Текст книги "Жизнь номер 2016: «Песни девочки не со звёзд» (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Тебе только так кажется. Всё, что есть у Ильи – это боль, без конца и без края. Про радость ему ничего неизвестно, он считает боль наслаждением.

– Мне на его чувства плевать! Надо решать, что с ним делать!

– Надо было его снять на видео.

– Ну, блять, спасибо за ценный совет! Схожу за машиной времени!

Бесилась я из-за того, что Мурлыка был прав. Я настоящая дура – оба раза в кармане лежал телефон.

– Не кори себя. Мясоедову просто плевать. Он думает, всё рассосётся само.

– Но это не так… Илья ведь не остановится?

– Нет, не сможет.

– И когда он перейдёт на людей? – стало страшно от одной этой фразы.

– Уж точно, не завтра. У нас есть несколько месяцев. Придумаем что-то.

Я понимала, Мур врёт. Ничего он не сможет придумать.

– Есть у меня одна мысль, – я заглянула Мурлыке в глаза. – Для Ильи, человек и собака – предметы. Такие же, как стул или стол. Ты ведь не паришься, когда пилишь ножку стола или выбрасываешь табуретку.

– Не думаю, что у Ильи нет эмпатии. Зачем бы он убивал? Просто он научился её выключать.

Мурлыка отвёл глаза.

Он опоздал. Я успела заметить, как за зрачками мелькнула Тьма, и догадалась – он точно такой же. Он может выключать свои чувства, а мне постоянно врёт. Видать, научился в одном из миров, открывшись для Тьмы и себя потеряв.

Какая я всё-таки дура!

С другой стороны, это меняло всё. Если кто-то и может помочь с Ильёй, так это его отражение.

– Давай ему подсунем грибов!

– Скорее всего, станет хуже. Нет, Мика. Илью ничего не спасёт.

– Значит, нужно убить.

– Думаешь, это так просто?

– Выбора нет. Сам говоришь, на Илью всем плевать.

– Как и на нас.

– Мур, я тебе помогу. Я не принцесса со звёзд и запачкаться не боюсь.

Мальчишка натужно сопел.

– Думаешь, сможешь жить дальше?

– Смогу.

Он придирчиво посмотрел мне в глаза, как будто старался в них что-то заметить. Я отвела взгляд, но успела увидеть, как у него изменилось лицо.

– Хорошо, – прошипел Мурлыка сквозь зубы.

Кажется, я ему стала немножко противна. Тоже мне, чистоплюй!

Я поспешно сменила тему.

– Как думаешь, Злату убили?

– Семёныч? Навряд ли. С чего бы ему создавать проблемы себе самому? Уже второй труп!

– Вчера Семёныч был в бешенстве.

– Он взрослый и хитрый. У него таких Злат… И новые подрастают.

– Она бы не стала так делать. Ради меня.

Мур усмехнулся невесело, но промолчал.

После каких-то таблеток – наверное, обезболивающего для души, ему полегчало. Настала пора притворного покаяния.

– Я знаю, что я во всём виноват. Притащил тебя в этот сад, и сам же его загадил, не выполов вовремя сорняки. Теперь мне с ними не справится, а страдаешь ты.

Мур начал болтать о принце, для которого существовала одна только роза на свете. Похоже, он слишком близко воспринял нашу вчерашнюю шалость. А я пыталась понять, зачем он жрёт свою дрянь. Чтобы совсем ничего не чувствовать или наоборот, чтобы почувствовать хоть что-нибудь? Один жрёт говно, а другой грибы?

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Чтобы роза совсем не засохла. Чтобы не стала колючкой.

– Знаешь, почему недоделанный принц таскался с цветком? Потому, что вокруг была только пустыня. Живи он на розовой грядке…

– В розарии, – поправил Мурлыка. Будто мне было не пофиг.

– Живи он на розовой грядке, а не в интернате, – настояла я на своём – хрен бы он отличил одну от другой. Срал бы на все эти розы. Буквально.

Хорошо, что Мурлыка научил меня всем этим умным словам. Можно сказать: «Буквально», а не мычать.

Я встала. Уходя, бросила через плечо:

– Знаешь, Мурлыка, я вовсе не роза. И не твоя.

Когда тебя понимают – молчат. О чём говорить? А он постоянно болтал.

Нашёл свободные уши, слушать весь этот бред! Сладкими розами тут и не пахло – пахло кровью, горькой полынью, железной дорогой и коноплёй.

