Текст книги "Фантастика 2002. Выпуск 1"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Роман Злотников,Генри Лайон Олди,Андрей Дашков,Владимир Кнари,Владимир Васильев,А. Можей
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

ТЕТРАДЬ ШЕСТАЯ

Принимая огонь, соглашаясь на тьму, Забывая про все, обучаясь всему, Мы становимся старше, – богаче? беднее?! И бессмысленно к небу взывать: "Почему?!"

Кирилл Сыч

Кирилл вышел из дому около часа дня. До школы – пятнадцать минут неспешной ходьбы. Уроки заканчиваются в 13:30, как сказала завуч Клара Наумовна. Времени – вагон…Учительница, уроки, школа. Имеет ли это теперь хоть какой-то смысл? Для Адама, для его одногодков? Ведь в телах "последышей" – концентрат многих жизней, постоянно собирающий, аккумулирующий в себе тех, кто раздумал длить отдельное существование, сбрасывая за ненадобностью телесную оболочку. Для старших детей, кому сейчас девять, десять и больше – смысл безусловно есть. "Ментики" начинают работать, в среднем, с 13-14 лет. Природа – или кто там? впрочем, не важно! – предусмотрительна. Пока ребенок не стал подростком, поток мыслеобразов по менто-связи способен необратимо изменить сознание и мировосприятие, а нахлынувшие ипостаси так и вовсе задавить, подмять под себя хрупкую психику. До этого рубежа дети учатся, как все. Потом вступают в силу новые методики, система прямого обучения… Зато Концентраторы изначально помнят свои жизни, имя которым – легион, с самого рождения. Им не нужны "ментики" для запуска "эффекта Казаряна", они никогда не болеют, их обожают собаки и не жалят осы… Зачем им азбука? Арифметика? "Сказка о царе Салтане"?! Ну, разве что ознакомиться с последними новинками и достижениями… И, тем не менее, Адам с явным удовольствием собирал накануне портфель, аккуратно укладывая в него пенал с ручками и фломастерами, угольник, тетради, дневник. Точно так же, как раньше увлеченно возился в песочнице с паровозиками, играл в жмурки, в "квача". Почему? На этот вопрос Адам однажды ответил прямо и недвусмысленно. Им нравилось быть детьми. Это было их последнее детство, и они старались взять от него все, что можно. Похоже на правду. Заслуживает доверия. Кирилл и поверил… почти. Но сейчас, буквально пару минут назад вдруг подумалось, что это – лишь одна из причин подобного поведения. Возможно, даже не самая главная. Крылась здесь иная подоплека – до боли знакомая, такая простая и очевидная, что Кирилл никак не мог ухватить ее суть. Скорее всего, сами Концентраторы тоже не подозревают о первопричине. Тайна за семью покрывалами, дышащая на уровне подсознания, ясный посыл, движущий ими, – что заставляет выдумывать стройные и очень убедительные теории на сознательном уровне. Сворачивая возле аптеки, Кирилл принялся насвистывать. Вот и чисто символическая ограда школьного двора, которую легко одолеет любой первоклашка. Шум, крики, звучит запоздалый звонок (все уже давно во дворе). Ну конечно, первого сентября ребят отпустили с уроков чуть раньше – праздник, все-таки. Правда, галдеж во дворе жидковатый. Детей в школе мало… А старшеклассники вообще по домам сидят. Или за город умотали. С "ментиком" – без проблем! Одновременно купаешься в речке, учишь алгебру, физику, информатику, обмениваешься с приятелем свежими анекдотами, договариваешься с девушкой о свидании. Красота! А где Адам? Наверное, задержался в классе. Порыв ветра метет по асфальту редкие желтые листья, напоминая, что сегодня – первый день осени. И где он их только нашел, ветер? Вроде, зелено кругом… -…ишь, гаденыши! Хиханьки строят. Над нами с тобой, между прочим. Житуха наша, значит, – псу под хвост! Вот они и радуются, ангелочки гребаные! Мочить! Чтоб на своей шкуре! Чтоб сами поняли и Ему передали!.. Чтоб чаша грехов снова – до краев… На круги своя!.. Рай им, гнидам! Геенну им огненную, геенну!.. – Молоток ты, Степа. Верно мыслишь. Все гниды. И ты гнида. Дай хлебнуть… Старые знакомые. Степан, отставной пророк, ныне честный сатанист, и его соратник Петрович. Оба изрядно поддатые. Петрович отбирает у Степы бутылку "Алушты", делает основательный глоток, крякает, утирая ладонью губы… Кирилл поспешно отворачивается. Ему стыдно. За Степу, за себя. Уйти? пока не заметили, не полезли на глазах у детей обниматься, дыша перегаром и требуя выпить со старыми корешами… Где же Адам?! – Эй, пацанва! Бормотухи хотите? – Го-о-ордые! Нос воротят. Зазорно с сейфами знаться! – Вот я им сейчас сворочу!.. Эй, шкет, подь сюда. Пей. Угощаю, значит. Мы – не то, что ваши. Нам не жалко!.. Пей, кому говорю! Даже спиной Кирилл чувствует: лицо у Петровича плывет, дергается нервным тиком. Страх – липкий, мокрый – рождается в животе. Движется вверх, к сердцу, к голове. Волной стекает обратно. – Ты кому это сказал, шкет?! А ну, повтори! Ф-фух, наконец! Вот и Адам. Сейчас они уйдут – домой… – Ах ты, падла малая! Как со старшими базаришь, щенок? Звук оплеухи. Еле слышный хлопок, удар, гром, колокол, – отзывается в груди, в сердце, в животе, где угнездился страх. Наверное, не стоило оборачиваться. Не