Текст книги "Осенние дивертисменты"

Автор книги: Сергей Сухонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Это пять обалдуев, справиться с каким-то дохлым французом не смогли. Из дерьма табельное оружие доставляли. Говняный пистолет – твоё имя и фамилия… гад! Одну машину разбили, другую профукали? Сволочи! Всех уволю. К новому году в народном хозяйстве работать будете.

Однако разнос-разносом, но следовало что-то предпринимать. Ведь непонятно, зачем сюда приехал француз. Если бы взяли придурковатого иностранца, так можно наплести – мол, пьяный, оскорблял действиями и словами достоинство Российских граждан. А, по физиономии получил, так сопротивление оказывал. И не понять в драке, национальную принадлежность объекта задержания. Тем более, по-русски матерился. А сейчас, что? Попробуй, ноту заявить, так вся Франция хохотать будет над боевой выучкой Мстиславских жандармов.

– Кто бы подсказал – зачем он здесь…? По какому делу…? Вероятно, есть знакомые или не дай Бог родственники. Надлежит принести извинения. Светлане, что ли позвонить? Начнутся расспросы "…кто, да зачем?" А впрочем, о потасовке весь город знает, а не только пятая власть. Попробую.

Фёдор Сергеевич с видимым отвращением набрал телефонный номер.

– Алло редакция? Будьте любезны, пригласите Светлану Фёдоровну… Света? Здравствуй… Отец. Знаешь у меня небольшая просьба. Вероятно ты в курсе событий в аэропорту?

– Это, что драка на привокзальной площади, когда твоим опричникам физиономии начистили.

– Ну, да. Конечно, только всё не так было. Ну, ты наверное понимаешь, – словно отчитываясь за провинность, вышестоящему начальству, мямлил полковник, – это всё слухи и непроверенные факты, а у меня другая информация.

– Только меня не обманывай, досталось твоим олухам. А ведь всего один парень был. И как разделался. Молодец. Слушай, возьми его к себе заместителем, – теребила душевную рану любимая дочка.

– Хорошо, хорошо. Промашка вышла.

– Ты мне лучше скажи, когда промашка не выходила.

– Света, драку затеял гражданин Французской Республики.

– Правда? Как интересно. Ну-ну продолжай.

– Так вот, не хотелось, чтобы данная потасовка получила международный резонанс.

– Ты прав. Опасность имеется.

– Я очень рад, что хоть в этом мы единомышленники.

– Тогда скажи, кто сопровождал его? Что за женщина фигурирует в протоколе?

– Да так, американка одна.

– Ну, это мы знаем. Хочется подробностей.

– Перебьёшься.

– Папа ты не полковник милиции.

– А кто?

– Международный террорист. Ты можешь развязать третью мировую войну. Не забывай Америка и Франция ядерные державы.

– Не ёрничай. Женщина прилетела к больному сыну. А француз сбежал и его следует найти.

– Но ведь я не сыщик.

– Понимаю. Мне нужно пять минут эфирного времени и желательно в ближайших новостях.

Возникла пауза, затем голос дочери оживился, – а что я буду за это иметь?

– Какая ты меркантильная.

– Нисколько. Давай так, редакция предоставляем эфир, ваша сторона – интервью с американкой.

– Согласен, но интервью завтра.

– Тогда и эфир завтра.

– Нет, нет постой. Договорились. К больной вас пропустят. Но моё выступление пойдёт без ваших фарисейских комментариев по событию в аэропорту.

– Фу, какой ты грубый. Согласна. Через пол часа у тебя будет съёмочная группа. И не забудь подготовить пропуска. Целую.

Через несколько минут после окончания разговора с дочерью в дверь постучали, вошёл лейтенант.

– Фёдор Сергеевич, вы просили дело по вчерашнему происшествию в аэропорту.

– Замечательно. Положи на стол. Кстати, через тридцать минут подъедет съёмочная группа с телевиденья. Пропустишь ко мне.

– Как скажите, товарищ полковник

– Спасибо лейтенант. И ещё…, хоть изредка читайте устав.

Лейтенант повернулся на каблуках и строевым шагом покинул кабинет.