Бросить друга непросто, но…

Мурлыка мне надоел.

Чему удивляться? Когда девчонки взрослеют, они видят правду – отец не их идеал, и начинают искать другого отца.

Уже расстилая постель, я залезла в карман.

Одуванчик был там. Флешбэки не возвращались, но странный подарок остался.

Я повертела цветок в руках и засунула под подушку.

Круг шестой. «Розовый слон»

Утро не принесло облегчения. Когда мы толкались в дверях столовой, сзади послышалось:

– Куда, дура, прёшь!

От толчка в спину я поскользнулась и упала на пол. Девчонка передо мной едва устояла.

Ладони скользили по жирной грязи. Чья-то нога наступила мне на ладонь. Я завизжала и получила пинок в живот. Перехватило дыхание.

Я подняла глаза и увидела перекошенное от злобы лицо Ильи.

– Вставай! – подоспевший Мурлыка помог мне подняться.

Пока я мыла руки, Мур охранял еду. Струйка воды ласкала ладони, и в зал выходить не хотелось. Там был Илья.

Я мылила руки уже пятый раз.

Кажется, местный маньяк выбрал новую жертву.

Мику.

Положение было хреновым. Илья безжалостный и очень умный. Ему на всё и на всех наплевать. Меня он презирает и смеётся в открытую.

На то, что Мурлыка убьёт Илью, рассчитывать не приходилось. Он тот ещё трус. Значит, действовать придётся самой.

В столовую я не вернулась. Поднялась на четвёртый этаж, прошла по пустым коридорам к двери кабинета Семёныча и уставилась на замок.

Допотопный, советский. Никакой.

Не такие вскрывали, когда было нечего жрать!

Достав из кармана несколько шпилек и подогнув, я принялась ковыряться. Замок щёлкнул, и я вошла внутрь.

Ёкнуло сердце – позавчера я целовала тут Злату.

Шкаф был не заперт. Вслушиваясь в утреннюю тишину, я начала копаться в личных делах.

Если задумал убить человека вроде Ильи, нужно его понимать. Иначе, всё кончится плохо. Как говорили родители: «Знание – сила!»

К тому же, у меня накопились вопросы. Местные сказки и сказки Мурлыки мне надоели. Я хотела добраться до правды.

Вместо того, чтобы искать личное дело Ильи, я полезла на «Г», за папкой Златы.

Её не нашлось.

Это было вполне ожидаемо. Наверняка, она у ментов.

Я стала искать свою.

Её тоже не было.

Больше всего мне хотелось забраться в личное дело Мурлыки, но я даже не знала его фамилию.

Папку Ильи я нашла без проблем. Полистала, вздрагивая от каждого шороха. Поразилась тому, насколько подробно была описано детство. Вернула на место и заглянула в пару других, наугад.

Там тоже были подробности.

Я поставила папки и выскользнула за дверь, тихонько защёлкнув замок.

Что делать дальше?

Нужно было найти к Мурлыку и всё обсудить. Нужно было сидеть у девчонок. Но я никого не хотела видеть.

Взвесив все «за» и «против», я отправилась в лес.

В конце концов, почему нет? Илья за мной не следил, и в лесу ему делать нечего. Это для нас, для нормальных людей, лес живой и интересный. А для таких, как Илья – глупое нагромождение веток и сучьев.

Лес меня вылечил. Я бродила среди цветов и деревьев, слушала пение птиц и журчание ручья, ласкала ладонью траву, а трава ласкала в ответ. По пальцам бегали божьи коровки и муравьи, рядом порхали бабочки, а мошки путались в волосах.

Я поняла, что ни в ком не нуждаюсь. Совсем.

Вспоминая дурацкие фильмы, в которых раненые шли к людям за помощью, а отшельники сходили с ума от тоски, я хохотала, пугая лесных обитателей.

В такое не верилось. Скорее рехнёшься или погибнешь с людьми!

Приближалось время обеда, а я ещё даже не завтракала. Но при мысли о том, что нужно вернуться в лагерь, по коже бежал мороз.

Желудок урчал. Я напилась воды из ручья, нашла тень, легла на траву и задремала.

Проснулась я, когда солнце клонилось к закату. Теперь уже выбора не было. Я встала и зашагала назад.

Возле скамейки и клёнов стало тревожно. Я замерла, пробуя разобраться в своих ощущениях.

Сначала мне показалось, что это лишь выдумки – отголоски недавних кошмаров и неосознанных мыслей. Но очень быстро я поняла, что это не так. До ушей доносились едва различимые стоны – тонкий девичий голосок.