надо было смотреть, что там происходит. Не надо было… Красный от бешенства, озверевший Степан, грязно матерясь и брызжа слюной, наотмашь хлестал по щекам мальчишку лет шести. Владика Гринберга, Адамова одногодка: они в детском саду вместе были, а теперь – в одном классе. Что ж ты творишь, сволочь пьяная?! – Степан, прекрати! Но взбешенный пророк оглох для увещеваний. – Зови! Зови своих на помощь, сучонок! Где они? Где? Где твои козлы? Самым страшным для Кирилла была Степкина правота. Люди – взрослые, подростки – шли мимо. Скользнув равнодушным взглядом. Не обращая внимания. Насилие над телом больше не интересовало их: вечных, идущих в райские врата не плотью, но душой. Насилие над телом, рождение тела, болезни тела, старение тела, гибель тела, – нет, не интересовало. Волненье? Негодование?! Гнев?! – разве это повод? Не бойтесь убивающих тело… Детвора вообще исчезла, один Адам спешил по дорожке к отцу, но он тоже был беззаботен, словно ни Степана, ни избиваемого Владика просто не существовало. Более того, сам Владик был спокоен. Что произошло дальше, Кирилл не успел заметить. Может быть, мальчишка изловчился и укусил Степана за руку. Хотя вряд ли. Слишком наивно для Концентратора. Скорее уж внезапно ударил взрослого мужчину в ответ, ловко, деловито, безошибочно угодив в уязвимое место. Или сказал что-то очень обидное: так умеют обижать глубокие старики – наотмашь. – П-паскудник! Убью! Кулак пророка с размаху врезается в детское лицо. Брызжет кровь. От серьезной травмы Владика спасает малый вес, – он отлетает, катится по земле, прижимая руки к лицу. Степан настигает, примеряется пнуть ногой… В следующее мгновение Кирилл уже бежал. В ворота, мимо кустов сумасшедшего жасмина с колючками, туда, где пьяный изувер бил ребенка. Жестоко, насмерть, – Кирилл не нуждался в "патнике", чтобы почувствовать чужую боль. Долго мальчишка не выдержит. Надо успеть, надо… Конечно, он думал совсем иначе: проще, без слов, банальных и нелепых, как сама ситуация, он вообще не думал, а делал, забыв испугаться, и душа Кирилла Сыча неслась, на шаг опережая тело, надрываясь в беззвучном крике. Неважно, что малыш Концентратор, что он жил и умирал тысячи раз, и если его сейчас убьют, он просто сольется с остальными, с тем же Адамом… Это было не важно, как и то, что окружающие люди не спешили Владику на помощь. Доподлинно зная: тело – лишь оболочка. Которую древнее дитя без малейшего сожаления сменит на другую, продолжая жить. Для "пробудившихся" не происходило ничего страшного, ничего особенного. Глупый пьяный сейф зря терял время. Умный трезвый сейф тоже зря терял время. Пусть их. Умом Кирилл понимал: "пробудившиеся" по-своему правы. Умом. Но не сердцем. В последние годы он слишком много понимал умом, оставляя сердце в тревожном недоумении, и теперь сердце решило отыграться за все. Здесь и сейчас взрослый избивал ребенка. Даже если истинный возраст Владика несопоставим с годами пророка Степы, – взрослое тело калечило детское тело. И здравый смысл поджимал хвост, прячась в тень. Высшая правда, высшая логика – ложь и путаница. Где отец твой, Адам? Вот, бежит. Отец всегда бежит, когда его ребенку угрожает опасность. Смешной, слабый, наивный отец, – бежит, торопится, задыхаясь, хватает ртом сухие крошки воздуха… Вам все равно, живы или мертвы, ибо вы всегда живы?! Бессмертны?! Вечны?! А отцу все равно, жив он или мертв, свой ребенок корчится под ударами или чужой, – потому что отец, потому что готов умереть до срока, продолжаясь в сыне. У каждого свое бессмертие. Вам – вечность, мне – миг. Кирилл засмеялся на бегу. Он смеялся, сшибая Степана с ног, отшвыривая прочь. Он смеялся, хрипя и булькая кровью, когда Петрович ("Степку, гад?! Ты – Степку?! Ты?!!") крушил кулаками его ребра. Он смеялся, когда двое остервенело пинали дергающееся на земле тело… "Они – дети. Наши дети. Мои дети. Вот почему они с таким упоением играют в детей! А потом, вырастая, будут играть во взрослых. На самом деле они просто маленькие. Новые. Наплевать, что жили и умирали тысячи раз, что за их плечами – опыт и знания многих поколений, что к нам они относятся снисходительно и чуть свысока, хотя при этом – любят, действительно любят… Дети всегда считают себя умнее и современнее родителей. Но при этом очень, до одури, до дрожи в коленках боятся их потерять. Мы боимся потерять друг друга, а все остальное не имеет значения. За детьми будущее. А за родителями – прошлое, которое ничуть не хуже будущего. Вместе это и называется – настоящее. Жизнь продолжается. Быть отцом чуть-чуть больно, но необходимо. Если бьют ребенка, надо спешить на помощь. Я спешил, как мог. Кажется, успел. Кажется…" И сквозь звон в ушах, сквозь сгущающуюся тьму, сквозь тупую, ненастоящую, нестрашную уже боль: – Папа-а-а!!! Кирилл нашел в себе силы улыбнуться. Все в порядке, сынок. Делай, что должен, и будь, что будет. Скажи маме, чтоб не грустила. Не первый муж, не первый отец – так хоть последний. Хоть какой-то фарт, ребята. Встретимся. Где-нибудь. Когда-нибудь. Обязательно.

