Текст книги "Жизнь номер 2016: «Песни девочки не со звёзд» (СИ)"

Автор книги: Сергей Савенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Круг третий. «К звёздам»

Сегодня по небу бежали лёгкие облачка. Солнечные прямоугольники на полу между столиками то вспыхивали, то гасли.

На завтраке Мурлыка сел рядом. Лицо у него совершенно опухло, но ходил он уже без проблем.

– Мур, вчера я стырила колбасу. Надо хлеба набрать. Пожрёшь, сразу всё заживёт!

– Лучше скажи, что у тебя с рукой. Выглядит жутко.

– Цапнул Фиест, к врачу не пойду, – выдала я скороговоркой.

– Перекись хоть налила?

– Промыла водой.

Мурлыка нахмурился, но ничего не сказал.

Все обсуждали вчерашнее, но это снова был пустой трёп. Девчонки, которые были с Танюхой, твердили одно и тоже: «Откуда мне знать, что было у неё в голове? Напилась и повесилась».

В такую историю не верил никто.

Но мне стало легче – Илья ни при чём. А как он там дрочит, мне было плевать.

Зюзя бросал злобные взгляды, но этим и ограничивался.

Когда я уже допивала свой чай, появилась Злата.

– Тебя хочет видеть Семёныч. Пойдём, провожу.

Я объяснила Мурлыке на ушко, где колбаса.

– Только всю не сжирай!

Злата взяла меня за руку, и я совершенно растаяла. Подушечки на её пальчиках были такими мягонькими, как у кота!

Когда мы шли по дорожке Злата сказала:

– Тобі я можу розповісти, якщо не боїшся. Ти мовчазна... Ну? Хочеш знати?

– Да.

– Але легше не стане.

– Я знаю.

Она ещё помолчала, как будто раздумывая. Вздохнула и выдала:

– Мясоєдов ... Задушив він її. Випадково. Вона сама попросила, для кайфу. Ніхто тут не винен.

Я была большой девочкой и понимала, что для суда и полиции виновность вообще не имеет значения. Для меня, наверное, тоже. Человек мёртв, вот и всё. В этот раз – человек, на которого мне наплевать.

Я не девчонка со звёзд.

Кабинет пропитали спиртные пары. Глаза у Семёныча были красные, как угольки в пионерском костре, что был выложен яркими стёклышками на стене в коридоре.

– Едешь к врачу, на контрольный осмотр. Мясоедов подбросит до города, обратно – сама. Вернёшься до ужина.

На выходе меня ждал Мурлыка.

– Я в город. К врачу.

– Везёт! Подожди, притащу бутерброд.

– Некогда. Меня уже ждут.

– Тогда, вот! Держи! – он протянул мне деньги. – Возьми, чего-нибудь купишь.

– Тут слишком много…

– Не парься! – он хлопнул меня по спине. – Отдохни!

Мясоедов уже был в машине. Один.

Я открыла заднюю дверцу.

– Не туда! Садись рядом.

Я плюхнулась на сиденье и поправила шорты. Тут было прохладно, работал кондиционер. Пахло, как в кабинете Семёныча.

Машина поехала. Мясоедов молчал, иногда ругая колдобины. Я смотрела на степь, прикрывая прокушенную руку ладонью.

Вот бы вырасти и купить такую машину! Настоящее счастье – едь, куда хочешь, и не нужно боятся солнца.

– Что говорят девчонки?

– О чём?

– Как будто не знаешь!

– Что могут девчонки болтать? Ерунду.

– А поконкретнее?

– Не верят, что Таня повесилась.

Мясоедов нахмурился.

– Да. Странное дело… Но факт остаётся фактом!

Спорить с фактами я не собиралась.

Он помолчал и сказал:

– Вы ведь с ней были враги?

– Да нет… Какой я ей враг? Она меня в унитаз макала, а я не сопротивлялась.

– Но ты ведь её ненавидела? Убила бы, если б могла?

Куда он ведёт? Вроде бы, всё чики-пуки – самоубийство, а он дело шьёт! Зачем? Может просто, ментовская привычка – постоянно выдумывать версии, да доёбываться до людей, вдруг кто лишнее ляпнет?

– Какой из меня убийца… Да и зачем? Вместо неё другая придёт – может, хуже ещё.

Ответ Мясоедову очень понравился, он даже крякнул от удовольствия.

– Точно! Новый начальник всегда злей предыдущего! А если кажется добрым – держи ухо востро… Надо прикрыть Семёныча. Мужик ведь хороший, верно?

Я согласилась:

– Хороший.

Перед городом начинался лесок.

