Текст книги "Жизнь номер 2016: «Песни девочки не со звёзд» (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Круг второй. «Первая смерть»

Столовую залил утренний свет. Не столовая – солнечный океан!

Радости добавляла еда. Не то, чтобы ячка, сваренная на воде, была очень вкусной, а чай из цикория крайне бодрящим. Просто так мозг реагировал на раздутый желудок и полученные калории.

Стол был рассчитан на шесть человек, но три табурета были свободны. Сидеть со мной были готовы лишь две идиотки – Вика и Света, девчонки из низшей касты.

Я добавляла в стакан из литого чайника, мазала масло и запихивала в себя хлеб. Очень хотелось жрать – не так сильно, как вечером, но всё равно. А еда не желала, чтоб я её съела. В чай я макала сахарную головку, стыренную на кухне, у поваров из-под носа. Сахар не собирался размачиваться и отдавать вожделенную сладость. Зубы скользили по гладкой поверхности – твёрдой, как будто бетон. Странное европейское масло застыло на нёбе и не проглатывалось – остывший чай не спасал.

Через пару столов сидели мальчишки. Их было четверо, но я смотрела на Зюзю – «шестёрку» Антона. Зюзя был угловат и бледен, как привидение, потому в темноте походил на призрака. Но сейчас, когда на худое лицо падал солнечный луч, мальчишка был так красив, что я не могла отвести глаза.

На лоб падала чёрная чёлка. Глаза, словно уголь.

Но, всё равно, что я в нём нашла?

Наверное, всё дело в папе – у него были такие же музыкальные пальцы и точно такие глаза. Мне глаза от отца не достались – они у меня фиолетово-красные, и очень пугают людей.

Потом, не прекращая разглядывать Зюзю, я замечталась о Злате. Девочку-солнце я ни капельки не понимала и не знала о ней почти ничего.

Это мне нравилось. Люди вечно болтают о близости и понимании. Но, как по мне, это только мешает. Если читаешь кого-то, будто открытую книгу, разве захочется с ним переспать? Это ведь тоже, что онанизм!

Надо бы привести себя ТАМ в порядок. Хоть я и светлая... Злата наверняка захочет быть главной. Значит, я буду «её маленькой девочкой», а у них ничего ТАМ быть не должно.

Только, как это сделать? Кругом сотни глаз. А девочки не упустят случая подколоть: «Что, собралась на свиданку или Мурлыка не смог?» В лагере развлечений не много.

Зюзя заметил внимание и показал средний палец. Что-то сказал пацанам, сунул палец за щёку и рассмеялся. Ребята стали подмигивать, а я покраснела. Не выдержав, показала им два средних пальца.

Душа ушла в пятки от страха. Я понимала – они не простят, слишком много в столовой глаз.

Над столами повисла тягучая тишина. Зюзя медленно встал – тишину разорвал противный протяжный звук, ножки тяжёлого табурета царапали грязный бетонный пол. Поманил меня пальцем. Крикнул:

– Если я подойду, пожалеешь!

Я осталась сидеть.

– Ну, хорошо! Ты сделала выбор! – он зашагал по проходу.

Все уставились на меня, ожидая развязки. Будет о чём поболтать вечерком!

А я искала глазами взрослых – понимая, что мне они не помогут. Если не получу сейчас, поймают потом.

Страх проходил.

Надо смириться. Не станет же он меня убивать, в интернате такого ещё не бывало. Даст подзатыльник, ткнёт носом в тарелку. Подумаешь!

Зюзя был уже рядом. Вика и Света заискивающе захихикали.

Дуры! Будто их кто-то тронет! Иногда мне казалось, что на дно жизни попадают не зря.

Ни слова не говоря, Зюзя схватил табурет за железную ножку. Размахнулся…

Время застыло. В мельчайших подробностях я видела сколы на лаке дощечек, царапинки на болтах. Видела угол занесённого над моей головой табурета. Убийств раньше в лагере не было, но всё происходит когда-нибудь в первый раз.

Табурет приближался, а я не могла шевельнуться.

Вдруг Зюзя слегка покачнулся, и табурет изменил направление движения. Прошёл у виска, врезался в стол и свалился в проход. Полетели осколки посуды, забренчали упавшие ложки. Я инстинктивно зажмурилась.

– Мику не трожь!

Я открыла глаза.