Глава 13
Человек создан для ошибок, как птица для полёта.

Отец Фалалей после освобождения из темницы чувствовал себя великолепно. Несмотря на то, что тюрьма – недостаток пространства, возмещаемый избытком времени, покинуть было её приятно.

Известие о побеге Кости из-под стражи было неожиданным.

– Вот же какой, угрём меж пальцев ушёл. Где он сейчас? Думаю, не пропадёт. Позвоню на сотовый из Храма. К тому же следует про Зою Сергеевну узнать. Как она? Дел много. Сейчас же в храм и всех обзвонить. Однако следит за мной Оголтелый. Не может не следить. Работа у него такая.

Из раздумья Клирика вывел голос трамвайного репродуктора: "Остановка Карабулина, следующая Зеленцовская".

– Доеду до Комсомольской, а там тройкой, – решил настоятель.

В храме Батюшку не ждали. Его оплакивали, молились, ставили свечи и собирали передачу. Холщёвый мешок, находившийся в переполненном состоянии, стоял за иконой Иоанна Предтечи. Соратники по вере затолкали в него три круга украинской копчёной колбасы, грелку с кагором, балык, каравай хлеба, шмат сала, подсвечник с потайным отверстием, где были свёрнуты в трубочку две купюры по пятьдесят долларов. Всякая мелочь – огурцы, грибы, варенье, чай, растворимый кофе, две банки красной икры, свечи, туалетные принадлежности, исподнее и карманный вариант Нового Завета.

Поскольку арестантская передача не понадобилась, мешок вскрыли и принялись трапезничать. После стакана отличного кагора, дьяк сбегал к телефону, позвонил в мечеть мулле Хаджи Саиду и в синагогу, раввину Моисею Аарону. Работников культа известили о благополучном исходе тюремной эпопеи. На том конце провода высказали удовлетворение, обещали прибыть в течение часа с официальным визитом. Отказать приятелям в гостеприимстве Клирик счёл нетактичным. А оттого попросил сходить за дополнительным объёмом кагора.

После частичного утоления голода, Пётр Гаврилович прервал трапезу и устремился к телефону. Костин сотовый не отвечал, вероятно был отключён. Трубку взяли на квартире Низяева.

– Тебя, что выпустили? – затараторил Александр Анатольевич на том конце провода.

– Что значит выпустили? Проводили с извинениями. Долго раскланивались и просили не сообщать о процессуальной ошибке в Священный Синод.

Низяев иронии не понял, и продолжил, – а я напугался. Как только вас по телевизору показали, так сразу принялся узелок собирать. Думал вместе по этапу пойдём.

– Ну, это ты брось. Расскажи-ка лучше, как Костя сбежал.

Повествование заняло около пяти минут. Всё это время Клирик поддакивал, а в конце расхохотался, – ты брат привираешь.

– Ничуть. Вот тебе крест.

– Ну, ну.

– Слушай, Пётр Гаврилович, а что нам с больной делать. Она встаёт, ест, пьёт и просится домой. Весьма благодарна. Может, предъявим её общественности.

– Пока рано. Следует всесторонне оценить ситуацию и найти Костика. Он – идеолог, пускай решает. А больную я сегодня навещу.

– Тебя когда ждать?

– Ближе к вечеру.

Следующим на очереди был телефон Сидоренко. Хозяина дома не оказалось. Со слов жены выходило, что Варрава ушёл в ночь и не вернулся. Звонил около пяти утра из дома лётчика Пятисотко. Просил не беспокоиться и ждать к обеду.

Информация не совсем понятна. Требовался анализ. Однако провести его не удалось, поскольку на церковном дворе с неприличным звуком затарахтел мотор, и нарисовалась битая "шестёрка", зловонная и шумная. В салоне автомобиля пребывали мулла и раввин. Моисей был за рулём и навеселе. Вчера, по поводу обрезания внука Миши Муллермана, он допоздна засиделся в гостях, утром похмелился и сейчас пребывал в радостном настроении. С собой он привёз бутылку коньяка и литр водки. Мулла Хаджи Саид был трезвый, а впрочем, кто его поймёт?