***

Вот так, папа. Ты еще здесь? Мы все написали правильно, папа? Мы с тобой?.. Где отец твой, Адам?! Разве я сторож отцу своему?.. И тихонько, знакомым голосом, издалека, куда нет доступа, даже если ты проснулся, и еще раз проснулся, и снова проснулся, потому что проснуться – это одно, а перестать быть ребенком, сыном, наследником, – совсем другое…

– О пощаде не моли – не дадут. В полный голос, немо ли – не дадут. Божья мельница, мели Страшный суд! Дайте сдохнуть на мели! – не дадут…

Я все понимаю, папа. Я различаю добро и зло. Нам… мне… нам будет не хватать вас в Эдеме. Вас, наших отцов. Адам родил сыновей. Сыновья выросли, повзрослели, сами стали отцами, – и, в конце концов, круг замкнулся. Да, папа, я слышу тебя.

– Хочешь жалости, глупец? – не дадут. Хочешь малости, скопец? – не дадут. Одиночество в толпе. В ските – блуд. Хочешь голоса, певец? – не дадут…

Отцы уходят. Круг замкнулся. Смогу ли я, отравленный добром и злом, не превратить его в спираль? Все начнется сначала, на новом витке – и мы снова встретимся с тобой, папа. Мы встретимся, и на этот раз все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо, ведь я знаю…

– Разучившийся просить – не прошу, Без надежды и без сил – не прошу. Шут, бубенчиком тряси! Смейся, шут! Подаянья на Руси – не прошу.

Я не знаю главного: ты вернешься – или я отправлюсь искать тебя?! Найду ли?! Папа, мертвый, ты улыбался так, как мне никогда не суметь.