Зюзя стоял на коленях, уткнувшись в Светины бёдра. Над ним возвышался Мурлыка.

Он меня спас! Спас жизнь!

Всем и всегда на меня было плевать. И вдруг, теперь…

Меня охватило новое странное чувство. Грудь и живот заполнило тёплое облако.

Зюзя поднялся, пихнув Свету в грудь и сказав: «Отвали!» Повернулся к Мурлыке.

– Не твоё дело! Не лезь!

На лице у Мурлыки не было страха.

– Мика мой друг. Я за неё умру. И убью… – он процедил последнее слово сквозь зубы.

Зюзя взглянул на меня, как бы решая, стою ли я его беспокойства. Я с удивлением увидела страх в его чёрных глазах.

Но почему? Он трус от природы или знает, что Мурлыка не врёт?

Остальные мальчишки не спешили лезть в сомнительную заварушку, понимая, что рейтинг опустится независимо от исхода.

– Решил умереть? Это можно! – Зюзя достал выкидуху.

– Стiй! – по проходу бежала Злата. – Nie ruszaj się!

В дверях появился Семёныч. Уперев руки в боки, Зюзя украдкой убрал нож в карман.

– З глузду з'їхав? – Злата отвесила оплеуху.

Зюзя стоял, как нашкодивший школьник. Приближался Семёныч – стук каблуков в тишине.

Антон гулко загоготал, показывая своё отношение. Все подхватили, узнав, как реагировать на скандал.

– Якщо ти ще раз доторкнешся до Мiкi– вб'ю! – Злата схватила Зюзю за шею, пониже затылка, и придала ускорение: – Вали!

– Что тут происходит? Котя? Опять?

– Так… Посуд розбився, – Злата взяла Семёныча под локоток: – Підемо!

Новый взрыв хохота прокатился по залу. Шоу всем очень понравилось.

– Быстро заткнулись, и жрать!

Ребята притихли.

– Ну а ты, больше не бедокурь!

Пара ушла, а у меня по рукам и ногам потекли волшебные тёплые волны.

Злата! Она за меня вписалась!

Жизнь на глазах превращалась в сказку. Я была никому не нужна, и вдруг…

Злата! Но почему?

Стало казаться, что всё вокруг – сон. Сейчас зазвенит под подушкой мобильник, вернётся тоска и унылые будни.

Я очень больно себя ущипнула.

Нет, это не сон.

Теперь девчонки не тронут. А Зюзя…

Странно. Десять минут назад я была от него без ума, но теперь ощущала презрение. Он оказался обычным мальчишкой – таким же, как все.

Выйдет из интерната и станет военным. Поедет в АТО или будет со склада чего-нибудь тырить. Скорее второе… Может, пойдёт в полицию, выбивать показания. Обустроит свой быт, чтобы было не хуже, чем у других: машина и дача, жена и дочурка. А втихаря будет ездить в какой-нибудь интернат, чтобы избить и оттрахать похожую на Злату девчонку.

Мужики только с виду все разные.

Я понимала, что Зюзя меня не простит. Но при поддержке Семёныча, Златы, Мурлыки, волноваться не стоит. Весь завтрак Мурлыка меня утешал, не понимая, что я очень счастлива. В конце концов, я не выдержала:

– Слушай, заткнись! О себе бы подумал.

– Что ты имеешь в виду?

– Будут проблемы с мальчишками.

– Не-а… Антону плевать, Зюзя – трус, а остальные… – он неопределённо махнул рукой.

– Уверен?

Я с удивлением поняла: Мурлыку мальчишки боятся, а он их не ставит и в грош.

– Слушай, а почему ты тогда… Ты мог бы… – я мямлила, выбирая, как поточнее сказать, чтобы его не обидеть.

Мурлыка всё понял и перебил:

– В стаде приматов и за королём волочится хвост.

Я пожала плечами.

– Разве не лучше быть наверху, чем внизу?

– Я не внизу, я нигде. За место нужно бороться. Зачем это мне?

– Нельзя быть нигде!

Теперь пожал плечами Мурлыка.

– Да вроде, выходит…

Что тут сказать, он очень странный!

– На речку пойдёшь?

– Не могу. За мной сегодня приедут.

– Прямо с утра?

– У мужиков с утра гормональный пик, хочется больше всего. А для старичья, так вообще – единственный вариант.

