Текст книги "Кругосветка"
Автор книги: Сергей Григорьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
ГРИГОРЬЕВ Сергей Тимофеевич
«КРУГОСВЕТКА»
Глава первая
Глаз с прищуром
Мы оказались в засаде. Дверь дергалась. В нее стучали и кулаками и ногами. По лестнице в мой мезонин непрерывно топотали, то взбегая вверх, то сбегая вниз, десятки ног. Слышались крики: «Замок!.. Видишь, их заперли на замок. Вот хитрые!..»
Алексей Максимович казался несколько смущенным. Он носил тогда на плечах широкую черную хламиду, на голове – шляпу с обвисшими полями, в руке – увесистую «ерлыгу» чабанов, степных пастухов. Обыватели Самары дивились этому вызывающему наряду. Грозная ерлыга в руке была маскировкой: у Алексея Максимовича Пешкова (я понял это долгое время спустя) были удивительно добрые руки. Чтобы понять человека, мы смотрим ему в глаза. А я советовал бы узнавать людей по рукам. Про глаза Пешкова в его паспорте значилось, что они «обыкновенные», но он смотрел на все и всех с прищуром: казалось, вот-вот подмигнет.
– Алексей, – сказал я ему, – мы бессовестные люди.
– Глупо, как факт, – ответил Алексей Максимович, добродушно нахмурясь.
– В который уж раз мы их обманываем?
– Что делать: суббота – это день обманутых надежд и неисполненных обещаний.
Кашлянув, он прибавил:
– Определение несколько длинное, но верное по существу…
Вдова коллежского асессора
На дворе поднялся шум. На горбатую крышу мезонина полетели камни. Слушая, как они били в железо и катились потом с рокотом до желоба, Пешков, вдруг расцветая, воскликнул:
– Преподобный!.. Это – бунт!.. «Преподобным» он звал иногда меня.
Гам на дворе усилился. Среди мальчишьего крика послышались голоса матерей: они пытались усовестить ребят. Громче всех кричала домовладелица, вдова коллежского асессора Аглая Федоровна Хлебникова.
– Охальники! – кричала она. – Перестаньте кидать камни, горчица проклятая!.. Чего вы беспокоите порядочных людей?
– «Порядочные люди» – это мы с тобой, Преподобный, – заметил Алексей Максимович, почти подмигивая мне.
– Вы мне крышу камнями разобьете!..
– В этом заключена вся суть… Вот где причина ее гнева.
– Полиция! Полиция! – завопила на дворе Хлебникова.
Гомон и шум оборвались.
– Полиции испугались, – предположил я.
– Не думаю, – ответил Пешков.
Со двора послышались смех и свист. Грохот камней по железу прекратился. Вместо того через минуту мы услыхали громыхание железных листов, по которым кто-то ходил босыми ногами.
– Догадались, горчишники! – воскликнул Алексей Максимович.
С крыши свесились на балкон смуглые ноги; я сразу узнал ноги Маши Цыганочки. Девчонка висела на руках и напрасно искала ногами опоры. Я кинулся к двери, но опоздал. Сверху посыпались, мелькая подобно осенним листьям в порыве ветра, пестрые карты. Девчонка с визгом оборвалась и рухнула на балкон, упав котенком на все четыре конечности.
– Ушиблась? – спросил я, подхватив Машу. Она высвободилась из моих рук.
– Я-то?! Я сразу на все четыре якоря стала! – и кинулась подбирать карты.
Бубновая дама
Мы услыхали опять над головами погромыхивание железа и заглушенный говор. На балкон сверху свалился со звоном закопченный жестяной чайник. Топор, упав, вонзился в половицу. Крутясь, мелькнула связка копченой воблы. Грузно шмякнул об пол навернутый на клячи серый бредень. Полетели на балкон тощие котомки и узелки. Спустился на веревочке котелок, а вслед за ним посыпались и хозяева этих вещей – мальчишки. Народу собралось порядочно. Мальчишки весело приплясывали, хохотали, тормошили Пешкова и меня.