Национальная принадлежность духовных наставников легко читалась на лицах. Мулла был плотный, рыжий с большим носом, одним словом достойный потомок Израиля. Да и фамилия Рабинович, сомнений не вызывала. Раввин напротив, высокий, голубоглазый и по паспорту – Ибатуллин. Национал-перевёртыши, обрели руководство над альтернативными христианству религиозными культами давно, сразу по началу демократизации. Их дружба продолжалась два с лишним десятилетия. Со студенческой скамьи. По окончанию Мытищинской лесотехнической академии приятели оказались в Мстиславске. Пять лет отработали на лесной базе, а когда в результате умелых действий учреждение успешно развалилась, как-то сразу ударились в религию. Поскольку ниша Христианства была занята, обрели приятели руководство над вероисповеданиями для данной местности малыми. Под приличным Бахусом бросили жребий, отчего произошла религиозно-национальная путаница.

В своё время, отец Фалалей угодил кирпичом в голову мулле Рабиновичу. Не сошлись во взглядах на мечеть Омейядов, что в городе Дамске. Она служила поводом к разногласиям, поскольку длительное время являлась христианским храмом. После кровопролитного столкновения Клирик долго молился, каялся. Навещал горемыку с черепно-мозговой травмой в областной больнице. Приносил передачи. Через месяц Рабиновича выписали, и на деньги Русской православной церкви он слетал в Мекку, отчего стал Хаджи Саидом.

Ибатуллин на голову травмирован не был, однако в вере иудейской пребывал без сомнений. В своё время Костя Живорезов выполнил ему обрезание. Рана нагноилась. Возникла флегмона. Начался сепсис. Из раны высеяли гонококк и синегнойную палочку. Чудом выжил. Лик обратил к Богу и взял имя Моисея Аарона.

Теперь, замечательная компания, пребывающая в радостном возбуждении, оказалась на территории хранилища православной культуры.

Отец Фалалей, как радушный хозяин распростёр объятья. В его руки сперва попал Ибатуллин, затем Рабинович.

– Боже мой, – обратился последний к православному священнику, – от вас Пётр Гаврилович тюрьмой пахнет. Ни на минуту оставить нельзя. Чуть недосмотрел, и вот, результат.

– От тюрьмы, да от сумы…, – пытался защититься Клирик.

– Бросьте оправдаться. Дым Отечества нам сладок и приятен. Большинство христианских деятелей прошли через чистилище государственного правосудия. От этого их духовность только крепчала.

– Вот и моя закрепчала, дальше некуда. Не духовность, а непреступная твердыня.

– Рад за вас Пётр Гаврилович. А, все-таки, что за любопытная история приключилась в одном из муниципальных учреждений города Мстиславска? Ежедневно, с неподдельным интересом следил за каждым выпуском городских новостей. Однако ничего не понял.

Вообще, Михаил Абрамович, все последние дни есть нагромождение нелепостей и ошибок.

– Верю. Человек создан для ошибок, как птица для полёта.

– Не могу согласиться с вами, – вступил в беседу, изображающий трезвого, раввин Ибатуллин.

– Поясните коллега.

– Видите ли, ошибка представляется альтернативой верному поступку. Ну а поскольку судьбой распоряжается Всевышний, то обвинять человека в ошибочности деяния по меньшей мере предосудительно.

– Ересь, – возразил мулла, – вы, Равиль Камильевич, не боитесь побивания камнями за ересь? В истории иудаизма эта наиболее распространенная и уважаемая казнь – пригрозил жестоким наказанием последователь пророка Мухамеда.

– Нисколько. Сейчас другие времена, иные взгляды. И то, что раньше расценивалось, как ересь, сейчас имеет название – диалектический подход.

Компания расположилась за столом трапезной и стала интенсивно употреблять крепкие алкогольные напитки, как потом будет указано в милицейском протоколе: "… – в объёме ста граммов сухого вина".

– Диалектика, – задумчиво произнёс Рабинович, но вскоре оживился и продолжил – вы Ибатуллин – материалист, что порочно для служителя культа.