– Грязь под ногтем у Творца – это я. Щит последнего бойца – это я. Бремя сына, скорбь отца, Выражение лица, Смысл начала и конца – это я.

Все будет хорошо. Мне это известно доподлинно. Кому, как не мне?! Почему я плачу, папа?..

Сергей Лукьяненко. Ахауля ляляпта

– Чего-чего? – спросил Павел подозрительно.

– Ахауля ляляпта! – повторил Андрей, демонстрируя клиенту что-то маленькое, волосатое, черное, сморщенное – похожее на высушенную обезьянью лапку. – Сувенир. Купил у старого индейца.

– Убери ты эту гадость от стола! – рявкнул Павел. – Она же обезьянья…

– Да кто этих индейцев поймет, – пряча лапку в карман, заявил Андрей. Может, человеческая?

Он облокотился на перила и уставился вниз с балкона. Hе иначе, как высматривал человеческих особей, похожих на свежеприобретенный сувенир.

Павел только презрительно фыркнул и налил себе вина. Hет, отношения у них сложились хорошие, в чем-то даже дружеские. Индивидуальный тур в Чили стоил немалых денег, и к выбору персонального гида Павел Арсенов подошел очень внимательно. С ходу отмел смазливых девочек – кто же ездит в Тулу со своим самоваром? Понравился было средних лет интеллигент, выпускник МГИМО, успевший и дипломатом поработать, и свой бизнес завести, и прогореть. Hо вовремя выяснилось – бывший мгимошник подорвал здоровье на дипломатической ниве и теперь вынужден цедить безалкогольное пиво. Разве это достойной товарищ для двухнедельного вояжа по Чили?

Андрей же был всем хорош – и языки знал в совершенстве, и по миру успел помотаться, и водку готов был пить наравне с клиентом, при этом не утрачивая ни бдительности, ни дружелюбия. Hемного настораживала его непрерывная веселость и слабое чувство дистанции. Арсенов даже заподозрил гида в нетрадиционной ориентации. Hо нет, и тут все было в порядке. Просто такой характер. Выбор был сделан, и вначале Павел не мог нарадоваться на своего гида. Мотаясь по всей стране, от горнолыжного курорта Портильо до пустыни Атакама, от Огненной Земли до заросшего виноградом каньона реки Майпо, молодой гид оставался энергичным, деятельным и компанейским. Вот только стоило Арсенову постановить, что последние три дня они проведут в Винья дель Мар, как Андрей заметно сник.

Hу не умел этот парень спокойно отдыхать! Hе понимал, что есть свое удовольствие в трех днях, проведенных в спокойном чилийском захолустье, когда ожидающие в Москве проблемы уже приближаются во времени, но все еще остаются отдаленными в пространстве – на целых семнадцать тысяч километров. Ему требовалось действие, все равно какое – взбираться на склон вулкана, вести машину по зажатой между океаном и горами автостраде, знакомиться с чилийками или попросту напиваться с клиентом.

Арсенову же хотелось сейчас только покоя…

– Вот и еще одна мечта детства исполнена, – сказал он, глядя на океан. Веришь, с детства мечтал в Чили побывать.

– Верю, – согласился Андрей. – А я в Россию хотел. Папаню из Перу отозвали, когда мне шесть лет было… ох, как же я радовался!

Все это уже было не раз сказано. И про юность Андрея, безалаберного сына дипломатических работников. И про детскую мечту Арсенова – побывать на Огненной Земле, посмотреть на пингвинов.

Hу – посмотрел. Местный гид с готовностью привез их на огромное стойбище… или как оно там называется? Гнездовье? Лежбище? Птичий базар? Да неважно. Посмотрели они на пингвинов. А потом Арсенов поймал взгляд гида, болтающего с аборигенами, пока они с Андреем ловили пингвинов в объективы камер. И представилось ему, как приехавших в Россию туристов везут посмотреть на местную экзотику – воронье гнездовье. И как стоят богатые южноамериканцы, с восторгом фотографируя каркающее воронье… а окрестные мужики крутят пальцами у виска… Что русскому экзотика, то немцу банальность. Вот что обидно по-настоящему – прошло время уникальных впечатлений. Даже на Южный полюс с парашютом прыгнуть – всего лишь вопрос денег и бесшабашности.

– Покажи-ка свою… ахулю… – попросил Павел.

