Текст книги "Жизнь номер 2016: «Песни девочки не со звёзд» (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Да уж… – Мур почесал затылок. – А я думал, Фрейд – долбоёб!

– Кто?

– Жил когда-то такой мозгоправ. Забавный, как они все. Сам ебанько, но пытался кого-то лечить. Считал, что во всём виноваты детские психотравмы, Эдипов комплекс и прочая хуета.

– Что?

– Желание трахнуть мать и убить отца… Я думал, что это полнейшая чушь.

Меня передёрнуло.

– А у девчонок?

– У девчонок – комплекс Электры, борьба с матерью за отца. Его придумал другой мозгоправ.

– Это же бред!

Я вспомнила маму и папу.

Бороться? Я их любила двоих – и вовсе не так, как Злату. Впрочем, тогда я была ещё маленькой.

– Может и бред. – Мурлыка скривился. – Да видать, не для всех. Только для тех, кого не ебали родители.

Я выдавила то, что вертелось внутри головы, но было слишком ужасно, чтобы я решилась открыто об этом подумать:

– Он спал со своей мамой? Она заставляла? Насиловала ребёнка?

– Откуда мне, нахрен, знать? Я что тебе, Фрейд?

Мурлыка ругался и горячился. Значит, ему тоже было не по себе.

Сейчас, чтобы отвлечься, начнёт философствовать. Мурлыке лишь бы куда-то сбежать!

Так и случилось. Он заявил:

– Фрейд считал, что в основе любой любви лежит сексуальность – даже любви к работе и детям, айфону и Родине.

– К Родине? Хочешь оттрахать степь?

Он усмехнулся.

– Зачем? Мы и так одно целое. А Родину трахнуть не выйдет, скорее она нагнёт тебя самого.

На степь мне было плевать, а Родину у меня отобрали.

– Что, если Сашка не первая?

– Первая. Он бы не перешёл с людей на собак. Улитки, стрекозы – всё это в прошлом. Теперь навсегда.

Кружилась голова и тошнило.

Похоже, Мурлыка заметил моё состояние и попробовал рассмешить:

– Знаешь, ещё Фрейд считал, что девчонки завидуют нам – потому, что у них нету члена… Ты как, завидуешь?

Забыв обо всём, я рассмеялась.

– Не очень! Он же мешает ходить!

– Только, если большой.

– К тому же, он ваш поводок. Разве ты знаешь, куда он тебя заведёт? А вдруг его схватит девчонка? Будешь всю жизнь её верной собачкой!

– Завидуешь! Просто не осознаешь!

Мы хохотали как полоумные. Нам было до чёртиков страшно.

Насмеявшись, я всё же решилась спросить:

– Я в безопасности, правда? Илья ведь меня не убил. Значит, я – наблюдатель.

– Не обязательно. А если и так – думаешь, вы проживёте на пару до старости?

Я вспомнила слова Мясоедова.

– Наблюдателем может быть каждый, у всех есть глаза.

– Вот именно, Мика. Илья играет с тобой. Кто знает, что он задумал? В любом варианте, нам уготована смерть.

Когда я спустилась к девчонкам, то вспомнила, как Мур вчера отвернулся, когда посмотрел мне в глаза – будто что-то заметил.

Я пошла в умывальник и встала у зеркала.

Глаза, как глаза. Никакой живой темноты, только алые прожилки сосудов.

Видно, я просто схожу с ума. Придумала какую-то Тьму!

Круг седьмой. «Нападение»

С утра позвонил Семёныч и сказал зайти в кабинет.

Там снова стоял перегар.

– Мика, ты не волнуйся. Я тебе верю. И Мясоедов тоже. Конечно, его ребята будут на тебя наезжать, у них работа такая. Но всё успокоится.

– А как же Илья?

– Мясоедов не верит, что убил он… Посадим, не бойся.

Я ничего не понимала. Если убил не Илья, тогда кто? Дядюшка-лесовик?

– Посадим кого? Мурлыку?

Семёныч смутился. Зажёг сигарету.

– Как бы там ни было, всё успокоится. Жизнь идёт своим чередом, нужно делать дела, – он потушил сигарету, ни разу не затянувшись. – Завтра приедет один человек. На тебя посмотреть, оценить. Произведи впечатление! Впрочем, у тебя это получается само собой.