Мясоедов взглянул на мои худющие бело-красные бёдра, на тощий живот и впалую грудь и сказал:

– Конечно, ты – на любителя. Но если такие встречаются, платят немало.

Я покраснела и поправила шорты.

Ему-то какое дело! Я к нему в брюки не лезу! Нашёлся красавец с двойным подбородком! Работал бы грузчиком, даже сорокалетняя продавщица ему б не дала! Дрочил бы, как тот Илья, за котельной.

– Да, Мика. Ты, так сказать, раритет.

– Я не старая.

Он рассмеялся.

– Нет, конечно! Не старая! Раритет – не обязательно старая вещь, просто редкая и дорогая.

– Я не вещь.

– Не выдумывай! Все люди – вещи, и у каждого есть цена. У тебя, у меня, у Семёныча… Вот ты, например, редкая вещь – потому тебя придержали. И Злату тоже. А таких, как Танюха – обычных, используют сразу. Всё, как с вином…

Придержали? Кто меня придержал и зачем?

Мясоедов свернул на обочину и остановил машину.

– Сам Вишневский на тебя виды имеет! Только ведь, это не значит, что ты должна оставаться без ласки и мучиться, верно? – он положил руку мне на бедро. – Можно ведь, как-нибудь так!

Я сказала уверенно, как смогла:

– У меня гепатит. Цэ.

Голос дрогнул и вышло не очень.

– Ой, не пизди! Кто бы тебя такую держал!

– Сейчас вы меня везёте к врачу. Если не верите, зайдите со мной.

Он сказал: «Врунья!», но руку убрал. Вытер антибактериальной салфеткой, взялся за руль.

Дальше мы ехали молча.

Мясоедов довёз меня до самой больницы.

Я сказала: «Спасибо», а он промолчал. Злился, похоже. Мужчины такие, им постоянно нужно куда-то засунуть свой хер. Иначе – нет настроения, истерики. Ещё что-то про месячные нам говорят!

В больнице всё было привычно. Я поднялась по обшарпанной лестнице. Ступеньки были почти полукруглые, сглаженные людскими потоками. Я подумала, что большинства из этих людей уже нет в живых.

Спросив: «Кто последний?», я уселась и стала глядеть на людей. Им не нравилось пристальное внимание девочки, похожей на бледного монстра или на смерть. Но, мне было плевать. Когда изо дня в день видишь одни и те же лица, поневоле изголодаешься.

Я размышляла о том, что сказал Мясоедов.

Кто этот Вишневский? Куда он меня придержал?

Нужно будет спросить у Семёныча.

Подошла моя очередь. Я потянула за медную ручку, на пальцах остался жир.

Кабинет был громадным и тёмным. Окна, до половины закрашенные белой краской, смотрели в стену соседнего здания.

– Я Котина Мика, из интерната.

– У меня не склероз. Такую, как ты, не забудешь. Садись.

Я опустилась на стул. Врачиха долго рылась в бумагах, пока не нашла серую папку с надписью «Котина». Листала, хмурилась и бормотала: «Ну что за дурацкий почерк!» Зажгла настольную лампу, поднесла к ней бумажки. Выдала: «Замечательно!», и принялась писать.

– Ты, Котина, можешь идти.

Я тихо спросила:

– А как там дела? Я сдавала анализы…

– Выросла вирусная нагрузка.

– И что это значит?

Не отрываясь от писанины, врачиха сказала:

– То, что ты скоро умрёшь.

Я набралась храбрости и спросила:

– И ничего нельзя сделать?

Врачиха бросила ручку, сняла очки.

– Зачем? Для чего тебе жизнь? Колоться, трахаться и воровать?

Я замерла, не дыша, а врачиху трясло. Руки вцепились в бумаги.

– Правильно делали немцы! В печь вас, и дело с концом! – она привстала со стула, не в силах сидеть. – Я и Серёженька строили дом, на работе пахали. А такая, как ты, малолетняя тварь, его… – в лёгких кончился воздух. Новый она не сумела вдохнуть и осела, закрывая руками лицо. – И кому… теперь я нужна… с двумя-то детьми… – плечи вздрагивали, а на бумагах расплылись огромные кляксы.

Я не знала, чем ей помочь, и тихонечко вышла за дверь.

Город всегда поражал меня разноцветием. Люди, машины, коляски, реклама. Шум и гам. За городом от этого отвыкаешь.

Больше всего меня интересовали подростки и молодые. Все они тут были странные: весёлые, беззаботные и живые.

Взрослые тоже чудили: носились на самокатах, играли в VR. Раскачанные мужики с детскими лицами. Серёжки в ушах, штурмовики из «StarWars» на футболках. Женщины – надутые губы и грудь. Татушки – пироженки и бананчики, сердечки, револьверчики, ножички.