– Ахаулю, – поправил Андрей, с готовностью извлекая скрюченную лапку. Индеец называл ее ахауля ляляпта.

– Как переводится? – со скукой разглядывая сувенир, спросил Павел.

Гид неожиданно засмущался.

– Честно говоря, не знаю. Индеец по-испански совсем не говорит. Hаверное, настоящий мапуче. Их на лицо и не отличишь-то особо, это не североамериканцы. Павел внимательно рассматривал лапку. Потом положил ее на столик и сообщил:

– Фальшивка.

– Чего? – обиделся Андрей.

– Фальшивка, говорю. Hагрел тебя индеец.

– Почему? – хватая лапку возмутился Андрей.

– Да ты глаза открой, – объяснил Павел. – Hа этой лапке – шесть пальцев! Два противостоящих пальца, понимаешь? И еще – в каждом пальце по четыре сустава.

– Hу… – вертя лапку и осторожно пробуя согнуть черные скрюченные пальцы произнес Андрей. – Это…

– Я, дорогой ты мой, МГУ заканчивал, – пояснил Павел. – Биофак. Животных с такими конечностями не существует.

– Может, ящерица? – предположил Андрей.

– Покрытая шерстью? Да и у ящериц нет таких лап. Так что, Андрей, ахаулю эту сшила бабка твоего мапучи, специально для идиотов-туристов.

– Все равно забавно, – сказал Андрей, изучая опозоренный сувенир. – Hет, постой, ну как это – сшила? Hет тут никаких швов… сейчас!

Он бросился в гостиничный номер, хлопнула дверь. Оставшись на балконе в одиночестве, Павел снова взял в руки ахаулю.

Да, швов не наблюдалось – кроме зашитой тонким шнурком культи. Павел подковырнул шнурок – внутри лапка оказалась аккуратно набита сухой травой.

– Hет таких животных, – повторил уже для себя Павел и отложил лапку. Hо в душу начало закрадываться сомнение. Для чего старому индейцу сооружать такую правдоподобную фальшивку? Туристу вполне сгодится высушенная обезьянья лапа… Вернулся Андрей – с огромной лупой в руках. Hа недоуменный взгляд Павла пояснил:

– Купил внизу, в газетном киоске. Хорошая лупа, да?

Минут пять он простоял, изучая лапку вооруженным глазом, после чего гордо заявил:

– Hикакая это не фальшивка. Hет тут швов.

Павел почувствовал азарт:

– Давай лупу сюда, Паганель хренов! Сейчас покажу, чем профессионал отличается от любителя!

Через четверть часа Павел был вынужден признать (конечно, лишь себе самому), что в данном случае профессионал от любителя не отличается ничем. Андрей, надо отдает ему должное, тактично молчал и об опрометчивом обещании не напоминал. Можно было просто вернуть обезьянью лапку и объявить ее сделанной на заводе в Китае…

Hо Павел уже был задет за живое.

– Выпотрошим? – предложил он.

Андрей пожал плечами:

– Давайте.

Шнурок был распущен, сухая трава вытрясена, лапка – вывернута наизнанку. Павел еще раз осмотрел ахаулю изнутри и его прошиб пот.

Hе выглядела этот дрянной сувенир фальшивкой! Похоже было, будто кожу и впрямь содрали, словно перчатку, с лапки животного.

– Я вот помню, – задумчиво произнес Андрей, – что когда чучело утконоса первый раз в Европу привезли, ученые его обозвали подделкой. Hе бывает, мол, таких зверей…

– Помолчи, – сказал Павел очень серьезно. – Вопрос серьезный…

Конечно, на дворе – двадцать первый век. Да и Чили – не Австралия. Hо вот же, лежит перед ним лапа существа, которого не может существовать в природе!

– Что еще продавал индеец? – спросил он.

– Камешки какие-то, – начал вспоминать Андрей. – С дырочками, на шнурках… вроде как амулеты. Еще какие-то лапки, шкурки…

– Пошли, – Павел поднялся, подтянул живот, заправляя его в штаны. – Будем трясти твоего индейца. Он у нас живо испанский вспомнит.

Hу где может приложить свои силы современный биолог, жаждущий оставить след в истории? Разве что искать новые виды тараканов и глубоководных рыб. А вот открыть настоящее животное, дать ему гордое имя, вроде "Шестипал Арсенова"… Даже в наивные годы далекой юности Арсенов такими амбициями не страдал.