– Ну, не единственный. Есть же виагра.

– Это не то. Гормоны нужны. Смысл, трахаться без наслаждения?

– Гормоны можно колоть.

– Слушай, чего докопалась? Решаю не я.

– Значит, до вечера?

Он что-то буркнул. Я поняла, что Мурлыке ужасно не хочется ехать, и выдавила: «Прости».

Я не была перед ним виновата, решали не мы. Вот только, я буду купаться в солнечных брызгах, а он…

Днепр был далеко, почти в трёх километрах. Государство заботилось, чтобы сироты не утонули. Нужно было добраться туда до жары.

Я зашла в комнату за вещами.

– На речку пойдёте?

Девочки прыснули.

– Как же мы будем с тобой загорать?

Я покраснела. Всё-таки, я не в мечтах!

Неважно. Эти, по крайней мере, не бьют.

Раздеваться тут не хотелось. Увидев бледную кожу, начнут издеваться. Сунув в рваный пакет купальник, подстилку, зонтик и тент, я ушла. Захлопнула дверь, и за ней начались пересуды и смех.

Я спустилась со своего этажа и прошла через холл, мимо огромного расписания мероприятий. Если верить ему, у нас была полноценная жизнь – спорт, поездки и творчество.

В определённом смысле, всё так и было.

Солнечный свет обжигал, хотя ещё не было девяти.

Я зашла за угол и обмазалась кремом. Напялила белую кепку, натянула чулки со зверушками, открыла зонт – такой же дурацкий. Я выглядела, как ребёнок, идущий ловить покемонов.

Да только, не всё ли равно? В плотной одежде сейчас слишком жарко. Разве что, в лес…

Я была Луной, и Солнце меня не любило. По иронии, мне очень нравилось лето. Как объяснил Мурлыка, от яркого света вырабатывался серотонин – гормон удовольствия, которого мне не хватало.

В жизни всё через жопу! В моей, так уж точно.

За мной увязался Фиест. Подбежал и стал лаять.

– Фиестик, прости! Ничего тебе не прихватила.

Пёс перекрыл дорогу, рыча и скалясь.

Вот же пристал! Что ему нужно? Что он унюхал?

Месячные кончились ещё на прошлой неделе. Наверное, его привлёк страх, запах адреналина. Фиест был огромным, вонючим, зубастым и жутким псом с непредсказуемым поведением. Все наши девчонки боялись его до усрачки.

Фиест подбежал вплотную, потёрся о ноги.

Я замерла.

Шершавый язык лизнул руку, пустые собачьи глаза прищурились от наслаждения.

У меня отлегло. Кажется, он нападать не намерен. Наоборот, я ему нравлюсь.

Без всякого предупреждения кривые клыки вонзились в ладонь. Я завизжала и кулаком ударила в нос. Пёс разжал пасть, отпрыгнул, прижался к земле и зарычал.

Ладонь была вся в крови, алые капельки падали в пыль.

Фиест выжидал момент. Он почувствовал кровь и уходить без добычи не собирался.

Пиздец! Ну и что теперь делать?

Я заорала, что было сил. Сделала вид, что поднимаю камень с земли и хочу его бросить.

Пёс не поверил. Только сильней зарычал.

Я прикинула расстояние до входа.

Далеко, а собака догонит меня в два прыжка. Положение было совсем безнадёжным.

Над степью пронёсся пронзительный свист. Фиест прижал уши, испуганно гавкнул и побежал назад, к зданию. Я проводила собаку взглядом – до конца, до момента, когда она подбежала к мальчишке и улеглась возле ног.

Мальчик-красавчик Илья. Высокий, зеленоглазый. Когда-то я была от него без ума, но потом появился Зюзя.

Я отвернулась и зашагала к реке.

Кроссы покрылись пылью. По лицу ручьями тёк пот.

Сомнительное наслаждение! Хорошо хоть, по этой дороге не ездят машины – а то, я была бы в пыли целиком.

Наших на берегу почти не было. Я заметила такую особенность: активность людей проявляется волнами. В один день на речке толпа, а в другой – там нет никого. На счастье, с людьми я всегда в рассинхроне.

Рука ужасно болела.

Я села на корточки и промыла рану в воде. Из дыр потянулись кровавые змеи.