Все эти взрослые были детьми. А мы, дети из интерната, были настоящими взрослыми.

Я тоже привлекала внимание. Но не сказать, чтобы на меня смотрели со злом. Во взглядах читалось лишь любопытство.

Среди людей мне казалось, что я – привидение. Ведь я умру, а они будут жить.

Я зашла в пиццерию, заказала «Четыре сезона», а для Мурлыки —«Дьяболо». Пока ждала пиццу, выпила кофе и съела пять панна-котт. Люблю их сливочный вкус. К тому же, мне кажется, что их назвали в мою честь.

Пацан за соседним столом постоянно смотрел мне в рот. Так и хотелось показать ему средний палец. Но после вчерашних разборок, на этот жест у меня была аллергия.

Когда принесли пиццу, он подошёл.

– Извини. Ты очень красивая. Можно с тобой познакомится? – он покраснел, от кончика носа и до ушей.

Вот смешной!

– Можно. Если не будешь мешать мне есть. Терпеть не могу остывшую пиццу.

Конечно, я обожаю любую. Просто, горячая намного вкусней.

Он притащился с тарелкой и кофе.

– Иван! А тебя как зовут?

– М-м-мыка, – промычала я с набитым ртом.

– Что?

Я прожевала.

– Мика. Имя такое, кошачье. Ты обещал помолчать.

– Ладно. Может, потом сходим в парк.

Пока я жевала, он терпеливо ждал. Потом произнёс:

– Что слушаешь? Рэп? – он кивнул на наушник, одиноко торчащий из уха.

– Джаз, неоклассику. Но чаще всего, просто эмбиент и лоу-фай – не обращая внимания на то, что играет.

– Ты очень странная.

– Думаю, это сразу заметно! – я засмеялась. – Понимаешь, музыка для меня – просто фон, как в кино. Играет себе саундрек, и мне кажется, будто жизнь – это фильм, а люди лишь персонажи. Тогда не так страшно.

К моему удивлению он понял.

– Ага! Я тоже в наушниках, когда отчим…

Он осёкся и вновь покраснел.

Но я уже догадалась. Везёт же мне на Мурлык!

Теперь пацана стало жаль. Выходит, не всё у них так расчудесно, у этих весёлых и беззаботных детей.

– Пойдём погуляем. С меня поцелуй.

Он засиял.

– Правда? Не врёшь?

Да уж! Девчонок ему не видать, как своих багровых ушей!

Я взяла куски пиццы с соседнего столика – для голубей, и мы вышли на улицу. Парк был через дорогу.

Я отламывала кусочки и кидала в урчащую стаю. Пальцы испачкались в жире и кетчупе, но мне было плевать. Сбросив кроссы, я откинулась на спинку скамейки и приоткрыла рот.

Иван не догадывался, что нужно делать. Он только болтал: о себе и о школе, о девчонках, о музыке.

Почему в этом мире никто не умеет молчать?

Пришлось говорить и мне.

– Ты почему меня красивой назвал?

– Но ты ведь… Эта кожа, ресницы… И эти фиалковые глаза!

Фиалковые? Ну и романтик!

Я влезла на скамейку с ногами, опрокинула Ивана, измазав ему футболку, и впилась губами в его слишком болтливый рот. Я целовалась всего пару раз и никогда не использовала язык. Но, по сравнению с ним, я была опытной.

Впервые в моих отношениях с мужчинами мне было приятно.

Потом я надела кроссовки, сказала: «Пока!» и ушла.

Он что-то кричал мне вслед, но я не слушала.

Всё должно быть мимолётно.

Не будет пошленькой свадьбы, денег в конвертиках и блюющих гостей. Не будет съёмной квартиры и покупки дивана. Не будет быстрого секса, скандалов, придирок к еде. Не будет нищенской пенсии и взаимных упрёков.

Он запомнит меня на всю жизнь. Запомнит мой запах и вкус.

Я навсегда останусь мечтой.

Что я могу ему дать? Я ведь умру, а он будет жить.

Назад добиралась я долго, в тряском вонючем автобусе, с озлобленными пассажирами. Потом долго шла через степь. Солнце было не жарким, но подгорела я всё равно.

Я облилась водой, сменила одежду и отправилась на поиск Мурлыки.

Мальчишка накинулся на пиццу так, как будто неделю не ел.

Мне очень хотелось ему рассказать про встреченного пацана, и о том, что я скоро умру. Послушать рассказ о бессмертной девчонке со звёзд, которую я ненавидела.