– Спрятались от нас… Запереть снаружи замком велели? А мы вот!..
Заглянув вниз, я увидел, что на дворе безмолвными статуями, скрестивши руки, стоят женщины со всего двора. Их безмолвие выражало негодование, которое не может быть высказано словами.
Увидев меня, вдова коллежского асессора хлопнула себя по бедрам руками и закричала:
– Сейчас с балкона долой!.. Нешто балкон выдержит такую тяжесть? А вы, сударь, сейчас же извольте с квартиры съезжать… Я вам, сударь, сдавала верх, как порядочному человеку. А вы? Весь двор перебулгачили… Дом того гляди развалится… За три месяца по пяти рублей не плочено. Трижды пять – пятнадцать… Я с вас у мирового взыщу… Долой с квартиры!
– Матушка, голубушка, – со слезами воскликнула Цыганочка, перебирая тонкими пальцами карты, – бубновую даму потеряла! Видно, ветром сдуло.
Алексей Максимович перегнулся через ветхие перила балкона и указал:
– Вот она, на земле лежит, вверх лицом.
Три синенькие
Все ребята присунулись к перилам. Перила затрещали. Мы увидели, что Хлебникова в гневе схватила карту и хотела ее разорвать:
– Вот тебе, шутовка!
– Сударыня, ваш гнев вполне справедлив, – крикнул Алексей Максимович вдове коллежского асессора. – Подождите… не рвите карту… Не сердитесь. Трижды пять – пятнадцать…
Пешков достал из кармана кошелек и, держа его перед собой на вытянутых через перила руках, раскрыл, достал три синенькие пятирублевые бумажки и величественным жестом кинул их одну за другой на ветер.
Колыхаясь, бумажки полетели вниз. Хозяйка кинула карту, торопливо собрала бумажки, сложила аккуратно все три вместе, послюнив пальцы, пересчитала и сунула в карман.
– Мерси, – сказала она, подняв вверх лицо и улыбаясь Пешкову. – А вас, – она грозно посмотрела на меня, – убедительно прошу не пользоваться пожарной лестницей. На то есть двери. Вы давеча сами влезли к себе в квартиру через крышу. Мало того, вы подали дурной пример детям. А главное – я беззащитная вдова; люди скажут: «К Хлебниковой молодые мужчины по лестнице лазают».
– Что делать, Аглая Федоровна, замок у меня самозапорный, а я забыл дома ключ. Вот он!
Я завернул ключ в обрывок газеты и кинул туда, где лежала ничком бубновая дама.
– Будьте добры, отомкните нас.
Опасный балкон
– Карту! Карту подними!.. – закричали хозяйке мальчишки.
Аглая Федоровна покорно подняла и ключ и карту и направилась к лестнице в мезонин. Женщины, пересмеиваясь, разошлись по своим делам.
– «Инцидент исчерпан», – заявил Пешков словами газетного репортера.
Лестница заскрипела под грузными шагами. Аглая Федоровна отомкнула замок. Не входя, она протянула мне через порог бубновую даму, замок с ключом и крикнула мальчишкам:
– Уйдите с балкона, горчица проклятая! Вы мне дом сломаете.
– Ну как, съезжать мне с квартиры?
Она безнадежно махнула рукой и, сходя вниз, кинула:
– Да ну вас! Живите уж…
Я согнал ребят с балкона в комнату. У Аглаи Федоровны были основания опасаться. Улица наша на косогоре. Все домишки старые, и дом Хлебниковой в том числе. Из-за ненадежного грунта все дома стоят, накренясь вперед, как будто готовятся прыгнуть с кручи в Волгу – купаться. Да и балкон очень ветхий. Когда я снимал квартиру, Аглая Федоровна меня предупредила, что лучше дверь на балкон не открывать: балки ненадежные. А с балкона открывался чудесный вид на Волгу, на пристани с пароходами и на синие Жигулевские Ворота. Я весной открыл дверь на балкон, попрыгал на нем, чтобы испытать прочность балок: балкон не обрушился.