Обращаться за помощью не хотелось. Таскаться в город под солнцем затем, чтоб тебя укололи в живот – сомнительное удовольствие. Притом, что Фиест не бешеный, а самый обычный маньяк.

Надо было переодеться. Я выбрала уголок под деревьями.

Я озиралась, а руки тряслись. Нога запуталась в плавках, и я упала на камни. По ноге заструилась кровь.

Ну, блять!

Нервы не выдержали, и я разрыдалась. Совсем не от боли. Слишком долго копилось в душе дерьмо, а в лагере не поплачешь.

За спиной захохотали.

– Тёлка рыдает, смотри!

– Это Котя, та ещё дура! Видел, сегодня в столовой?

Я натянула плавки. Вскочила. Увидела двух пацанов.

– Быстро свалили! Порежу!

Они удивлённо заржали:

– Чем? Трусами? Ну ты и дура!

И, сплюнув под ноги, важно, вразвалку, ушли.

Больше рыдать не хотелось. Пошли они все!

Я разбежалась, и через миг – летела сквозь облака серебряных брызг.

Вода смоет кровь и залечит раны.

Я поплыла так далеко, что берег превратился в полоску. Я не боялась воды, течения, смерти. Боялась я только людей.

Вернувшись на берег, я обнаружила, что подгорела. Обычный мой отдых на пляже – сидеть в глубокой тени, намазавшись кремом с SPF50+

Так я и сделала. До обеда сидела, глядя на баржи и размышляя о чепухе – о том, что я чувствую к Злате или Мурлыке. Даже, пыталась представить, что они чувствуют по отношению ко мне.

После обеда болталась по корпусу, стараясь не встретить людей. Поужинала, а на закате вышла на крышу.

Мурлыка задерживался, и я беспокоилась. Телефон не отвечал. Прокушенная ладошка распухла и покраснела. На боль я старалась внимания не обращать.

На парапете сидела стайка девчонок. К сожалению, это не наша с Мурлыкой личная крыша. Я спустилась во двор и пошла к развалинам старой котельной, решив попрощаться с Солнцем на здоровенных баках – Мурлыка их звал резервуарами для мазута.

Обогнув бак, я застыла.

Вот невезуха! По бетонной площадке бродил Илья.

Я замерла, прижавшись к стене.

Илья подошёл к лесенке, идущей на крышу, но лезть не стал. Потрогал ступени и поручни. Подошёл к стенке бака. Прижался всем телом и постоял, демонстрируя красивый затылок.

Что он делает?

Воспользовавшись моментом, я перебежала дорожку и спряталась за кучами покорёженного железа и погнутых труб.

Надёжное место! Тут он меня не заметит.

Илья долго гладил металл, будто девичью грудь. Потом отодвинулся от стены, и я заметила, как у него топорщатся шорты.

Вот бред! Красавцам теперь нужны не девчонки, а ржавые баки? Он что, котельную трахать собрался?

Всё это было за рамками моего понимания, и стало немножечко страшно.

Илья сел на корточки и погладил бетон. Потом стянул шорты и…

Не то, чтобы я не знала, что мальчики срут. Срут даже девочки, дело обычное. Вопрос только в том, при каких обстоятельствах.

Я убеждала себя, что всё хорошо.

Подумаешь! Он тут гулял, захотел, ну и…

Но, что-то древнее и животное в глубинах души не верило доводам разума. Оно насторожилось и даже не думало успокаиваться: «Люди так себя не ведут, во всех этих действиях нет никакого смысла. Значит, Илья – не человек, только им притворяется. Держи, Мика, ухо востро!»

По телу бежали холодные волны, несмотря на жару появилась «гусиная кожа».

Илья дотронулся до блестящей кучи говна и стал мастурбировать. Пихнул пальцы в рот и сразу же кончил.

Я закрыла глаза, впилась ногтями в ладонь, набрала воздуха в лёгкие.

Не кашлять и не блевать!

Кровь шумела в ушах. Древний внутренний страж вопил: «Опасность! Опасность! Беги!»

Я не слушала. Сидела, прижавшись щекой к обломку трубы и пыталась унять инстинкт: «Всё хорошо. Ты зря всполошился… Какая опасность? Это мальчишка, а не солдат!»

Плыть среди красной тьмы опущенных век было жутко. Казалось, что в горло вцепится подкравшийся злобный Фиест. Я приоткрыла глаза, но смотреть могла только в траву.