Оценить… Всё-таки, прав Мясоедов, у каждого есть цена.

– Если всё пройдёт гладко, тебя заберут. Удочерят, увезут в Германию… Ты мне как родная, потому расскажу. Не думай, что там тебя ждёт семья. Смекаешь? Там будет работа. Никто не должен узнать, что ты больна. Скрывай! Заработаешь денег, оплатишь лечение.

– А люди? Они заболеют.

Он поправил:

– Не люди. Клиенты! Вероятность мала. С презервативом вообще нулевая.

– А Вишневский получит деньги? И вы?

Глаза Семёныча превратились в щёлки.

– А это Микуся, уже совершенно тебя не касается.

Девчонки ходили, как будто бы пьяные. Болтали какую-то чепуху, на лицах пылал нездоровый румянец. Убийства были для них, словно секс. А я окончательно поняла, что секс мне не нужен.

Когда я спускалась на завтрак, меня обогнал Илья и шепнул:

– Ты не увидишь закат.

Я встала, как вкопанная, уставившись на его узкую спину. Илья шёл не оборачиваясь, медленно и уверенно.

В груди вспыхнула ярость.

Считает себя главным и неуязвимым? Нашёлся местный божок, поедатель говна!

Когда ноги Ильи ступили на следующий пролёт, я разбежалась, и изо-всех сил толкнула его ладонями в спину. Щёлкнул сустав, и руку пронзила острая боль.

Илья полетел вперёд, глупо выставив руки. Упал, скатился по лестнице на площадку. Я подлетела к нему, и, не давая встать, начала бить ногами.

Илья не проронил ни единого звука, только пытался закрыть руками лицо. Я наклонилась, схватила мальчишку за волосы и ударила лбом о бетон. Он потерял сознание, но я и не думала останавливаться.

До того, как меня оттащили девчонки, я успела треснуть его раз пять. Илья лежал без движения.

Меня прижали к стене и не отпускали. Примчалась питалка, завхоз и Семёныч. Он выдавил глупое: «Мика…», нагнулся над телом Ильи и проверил на шее пульс.

– Живой! Вызывайте «скорую»! Бери его за ноги, тащим в медпункт.

Живой! Блять! Живой!

Я билась в истерике, задыхаясь от ненависти. К девчонкам, которые меня оттащили, не дав проломить Илье черпушку. К местному рабовладельцу Семёнычу, который торгует детьми. К Мясоедову, который считает, что закон – это он сам. К несчастной и бестолковой стране, в которой мне довелось появится на свет.

– Свяжите ей руки!

Мне замотали запястья тряпкой, скрученной в жгут. Рука горела огнём.

Семёныч взял Илью под мышки, завхоз ухватился за щиколотки. Голова безвольно болталась, из рассечённого лба на бетон текла кровь. Я очень надеялась, что у мальчишки поломана шея, и «спасатели» её до конца доломают. Надеялась, что повредила его извращённый мозг, и Илье до конца длинной жизни придётся срать под себя, пуская слюну.

Мы спустились в холл. Возле входа стояла машина полиции. Меня усадили на кресло. Со связанными за спиной руками можно было сидеть, только лишь наклонившись и уставившись в пол.

Девчонки шушукались, а ребята молчали.

Спустя пять минут появился «Петюня». Сказал:

– Развяжите!

Мои руки освободили. Правая сильно распухла возле сустава, кисть едва шевелилась.

– Можете быть свободны!

Хмыкая и огрызаясь, ребята ушли. «Петюня» присел на соседнее кресло.

– Он сказал, что сегодня меня убьёт!

– При свидетелях?

– Разумеется, нет!

– Значит, это только твои слова, – «Петюня» вздохнул. – Прямо скажем, на убийцу Илья не похож. Сын алкоголика, размазня… – он вздохнул ещё раз. – А вот ты – это дело другое!

– Я?!

– Мика, послушай… Ты была на войне. Такое меняет людей. Застрянет что-то внутри и сидит, притаившись. До поры...

– Ничего во мне не сидит!