Частенько, сидя на балконе, мы с Алексеем Максимовичем попивали жигулевское пиво, любовались раздольным пейзажем и разговаривали: говорил больше Пешков, а я слушал.
Что было говорено
Ребята разместились в комнате: кто на моей койке, кто на табуретках, кому не хватило места – прямо на полу. Все, кого мы могли ждать, налицо: Санька Абзац из Костеринской типографии, прозванный так за то, что любил щеголять типографскими словечками; Шурка Ушан, которого мальчишки дразнили: «Отрежь пирожка» (и правда, уши его напоминали два жареных пятачковых пирожка); Петька Батёк – по матери, ее самое так звали за мужскую силу, голос и рост; Зинька Козан, крепкий, большеголовый коротыш; Вася Шихобалов, прозванный за его нищету по фамилии самарского богатого купца Шихобалова. А вот этого парня, рыжего, не знаю, вижу в первый раз.
Маша Цыганочка уселась на пороге балкона и, перебирая карты, не спускала глаз с Алексея Максимовича. Все молчали, ожидая, что скажет он. А он, покашливая, потирая руки выше локтей, прохаживался посредине комнаты и тоже молчал, кисло улыбаясь.
– Долго вы молчать будете? Что говорено было? – сурово спросил Абзац.
– А что говорено было? Что именно? – прикинулся непонимающим Пешков.
– Должен сам помнить, не маленький.
– А все-таки?..
– Что «все-таки»? Было говорено: в субботу ехать в кругосветку. С тех пор сколько суббот прошло? И все вам не время, да некогда, да денег нет. А вот у некоторых нынче последняя суббота. На той неделе некоторым учиться. Говорили вам это или нет?
– Говорили! Говорили! – отозвалось сразу несколько голосов.
– Верно… Вспомнил… Было это говорено…
– А вы что сказали?
– Я сказал, что в эту субботу непременно поедем…
– Ага, попались! – закричали ребята.
Гонорарный день
– Нельзя ехать сегодня! – заявил Пешков, несколько помолчав.
– Так вы опять отказываетесь? – вскочив с койки, сердито закричал рыжий мальчишка в бабьей кофте, подпоясанный шелковым поясом. В руках он держал связку воблы и крутил ею над своей головой.
Пешков с любопытством взглянул на него:
– Постой-ка, парень, да ведь я тебя вижу впервой…
– Ничего, Алексей Максимович… это парень стоящий, – заговорили разом мальчишки. – Это «Стенька стой улицы». Мы его пригласили. «Будь уверен, – говорим, – Алексей Максимович сегодня не обманет».
– Гм, для первого знакомства обманывать, разумеется, не следовало бы…
– Сдается! – громко прошептал кто-то.
– Верьте мне, именно сегодня я хотел исполнить свое обещание. Но сам я сегодня обманут кругом, – заговорил Пешков. – Сегодня день гонорарный. Я так и думал: зашевелятся деньжонки в кармане, и махнем с ребятами в горы. Для усиления средств пообещал редакции написать большой фельетон. Вместо большого вышел маленький. Редакцию я обманул. А маленький фельетон цензор зачеркнул. Просил выдать аванс, говорю: «Дайте хоть десять рублей вперед, мне с ребятами в горы ехать». Обещали – обманули. Пришлось мне построчного гонорара на неделю тридцать три рубля с копейками. А мне долги платить да жить до той субботы – неделю.
– Эх вы! Зачем чиновнице выкинули три пятерки? Ей бы и одной пятишницы за глаза…
– Что делать, погорячился… Назад она не отдаст…
– Ничего, проживете до той субботы. У лавочника-то, мы знаем, на книжку берете, – сказала деловито Маша Цыганочка.
Гнев народа
Напоминание о лавочнике опечалило Пешкова.