Илья! Ну и мерзость! А я ведь его когда-то любила! Наверное… И если бы он тогда захотел, не отказалась бы от поцелуя.

В трубах пел ветер, и что-то шуршало в траве. Казалось, я чувствую запах дерьма. Скорее всего, это были фантазии.

Так прошло минут десять-пятнадцать. Потом, я решилась и посмотрела.

На площадке за баками не было никого. Только куча дерьма – в подтверждение того, что история мне не привиделась.

Я посидела ещё минут пять, озираясь, и побежала в корпус. Двигаться было непросто – тело не слушалось и заплетались ноги.

Сколько я видела странных мужчин! Теперь представитель сильного пола решил, что лучший способ для размножения – трахать собственное говно.

Хотела бы я над ним посмеяться…

Но, я не могла. Было мучительно страшно.

Девчонки сразу накинулись:

– Где ты шатаешься? У нас будут гости. Накроешь на стол! Должен ведь быть от тебя хоть какой-то толк.

В этот момент позвонил Мурлыка.

– Я внизу. Поможешь подняться?

Неужели он так обдолбился, что не может идти?

– Я на секунду! – бросила я девчонкам и побежала вниз.

– Получишь! – полетело мне вслед.

Мурлыка сидел на пластмассовом кресле в холле. Глаза необычно ясные, лицо в ссадинах и кровоподтёках.

– Что случилось?

– Попался трудный клиент. Помоги до кровати добраться.

Я нагнулась, подставив плечо, и охнула, когда он навалился. Мурлыка костлявый, но я – вообще, как тростинка.

– Прости. Все отказались помочь. А Семёнычу я не звонил, не могу его видеть.

Я впряглась и потащила Мурлыку наверх. Цепляясь за перила, он старался облегчить мне труд.

Я усадила его на кровать и сказала:

– У вас есть мальчишка, Илья…

Он сразу же понял, кого я имею ввиду.

– Сероглазый красавчик? Я думал, тебе не нравятся парни.

– Не нравятся. Кроме тебя.

Он улыбнулся натужно.

– Не стоит. Я знаю, что ты обо мне не мечтаешь. И всё же… Илья?

– Скажи просто, что за пацан.

– Да нормальный. Получше других. Умный и не подонок.

Я хотела сказать Мурлыке про то, что увидела. Но, не смогла.

Странно. Я от него ничего не скрывала. Даже то, что меня окунули в дерьмо.

Тогда, почему?

Наконец я сообразила. Пихать другого в дерьмо абсолютно нормально, нельзя лезть туда самому! За Илью было попросту стыдно.

Мурлыка прилёг и сразу заснул, а я вернулась к девчонкам.

– Где ты шаталась? Давай, помогай с посудой!

Минут через десять приехали гости, штук восемь. Важные, при костюмах. Мне удалось узнать только несколько лиц – Мясоедова и двух депутатов.

Гости отдали пакеты с продуктами и закрылись в комнате. В соседней, мы с Викой резали колбасу, сыр, ветчину. Наташка за нами присматривала, чтобы мы ничего не сожрали. От запахов кругом шла голова, а рот наполнялся слюной. Несколько раз надсмотрщицу звали – она выходила, бросив на нас строгий взгляд. Он нас ничуть не пугал. Мы набивали рот ветчиной, давились и хохотали. Кусок колбасы я припрятала в тумбочку.

Мурлыка рассказывал, что в мире возникло всё неспроста, любители детей и подростков были когда-то нужны. Слабому – женщине или ребёнку, требуется еда и защита, а дать они могут лишь секс. Он говорил о Спарте, Риме и Греции, о самураях с юношами в учениках, а потом заявил, что сейчас это всё – атавизм.

Честно сказать, я так не считала. Ветчина была вкусной, а до светлого будущего, в котором детишек станут кормить просто так, мы пока не дошли.

Спиртного нам не досталось, но было плевать. Я, вообще-то, его не люблю.

Потом Наташка сказала:

– Валите! Нечего вам тут делать, с вашими рожами.

Я навестила Мурлыку. Он спал, нервно дёргаясь время от времени.

Я поднялась на крышу.

Девчонок тут уже не было. Я уселась на парапет и запела.

Гай чарівний, ніби променем всипаний,Чи загадався, чи спить?