Наверное, Мур нашёл бы слова.

Но он ничего не спросил.

В шесть всех согнали на фильм, спонсоры подарили проектор. Я понимала, что всё неспроста – нужно было отвлечь ребят о произошедшего.

Ленка претендовала на место Танюхи – орала, рассаживая девчонок. Подключив видавший виды ноутбук, Семёныч поставил «К звёздам».

Фильм напомнил скучное путешествие звёздной принцессы, и я бы заснула от видов пустынных планет. Но Злата, решив, что её мужичок отправился в детство, уселась со мной. Девочки зашептались, а Злата положила руку мне на бедро.

Я сидела и думала, что со Златой у нас есть что-то общее.

Нас двоих придержали. Мы не такие, как все.

Когда свет погас, настала пора путешествий. Лихой астронавт отправился на поиск отца, а тёплые девичьи пальцы – на поиски наслаждений. Они слегка прикасались к коленке, а после скользили наверх, под короткую юбку, и теребили резинки трусов.

Мою руку Злата решительно положила себе на бедро. Но что делать дальше, я не понимала.

Залезть к ней под юбку? Я провела дрожащей рукой вверх и вниз.

Вышло глупо и неестественно. Злата сказала: «Щекотно!»

Дальше я просто сидела, позволив действовать Злате.

По экрану летели кораблики, похожие на «игрушки» наших девчонок, и танцевали звёзды. А я не могла разобраться, что нужно чувствовать, когда человек тебя трогает не для того, чтобы доставить боль.

Сначала мне было страшно и вспоминалась война. Но увидев, что Злата не лезет в трусы, я расслабилась, и дальше было приятно.

Так продолжалось почти два часа. Танцевали внутри живота острокрылые бабочки, а трусы прилично намокли. Мне уже очень хотелось, чтоб Злата, в конце-то концов, их сняла. Но она это так и не сделала – вероятно, боялась запачкаться. Это ведь Злата, волшебное солнечное создание!

Я ощущала себя идиоткой. Что я вообще о себе возомнила?

Прихорошилась! На что я надеялась? Что она меня будет ТАМ целовать?

Я всё понимала. Кто я, и кто Злата! Но всё равно, было очень обидно.

– Как тебе город? – спросил Мурлыка, едва мы вышли на крышу.

– Столько людей! А какие машины! Настоящая жизнь!

– Настоящая? – он скривился презрительно. – Вся эта бурная деятельность – просто гормоны. Если у тебя их немного – создашь семью, жёнушку заведёшь. Но если захочешь ебать моделек, придётся айтишником стать или предпринимателем. А не повезло, и запросы совсем необычные – к примеру, охота срать девочке в рот – тут уж, прямая дорога в начальники! В депутаты или в полицию. Такое позволено только им!

Вспомнилась котельная, трубы, Илья.

Неужели он будущий депутат или полицейская шишка? Может и так – если судить по тем, кто к нам приезжал.

– Люди, Мика, очень похожи. У «плохих» секс и насилие – в жизни, а у «хороших» – в книгах и на экране. Разве могло быть иначе? Основа мира – борьба. Мы убийцы и приспособленцы – в миллиардном поколении, ещё от бактерий.

– Думаешь, только в сексе причина?

– Нет, конечно. Главное, чувствовать себя самым крутым. Идиоту без этого не заснуть.

Я уселась и свесила ноги во тьму. Мурлыка опасливо щупал рукой парапет, пытаясь понять, где кончается крыша. Я помогла, и он плюхнулся рядом.

– Но ты ведь всегда рвёшься в город!

– Пиццу люблю. Жрал бы её трижды в день! Но, за исключением пиццы, ничего хорошего в городе нет.

Проглот и наркоша, чего с него взять?

Я размышляла о том, чего я хочу. Уж точно, не срать в чей-то рот!

Хочу, чтобы были живы мама, отец и сестрёнка – не у меня одной, а у всех. Хочу, чтобы на свете не было интернатов. Хочу, чтобы люди не дрались и не воевали…

Как много всего мне, оказывается, нужно! Столько невыполнимых и странных желаний! Вот так скромница-Мика! Куда проще, стать президентом страны и тащится от власти и важности. Жаль, это мне ни к чему.

– Знаешь, Мика, пора бы тебе повзрослеть.

– Не хочу! Дети, они настоящие. А взрослые – просто функции: врач, инженер, художник. Не хочу я стать функцией, это такая же смерть!

– Смерть. Но без неё, ты останешься пустышкой – куколкой, не превратившейся в бабочку. «Настоящего», никак не проявившего себя человека, и не увидишь! Ветер можно заметить только по действиям, да и те – не его, просто солнце нагрело землю.