– Сидит, и не спорь! – он заглянул мне в глаза, будто рассчитывая увидеть Тьму. – А что мы у вас наблюдаем? Злата падает из окна – а ведь ты с ней встречалась! Потом ты «случайно» видишь Илью и собаку. В момент убийства «случайно» находишь Илью в лесу. Сегодня ты на него набрасываешься, ни с того, ни с сего. Возможно, Илья умрёт…

– Хорошо бы.

«Петюня» покачал головой.

– И вот что я думаю: не многовато ли совпадений? – он стукнул пальцем по подлокотнику. – И это не всё! На кроссовках твоего лучшего друга обнаружилась почва с места убийства и кровь второй группы. Сашиной, если ты ещё не догадалась. Рисунок подошвы совпал со следами в лесу. Там только эти следы и твои. Понимаешь?

Я промолчала.

– А возле трупа, под камнем нашли нож. Твои «пальчики» на рукоятке.

Это было последним ударом, который должен был повалить меня с ног. Но я всё ещё сопротивлялась.

– Значит, я идиотка? Не могла зарыть нож или бросить в ручей? Разве не очевидно, что Илья меня хочет подставить?

«Петюня» изменился в лице и прошипел:

– Думаешь, я собираюсь ломать себе голову, разбираясь, кто из здешних выблядышей маньяк? Мне наплевать, вы все одинаковые! Сядете все! Не сейчас, так потом.

Я усмехнулась, взяв себя в руки.

– Придётся! У вас выбора нет.

Брови «Петюни» полезли на лоб.

– Что ты несёшь?!

– Ну, упечёте меня и Мурлыку. Закроете дело. Что это даст? Убийства-то не прекратятся! Приедет комиссия, которая вам тут совсем не нужна.

– Следователь из Киева уже прилетел, – «Петюня» взглянул на часы. – Завтра увидитесь. А пока что, я говорю с тобой по-хорошему, ничего не тая, – он развёл руки, показывая пустые ладони. – Илья абсолютно чист! Смывы с кожи, пробы из-под ногтей ничего не дали. А у тебя и Мурлыки…

– Он меня трогал, когда мы увиделись.

– Неважно. Дело в Илье. Нельзя убить человека и не оставить следов!

– Ему ведь никто не мешал помыться! Со щёткой! Одежду сменить! Времени было полно!

«Петюня» молчал. Я его не убедила.

По правде, я и сама начала сомневаться. Что, если убийца действительно я? Может, во мне есть вторая личность, как было в фильме «Бойцовский клуб», и я сама не знаю, что делаю?

Мурлыка, грибы, Тьма и чужие миры… Может быть, я давно уже сумасшедшая?

– Иди, Мика. Пока что, иди… Если ты верующая, молись за здоровье Ильи. Ради себя.

Вспомнилась распятая Саша, а перед ней на коленях – Илья.

– А вы? Верите в высшие силы?

Следак удивился.

– Естественно! Думаешь, мы произошли от обезьян?

Я не думала, что мы от них произошли. Я знала, что мы и есть обезьяны. Мы по-прежнему в дикой природе. Муравьи строят свои муравейники, мы строим свои города. Муравьи удовлетворяют инстинкты и не занимаются больше ничем. Мы удовлетворяем инстинкты и не занимаемся больше ничем. Просто у муравьёв получается лучше.

Конечно, я спорить не стала.

– И в справедливость вы верите?

– Да.

– Но разве с ней сталкивались, хоть один раз?

Я ушла, не дождавшись ответа.

Мурлыка ждал меня на скамейке у входа. Он притащил бутерброды и чай – прямо в стакане.

– Я думал, тебя не отпустят.

Чай был еле тёплым.

– Я думала, не отпустят тебя.

Мы засмеялись. Нам было уже на всё наплевать.

Есть в человеке какая-то грань, которую перейдёшь, и всё – тебя уже ничего не волнует. Любой понимает, что жизнь – не навечно. Время всё отберёт. Смысл, чего-то бояться?

Мурлыка потрогал мою распухшую руку. Было больно, но очень приятно.

– Распухла. Надо бы сделать рентген. Вдруг перелом или трещина?

– В город я не поеду.

– Вон, подъезжает «скорая». Подбросит.

– Предлагаешь поехать вместе с Ильёй?

Мурлыка пожал плечами.

– Зачем на него набросилась?