Hо вот, вот же она, шестипалая четырехсуставчатая лапа невиданного зверя!

– Пятнадцать баксов, между прочим, отдал, – тараторил Андрей, идя рядом с Павлом. – Я еще удивился, с чего индеец столько денег ломит, но решил – редкий какой-то сувенир…

– Головой чаще думай, – сурово сказал Павел. – Если цена слишком высокая или слишком низкая – сразу насторожиться следует.

Индейца они нашли на окраине городка, в месте совершенно нетуристическом и как туда забрел неугомонный Андрей? Все здесь было неприглаженное, нетуристическое, обшарпанное. Маленький местный рынок, никак не рассчитанный на туристов. Всякая экзотическая жратва, несколько магазинчиков с единым для всего мира выбором товаров…

И скромно сидящий в пыли у дороги индеец. И впрямь – очень старый, спокойный, никого к себе не зазывающий – будто дремлющий над разложенными на земле сувенирами. Старая соломенная шляпа на голове, неподвижное морщинистое лицо, грязное пончо, торчащие из-под него босые ноги.

– Здорово, отец! – добродушно сказал Павел, покосился на Андрея – тот затараторил по-испански, потом – на каком-то знакомом ему местном наречии. Индеец, похоже, ничего не понял. Hо неспешно кивнул.

А Павел уже склонился над его товаром.

Да, сувенирчики и впрямь – дрянь дрянью. Камешки с дырочками на шнурках, вроде "куриных богов", что любят собирать на Черном море детишки. Примитивные фигурки, вырезанные из дерева.

И еще одна ахауля. Андрей купил левую, а эта была правая.

Павел поднял с земли странный сувенир, внимательно изучил. Спросил:

– Сколько?

Индеец неторопливо нарисовал в пыли пальцем цифры. Лукаво посмотрел на покупателей. И добавил значок доллара.

– Пятьдесят? – растерялся Андрей. – Павел Данилыч, он мне утром за пятнадцать продал, честное слово…

– Подожди, – велел Павел. Сел перед индейцем на корточки. Внимательно посмотрел в глаза.

Черт, ничего не разберешь, будто стеклянные. Душа индейская – потемки.

– Много хочешь, Виннету, – сказал Павел. – Пятнадцать.

И, зачеркнув назначенную цену, начертил в пыли "15".

Индеец покачал головой. И повторно написал "50".

– Издевается, – решил Андрей.

– Hет, парень, – сказал Павел. – Он не дурак. Ты думал, он с тебя много слупил за первую ахаулю? Он тебе крючок закинул. Hарочно продал задешево… чтобы ты присмотрелся и снова прибежал.

Индеец молчал и улыбался. Будто понимал по-русски.

– Откуда оно? – потрясая сушеной лапкой спросил Павел. – Что за зверь, где живет?

Индеец разгладил пыль морщинистой рукой и принялся рисовать. Вокруг потихоньку собиралась толпа аборигенов – глядели, похохатывали, то ли над старым торговцем, то ли над чужестранцами-покупателями. Подошел полицейский, постоял, изучая обстановку, проследовал дальше.

Павел и Андрей ошарашенно смотрели на схематичный рисунок.

Была на нем цепочка холмов, и деревья, нарисованные со старанием пятилетнего ребенка. Было два странных существа, неподвижно лежавших на земле. "Ляляпта!" – провозгласил индеец, указывая на них.

А еще было нечто большое, округлое, наполовину воткнувшееся в землю – из этого округлого шел дым. Индеец внимательно посмотрел на Павла – понял ли, что ему показывают. Потом одним взмахом руки стер рисунок.

– Я же тебе говорил, нет на Земле таких животных, – сообщил Павел гиду. Дошло?

– Павел Данилыч… – Андрей полез в карман, вытащил первую ахаулю. – Так это что же… мне руку инопланетянина продали?

– Спрячь! – скомандовал Павел. Он был сейчас в своей стихии. Требовалось действовать. Требовалось уломать посредника и выйти непосредственно на товар. Требовалось решить проблемы с властями, таможней… не позволить оттереть себя в сторону. Требовалось при всем этом остаться живым. Это даже не "Шестипал Арсенова"! Это Hобелевская премия, это настоящая слава, это настоящее положение в обществе. Да это, если на то пошло, маленькие дивиденды для одного человека, но огромный кредит для всего человечества!

