рецепты приготовления разумных существ.

– Все равно не понял.

– Там написано как приготовить разумное существо, чтобы со вкусом его сожрать. Гуманоиды, парнокопытные, артулунки, рыбы, птицы. Один и тот же вид, обитающий в созвездии Цефея и Телескопа может отличаться уровнем своего развития. Так уж получилось, что в одно время один вид ел другой на одной планете, в другое – второй ел третий на другой планете. Факт в том, что в принципе все и всех когда-то ели.

– Идиотизм, – только и смог сказать я. – Зачем ему была нужна эта книга?

– Он считал ее очень важной для воспитательных целей. Чтоб не зарывались. Уважали друг друга. В том смысле, что когда-то и где-то, как он говорил, каждый из нас может быть едой, а потом и дерьмом.

Я молчал. Эта новость не дала мне никакой мысли. Скорее всего, книга была кем-то просто выдумана от начала и до конца. И в ней не было ни слова правды.

– Да нет, я не думаю, что в ней есть какая-то полезная информация.

– Не скажи, – протянул Дершог. – Сейчас они, – он показал лапой на дверь за спиной, – ошарашены возможным развитием событий. И больше всего их пугает не то, что их может кто-то сожрать, а то, что жрать придется им. Воспитанным и образованным. Жрать другого воспитанного и образованного. А вот когда они очухаются и обдумают все трезво, начнут искать информацию, кому кого можно сожрать и при этом не умереть. Из чувства безопасности они это сделают или из-за голода – вопрос десятый. Но если они найдут книгу… тут такое начнется…

Дершог замолчал.

И самое смешное, я ему поверил. Если эта книга есть в библиотеке и кто-то из ученой братии о ней знает, он непременно вспомнит и попытается ее отыскать. Хотя бы для того, чтоб убедиться, что в ней написана полная чушь.

– У меня осталось по глоточку граппы, – говорю я.