– Он сказал, что до завтра мне не дожить.

Мурлыка потупился.

– Значит, всё. Закончилась очередная история. Я снова не смог тебя защитить.

Вот размазня! Но я не стала брюзжать. Мы те, кто мы есть. Обезьяны. А обезьяне не преодолеть себя, не победить животную суть.

– Что от тебя хотел следователь?

Я рассказала.

– Если Илья умрёт, все трупы спишут на нас. Идеальный вариант для ментов. Если выживет, придётся дальше копать. А зачем это им?

– Намекаешь, что «Петюня» тихонько прикончит Илью?

– Почему бы и нет?

– Он сказал, что он верит в высшую справедливость.

– Ну вот! Станет карающей дланью… – он задумчиво почесал подбородок. – Только не сходится что-то. Мы никогда не взрослели, ни в одном из миров. Мы должны умереть, а не сидеть в тюрьме.

Как же он мне надоел со своей чепухой! Если бы нас не связало расследование, я бы с ним не общалась.

Я перевела разговор:

– Как думаешь, кем станет Илья, когда вырастет? Военным? Поедет в АТО?

– АТО уже может закончиться.

Я как-то не думала, что такое возможно. Донецк не вернётся назад, а Киев его не отпустит.

Мурлыка продолжил:

– В армии придётся подчиняться приказам… Нахрен такое! Лучше хирургом. Детским. Войны редко бывают, а детей у хирурга навалом. Режь – не хочу!

Он будто бы выбирал своё будущее. Мне стало противно и страшно. С кем я связалась?

Наскоро попрощавшись, я вернулась в комнату.

Девчонки смотрели, как на прокажённую. В глазах был страх. Я поняла, что больше меня не тронет никто.

С одной стороны, это было приятно. С другой…

Ведь я не такая! Наверное…

В голове зазвучало:

«Ты была на войне. Такое меняет людей. Застрянет что-то внутри и сидит, притаившись. До поры...»

Неужели она пришла, эта пора?

Я опять начала сомневаться во всём – в том, что Злату и Сашу убила не я, в своём здравом рассудке и даже в реальности мира. Теперь я боялась уже не «Петюню», и не Илью. Теперь я боялась себя.

Девчонки при мне не общались. Сидеть в тишине было невыносимо. Я распахнула окно и уселась на подоконник.

Внизу, в «скорую» грузили Илью. Дверцы захлопнулись, включилась «мигалка», и машина неспешно поехала по степи. Столбом заклубилась пыль.

Пока что, Илью не убили.

От досады я так закусила губу, что на подоконник капнула кровь.

Блять! Она так не заживёт никогда. А мне нужно быть красивым товаром!

Я переоделась – при всех, ничего не скрывая, и ушла на Днепр.

Закат я встретила там. Когда солнце спряталось за горизонтом, окрасив далёкие облака, в душе родилось торжество.

Илья говорил, что я не увижу закат, но его не увидел он!

Круг восьмой. «Смерть»

Утром я зашла в умывальник и остолбенела. На подоконнике восседал Илья – живой, в отличие от Сашки. Лоб заклеен пластырем, вот и всё.

Не то, чтобы я была сильно удивлена. Я давно не верила ни в Деда Мороза, ни в высшую справедливость.

Илья поманил меня пальцем. Я подошла.

– Твоя выходка ничего не меняет. Ты сегодня умрёшь.

Я его уже не боялась.

– Сегодня умрёшь ты сам!

Я отвернулась, повесила полотенце и принялась умываться. Илья посопел за спиной и тихонько ушёл.

Я расхохоталась. Правда, слегка истерично.

За завтраком мы с Мурлыкой сели отдельно от всех.

– Он здесь. Живой. Никто его не убил.

– Я уже видел.

– Он ждал меня в умывальнике и опять угрожал. Всё по кругу.

– Да, всё по кругу… – Мурлыка был, будто не здесь. – Когда-то придётся его разорвать.

– У тебя всё – «когда-то»! – сказала я зло. – Ты даже на вышку не можешь залезть!

К нам подошёл Семёныч.

– С Ильёй всё в порядке – не считая того, что он сбежал из больницы. Ушибы и сильное сотрясение. Он, кстати, не помнит, как ты его била. При травмах такое бывает.