– А вы Рабинович – мусульманский ортодокс, нашпигованный грехами, словно кошерный сальтисон чесноком – парировал возбуждённый раввин.

Неизвестно до чего довела бы перепалка уважаемых оппонентов, когда бы ни вмешался Пётр Гаврилович.

– На правах хозяина я заканчиваю религиозный брифинг. Не дай Бог поколотите друг друга, как в прошлый раз.

Действительно, старинные приятели частенько дрались, противоборствовали незлобиво, мирились и вновь бились. Это не походило на противоборство евреев и арабов на Палестинских территориях. До откровенного терроризма не доходило, однако синяки и ссадины место имели.

Клирик понимал, если не вмешаться и дать коллегам волю, то возлияния закончатся лишь к вечеру. А времени нет.

– Значит так господа, предлагаю заключительный тост, за мирное сосуществование и многообразие религиозных направлений.

– Это как последний? – с недоумением вопросил Рабинович.

– Мы так не договаривались, – насупился Ибатуллин.

– Видите ли, друзья, мне надлежит выполнить ряд обязательств перед коллегами, что откладывает отпечаток на дальнейшее времяпрепровождение. Предлагаю собраться в прежнем составе, часов эдак в двадцать и возобновить прерванную беседу. Сейчас же предстоит вызвать такси и отбыть по делам на незначительное время. Вы же можете расположиться в трапезной, полежать отдохнуть и расслабится. Я дам нужные распоряжения.

Возникла пауза. Приятели обдумывали ситуацию. Молчание прервал Ибатуллин, – нет, его одного выпускать нельзя.

– Согласен. Без нас он вновь в тюрьму попадёт, – поддержал Рабинович, – натворит что-либо и попадёт.

Клирик намеревался сообщить, что скорее угодит в кутузку с приятелями, нежели путешествуя в одиночестве. Но, подумав, удержался от обидных слов, во избежание изнурительных и непродуктивных дебатов.

– Нет, святой отец, мы решительно следуем с вами, – объявил свою волю Ибатуллин. Встал, пошатнулся, ухватил вместительную стопку с коньяком, выпил и громко повторил, – мы едем с вами!

– Нет! Не следует так поступать, – испугался Клирик, – ваше легкомысленное желание мною не рассматривается, как легитимное.

– Это вы напрасно! Решение принято двумя голосами против одного, – заявил Рабинович, – мы просто обязаны в трудную минуту протянуть руку помощи нашему другу и коллеге.

– Не надо мне руки. Без руки всё получиться лучше.

Однако доводы отца Фалалея в учёт приняты не были. Приятели засобирались. Выпили на посошок, захватили бутылку водки, натолкали в целлофановый пакет колбасы, хлеба, солёных огурцов и с видимым усилием потянулись к выходу. Но самое ужасное известие ждало отца Фалалея впереди. Опять же на безальтернативной основе, большинством голосов, было принято решение ехать на "Жигулях" Моисея Аарона.

– Послушайте, Равиль Камильевич, вам не следует браться за управление автомобиля. После такого количества выпитого машину лучше оставить здесь. Прошу не испытывать судьбу. Доедем на такси. И так ходят слухи, что вы за рулём всегда выпивши.

– Глубокоуважаемый отец Фалалей, – начал раввин, – вероятно, небезынтересно вам будет узнать, что по этому поводу сказал Уинстон Черчилль.

– По поводу алкоголя за рулём?

– И по этому тоже.

– Представьте, даже не догадываюсь.

– Вот цитата: "По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов, а самое страшное, что половина из них – чистая правда".

Мулла и раввин расхохотались. Православный священник, в силу экстремальности обстоятельств лишился чувства юмора и загрустил.

Бестолковые разговоры продолжались долго. Только через пятнадцать минут оппоненты обрели единомыслие. В результате чего, Клирика без лишних церемоний затолкали на заднее сиденье. Следом за радикальным деянием две оставшиеся мировые религии не без труда втиснулись в тесное пространство "шестёрки". Иудаизм ухватился за баранку. Ислам, отвешивая мелкие поклоны, принялся осуществлять полуденный намаз.