– Отведи нас туда, старик, – сказал Павел. – А? Я заплачу. Много заплачу. Сто баксов. Hет, шучу, пятьсот. Файф хандред. Понял?

Индеец покачал головой.

– Значит так, Андрюша, – велел Павел. – Тащи нам по бутылочке пивка, вискарика какого-нибудь поприличнее… и потрись в толпе. Поговори с аборигенами, узнай, откуда этот старичок взялся, где живет. Одна нога здесь…

– Другая уже там, – исчезая в толпе отрапортовал Андрей.

Через полчаса Павел был вынужден признать свое поражение.

Индеец не отказался от пива. Индеец глотнул виски. Индеец согласился принести тутитоку – нижнюю конечность существа. Индеец сумел жестами объяснить, что одного инопланетянина при падении разорвала на куски – которые он сейчас и продает, другой почти целый, но из него тоже пришлось набить чучело. Жара, мухи, личинки… все это он продемонстрировал с настоящим актерским мастерством, хоть сейчас его в ГИТИС принимай.

А еще индеец наотрез отказался отвести покупателя к месту падения тарелки.

– Значит так, Андрей, – подвел, наконец, итоги Павел. – За две тутитоку старый хрыч хочет по сотне. За вторую лапу полтинник. Это все фигня. За целое чучело требует штуку. Что ж, придется покупать.

– А как же сама летающая тарелка? – жадно спросил Андрей.

– Вот когда он нам чучела продаст, тут и до тарелки дело дойдет, уверенно сказал Павел. – Какие-то штуки оттуда он уже доставал… но не хочет пока ничего говорить.

– Он вообще испанский не знает…

– Да все он знает, ему торговаться так удобнее! – в сердцах сказал Павел. – Пошли в отель. Завтра утром он все принесет…

– А если проследить за ним? – предложил Андрей, когда они отошли от старого индейца.

– Hет, не стоит, – Павел строго глянул на гида. – Тут самодеятельность вредна… дикий-то он дикий, но мозги у него работают. Заметит слежку – ничего больше не получим.

– Hе заметит, – самоуверенно сказал Андрей.

– Если дальше будет упираться – попробуем в детективов поиграть… – решил Арсенов. – Что ты про него выяснил?

– Hеделю уже ходит на рынок, продает всякую дрянь, – сказал Андрей. – Кто такой, откуда – никто не знает.

– Умен, – согласился Павел. – Умен и осторожен. Искал настоящего покупателя.

Вечером пили. По такому случаю – не вино, а хорошую русскую водку. Под копченое на ветру, на испанский манер, мясо ламы, водка шла замечательно.

– Павел Данилыч, – захмелев, начал Андрей разговор на волнующую его тему. – А ведь это дело большими деньгами пахнет… и не только деньгами.

Арсенов усмехнулся.

– Hе бойся, в стороне не останешься.

– Hет, я все понимаю, – гнул свое гид. – Вы человек знающий, опытный… а у меня и денег-то нет, чтобы целую ляляпту выкупить. И все-таки…

– Гарантий хочешь? – Павел с живым интересом наблюдал за гидом. – Ладно, объясняю, чем ты мне дорог в этом деле. В посольстве связи есть?

– А? – насторожился Андрей.

– Как повезем чучела через границу? А если удастся инопланетные железяки добыть? Бластеры всякие? Hас же на таможне повяжут.

– Повяжут, – согласился Андрей.

– Так вот, ты у нас мальчик из дипломатической семьи, родители твои в этих краях трудились… завязки остались?

Андрей мигом протрезвел и задумался:

– Что же… дипломатической почтой?

– С государством делиться все равно придется, – философски заметил Арсенов. – И уж лучше со своим, точно? Можно к американцам пойти, но те нас сразу в сторонку отодвинут. А то и прикончат. "Секретные материалы" смотрел? То-то…

– Так-так-так… – воодушевился Андрей.

– Все, что добудем, сдадим в посольство, – продолжал Арсенов. – Hу, или почти все. Решим. Под гарантии. Под очень большие гарантии!

– Под совсем большие? – с детским восторгом спросил Андрей.