– Я очень рада.

Семёныч продолжил:

– В принципе, можно тебя посадить. Но мы это делать не будем, ведь у тебя на сегодня назначена встреча. Помнишь, надеюсь?

– Ага.

– Перед обедом. Образ – невинная милая девочка. Произведи впечатление!

После завтрака я отправилась в душ.

Мало ли что! Вдруг «покупателю» не понравится мой личный запах. Рисковать я не собиралась.

И никаких обольстительных Гуччи-рашей, только капелька лёгких духов. Невинность, и ещё раз – невинность!

Когда я вышла из душа, меня ждал сюрприз. Одежды не было.

Девчонки! Меня начинали боятся, но ненавидеть не перестали. А я размечталась, что меня оставят в покое! Напрасно Семёныч сказал о встрече при всех.

Да только, я уже стала другой. Плевать я на всех хотела!

Как была, голышом, я вернулась в комнату. С волос стекала вода, за «вьетнамками» оставались следы. Девочки тихо хихикали.

Я заглянула в тумбочку.

Пусто. Ни косметики, ни одежды.

Ирка заржала в открытую.

Ну конечно! Кто же ещё? Считает себя в нашей комнате главной.

Я подошла, кротко опустив глаза. Спросила:

– Ирочка, где мои вещи?

И неожиданно провела прямой в челюсть здоровой левой рукой.

Ирочка, хлопая ресницами, осела на пол. Вся спесь слетела. Сопротивляться она и не думала.

– Я спрашиваю, где мои вещи?

Она не ответила. Я обратилась к другим:

– Где?

Девчонки молчали.

Искать – не вариант. Они ждут именно этого.

Из Иркиной тумбочки я вытащила косметику и бросила себе на кровать. Из шкафа достала Иркины шорты и блузку…

Пальцы распухшей правой руки не шевелились. Я красилась левой, которая теперь тоже болела.

Казалось, мир сходит с ума. Что они все себе думают?

Я главная подозреваемая в убийстве. Для обвинения улик предостаточно. Сегодня приедет столичный следак. А меня наряжают, как будто невесту!

Я с непривычки заехала щёточкой в глаз.

Неужели Семёныч верит, что всё устаканится? Все дружно забудут о трупах, он заживёт так, как прежде, а я поеду в Германию?

Абсурд!

Может, я чего-то не понимаю? Может, деньги и связи решают всё?

Я сопела, высунув язык изо рта. Мне очень хотелось произвести впечатление на взрослого. И вовсе не потому, что так приказал Семёныч.

В комнату заглянула питалка:

– Он ждёт тебя возле клёнов. Прекрасный мужчина!

Белые Иркины шорты болтались, спасал лишь ремень.

Ого! Огромный мужик и красивый. Брови дугой, волевой подбородок. Озорные глаза, в которых светится ум и, вроде бы, сострадание.

– Вот! Это Мика! Знакомьтесь! – питалка заискивающе улыбнулась мужчине, вытерла потные ладони о бёдра. – Что же, не буду мешать!

Мы остались одни. Мужчина сказал: «Ты такая красотка!», и очень по-доброму прищурил глаза.

Красотка? Сердце забилось сильнее.

Мужчина вытянул руку.

– Ганс!

– Мика.

Я пожала протянутую ладонь – крепко, как только смогла, изо всех сил стараясь произвести впечатление. Его ладонь была большая, сухая и тёплая.

– Не думай, я украинец. Просто уехал в Германию, по делам. Так что, я вовсе не Ганс.

Странный мужчина! «Я Ганс, но я вовсе не Ганс! А кто, тебе знать ни к чему!»

Но глаза у него были добрыми, голос мягким, а от рук исходило тепло.

– Присядем? – он показал на скамейку.

Я села, и он опустился рядом – так близко, что соприкасались наши тела.

– Как тебе здесь?

– В лагере? Ничего… Лучше, чем в интернате.

– Да… Тут природа… – Ганс облизнулся и погладил меня по спине. – Ты ведь растёшь! Девочкам нужен солнечный свет, иначе не будет гормонов.