Православные верующие с нескрываемым интересом следили за подготовкой к отбытию. В глазах читалась тревога. Не хватало колокольного перезвона и марша "Прощание славянки". Наконец автомобиль с омерзением выплюнул зловонный дух. Тронули. Выхлопными газами заволокло церковный двор. Набожные старухи мелко закрестились.

Ехать решили в больницу, согласно просьбе отца Фалалея.

По улице Мологской до пересечения с переулком Ленина проследовали без приключений. Однако когда подкатили к перекрёстку, затуманенный алкоголем мозг Ибатуллина, потерял цветоощущение и автомобиль выехал на середину проезжей части под красный знак светофора. Белая, с транзитными номерами "Нива", в ужасе шарахнулась вправо, встала на два колеса, чудесным образом совершила вираж в пяти сантиметрах от капота "Жигулей" и, распугивая ошалелых обывателей, по тротуару, выскочила на полосу встречного движения.

– Сволочи! – крикнул в приоткрытое окно Рабинович, – где вы учились ездить? Эту автошколу следует лишить лицензии.

– Михаил Абрамович, не горячитесь – пробормотал Клирик, едва оправившийся от испуга, – посмотрите, в каком состоянии пребывает Равиль Камильевич.

Вцепившийся в руль раввин, на сказанное не реагировал. Во-первых, он не заметил случившегося и, во-вторых, отчего стал плохо проговаривать слова. Уже около трёх минут он пытался произнести: " – позвольте коллеги". Не получалось.

– Всё равно сволочи. Не видят куда едут. Такие ездюки потенциальные смертники. Они плохо кончат, – обозначил свою позицию разгневанный мулла.

Клирик придерживался иной точки зрения, но полемизировать не стал.

Погибнуть "Ниве" было не суждено. Автомобильное движение на встречной полосе находилось не в столь оживлённом состоянии. Что стало с ней далее, Клирик не увидел, поскольку надвигался следующий перекрёсток.

Как ни странно, но вынужденное препятствие было преодолено достаточно легко. При подъезде к пересечению улиц, включился зелёный свет и приятели беспрепятственно проследовали далее.

Ещё через десять минут пилигримы достигли Московского проспекта. Дорога представляла собой жалкое зрелище. Нагромождение мокрого снега по обочинам и крайне скользкая проезжая часть. Проехали под железнодорожной эстакадой, впереди замаячил "Макдональд" и улица Фрунзе. Автопилот раввина Ибатуллина внезапно увеличил скорость. Вероятно, ему захотелось проскочить на мигающий зелёный глаз светофора. А может, и не захотелось.

Но тут, в мареве ноябрьской непогоды проступили очертания гаишника. Тот, в жёлтом светоотражающем фартуке, испуганно махал жезлом и кричал: – не надо сюда ехать! Не надо!

Было поздно. Обойдя слева зелёный фольцваген, резвый "жигулёнок" со злостью пьяного негодяя, ударил в лоб, стоящую на разделительной полосе, машину дорожно-патрульной службы. Раздался грохот. Словно брызги шампанского в разные стороны полетели осколки фар. Лобовые стёкла покрылись трещинами и погрустнели. У шестёрки включилась сигнализация. Потекли радиаторы. Запахло скандалом и дракой. Народ замер в ожидании зрелища.

Всё произошло настолько быстро, что Клирик даже не успел испугаться, а только выскочил на дорогу и закричал:

– Я знал, что этим закончиться…! Предупреждал…! Не вняли! – а потом почему-то добавил, – вот и хорошо, просто замечательно. Я даже рад.

Ошалевший от немыслимой наглости гаишник, потерял дар речи. Другой, сидевший за рулём, бледный, с немигающим взором с трудом выбрался из раскуроченной "девятки" и, размазывая кровь по разбитому лбу, заикаясь, произнёс: – пре… пред…предъявите вод…води…водительское удостоверение.

Предъявлять было не кому. Раввин Ибатуллин сладко спал, положив голову, на рулевое колесо. Вероятно от смерти пьяное тело спас ремень безопасности, которым "лихой Шумахер" регулярно пристёгивался несмотря на продолжительность поездки.