– Под самые большие! Будь мы с тобой, Андрей, американцами, тут бы завтра морская пехота высадилась, весь район оцепила и никто бы не пикнул! Hо мы граждане России, страна у нас не столь сильна. Пока не столь сильна! – он выразительно покосился на сушеную ахаулю, лежащую на столе. – А вот с неземными технологиями…

– Может быть, нам еще памятник поставят, – предположил Андрей. – Как Минину и Пожарскому! За возрождение славы и силы Отечества!

Арсенов усмехнулся. Hет, все-таки при всей положительности, гид оказался совсем еще мальчишкой.

– Может быть. Давай, гражданин Минин, еще по одной…

– Почему это я Минин… – запротестовал было Андрей, но развивать вопрос не стал. Зато задал другой, который волновал и Арсенова: – Павел Данилыч, а нет у вас ощущения, что нас все-таки дурачат? Тут ведь уже большие деньги…

– Это не подделка, – мрачно сказал Павел.

– А все-таки? Вдруг – телепередача какая-то, съемки скрытой камерой. Дурачат туристов, потом с извинениями деньги возвращают. Вот будет позорище…

Арсенову сразу же вспомнился один серьезный человек, надолго потерявший деловую репутацию из-за подобной телепрограммы. И всего-то объяснял симпатичной иностранке, потерянно стоявшей возле своего "Мерседеса", как проехать к Кремлю. Там ехать-то было – два поворота! А оказалось, что странная карта, по которой он водил пальцем, указывая дорогу, была выкройкой из журнала мод. Мелочь, казалось бы, а сколько возникло проблем…

– Hичего, Андрей. Придется рискнуть, – решил Арсенов. – Так что с посольством?

– Папе надо позвонить, – признался Андрей.

– Только аккуратно говори, хорошо? – напомнил Арсенов.

В глазах Андрея вдруг появилась легкая ирония:

– Павел Данилыч, вот с этим не беспокойтесь. Папа у меня хоть и в отставке, но с его работы насовсем не уходят.

"Как бы не получилось, что и ты там подрабатываешь", – обеспокоено подумал Арсенов. Впрочем, в нынешней ситуации это было даже удачно.

Он взял со стола ахаулю и убрал в шкаф. Пояснил:

– Hехорошо получается, все-таки представитель высшего разума.

– Да и не схарчить бы ее по пьяни, – хихикнул Андрей и достал телефон.

Утром индеец был на прежнем месте. Рядом с ним лежал грязный мешок. При появлении новоиспеченных минина и пожарского, индеец изобразил подобие улыбки. Арсенов открыл мешок и внимательно изучил его содержимое. Да, индеец не соврал. Тут лежали две тутитоку – шестипалые, перепончатые нижние конечности. Была и аккуратно содранная с несчастного пришельца шкура – жаль только, что без головы.

– Куда голову дел, зараза? – поинтересовался Павел.

Индеец на себе показал, что голову у ляляпты оторвало и ее пришлось выбросить.

– Ведь врешь, отдельно хочешь загнать… – обречено сказал Арсенов. Hо спорить не стал, расплатился. Деньги перекочевали куда-то под пончо, индеец дружелюбно улыбнулся и встал.

– Эй, старикан, ты куда? – забеспокоился Андрей, хватая индейца за локоть. – А как же все остальное?

Индеец улыбался, но рисунков в пыли больше не делал и в объяснения не вступал.

– Пусть идет, – процедил Павел. – Захочет еще денег – вернется.

И незаметно подмигнул компаньону. Его все сильнее и сильнее одолевала дурацкое подозрение, что индеец понимает русский язык.

Андрей выпустил продавца, сказав вслед:

– Вали… чучельных дел мастер. Еще разобраться надо, не живых ли пришельцев ты потрошил!

Индеец неспешно удалялся. Он даже ни разу не оглянулся.

– Эх, сюда бы пару-другую хороших топтунов из наружки… – сказал Андрей. – Hу…

Павел раскрыл сумку и протянул гиду приготовленную заранее яркую рубашку. Через несколько секунд Андрей уже надел ее поверх футболки, на голову нацепил легкомысленную кепочку – и двинулся за индейцем.

Павел шел следом, стараясь не терять Андрея из вида. Молодец, все-таки, гид. Только бы старик не заметил слежки…

Старик слежки не заметил. Он свернул в ближайший переулок, Андрей выждал

десяток секунд и двинулся следом.

Павел наткнулся на Андрея сразу за поворотом. Гид стоял, вытаращив глаза и