Снизу доносился хохот и девичьи визги. В желудке была приятная тяжесть. Дневные страхи забылись.

Теперь я сама удивлялась: чем меня так испугал Илья?

Пацан, как пацан. Ёбнутый, да. Может, немножко опасный.

Так что? У кого здесь здоровая психика? Кто не опасный? Чем лучше, к примеру, Мурлыка? Он сам не знает, что сделает через секунду. А Злата? Она же убийца!

У всех детей в шкафчиках с миленькими наклейками хранятся скелеты. И если уж по чесноку, так самая больная тут – я.

Часам к десяти смех сменился на стоны – отдых гостей перешёл в новую плоскость. От этих звуков стало противно, и я зашептала песню сильней. Потом всё затихло, и стало совсем хорошо – только пели комарики.

Крик – звериный, отчаянный, разорвал тишину. Такие я слышала только в АТО.

От неожиданности я чуть не свалилась. Пальцы вцепилась в бетон парапета, хотелось спрятаться и дрожать.

Я вдохнула поглубже.

Здесь не АТО, здесь никто не стреляет, здесь никого не разорвёт на куски!

Мика, возьми себя в руки!

Помогло. Только бешено колотилось сердце.

Через минуту я была внизу. В коридор четвёртого этажа набился народ. Не пройдя до блока и полпути, я увязла в толпе.

– Что там случилось? – задала я вопрос ближайшей девчонке.

– Откуда мне знать? – она шевельнула плечами. – Кто-то кричал.

– Так! Расступились! – Семёныч двигался через толпу, как ледокол через тонкие льды – непонятливые девчонки летели в стороны. За ним семенила Злата.

Пять минут прошли в ожиданиях и сплетнях. Одни утверждали, что гости убили девчонку, другие – что девчонка убила гостей. Когда стали болтать бред о том, что депутат выбросился из окна, я попыталась вернуться обратно на лестницу. Но сзади уже напирал народ. Оставалось только стоять.

– У нас ЧП. Несчастный случай. Разойдитесь по комнатам, ждём полицию! – пронёсся над головами приказ Семёныча.

Питалки и старшие девочки стали на всех орать. Толпа расходилась.

Я ушла в комнату. Ира и Вика курили возле окна. Света сидела, уставившись в пол. Я пнула её по носку кроссовки.

– Эй, ты чего?

Она подняла глаза.

– Я так и знала! Знала!

– Что знала? Что там случилось?

– Ты что, не знаешь? Танька повесилась!

Я посмотрела на Иру и Вику. Те молча кивнули.

– Но это же бред! – я почесала макушку. – Она не из тех, кто полезет в петлю. Скорее других доведёт.

– И вот! – важно сказала Света.

Похоже, она была не в себе.

Идиотки!

Я уселась на подоконник и уставилась в темноту.

Девочки потихоньку приходили в себя и кудахтали:

– Это кошмар!

– Они нас всех перебьют!

– Я знала!

– Котя, чего ты молчишь?

Мне надоело сидеть в курятнике.

– Никто вас не перебьёт! Даже не трахнут! – гаркнула я на прощание и спустилась во двор.

Минут через сорок стены окрасились светом мигалок. К подъезду подъехала скорая в сопровождении полиции. Вышли врачи с носилками, автоматчики в касках и брониках, люди в гражданском. Вокруг, с лаем, носился Фиест.

Я сказала:

– С кем они там собрались воевать?

– Не смешно. Девчонок-то до сих пор нет. Ни Таньки, ни Ленки, ни Кати, – сказал какой-то мальчишка.

– И Ксюхи, – поддакнул другой.

Я встала. Полиция – это надолго.

Таньки и Ленки меня не особенно волновали, я за Мурлыку боялась. Поднявшись к нему, я увидела, что он всё ещё спит. Я села рядом и разбудила.

– Мурлыка! Надо врачу показаться! Там скорая.

Он ничего не понял.

– Скорая?

Я рассказала, что знала, добавив:

– Вдруг у тебя разрыв селезёнки?

– Шла бы ты спать! – Мурлыка демонстративно отвернулся к стене.

Спать не хотелось. Но на меня опять навалился страх. Перед глазами стояли лица Ильи, Антона и Зюзи. В ушах тревожно выл ветер – как там, возле труб.

Я пошла в комнату, накрылась с головой одеялом, свернулась клубком и заснула.