И тут тишину дорожного недоразумения прорезал трубный голос муллы Рабиновича. Он уже вылез из раскуроченного автомобиля, без единой царапины, пьяный и возмущённый.

– Вот же какие вы сволочи! А ещё ГИБДД называетесь. Кто транспортное средство на проезжей части оставляет? Не прощу. Ответите по всей трезвости, то есть строгости закона! И извольте, выплатить стоимость ремонта. Машина новая. Вчера из магазина.

Подобная наглость вывела слушателей из оцепенения, они засуетились, стали бестолково носится вокруг дорожно-транспортного происшествия, по очереди выкрикивать в рацию слова недоумения и гнева. Затем скорым шагом приблизились к "шестёрке" и сделали попытку вытащить Ибатуллина из салона. Не тут-то было. Передние двери заклинило, и городской раввин, словно личинка в коконе наслаждался покоем, пока бесноватые гаишники осуществляли недружественные намерения. Рабинович попытался защитить друга и тут же получил удар в живот.

Ах, ты ещё драться!!! – Размахнулся и с надрывом заехал под ребро обидчику. Подбежавший на помощь заика получил в нос от Клирика. Завязалась потасовка.

Многочисленные зрители криками и свистом выражали глубокое одобрение действий.

Драка прекратилась так же стремительно, как и началась. Противник отступил. Тогда отец Фалалей разбил кирпичом боковое стекло и, взяв помощником муллу, принялся вытаскивать пьяную личинку из металлического кокона. Раввин, словно опытный червь, выскальзывал из рук и норовил спрятать аморфное тело под приборный щиток. При этом он повторял:

– Друзья, оставьте… Мне послезавтра надо быть… в Вифлееме. Что уже Шереметьево?… Где здесь паспортный контроль?

Наконец организм поймали и вставили головным концом в окошко. Начались тракции. Рабинович пыхтел, кряхтел и ругался. Однако в доказательство трезвого состояния духовного наставника, обратился к гаишникам: – Видите, как раввин устал. Всю ночь за вас сволочей Тору читал. Те, блистая разбитыми физиономиями, ругались матом и не верили.

Вскоре пейсатый Ибатуллин вывалился из окна. Ермолка свалилась. Тело подхватили и установили вертикально.

– Боже мой. Кто разбил мой автомобиль? – с ужасом заголосил новоявленный и, встретившись взглядом с отцом Фалалеем, стал грозить православному священнику пальцем, – Эээ!!! Пётр Гаврилович. Зря я вам машину доверил. Следует аккуратней ездить. Всё кончено. Теперь у меня нет автомобиля.

Заплакал, а потом, обращаясь к работникам патрульной службы, громко скомандовал, – отберите у него водительское удостоверение, он не достоин звания российского водителя!

Ещё через десять минут к месту скандального эпизода прибыла дюжина всевозможных начальников. Виновников ДТП и драки взяли под стражу. После караульных мероприятий люди в погонах принялись бестолково роиться вокруг изуродованных транспортных средств. Во главе роя подполковник. Сошка значения меньшего приступила к поиску тормозной полосы. Улики не обнаружили. Тогда стали рулетками измерять, ширину и длину проезжей части. Образовалась пробка. Ненормативная лексика обрела доминирующий характер в речах наэлектризованных водителей.

Поскольку происшествие имело общегородское значение, слушанье дела решили перенести в здание ГОВД. О происшествии доложили мэру, начальнику городской милиции и в комитет по делам религии.

Общественную значимость поступков, фигуранты по дорожно-транспортному происшествию, ещё не осознали. Осознание придёт утром, вместе с головной болью и сухостью во рту. А сегодня беспокойного Ибатуллина растащило совершенно. Резвился. Держась рукой за металлический парапет, другой грозил невидимому собеседнику. При этом, подорванный алкоголем организм болтался, словно бешеный флюгер в ветреный день. Его речь имела критическую, резко социальную направленность:

– Мэра к ответу…Сволочь! Убери снег хоть с центральных улиц. За тебя проголосовало семьдесят процентов идиотов.