Я не знала, что на это сказать. Просто сидела, подняв глаза к небесам, и пялилась на узоры из листьев. Кроны качались, узоры складывались в причудливые фигуры: птиц, людей и диковинных рыб…

– Да… А гормоны нужны… И питание. Вон ты какая худая! – он положил мне на ногу ладонь. От неё шло тепло. Но по спине всё равно побежали мурашки. – Какая холодная! И гусиная кожа! – ладонь начала двигаться вверх и вниз. – Шерсть поднимаешь? Пушишься? Хочешь меня напугать?

Шерсть? Что он несёт?

Ганс странно смеялся: «Ик… Ик… Ик…», а я всё смотрела на ветки.

– Не бойся… Я ничего плохого не сделаю… – скользнув по внутренней части бедра, рука забралась в промежуток между ногой и штаниной шорт. – Только хорошее…

Острые кленовые листья… Вот кролик, а рядом с ним – волк. Кажется, кролик попался.

Рука расстегнула верхнюю пуговку – самую большую на шортах. Я заелозила задницей по скамейке – в тонкую кожу впились занозы.

Порыв ветра. Кролик принялся убегать.

– Ты чего? Разве никто так не делал?

Ветер кончился, кролик застыл.

Тянуло внизу живота, как бывает, когда летишь вниз на качелях.

Рука расстегнула пуговки на ширинке – одну за одной, и забралась внутрь.

– Шлюшка! Ты даже не носишь трусов!

Пальцы раздвинули плоть и погрузились. Ганс застонал.

Вот долбоёб! Презираю мужчин!

Сделав десяток неловких движений, Ганс вытащил руку. Между пальцами вытянулись прозрачные нити. Он с наслаждением их облизал.

– Было приятно? Теперь твоя очередь!

Он встал, расстегнул ширинку и вытащил свой драгоценный прибор. Провёл скользким пальцем по моим плотно сжатым губам.

– Ротик придётся открыть…

Я не послушалась, и Ганс ударил наотмашь. Из носа закапала кровь. Я инстинктивно открыла рот, и сразу же внутрь проникла чужая твёрдая плоть.

Теперь я не видела клёнов. Перед глазами был только живот. Кучерявые волосы лезли в глаза.

Ганс двигался, стараясь проникнуть поглубже, а я задыхалась. Из носа стекали два ручейка.

– Сопливая сучка!

Рука легла на затылок. Я упёрлась кулачками в живот.

– Сучка!

Я сопела. Лопались красные пузыри. На рубашку из носа летели кровавые брызги.

– Сучка!

Ганс прижал мою голову, вдавив нос в живот, и застонал. Мне было нечем дышать.

Я билась в конвульсиях, тщетно пытаясь вдохнуть. «Кашляла», беззвучно трясясь, содрогаясь от рвотных позывов.

Воздух! Воздух! Воздух!

Хоть бы глоток!

Рёбра дёргались, стараясь продлить мою жизнь.

Глоток!

Грудь обжигало, как будто в меня налили свинца.

Глоток!

В голове зашумело, и перед глазами взорвался миллион разноцветных салютов. Ненавистный мир исчезал, я скользила в блаженную тьму…

– Эй, ты чего!

Перед глазами снова был кролик из листьев. Я лежала на лавочке, запрокинув голову вверх.

– Солнышко, всё хорошо?

Воздух… Полные лёгкие…

Солнышко? Я на него не похожа. Скорее уж, на Луну – пустынную, мёртвую, бледную. Во рту чужой мерзкий вкус, в носу запах крови и рвоты. Под задницей какая-то мокреть.

Я посмотрела вниз.

На шортиках расплывалось пятно, и падали капли.

– Описалась, Солнышко… Ничего… Постираешь… – слова убаюкивали, как милые бредни Мурлыки. По коже бежали холодные волны. Я вновь начала скользить в темноту. – Стирать только шорты… Ты ведь не носишь трусы… Чёртова шлюха! – ласковый голос сорвался на визг. Страшный удар по лицу отбросил назад, на спинку скамейки. Из носа хлынула кровь.

Всё было красным: одежда, ладони, скамейка. Руки скользнули по планкам, и я свалилась на землю. Поползла, сдирая коленки, пытаясь сбежать.