Блять!

В душе боролись любопытство и страх. От ужасного и загадочного не так просто уйти, а потом обо всём позабыть. Ты вляпываешься ещё до того, как начнётся кошмар. Если не выйдешь навстречу загадке, она будет преследовать вечно. Будешь вскакивать по ночам и гадать: «Что же там было?»

Но я бы ушла, мне пофиг! Воображаемые кошмары лучше реальной смерти. Разве мало на свете творится хуйни? Не обязательно знать все подробности о нашем дерьмовом мирке. На ёбнутых я насмотрелась в АТО. А кошмары мучают каждую ночь, привыкну и к новым.

На беду, в спор вступила совесть. Не думала, что у меня она есть.

«Там человек! Вдруг, это девчонка упала и напоролась пузом на острый сучок? Вдруг ногу сломала? Ей до людей не добраться. Уйдёшь – никогда себе не простишь!»

Уговорить меня было непросто. Срать я хотела на этих детей!

Будущие подростки. Пройдёт пара лет, и на свете появится Ленка или Танюха.

Будущие взрослые. Стукнет ей восемнадцать – готов новый снайпер в АТО.

У всех нас внутри сидит зверь. Затаился и ждёт, когда появится шанс отобрать чью-то жизнь.

У всех нас внутри извивается Тьма. Все мы твари. Плевать!

А что до ценности жизни – так это всё сказки. Жизнь – самая дешёвая штука на свете. Попала молния в дерево, и в пламени лесного пожара корчатся миллиарды существ. Вирусы истребляют людей миллионами, а люди миллионами жгут друг друга в печах.

Что ты о себе возомнила? Ты просто расходник, не больше! Часть копошащейся биомассы. У тебя есть «мечты» и «дела», но Природе на них наплевать. Может, через секунду ты превратишься в труп. Жизнь не остановится. Природа отыщет способ заставить девчонку раздвинуть ноги, а парня – достать из штанов свой хер. Не сомневайся!

Ценна жизнь только для обладателя. И то, это просто инстинкт. А трезво подумать, сплошные мучения…

Но совесть не унималась.

«Нет, Мика. Я знаю тебя как облупленную. Меня не обмануть!»

Блять! Как я тебя ненавижу, дурацкая совесть!

Я осторожно раздвинула ветки и тенью скользнула в кусты.

Через пару десятков шагов до ушей донеслось журчанье ручья, стоны сделались ближе и явственней. Я пригнулась и стала идти осторожней.

Возле самого берега кусты стали гуще.

Отлично!

Почти что ползком я продвигалась к ручью и вдруг услышала песню:

Где баобабы вышли на склонЖил на поляне розовый слон

Человек пел не в голос. Он шептал, как делала я сама. На четвереньках я поползла вперёд. Кровь шумела в ушах.

Сквозь решето прутьев я увидела блеск ручья. Возле самой воды, спиной ко мне, сидело рогатое существо. Рассмотреть его было непросто, солнце било в глаза.

И в зоопарке, пасмурным днём,Стал он обычным серым слоном

На слона существо походило меньше всего.

До ушей долетели новые стоны. С трудом оторвав взгляд от диковинного создания, я посмотрела в ту сторону, откуда они доносились.

К иве была примотана девочка, от ног до земли было где-то полметра. Одна из младших, лет девяти. Насколько я помнила, её звали Сашка.

Сейчас узнать её было непросто. Руки были примотаны к толстой ветке, прибитой поперечно стволу – сразу же вспомнился тот мальчишка из бункера. Тело опутали кольца серебристого скотча. Рот был тоже заклеен. Топорщилась грудь, не меньше второго размера. А над девчонкой, примотанные и к дереву, и к голове, ветвились раскидистые оленьи рога.

Я поползла сквозь кусты ближе к дереву, чтобы помочь девчонке.

Как хорошо, что я в «хаки»!

Ближе, ближе…

Скоро подарит солнце рассвет,Выкрасит кожу в розовый цвет!

Существо закончило петь и встало на ноги. Я увидела зауженные камуфлированные штаны и догадалась, что это – Илья.

Руки предательски ослабели. Я едва не свалилась носом в прошлогоднюю гнилую листву. С каждым ударом сердца, в голове звучали слова: «Я не успела!»

– В розовый цвет!

К голове Илья приделал рожки – маленькие, от молодого оленя. В руке блестел нож. Раньше я думала, что у таких, как Илья, к оружию особое отношение. Но этот нож был обычным, украденным из столовой. Если таким ударить, рука соскользнёт на лезвие.