Мурлыка вдруг погрустнел. Потом сказал очень твёрдо, обращаясь как будто бы не ко мне, а убеждая себя самого:

– Это подарок, который придётся вернуть. Отдать жизнь тому, что любишь больше всего.

– Мур, а ты чего хочешь? Ну, когда станешь взрослым.

Он покраснел и отвёл глаза. Потом внезапно спросил:

– Как тебе фильм? Понравилось?

Я вздрогнула и отвернулась.

Глупо! Будто Мурлыка мог видеть, что делала Злата!

– Чепуха! Называется «К звёздам», а летят на Нептун. И столько ляпов… Без фильма понятно, что обезьянкам в космосе нечего делать. Гуляй среди зелени, трахай жену!

Мурлыка нахмурился.

– Ладно, девчонки… Но от тебя, я не ждал! Для чего каждый день разговариваем?

Он надулся и замолчал.

Что за день! Мне и так было плохо – бабочки не прекращали порхать, а тут ещё…

– Прости. Расскажи, что я не так поняла? – к Мурлыке несложно найти подход, как и ко всем мужикам. Это не Злата!

Мальчишка сразу оттаял.

– Разве не ясно, что в космос никто не летал! Брэд Питт – это Будда, и путешествовал он в глубины себя, в поисках Бога-творца. Видала, какой он был собранный и сконцентрированный! Это ему помогало. Мешали инстинкты. Дикость – приматы, жадность – торговцы, трусость – экипаж корабля.

Приехали! Брэд Питт – это Будда! Не нужно быть детективом, чтобы понять – перед фильмом Мурлыка нажрался грибов.

– Нахрен искать отца, которому на тебя наплевать? – были у нас такие девчонки, слёзные письма писали.

Мурлыка снова нахмурился.

– Не богохульствуй! У нас тут не демократия – вякнешь, Вселенная стукнет по голове, – потом он добавил тихонько: – Не хочу, чтобы ты умерла. Больше всего, я боюсь остаться один.

Пиздец! Теперь мне ему не сказать, а остальным всё равно!

Стало совсем уж тоскливо.

– Ну, а пираты? Что это был за символ?

– Пираты? Какие пираты?

– Из фильма.

– Из фильма? Какого?

Я вздохнула.

– Неважно… Ты посиди. Глянь, как блестит вода!

Мурлыка уставился вдаль. Он бормотал, но речь была неразборчивой, слышалось лишь «мур-мур-мур». Не напрасно ведь он получил погоняло.

Пели сверчки, подвывала собака, и от её голоса ныла рука. Сегодня мне петь не хотелось – хотелось вместе с Фиестом завыть на Луну. Но я держалась, стараясь думать о фильме…

Конечно, Брэд Питт очень смелый пилот – совсем, как Мурлыка. Да и мужик ничего, только старый.

Достать из уха наушник и полететь в глубины себя – сквозь смерть и холодную пустоту?

Мимо ошмётков мяса, которые были отцом… Мимо кровавого секса в разрушенной школе… Мимо сестрёнки с отрезанной головой, мимо скользкого камня в руке…

Какие там поиски Бога? Какой там, нахуй, Нептун!

Я не добралась бы и до Луны.

Круг четвёртый. «Одуванчик»

Поутру, обрызгавшись «Гуччи» в надежде на встречу со Златой, я пошла к Семёнычу. Его небольшой кабинет был рядом с комнатой, в которой жил он и Злата – отдельный душ, туалет, небольшая подсобка. Свой маленький мир, в который меня всё больше затягивало.

Эх, Злата! Недоступная рыжая Злата!

– Котя? Что там у тебя?

– Врач мне сказал, что я скоро умру.

Он почесал бровь.

– Скоро – это когда?

– Я не спросила. Полгода, наверное.

– Ясно.

Я не уходила, а он меня не прогонял. Только чесал свою бровь, о чём-то задумавшись.

Я выдавила:

– Ничего нельзя сделать?

– Мика… Ты знаешь, сколько стоит лечение.

Я теперь Мика, не Котя.

– И нет вариантов?

Он, наконец, оторвался от брови.

– Есть, – он указал мне на кресло. – Садись. Видно, пора нам поговорить.

Я уселась на край, вцепившись руками в коленки.

– Мика… Ты уже взрослая, и понимаешь, что ничего просто так не бывает. Да?

Я согласно кивнула.

– На тебя положил глаз один человек.

– Вишневский?

Приглаженная бровь Семёныча поднялась вверх.

– Ты его знаешь? Он на тебя выходил?