В шортики что-то вцепилось. Руки и ноги оторвались от земли. Я сделала несколько странных движений, как будто котёнок, взятый за шкирку. Потом равновесие исчезло. Я шмякнулась вниз, на ладони, выскальзывая из шорт. Они съехали до колен, но не слетели. Я ползла, путаясь и пытаясь их скинуть, заливая кровью дорожку.

– Куда собралась, обоссыха?

На ладонь наступила огромная лапа. Я завизжала от боли, задрав голову вверх. В лицо ударила струйка мочи…

– Мика… Микочка…

Я открыла глаза.

Мурлыка – в ореоле из яркого света.

– Мика…

Я на террасе старого корпуса, свернулась клубочком средь белых колон. Вместо тела – сгусток из боли. Омерзительный привкус во рту.

Я приподнялась на ладонях. Голова закружилась. Меня вырвало прямо на руки. Во рту стало гаже.

Я вдруг подумала, что теперь из желудка, прямо мне в рот, выплеснулись частицы НЕГО. Вспомнила, как ждала нашей встречи и надеялась произвести впечатление.

Меня снова начало рвать, но было нечем. Я только кашляла и задыхалась. Мурлыка сидел в стороне, боясь ко мне прикоснуться.

Постепенно меня отпустило.

– Мика…

– Заткнись!

Я села на голую задницу. Шорты болтались на левой ноге.

По белым ступеням тянулся кровавый след.

– Мика…

– Помоги мне. Пожалуйста, – переборов боль, я натянула шорты. – Пойдём. Нужно помыться.

– Мика, я не могу.

– Это ещё почему?

– Я умираю.

Я сообразила, что след тянется не ко мне, а к Мурлыке. Он прижимал руку к животу, а между пальцев сочилась кровь.

– Мика… Он больше к тебе не придёт…

– Кто?

Я спросила, хотя уже знала ответ.

– Вот. Возьми телефон, – он сунул в руку мой «Сяоми». – Но как это страшно… Так страшно… И уже навсегда, не избавится… Хорошо, мне недолго осталось… – на губах у Мурлыки лопнул кровавый пузырь. – Никогда так не делай… Никогда, никого…

Он медленно улёгся на белый бетон. Я взяла его руку.

Какая холодная, в такую жару!

– Ты на помощь позвал? «Скорую» вызвал?

– Ничего мне не нужно… От ЭТОГО мира…

Я суетилась.

– Поедем навстречу «скорой», на машине Семёныча!

На заляпанном кровью экране ничего было не разобрать.

– Мика… У нас есть только сейчас.

Телефон выскользнул из руки.

– Не переживай. Это все равно, что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального… Жаль только, в полдень не видно звёзд.

Я наклонилась к нему.

– Скажи, как тебя зовут.

– Разве у ветра есть имя?

– Пожалуйста…

– Кир. Кирилл.

– Моё имя ты знаешь.

– Оно не твоё. Тебя зовут Эйприл. Но мне больше нравится Облако.

Страх исчез, и я рассмеялась.

– Облако и Кирилл? Вот так пара!

– Эйприл и Кир. Но лучше – Ветер и Облако…

Он уже еле шептал.

– Помни, Облако. Главное не увидишь глазами...

Жаль, что я поняла это только теперь. А раньше смотрела совсем не туда – на Зюзю и Злату, которых я просто придумала. Не замечала любовь, что была рядом со мной.

– Наконец…

– Что? – я наклонилась к самым губам.

– Облако… – Кир улыбался. – У меня наконец получилось… Теперь мы свободны… Мы вырвались из бесконечных зеркальных миров…

Глаза мальчишки закрылись. Улыбка так и осталась сиять на губах, но стала почти незаметной – если не знать, не увидишь.

Улыбка, которая лишь для меня.

«Как это страшно… Так страшно… И уже навсегда, не избавится… Никогда так не делай… Никогда, никого…»

Перед глазами стояло другое лицо. Без носа, без рта и без глаз – сплошное кровавое месиво. Виделась каска, чуть в стороне, и камень в забрызганных кровью руках.

Кир опоздал со своими советами. Я не принцесса со звёзд.

«Выбор есть даже во сне! Пусть иллюзорный, но выбор…»

Раньше я так не считала, и потому было легче. Теперь, глядя в мёртвое, но сияющее лицо, я понимала – Кир прав.

Он его сделал.