В голове промелькнула дурацкая мысль: «Вдруг, он просто резал им скотч?» Но я помнила собаку без кожи.

Неужели… О таком страшно было подумать. Тело больше не ощущалось. Я словно парила в облаке из кустов.

Неужели, он сделает с девочкой то же, что и с собакой?

Что делать? Напасть на Илью со спины?

Нет. Место открытое, незаметно к нему не подобраться. Он мальчишка, и он сильней.

Преодолев ужас, я вытащила телефон и стала снимать. Руки тряслись, и я сомневалась, что видео получится сносным. На всякий случай я сделала фотку. Предательски щёлкнул «затвор».

Дурацкая озвучка!

Илья замер.

Я прекратила снимать и медленно опустилась пониже к земле.

Илья повернулся, наклонил рогатую голову вбок и втянул носом воздух. Ступая мягко, как хищник, пошёл ко мне.

Глаза, будто щёлки. Ноздри расширены. Рука с ножом раскачивается маятником старинных часов: «Тик-так, Мику ищу! Тик-так, сколько ей жить?»

Худи всё ещё пах. Дурацкий навязчивый «Гуччи»!

Я почувствовала, как тепло бежит по ногам – забытое с войны ощущение. Запахло мочой.

Блять! Теперь ещё хуже. Теперь он почует наверняка.

Я бы уже драпанула, не размышляя о том, что от такого мальчишки мне вряд ли сбежать. Но инстинкт не давал шевелится – спасая, как миллиарды существ до меня.

Время от времени Илья останавливался и слушал – не треснет ли ветка?

«Я даже не перевела телефон в беззвучный режим! Ну почему, почему, я такая дура? Только бы не зазвонил!»

Если бы я хоть немножко верила в Бога, я бы молилась. Но я уже видела всякое и разучилась надеется, что в таком мире может быть Бог. Даже, если бы он действительно был – создатель этого мира, я бы его ненавидела. Как же нелепо, что Мурлыка считает этим создателем нас!

Илья заорал: «Бах!»

Я вздрогнула. Чтобы не закричать, закусила губу – кровь капнула на пожухлые листья.

Зажмурив глаза, Илья слушал.

Я не дышала.

Ноздри Ильи раздувались. Потом он брезгливо наморщил нос и повернулся к девчонке.

– Снова обоссалась?!

Сашка ответила стоном.

Всё же, он что-то унюхал своим звериным чутьём! Выходит, девчонка меня спасла.

Илья подошёл к Сашке и опустился перед ней на колени. Согнулся в поклоне, уткнувшись в землю лицом и вытянув руки с ножом.

Сашка мычала и дёргалась. Рога тряслись.

– Мама… Мама… Прости… Прости, что родился… – бормотал Илья. – Мне никак не вернутся назад… В тебя…

Не вернуться назад? Что за бред? Он в своём уме?

Всё это походило на картинку из учебника географии, на которой дикари проводили свои ритуалы.

Неужели Илья считает себя оленёнком, появившимся из рогатой девчонки-оленя? С моих слов в такое никто не поверит!

Я очистила от земли телефон и стала снимать.

Илья встал в полный рост. Нож остался лежать, Илья о нём будто забыл.

– Мама… Что с тобой? Кто это сделал? Отец? – Илья стал медленно отдирать скотч, который заклеивал рот. Девчонка стонала и дёргалась, а когда губы освободились, завопила от боли.

– Мама… Мы снова можем быть вместе… – Илья гладил оленьи рога и целовал девочку в губы.

К горлу подступил комок тошноты, и я сильнее впилась зубами в губу.

– Я так тебя ждал! – он достал член и начал тереться о Сашку.

Девочка почему-то затихла.

Движения длились не дольше минуты, и на голубенькое платьице брызнула сперма. Илья отскочил, ошарашенно глядя на белые капли.

– Мама? – он прикоснулся к сперме рукой. – Ты не мама! Нет! – он принялся оттирать руку подолом. Встал, глядя Сашке в лицо, будто бы не узнавая.

Телефон пискнул – низкий заряд батареи. Я обмерла.

Но Илья как будто не слышал, он был целиком в своих грёзах.

– Отец? Это ты?

Я перевела телефон в беззвучный режим и начала искать взглядом булыжник – долбануть Илье по затылку. К несчастью, все они были возле воды. Единственный лежал рядом с ивой. Незаметно его не схватить.