– Нет. Мясоедов сказал. Сказал, что я – раритет.

– Раритет, только порченый. Который вот-вот рассыплется, и до которого никому не захочется дотронуться.

Он замолчал, будто ждал от меня ответа. Я пожала плечами.

– Мика! У тебя вариантов нет.

– Я понимаю. Я согласна на всё.

– Хорошо. В таком случае, я обо всём позабочусь. Иди!

Я осталась сидеть.

– Что мне нужно делать?

– Узнаешь потом. Иди!

В узком проходе я столкнулась со Златой. Её кудри были упрятаны под полотенцем.

– Cześć! – сказала она, достав изо рта оранжевую зубную щётку. У Златы всё было ярким.

– И тебе привет!

Я хотела пройти, только Злата преградила дорогу. Втянула фруктовый запах и улыбнулась.

– Куди це ти зібралася? Я думала, ти шукаєш мене.

Я промолчала.

Злата открыла дверь и затолкала меня к себе в комнату. Тут был полный бардак. Повсюду пакеты с вещами, кровать не заправлена, на креслах накиданы шмотки, а в пепельницах горы окурков. Воздух насыщен странными запахами.

А Семёныч ещё проверяет порядок у нас!

Злата бросила щётку на стол и сняла полотенце – золотистые локоны рассыпались по плечам. Прижала меня к стене, принялась целовать.

Внутри разгорался пожар.

Она отодвинулась, распахнула халат и сбросила на пол.

Какое красивое тело! Кто устоит?

Я вздрогнула, заметив на руках и ногах следы от уколов. Так вот почему она вечно носила длинный рукав! По спине побежал холодок.

Злата заметила моё состояние.

– Бентежать «дороги»?

– Нет. Но у меня гепатит.

– І в мене, – она провела рукой по плоскому животу. – Хочеш поцілувати?

Странный вопрос! Ещё бы!

Я опустилась перед ней на колени, обняла упругие ягодицы и припала губами к пупку. Живот пах мёдом и молоком.

Мелькнула дурацкая мысль: «Что, если Злата пахнет не так? Вдруг, это запах какого-то геля для душа?»

– Это ещё что такое?!

Я вскочила. В проёме двери был Семёныч.

– Мика! Я разве сюда тебя посылал? Отправляйся на завтрак!

– Извините.

Не поднимая глаза, я протиснулась мимо него в коридор. За спиной разгорался скандал.

– Что это значит?

– Я кохаю її!

Звук пощёчины…

– Чёртова шлюха! Только попробуй!

Я бежала по коридору, а в голове всё звучало: «я кохаю, кохаю, кохаю…»

В комнате меня ждали Наташка и Ленка. Наташка зашла за спину и положила руки на плечи, а Ленка спросила:

– Похоже, ты стала крутой? Мутишь со Златой, пацанов задираешь?

Я стояла, думая совсем о другом.

«Кохаю, кохаю, кохаю…»

– Думаешь влезть на трон? А не забыла корону? – Ленка ударила в живот кулаком.

Когда я разогнулась, Наташка одела мне на голову урну.

– Вот теперь хорошо! Прям королевна. Привет от мальчишек!

Праздничным конфетти на пол летели бумажки, измазанные дерьмом.

На завтраке Мур произнёс заговорщески:

– Пойдём, погуляем по роще. Хочу тебе кое-что показать.

Я решила, что это прекрасное предложение. Семёныча видеть не очень хотелось. И так было тошно из-за того, что теперь он, наверное, мне не поможет.

Всё-таки, я озабоченная трусиха и дура!

Наспех поев, мы вышли из лагеря. Подниматься наверх я не стала, на мне были штаны и блузка-лонгслив. Проскочив открытый участок, мы углубились в рощу. Только теперь я слегка отдышалась.

– Ты сегодня какая-то дёрганая. Пожрать не дала.

Я рассказала об утреннем приключении. Мурлыке оно не понравилось.

– Эх, Мика! Совсем не о том ты мечтаешь! Зачем тебе Злата? И ты ей – зачем?

– Она меня понимает. И любит.

От этого слова в груди снова стало тепло.

– Не смеши! Она тебя хочет, как вещь, да и всё! Поверь мужику!

Я надулась и стала смотреть на кроссовки. А он продолжал:

– Мечтать нужно правильно! Ведь если желаешь чего-то по-настоящему, если готов на всё – у тебя это будет. Мечтал безответственно – получишь не то. А время ушло, и перемечтать не получится!

– Ты просто ревнуешь! Вы все одинаковые.

– Я о тебе беспокоюсь.

– Сама как-нибудь разберусь!