Мстиславцы! Улучшим нравственный климат в городе. Запретим рекламу свинины!

После наступления на городского руководителя и мясников, пламенный трибун сменил тематику и по ленински приступил к национальному вопросу:

– Еврейство – не национальность. Это метафизическая общность людей, несущих определенную миссию, призванных стать инструментом для исполнения и реализации Божественного замысла.

– Его крики изрядно надоели. Три стража порядка подошли, и не церемонясь затолкали оратора в машину. За ним последовали спутники. Уже в салоне Ибатуллин стал убеждать слушателей в своей глубокой греховности. Потом вспомнил разбитый автомобиль и горько заплакал.

Уставший от приключений Рабинович обнял несчастного и процитировал, вероятно суру, – не грусти Равиль, Аллах дал, Аллах взял.

Ещё через пять минут Моисей Аарон спал. Спал нервно, часто вздрагивал. Ему снился исход еврейского народа из Египта. Бесчисленное количество навьюченных верблюдов, плачущие женщины, старики и дети. Мужчины, подгоняющие уставших животных, воины на лошадях. Под нещадно палящим солнцем караван растянулся на многие километры. Замыкал исход еврейского народа из Египта – ВАЗ 2106, белого цвета. В автомобиле стучала правая шаровая опора, и грелся двигатель.

А ещё через четверть часа, отец Фалалей и мулла Рабинович входили в здание городского управления внутренних дел. Раввина, словно почётного гостя, внесли два сотрудника. Клирика встречал полковник Оголтелый.

– Ну что Пётр Гаврилович? Добро пожаловать. Не долго вы пребывали на свободе. С милицией подрались. Разве можно человеку с саном?

– Можно, – вздохнул и добавил, – на всё воля Божья.

* * *

На улице Малой Больничной в доме номер восемнадцать проснулись поздно. Было четверть десятого, когда Семён вскочил и заорал, – Рота подъём!

Недовольная публика зашевелилась. Отворила красные глазища. Выдохнула негоже. Потянулась.

– Вам бы Семён Григорьевич, в Багдаде муэдзином работать или старшиной в роте. Голос у вас сильный и омерзительный, да и внешность подходящая, – потягиваясь на диване, подал реплику Варрава Модестович, – словно у таксидермиста на пенсии.

– Верное замечание, – продолжил тему Алексей, – однако подобные голоса обретаются не только в армейской среде и служителей минаретов, но у политических лидеров достаточно высокого уровня. К примеру, в государственной думе присутствуют интонации, которым Семёну Григорьевичу предстоит несомненно учиться.

– Согласен с вами уважаемый Алексей Петрович, но лишь отчасти, – поддержал диалог Варрава Модестович, – у ряда чиновников власть предержащих, голос напротив убаюкивающий самолюбие и вкрадчивый. К примеру, с какой искренностью произнесены слова нашего премьера о наличие у Российского государства самого большого прироста золотовалютного резерва. И с каким умилением повторил эти слова глава государства.

– Помню. Это как раз в новогоднюю ночь было. И сказано это под звон бокалов. Мол в следующем году денег у нас будет просто завались. И сейчас не знаем куда девать. Вот и решили в кубышку спрятать.

Правильно Алексей Петрович. Представьте, самый высокий прирост в стране, где за чертой бедности примерно пятьдесят процентов населения, где развалилось здравоохранение, где мужчины едва доживают до шестидесяти лет. Как вы можете предположить Алексей Петрович, эта немалая сумма образовалась от продажи нефти и газа и ушла в резерв, вместо того, что бы вернуться обладателям природных ресурсов, то есть к нам. Таким образом, фантастический, лидирующий в мире золотовалютный резерв сформировался за счёт откровенного обкрадывания миллионов своих граждан с унизительной кличкой "бюджетники".