– Отец! Как…

Девочку словно прорвало:

– Я не отец! Я Сашка, из двадцать седьмой! Разве не помнишь? Ты ко мне две недели ходил! Мы же друзья! Друзья! – тараторила она тоненьким голоском, по щекам текли слёзы. – Вспомни, вспомни… Пожалуйста…

– Отец! – Илья был в собственном мире. – Ненавижу!

Он вцепился руками в хрупкую шею. Девочка захрипела. Илья застонал и задёргался. На платье снова брызнула сперма.

Всё затихло, только шумели кусты и ручей. Телефон окончательно сдох, но теперь это было неважно.

Илья отодвинулся от девчонки. Засунул в штаны свой обмякший член. Шатаясь, сделал пару шагов и осел на траву, уставившись на меня. Абсолютно пустые глаза – серые, как дождливое небо.

Я была ни жива, ни мертва.

Что делать? Ждать нельзя, он придёт в себя и заметит. Нельзя не заметить, если смотреть вот так, прямо в лицо.

Бежать? Он догонит!

Словно дни, тянулись секунды…

Я вдруг подумала, что запись нельзя отдавать, не отредактировав. Иначе, Илью сочтут сумасшедшим, не отвечающим за поведение, и просто отправят в психушку. Он выйдет и снова начнёт убивать.

Впрочем, сначала мне нужно остаться в живых.

Девочка дёрнулась и начала сипеть, пытаясь втягивать воздух.

Илья встрепенулся. Повернул голову, издал изумлённый вскрик, и, как обезьяна – на четвереньках, бросился к иве.

Сашкины рёбра раздулись, насколько позволил скотч. Ей наконец удалось вдохнуть.

Илья схватил нож и полоснул по лицу.

Сашка заверещала.

Илья выкрикнул: «Тварь! Живучая тварь!», и стал наносить порез за порезом.

По шее струилась кровь, на платье расплылось пятно. Сашкины крики слились в нечеловеческий визг.

– Чего ты не дохнешь! – Илья бросил нож и впился зубами в рану. Плюнул ошмётки. Поднял булыжник с земли и начал бить по лицу. – Сдохни! Сдохни!

В стороны брызнула кровь, как будто включили фонтан. Ива, рога и мальчишка окрасились алым.

Я опустила глаза и попыталась поползти назад. Тело не слушалось.

Постепенно удары стали глухими, треск костей превратился в какое-то чавканье. Через силу, я посмотрела вперёд.

Головы уже не было, на кожаных лоскутах болтались осколки. Под рогами остались примотанные кусочки костей и пропитанные кровью волосы. А Илья всё лупил и лупил по стволу.

Удары слились в непрерывный гул. Ручей, ива, безумный мальчишка – исчезли, пропали в небытие…

Гарь… Оседают на землю чёрные хлопья…

Кровь брызжет в глаза и течёт по щекам. В левой руке скользкий камень.

Месиво, вместо мужского лица. Чуть в стороне валяется каска.

Я ору – до кашля, до крови, до рвоты…

Я стояла на четвереньках – кашляя и содрогаясь. Горло саднило. Я сплюнула розовую слюну.

– Привет, белобрысая крыса.

Я подняла глаза.

Илья. Целиком перемазан в крови. За зрачками танцует Тьма.

– Как я такую в кустах не заметил?

Он вцепился в одежду. Легко, как пушинку, поставил меня перед собой. Забрался в карман и забрал телефон.

– Попозже верну. Если будет, кому возвращать. Если не станешь болтать.

У меня изнутри вырвался странный и жалкий звук. Илья рассмеялся – очень искренне и непосредственно, как хохочут мальчишки в детском саду.

– Боишься? Не зря! – голос менялся, превращаясь в шипение змеи. – Так дай мне свой страх!

Он впился губами в мои. Рот наполнился сладко-солёным. Чужой острый язык исследовал зубы, скользил по нёбу и забирался за щёку. Меня стало рвать, но Илья не отстранялся и не давал вдохнуть.

Мир поплыл, и я провалилась во тьму.

Сознание потихонечку возвращалось. Я не открывала глаза. Мне казалось, что от того, как я это сделаю, зависит всё. Если открою правильно, над головой будут гирлянды грибов, а рядом – Мурлыка. Открою неправильно, и рядом будет Илья.

Тело болело, во рту был ужасный вкус. Значит, мне ничего не привиделось.

Я открыла глаза, опёрлась на локоть и осмотрелась.