– Лавочнику я тоже клятвенно обещал сегодня выплатить хоть часть. Не заплачу – он мне больше в долг не поверит.
– Поверит… Обязательно поверит.
– Значит, вы мне лавочника обмануть велите.
– Эка дело – лавочника! Да вы же сами говорили: он сок из нас всех пьет.
– Обманите лавочника! – в один голос решили мальчишки.
– Сколько на вас долгу-то? – справилась Маша Цыганочка.
– Без малого полета.
– Ему расчет кредит продлить, а то и все за вами пропадет. Перейдете в другую лавочку. А с вас чего взять: палка да шляпа, – рассудительно заключила девочка.
Пешков «освежил кровообращение в голове» при помощи безымянного пальца правой руки – так он называл это движение, которое передается в просторечии словами «почесал в затылке».
– Лавочника обмануть боится! А народ обманывать не боится! – насмешливо кинула Маша. – А кто народ обманывает? Сами вы нам говорили: цари!
Пешков обратился ко мне:
– Преподобный, что ты на это скажешь?
Я присоединил свое молчание к безмолвию разгневанного народа. Пешков тряхнул головой:
– Я отчаянный человек, товарищи. Кругом сегодня обман, пускай и я буду обманщиком. Категорически и бесповоротно отказываюсь от исполнения своих обещаний, в том числе и вам.
– Ах! – возмущенно выдохнула Маша. Все поникли.
Глава вторая
Двугривенный
– Вы подумайте маленько, – сказал, нарушая печальное молчание, «Стенька с той улицы». – Ведь мы тоже издержались. Вот взять меня к примеру: я у торговки десяток воблы купил. Хорошая закуска! – Стенька потряхивал связкой воблы. – Двугривенный отдал.
– А где двугривенный взял? – спросил Пешков.
– Мамка дала, послала на заварку чаю купить…
– Ну вот, стало быть, ты мать обманул.
– Зачем это? Мать нельзя обманывать. У меня свой обманный двугривенный был, я его в орлянку выиграл. Торговка все сомневалась: «Десяток воблы… Да есть ли у тебя, мальчик, столько денег?» – «Во, – говорю, – настоящий». Повертела она двугривенный в руках, хотела его спрятать. «Ишь ты, – говорю, – хитрая какая… Давай мои деньги сюда!» Она отдала. «Сначала, – говорю, – товар подай, а потом деньги. Всегда так делают!» – «Да ты убежишь!» – «А ты меня за ворот держи, пока я деньги не отдам». Она и согласилась. Одной рукой мне воблу подает, а другой за ворот держит. Я руку в карман, сразу нащупал обманный двугряш: он как намыленный. Сунул ей. Она меня отпустила. Я с воблой бегом. А она сразу все поняла: «Ах-ах! Полицейский! Полицейский! Держи его!» Да где тут!
– Стало быть, ты торговку тоже обманул. Вот я и говорю: сегодня кругом обман! – промолвил Пешков.
– Слушайте, мальчики, – вставила Маша Цыганочка. – Он опять свое: торговку ему жалко.
Пешков пропустил мимо ушей это колкое замечание и спросил:
– Ну, а мать-то велит тебе с нами ехать?
– Она мне еще гривенник дала, – ответил Стенька. – Вот! Гривенник-то, может, раз в жизни дала, а вы…
Стенька вдруг плюхнулся на пол, хлопнул оземь связкой воблы и заплакал. Громко заплакала и Маша Цыганочка. Мне показалось, что Маша плачет притворно. Мальчишки вздыхали и сопели. Стенька вдруг вскочил и сунул в руку Пешкова гривенник:
– Нате вот, возьмите! Лавочнику, что ли, отдадите?..
Заговор
Выходка Стеньки была последней каплей, переполнившей чашу наших испытаний.