Я понимала, что всё уже слишком запуталось. Может, Мурлыка и прав.

Только, разве удастся забить на любовь?

Мы дошли до скамейки и клёнов. Далеко за кустами, журчал ручей.

– Посидим возле ивы?

– Хорошо. А потом, я тебе кое-что покажу.

Я сняла кроссы и сунула ноги в прохладную воду.

Вот это кайф!

– Сам говорил, что смотреть нужно сердцем!

– Ты смотришь не им. Сердце чуть выше.

Я покраснела. Ну что за придурок!

– Мика, ты это… Не злись. Я знаю, что тебе нужно. И это не Злата!

Будто бы можно злится, если шумят деревья над головой, по небу плывут облака и ноги омывает ручей! А главное, рядом нет Вики и Светы, Антона и Зюзи.

– Ну, расскажи. Что мне, по-твоему, нужно?

– Грибы! Этот мир слишком сильно тебя затянул. Пойми, любая реальность – иллюзия, а любая иллюзия – это реальность. Поверить можно во всё, что угодно! Тебе нужно увидеть прошлое и начать всё сначала…

– Похоже, ты делаешь так каждый раз после новых клиентов.

– Раньше… Раньше так делал… Больше мне это не нужно… Я знаю теперь, что я вовсе не тело.

– Не тело? А что же тогда?

– Я – всё, абсолютно! Я – весь этот мир. Я – облака, ветер, солнце и звёзды.

– А я – тоже звёзды, по-твоему? И Ленка, и даже Антон?

– Ага! И они.

– Ну и бред!

– Я ж говорю. Не поймёшь, пока не попробуешь.

– Не хочу! Разве мало проблем? Ещё не хватало стать сумасшедшей.

– Очень зря! – Мурлыка обиделся, словно я плюнула в душу.

Я попыталась исправиться:

– Пойми, я не знаю, что это такое…

– Смешная! Тебе что терять? Такую себя? Это, по-твоему, ценность? – он встал и подвёл итог разговору: – Считал тебя более умной!

Пять минут мы шли по тропинке. Свернули, и столько же лезли через кусты. Отодвинув последние ветки, Мурлыка сказал:

– Вот! Наше тайное место!

– Ваше?

– Твоё и моё!

Опушку залил солнечный свет. В нос бил запах хвои. Вверх уходили вековые стволы, меж сосен висели гирлянды нанизанных на верёвки грибов.

– Это что? – мои глаза полезли на лоб.

– Это мой план! – не без гордости ответил Мурлыка.

– Какой ещё, нафиг, план?

– Всё очень просто! – мальчишка подпрыгнул, одной рукой ухватил бечеву, а второй – сорвал гриб и засунул в рот. – Ммм! Прекрасно! Уже совершенно сухие!

Я опустилась на мягкие жёлтые иглы. Сердце предчувствовало недоброе.

Мурлыка сел рядом.

– Так вот… Смотри! Тут, в интернате, мы все в одной лодке. Значит, могло быть по-другому. Почему бы не драться друг с другом, а помогать? Насколько было бы легче! В сто миллионов раз!

Я фыркнула.

– Ага! Антон, что ли, бросится помогать? Или Ленка? Им срать на тебя. Из глотки достанут последний кусок.

– А почему?

Я молчала и ухмылялась. Мурлыка ещё раз спросил:

– Почему?

– Ты что, всерьёз ждёшь ответа?

– Конечно. Подумай.

Раньше мне в голову не приходило размышлять отчего Ленка – Ленка, а Антон – это Антон.

– Потому, что они подонки.

Мурлыка поморщился.

– Мика… Нет никаких подонков. Пойми, мозг плетёт нейронную сеть в ответ на внешние обстоятельства. Приспособление к среде! Какая среда, такой человек. Понимаешь?

Я ничего не знала про загадочную «нейронную сеть», которую для чего-то «плетёт мозг». Но не хотелось, чтобы Мурлыка пустился в нудные объяснения, поэтому я сказала:

– В семье «грибников»-наркоманов вырастет один человек, в семье алкашей – другой, а у ЗОЖников – третий.

– Вот именно! – Мурлыка пропустил подколку мимо ушей. – Кем ты была бы на месте Ленки?

– Ленкой. А она, на моём месте, мной, – я озорно пихнула мальчишку рукой. – Вот бы я ей надавала!

– Схватываешь всё на лету! – Мурлыка пихнул меня так, что я опрокинулась в мягкую хвою и расхохоталась. Он прилёг рядом, обнял и зашептал на ушко: – Нет никаких подонков. Все мы – персонажи снов. Вопрос только в том, кому это снится.