Мурлыки, конечно же, не было. Не было даже Ильи.

Ива, полянка, ручей.

Я встала. Штаны сползли до колен – они оказались расстёгнуты.

Что?!

Я посмотрела вниз.

Трусиков не было, а между ног запеклась кровь.

Накатило отчаяние.

Он был во мне! Во рту и ТАМ!

Я села и стала себя осматривать, дрожа и поскуливая от шока. Я была не в себе – хотелось содрать свою кожу, вывернуть наизнанку и прополоскать в ручье.

В голове промелькнула последняя мысль: «Что, если я забеременею – забеременею от этого существа?!»

Дальше я только выла.

Спермы и повреждений не обнаружилось. ТАМ ничего не болело.

Я слегка успокоилась.

Конечно, Илья не огромный солдат, но я бы почувствовала. Нет, он делал что-то другое. Может, просто взял трусики, как трофей. Или хотел напугать.

Он ведь меня не убил! Почему?

Я поняла и невесело усмехнулась.

Дурочка-Мика ошиблась, считая, что ей приготовлена роль жертвы.

Нет! С самого начала я была наблюдателем. Люди нуждаются в чьих-то глазах.

Слышен ли звук падающего дерева в лесу, если никого рядом нет? Зачем резать людей, если никто не узнает?

Илья и не думал меня убивать, я была в безопасности.

У Сашки был вскрыт живот, от самых рёбер. В лёгких сумерках червями свисали кишки. На земле валялся бюстгальтер «пуш-ап» – вероятно, Илья спёр его у одной из питалок.

Теперь я заметила то, что не увидела сразу. Из сухих веток Илья сплёл диковинные изваяния. Они были настолько чужие, что от их вида кружилась башка.

Ритуал. Это всё – ритуал. Когда-то так делали предки на праздниках плодородия. Молились богам, резали невинную жертву и пили тёплую кровь.

Кровь в наши дни заменили вином, плоть – хлебом. Но Илье не нужны подделки.

Я пролезла через кусты и побрела в лагерь. Без телефона я не могла позвонить Семёнычу и всё рассказать.

А может, не нужно рассказывать?

Я подавила трусость в зародыше, пока она не разрослась. Чтобы не стать такой, как Мурлыка.

Нет уж! Никто мной не будет командовать!

Мурлыка сидел на крыше. Я заметила его издалека – плоский контур на фоне чуть светлых небес. При виде меня он махнул рукой, спустился и побежал навстречу.

– Мика! Ты вся в крови!

– Думаешь, я не знаю? Кровь не моя.

Мурлыке легче не стало.

– А чья?

– Сашки, из двадцать седьмой.

– Зачем ты её… – он осёкся. – Илья?

Я кивнула.

– А ты говорил, что у нас есть время!

Стало не по себе. Как Мур мог решить, что я убила девчонку? Значит, в его глазах я такая?

Вспыхнула ярость, но сразу погасла.

Я ведь такая и есть. Совсем не девчонка со звёзд.

Больше всего я боялась, что мне не поверят. Чем я докажу, что виноват Илья?

Но Семёныч позвонил Мясоедову, ещё не дослушав рассказ. Сказал: «Ждите тут!», и вышел из кабинета.

Вернулся он вместе с Ильёй.

– Сидите и ждите полицию! – он уселся обратно за стол, плеснул в грязный стакан коньяка и закурил.

Илья расположился в кресле напротив меня. Он был совершенно спокоен: лицо неподвижно, скрученные скотчем руки лежат на коленях. И никаких следов крови.

Помылся?

До самого приезда полиции мы не проронили ни слова.

– Вы совсем охренели?! – спросил Мясоедов с порога. Не дожидаясь ответа, добавил: – Ну, кто тут убийца?

Илья поднял обе руки.

– Это признание вины?

Илья ухмыльнулся.

– Нет. Так считает Семёныч.

Стуча каблуками и бряцая амуницией, в комнату вошла опергруппа. Мясоедов кивнул на Илью:

– Оденьте «браслеты»!

Повернулся ко мне:

– Показывай место убийства. Надеюсь, что там будет труп.

Я покраснела.

– Как вам не стыдно! Она ведь ребёнок. Была…

Автоматчики переглянулись и уставились на Мясоедова, но тот со мной ругаться не стал.

– Двое останутся здесь. С подозреваемого глаз не спускать! Остальные – за мной! Семёныч, тебя это тоже касается. И не забудь понятых!