Алексей Максимович улыбнулся, попробовал гривенник меж пальцами:
– Этот хороший! Видно, придется ехать…
– Ехать! – хором завопили мальчишки. Пешков отвел меня в угол посоветоваться: надо было
составить смету, подсчитать нашу наличность. Нам предстояло нанять две лодки – это десять рублей. За две подводы мужикам в Переволоке – перевезти лодки из Усы в Волгу – тоже две пятерки. Итого двадцать рублей. А у Алексея Максимовича после уплаты за мою квартиру осталось 18 рублей 35 копеек, у меня в кармане было полтора рубля да Стенькин гривенник – всего 19 рублей 95 копеек. Дефицит ясен: не хватает пятачка. Рыбы-то мы на уху наловим! Но ведь нужно купить хлеба, сахару и чаю.
Ребята, видя, что у нас разговор серьезный, не мешали нам, тихо разговаривая между собой. Маша Цыганочка поняла наши затруднения и, обходя мальчишек, что-то нашептывала каждому, а потом подошла к нам с протянутой рукой:
– Вот это с нашей стороны.
На ладони у нее лежало несколько меди и серебра. Алексей Максимович поблагодарил и пересчитал деньги. Маша Цыганочка скромно отошла на свое место. У нас прибавилось еще 75 копеек. Все-таки ехать нам было не с чем. Ребята терпеливо ждали конца нашего совещания.
– Блестящая идея! – хлопнул я себя по лбу. – Попробуем, Алексей, их надуть.
– Боюсь, что это у нас не выйдет.
– Слушай…
Я пересказал тихонько Пешкову то, что придумал. Просветлев лицом, Алексей Максимович кивнул головой, видимо соглашаясь, и обратился к ребятам:
– Ну, довольно баловаться! Едем, ребята. Только ют…
Новое препятствие
Пешков подошел к открытой двери на балкон, посмотрел на небо и свистнул:
– Беда, ребята… Чувствую, погода испортится. Быть ненастью. Уж вы мне поверьте.
Это было вовсе не то, на чем мы с ним согласились. Ребята сгрудились к двери. Алексей Максимович, ухватясь за косяки, никого не пропускал на балкон: «Еще провалитесь». Все тянулись к свету, разглядывая небо. Чуть-чуть веял приятный предвечерний ветерок. На ясном небе нет даже намека на облачко.
– Опять выдумал… Никакого дождя быть не может, – пробормотал Абзац.
Пешков закинул руки накрест за плечи и кашлянул:
– Верьте мне. Крыльца у меня заныли. Вернейший признак. Лучше барометра. Вам-то ничего измокнуть, а я как раз сегодня был у доктора. Он мне довольно ясно намекнул, что у меня с легкими дело неважно!
Пешков нахмурился и отошел к двери. Цыганочка забежала перед ним и, пятясь, строго смотрела в лицо.
– Хм, хм! – прокашлялся Алексей Максимович, улыбнувшись Маше, и сказал: – Доктора, черти драповые, тоже ведь врут, обманывают…
– А то нет, – согласилась Маша. – Зря пугают.
– Вот что, Маша: ты нам погадай. Будет дождь или нет? Доктор врет. А карты обманывают?
– Карты никогда не обманывают, – ответила надменно Маша, доставая из-за пазухи колоду.
Ловкие руки
И Маша опустилась на пол. Мы все стеснились около нее кружком. Рядом со мной плечом к плечу стояли Стенька с воблой и Санька Абзац. Санька прошептал:
– Вдруг она дождь нагадает?
– Ну да… Глупая она, что ли… Она, брат, в карты ловкая. Как ни вскроет карту – все у нее хлюст козырей. Так меня обхлестала! Нос распух…
Маша достала из колоды бубновую даму и положила ее на пол лицом вверх.
– Почему же на бубновую?
– Это она на себя гадает.
– Гадай на всех… На Алексея Максимовича гадай.
– На всех гадать нельзя. Я буду гадать на исполнение желаний. Желание у нас у всех одно. А у меня сильнее всех. На Алексея Максимовича нельзя гадать. У него, видать, другое желание.