Кроны качались, шумели сосновые иглы.

– Кому?

Мурлыка ответил:

– Тебе. Не Котиной Мике, а просто – Тебе.

Снова он за свою муркотню! Ничего не понятно!

Да и плевать! Мы были вдали от ненавистных людей. Лес был украшен, как в Рождество, а меня обнимал настоящий друг. Что ещё нужно для счастья?

Когда-то давно, мы так же лежали с отцом – самым надёжным и умным человеком на свете. Теперь отцом был Мурлыка.

Вспоминалась семья – и веселье, и дрязги. Вымотанный отец и раздражённая мама. Если подумать, всё было не так уж и радужно. Но так устроена память, мы помним лишь то, что хотим, придумывая детали.

– Знаешь, Мурлыка, ведь это не только у нас. Мир – один большой лагерь, где все друг друга грызут. На работе, в семье…

– Недетская мысль. Горжусь ученицей!

– А когда каждый тянет на себя одеяло – одним слишком холодно, а другим слишком жарко.

– Я ж говорил, в основе мира лежит конкуренция.

– Соревноваться можно по-разному…

– Конечно! Можно вот так! – он прижал свои губы к моим. Потом опустился пониже, расстёгивая пуговички на блузке.

Над головой болтались грибы, раскачивались стволы, а в белом полуденном небе сияло жаркое солнце.

Губы Мурлыки скользили всё ниже, а руки трогали грудь. Он расстегнул мой ремень и ширинку, потянул вниз штаны. Я не сопротивлялась – наоборот, приподняла ягодицы. Он целовал мои ноги, ладошки и шею. Потом снял с меня трусы.

Как хорошо, что я подготовилась – хоть и не для него! Жизнь – штука непредсказуемая.

Он целовал меня там, где не бывали ещё ничьи губы. Мне становилось всё жарче и жарче. Потом показалось, что я хочу в туалет и вот-вот наделаю лужу. Я испугалась и застонала. Мурлыка ускорился, и те бабочки, что давно томились внутри, наконец-таки выпорхнули к небесам.

Мы лежали рядом, обнявшись.

– Кажется, ты хотела узнать про мой план?

Надо же! Совершенно вылетело из головы!

– Расскажи.

– Насобираю грибов, насушу и подсыплю в еду.

– Кому?

– Всем. Всему лагерю.

Я повернулась на бок.

– А если кто-то отравится или сойдёт с ума?

– Они и сейчас отравленные сумасшедшие. Грибы им это покажут.

– Нет… Это бред…

– Не больше, чем всё остальное.

– Все догадаются, кто это сделал.

– Конечно. Поэтому, нужно насыпать побольше. Другого шанса не будет.

– Нельзя, чтобы кто-нибудь умер.

– От этих не умирают, не бойся.

– Ты обещаешь?

– Конечно. Хочешь помочь? Выбор есть даже во сне! Пусть иллюзорный, но выбор…

– Ну нет! Ни за что! А сколько тебе их ещё собирать?

– Недолго, ведь были дожди. Пару дней.

Я взяла его руку в свою.

– Не хочу тебя потерять.

Он отстранился.

– Это дело важнее, чем я. Ад – это другие. Но в нашем случае, другие – это ведь мы…

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты очень скоро это узнаешь.

Мурлыка достал из малюсенького рюкзачка бутерброды и термос.

– Проголодалась? Держи свою колбасу!

Чай был крепкий и чёрный, как будто смола. В нос бил аромат бергамота.

– Мур, а ты тут давно? Говорят, что тебе девятнадцать.

– Девятнадцать? Мне? – смех звенел, как ручей. – Ты чего? Посмотри на меня! – он расставил худые ручонки.

– А сколько тогда?

– Разве у ветра есть возраст?

– Ты опять за своё…

– Задавая глупый вопрос, не рассчитывай на умный ответ.

– Хорошо, спрошу по-другому. Говорят, что сначала был ты, а уж потом интернат появился…

– Видишь! Умеешь ведь спрашивать правильно… Да, это правда.

Я не смогла удержаться от смеха.

– Чего ты гогочешь? Всё было именно так! Мы, а уж после – всё остальное.

– Мы?

– Да. Мы с тобой.

– Что за бред! Я жила у родителей, а когда… – я проглотила ершистый комок. – А когда меня привезли в интернат, ты здесь уже был.

Мурлыка вздохнул.

– Разве можно верить воспоминаниям? Люди помнят не то, что было, а то, что хотят.

Он сказал почти то же самое, что думала я. Вот и гадай, кто кому навязал эту мысль.

– Держи ещё чай! Я старался! – он плеснул в крышку термоса.