Семёныч взял пару питалок, нашу и Саши. Мы спустились во двор. Возле служебных машин толпилась куча народу. Заметив начальника, они бросили сигареты.

Мясоедов отдал распоряжения, и мы, почти всей толпой, пошли к лесу.

– Я сказал пацанам, чтобы они не трогали вещи Ильи, – суетился Семёныч. Похоже, ему уже мерещились тюремные коридоры.

Мясоедов спросил у Мурлыки:

– Ты вместе с Микой тело нашёл?

– Нет. Я был в лагере.

– Так какого… Значит, будь там и сейчас!

Семёныч сказал:

– Не всё ли равно, где он был. Свидетель из него никакой. Такое несёт!

Мурлыка сначала отстал, а после пошёл за нами.

– Когда я Сашу нашла, она была вовсе не «тело».

– Всё видела? На телефон, надеюсь, сняла?

– Да. Но его отобрал Илья.

– Отобрал? А тебя оставил в живых? – Мясоедов повернулся к мужчине, что шёл рядом с ним. – Как тебе это, Петюня?

«Петюня» скривился, как будто ему попытались скормить очень кислый лимон.

– Сомнительно…

Я протянула:

– Ему ведь нужны чужие глаза…

Теперь скривился и Мясоедов.

– Ты что, эксперт по серийникам? Поверь, убийцам хватает своих. Чужие они только могут забрать для коллекции.

Часть людей Мясоедов оставил возле скамейки:

– Не будем топтать. Позвоню.

Остальных я провела к иве. В этот раз, труп оказался на месте. В свете фонариков поляна выглядела ещё страшней.

– Охренеть! – произнёс Мясоедов. – Такого у нас ещё не было!

Женщина в белом халате сказала: «Пойду оформлять документы. Сами всё видите». Она была очень бледна.

Я с удивлением заметила, что опытным взрослым не по себе. Полицейские в штатском тихо переговаривались, полицейские в форме стояли в сторонке и отводили глаза.

Мясоедов обратился ко мне:

– Хочешь сказать, это сделал мальчишка?

– Говорят, что мальчишки полками командовали…

– Говорят, в Киеве бизнесменов доят… – рассеянно сказал он в ответ и повернулся к «Петюне»: – Всё! Занимайтесь!

Мы вернулись обратно в корпус и началась полицейская волокита.

Меня завели в отдельную комнату, где женщина заставила меня снять одежду и вывернула карманы, сфотографировала целиком и «по частям», взяла соскобы кожи и грязь из-под ногтей. Валиком провела по подушечкам пальцев, вымазав их чёрной краской, и по очереди придавила к бумажке с напечатанными квадратами. Сказала: «Прекрасно!» и вышла.

Я не видела тут ничего прекрасного. Тем более, что это было только начало.

Тянулись минуты, но никто не появлялся. Я подошла к двери и подёргала ручку. Дверь оказалась закрыта.

Так прошёл час. Потом появился «Петюня» и кто-то второй – он представился, но имя я тут же забыла.

Начался сбор показаний. Они даже включили маленький диктофон, как будто мы были в американском кино.

Петюня сразу ушёл и появлялся лишь время от времени. «Второй» мурыжил меня так и сяк четыре часа. Спрашивал, выясняя подробности. Спрашивал снова, только другими словами. Что-то писал, чёркал и заставлял расписываться за исправления. Заметив, как я держу ручку, он уточнил: «Ты левша?» Иногда заходил «Петюня» и они тихонько шептались. Разок отпустили меня в туалет – без конвоя. Но если бы приставили женщину, любительницу грязных ногтей, я бы не удивилась. Мне очень не нравилось, куда всё идёт.

На меня не давили и не перевирали слова. Не задавали странных вопросов, наподобие: «Ты ненавидела Сашу?» Нет, всё было чин чинарём. В конце мне даже сказали: «Спасибо!» Только от этого легче не стало.

Я поднялась на крышу, надеясь, что там ждёт Мурлыка. Но крыша была пуста.

Я уселась на парапет и запела. Руки тряслись.

Боялась я не Илью, он уже был под стражей. Я боялась «Петюню».

С другой стороны, он был последней надеждой. Кроме полиции, меня некому защитить.

Через час я увидела, как отъезжают машины. Когда от колонны осталась лишь череда огоньков, появился Мурлыка.

– Илью отпустили. За недостатком улик.

Я обмерла.

– Ты что, шутишь?

Он присел рядом.

– Против него – ничего. Абсолютно. И есть свидетели, которые подтверждают, что во время убийства он был с ними в лагере.