– Ясно, он ехать не хочет… Гадай на себя. Стасовав колоду, Маша протянула карты Пешкову:
– Снимите. Не правой, а левой ручкой, в знак того, что от чистого сердца. Вот так.
Маша разделила карты на четыре кучки и начала открывать карту за картой. Первой легла на даму бубновая шестерка.
– Что же означает? – спросил Пешков.
– Означает – мне дорогу.
– Ехать?
– Конечно! Какой вы недогадливый!
Справа и слева бубновой дамы легли два красных короля. Без объяснений все поняли, что это – Алексей Максимович и я. Потом накрест легли четыре десятки: Две красные сверху и черные снизу. Затем легли четыре туза.
– Полное исполнение желаний и веселое провождение времени в приятной компании, – объявила Маша результат гадания.
– А дождь? – спросил Пешков.
– Вот вы какой! – рассердилась она. – Ведь мы дождя не хотим. Раз исполнение желаний – дождя не будет. Это вы один дождя хотите.
– Я тоже не хочу дождя. Он мне вреден.
Последнее предостережение
– Собрались в дальний путь, все сядем, – предложил Пешков. – Сели? Превосходно. Вот что я вам скажу…
– И вы сядьте.
– И я сяду… Хотя важные слова надо бы говорить стоя, а я хочу вам сказать нечто важное. Суть кругосветки в том, что по течению плыть легче, чем против течения. Люди плывут по течению от Самары до Переволоки; там перевозят лодки в Усу, плывут опять по течению до горы Лепешки, здесь – в Волгу и опять вниз по течению домой, до Самары…
– Мы это знаем, – прервал Алексея Максимовича Стенька. – Не поедете? Говорите прямо.
– Прямо и скажу. По-моему, человеку плыть по течению постыдно. Человек должен бороться с природой и, борясь, постигать ее. Если люди вечно будут плавать по ветру да по течению, человек никогда не станет господином Вселенной. Кратко говоря, я предлагаю вам, милостивая государыня и милостивые государи, совершить кругосветку не так, как все, а наоборот – против течения.
– Согласны. Против течения. Только скорей, а то уж вечер скоро. Мы где бы уж теперь были…
Ребята вскочили с мест, собирая удочки, чайник, котелок, бредень и прочее. Я тоже решил сказать свое слово.
– Ребята! Одну минуту. Наше путешествие будет очень трудным…
– А я думал – обедня кончилась, – разочарованно воскликнул Абзац. – А тут еще проповедь!..
Недовольные новой задержкой, ребята слушали меня в пол-уха. Все же я сказал, что пройти сто пятьдесят верст против воды – это, конечно, не то, что сто пятьдесят верст по воде. Мы выбьемся из сил. Если нам придется вернуться с полдороги, пусть ребята пеняют на себя.
– Застраховался – и ладно! – пренебрежительно сказал мне Стенька с воблой.
Спорить более было не о чем. Я рассчитывал, что ребята с полдороги запросятся домой, не добравшись до Молодецкого кургана. А если так, то нам не придется платить за переволок лодок, значит, у нас в смете освободится красненькая. Ехать можно.
– Алексей, давай сюда кошелек. Ты кассир ненадежный.
Пешков протянул мне кошелек. Я достал из него два желтеньких рубля.
– Вот вам две канареечные. На них купите у пристани арбузов. А мы с Васей пойдем к Егорову кое-чего еще купить. Ступайте с Алексеем Максимовичем. Нанимайте лодки.
Ребята с грохотом скатились по лестнице вслед за Пешковым. Затем вышли и мы с Васей на улицу, заперев мезонин. Уже далеко на перекрестке мелькнула кучка ребят, которые едва поспевали за Пешковым. Он широко шагал. Полы его черного плаща развевались. Среди босоногих ребят с их доспехами рыболовов – удилищами, чайником, котелком, бреднем, котомками – Алексей Максимович казался (да и был таким) великаном из далекой сказочной страны.