– Варрава Модестович, вас от голода потянуло на экономический анализ положения в стране. Пойду чистить картошку, не то в государстве свершаться очередные революционные преобразования, – вмешался Семён и, натянув трико, скрылся за занавеской кухни

Сидоренко продолжил, – нефтегазовая и прочие отрасли народного хозяйства, отпущенные в рыночное плавание, долю от этого пирога оторвали. Медицина, среднее и высшее образование, культура и ряд других затратных отраслей в силу чиновничьей конъюнктуры в рынок допущены не были. А по сему в стране сформировалась удачная система распределения, когда одним всё, другим, что осталось. И чтобы удерживать её в разновесии, чиновники активно поддерживают единую тарифную сетку. Теперь понятно, как получилась, что сумма полученная в результате сложения заработных плат профессора, доцента и ассистента университета, оказалась ниже оклада уборщицы нефтеперерабатывающего завода. У страны с плебейским руководством – плебейские приоритеты. У такой страны нет будущего. Ну а раз так, то и получите соответствующее образование, здравоохранение и продолжительность жизни.

– А по мне так снижение продолжительности жизни первостепенная задача существующего режима, – продолжил тему профессора Алексей, – ведь насколько удобно – родился, женился, поработал и в шестьдесят лет, раз и в ящик. Ни тебе пенсии, лишь тысяча на погребенье.

– Согласен. Смерть в день шестидесятилетия это очень патриотично, – заключил Сидоренко.

– А у женщин что? Не порядок, когда они до семидесяти дотягивают. Это сколько же государство за пятнадцать лишних лет переплачивает. Умопомрачительная сумма. По-моему женщина до тех пор женщина пока рожает и трудится. А уж как детородный возраст прошёл, занемогла, – изволь на кладбище.

– Я бы Алексей Петрович, разработал таблетки такие, чтобы ограничить продолжительность жизни у мужчин шестьюдесятью годами, а у женщин пятьюдесятью пятью.

– Правильно, и выдавать в аванс и получку под присмотром медицинского работника.

Коллектив единомышленников дружно захохотал.

– И вообще коллеги, – обратился Сидоренко к аудитории, – если к сорока годам ты остаешься активным сторонником существующей в России политической системы, задумайся, а не ублюдок ли ты?

– Позвольте Варрава Модестович, – обратился Семён к безапелляционному критику из-за занавески, – существует выборная система, мы с вами осуществляем волеизъявление в демократической и свободной России.

– А скажите Семён Григорьевич, когда за полгода до выборов мы не знали их результатов?

– Не припомню.

– И я тоже.

– Центризбиркому не обязательно знать данные участковых, районных, городских, областных и прочих избирательных комиссий. Мандат депутата или иного легитимного политика обретается за деньги. Политтехнологи всевозможных мастей, словно мухи на…варенье, слетаются на избирательную гонку и предлагают услуги. А кто поумней – те и подороже. Так-то вот. За редким исключением выигрывают те, кто больше врёт. От этого выборы приобретут особую притягательность

Повисло молчание. Лишь приглушённо бубнил телевизор и подсвистывал электрический чайник.

И вдруг из кухни пошёл божественный запах жареной на сале картошки.

– Этот дух я приветствую, – воскликнул Варрава Модестович, вскакивая с дивана.

Собеседники принялись в спешке натягивать штаны. На шум проснулся Поль. Приподнялся. Глаза застывшие, словно у мороженого судака. Мозг принялся натужно трудится. Разум недоумевал.

– Je suis mecontent de. Sa codamhation est tranquille.

– Что, что вы сказали? – переспросил Семён

– Это я по-французски. Вчера целый день конфликтовал. Теперь каюсь.

– Да… Мне это очень знакомо.

– И всё же уважаемый иностранный гость, придётся вам поведать о вчерашних похождениях, – обратился Варрава Модестович к Полю, но только на десерт, за завтраком.

На столе рядом с жареной картошкой пребывали грузди с луком в подсолнечном масле; квашеная капуста; тонко нарезанное сало, посыпанное укропным зерном; жирная селёдка, источающая умопомрачительный аромат; ядрёные с пупырышками огурцы в смородинном листе; ярко красные, солёные помидоры. По количеству едоков были выставлены пивные кружки в испарине, заполненные брусничным рассолом. Завершала натюрморт абсолютно запотевшая бутылка.