– Он их запугал!

– А ведь полиция перевернула здание вверх дном. Видела, что устроили в комнатах?

– Я не заходила.

– Увидишь… Но по Илье – ничего. Зато откопали улики против меня.

Я обмерла.

– Тебя?

– Что-то ты не в себе, – Мурлыка нахмурился. – Совсем задолбали менты?

– Что у них против тебя?

– Кроссовки, палёный «Нью Бэланс». На них обнаружилась кровь.

– Никогда на тебе их не видела…

– А они были, – он невесело улыбнулся. – Валялись в шкафу.

Я продолжила:

– Но видела их на Илье, сегодня в лесу.

Мурлыка потух.

– Он опять побеждает. Он просто умнее меня.

– Не ной! Ты же был в лагере!

– Да. Есть куча свидетелей. Иначе, я был бы не здесь.

– И что получается? Куда все свалили?

– Наверное, к жёнам, – рассмеялся Мурлыка.

– Ты что, издеваешься? Почему отпустили подозреваемых? Илья на свободе!

– Если всех засадить, что это даст ментам? В этот раз им нужен настоящий убийца, а не козёл отпущения. Решили оставить в банке и мошек, и паука.

– Какая чудесная новость!

– Мика, Илья – последняя из наших проблем. Я с тебя глаз не спущу!

Ой, бля! Отыскался защитник!

Кончено, я сделала вид, что Мурлыка – герой. Такая уж женская доля, восхищаться мужчинами и без конца притворяться.

– А какая проблема первая?

– Мясоедов.

– Если б я знала, что всё так получится, я бы расцеловалась с Ильёй и никому ничего не сказала.

– Не говори ерунду! Лучше скажи, как всё было. Там, у ручья.

Об этом, после общения с ментами, я могла бы уже написать роман. Я тараторила, монотонно и без эмоций, а Мурлыка внимательно слушал. Я впервые видела его не обдолбаным и сосредоточенным.

Когда я закончила, он спросил:

– Илья был в перчатках?

Тот же вопрос мне уже задавали менты.

– Я не запомнила.

– Как это возможно? Ты была близко! Он же тебя хватал!

– Я была не в себе… Тебя когда-нибудь трогал маньяк?

– Сотни раз. Конечно, не здесь.

Как же он бесит!

– Слушай, ведь ты не обдолбаный! Так не неси чепуху про другие миры!

– Сама же спросила…

Он замолчал. Глядя на Днепр, я тихонько шептала народные песни.

Даже Илья оказался певцом...

– Мур, что это за странная песня про розового слона?

– Была в прошлом веке такая. Видно, Илье её пела мать.

Петь расхотелось. В голове журчала вода и звучал мальчишечий голос: «Скоро подарит солнце рассвет, выкрасит кожу в розовый цвет!»

Но убивал Илья на закате. При чём тут рассвет?

– Мур, я залезла к Семёнычу. Хотела узнать что-нибудь про Илью.

– Нашла его папку?

– Да. И твою.

– Не бери на понт! Моей папки там нет. Как и твоей.

– Потому, что мы из других миров?

– Потому, что нас приготовили на продажу. Впрочем, сейчас наши папки наверняка изъяли менты.

– На продажу? Кому?

– Мика, что в папке Ильи?

– Алкоголь и насилие. Отец напивался, выхватывал Илью из кроватки. Мать запиралась, а он рубил дверь топором. В деле есть фотографии… В комнате стояло ведро, чтобы ходить в туалет. А ночью Илья мочился в постель. Может быть, даже сейчас…

– Я бы знал. У нас такое не скрыть.

– Животные… Он собирал улиток по огородам в огромную кучу. Давил, наблюдая, как они извиваются. Бабушки были в восторге. Когда Илья перешёл на насекомых, людям это уже не понравилось. Он резал стрекоз прутиком на лету и складывал части в банку. Лил в муравейник бензин и поджигал. Он вообще, всё любил поджигать…

– В деле всё так подробно?

– Да. Протоколы бесед, заключения психиатров. Сама удивилась. Вот почему Семёныч сразу поверил.

– И что было дальше? Как Илья попал в интернат?

– Отец отравился бензином. Полный желудок. Следствие посчитало самоубийством. Только я в этом совсем не уверена.

– Ну, а мать?

– У неё Илью отобрали. Она постоянно пила и нигде не работала. К тому же, соседи сказали: «У неё непонятные отношения с ребёнком».