Текст книги "Выход из Windows"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Дивизия Дзержинского, товарищ полковник, – крикнул гибедедешник из машины, – вот полковник Быструшкин, безопасность.

– Это как же вас из Балашихи занесло? – усмехнулся, подходя, Юрий Алексеевич. – Any, ребята, всех в каталажку, до выяснения.

Круглый полковник пошел материть Данилова по-черному, но степной ночной ветер унес нецензурные слова вдаль...

ВЕРЕВОЧКА

Серафимова и Братчеико приехали к рынку с опозданием. Оперативный сотрудник подошел к машине и наклонился над открытым окошком.

– Они на месте. Считают деньги и болтают.

К ним уже подходил наш человек, с проверкой оплаты места торговли.

– Разве у них не своя палатка? – удивилась Серафимова.

– Нет, арендуют место. Но по документам не они сами, а универмаг "Европейский".

– Интересно.

Всю ночь она допрашивала Копытова. Первым делом протянула ему веревку, маленькую крученую бечевочку.

– А мыло? – усмехнулся Копытов.

– Завяжи, пожалуйста, хвост, смотретьнатебя страшно.

– Вам бывает страшно?

– Нет, – ответила следователь, – у меня этот орган, которым боятся, атрофирован.

– А вот мне страшно, – ни с того ни с сего закричал Жорик, – мне страшно! Юсицкова-то кто убил? За мной кто по пятам ездил по всей Москве? Куда вы смотрите?

– Да кому ты нужен! – махнула рукой Серафимова. – Мы за тобой вели наблюдение. Кстати, а куда ты из "Метелицы" смотался?

– На рынок. Деньги отвозить. Я же теперь за палатку отвечаю. Думаете, на зарплату корреспондента можно прожить?

– А телевидение разве не кормит?

– Накрылось телевидение медным тазом!

С самого момента задержания Копытов был подавлен. Евдокия Григорьевна пожала руку следователю и расцеловала на прощание, когда Братчеико вывел зятька на лестницу. На Лолу наручники надевать не стали, но задержали для допроса и очной ставки. Теперь Серафимова чувствовала, что Копытов действительно сильно напуган, и не арестом, а убийством Юсицкова.

– Ты сейчас произнес странную фразу: "А кто Юсицкова-то убил?" Ты так это сказал, Жора, как будто про убийство Похваловой и Финка тебе все известно. Да?

– Тут дураку попятно. Похвалов же их и прикончил. Он уже устраивал однажды Финку сцену ревности. Мне бабка рассказывала.

– За "дурака" спасибо, – кивнула Серафимова, – а кто придумал эту затею с психиатром, ты?

– Не я, не я, – стал отмахиваться Копытов, – Юсицков приказал.

– Но его же убили. Зачем выполнять столь безнравственное задание, когда заказчика уже нет?

Самому идея понравилась?

Нонна Богдановна сидела и раскачивалась на с гуле в комнате для допросов, где не было окон, горела тусклая лампочка, а стены были выкрашены синей краской до половины стены. Выше шла побелка и паутина. Она начинала понимать: должна была существовать конкретная причина, чтобы грабители решили обезвредить Эмину, выходит, старушка знала что-то такое, о чем даже и сама не подозревала.

– Расскажите но порядку, как прошел у вас день убийства Финка.

– Я уже говорил: весь день сидел в Департаменте распорядителя, снимал Юсицкова, тот брал интервью у Мошонки. Мошонко бушевал. Потом поехал домой. Больше не выходил. Жена подтвердит.

Серафимова потерла руки, засмеялась, тряхнула седой челкой.

– Ну, попался же ты, Жорик, ну глупо же так попадаться! У тебя что, склероз? Ведь ты же меня в подъезде на Солянке напугал, помнишь? Тебя все видели, ты в первых рядах был. И даже мне кое-что про радиоперехват поведал.

Копытов опустил голову и закрыл глаза.

– Ты не учел только одного, что я проверю все репортерские машины, которые к дому подъезжали. Аппаратурой радиоперехвата снабжена только одна машина: съемочной группы "Мир глазами убийцы". Та, в которой ты торчал возле дома, Жорик.

Серафимовой надоела эта комната. В конце концов, ей могут звонить по рабочему номеру, а она сидит в этих катакомбах. Она решила забрать Копытова с собой, тем более что здесь не положено вести допросы в ночное время. Она пригласила конвой и попросила препроводить Коиытова в ее кабинет.

В кабинете было полегче дышать, да и Братченко еще не ушел домой. Дописывал протокол задержания Копытова. И постановление о задержании продавцов Покровского рынка на завтра.

– А, Копытов, – улыбнулся Братченко, – ты уже рассказал, как побывал к квартире убитого Финка по заданию Юсицкова?

Копытов встрепенулся и заскулил.

– Я знал, что она притворялась! – тихо простонал он. – Ведьма.

– Притворялась, притворялась, – поддержала Серафимова, еще не зная, о чем идет речь. – Чем вы ее напичкали?

– Ничем, мы к антенне подключились, дали пару радиоустановок, незаметные сигналы, совершенно безвредные!

– А что было потом? Нарисуй нам картинку, чтобы мы тебя долго тут не держали.

– Вообще-то лучше тут, чем в камере, – заметил Копытов. – Я позвонил в дверь уже после ее звонка в милицию. Мы как раз к Финку приехали, чтобы квартиру обыскать.

– Что конкретно вам было нужно?

Копытов исподлобья посмотрел на следователя, она помогла ему:

– Портфели? Папки? Бумаги? Какие документы вас интересовали?

– Ну, те самые, про которые Мошонко разорялся. Едигей, ну Юсицков, он нам ничего не объяснил, только велел дом обезопасить, а если Финк там, то и его заморозить, и поискать папки с письмами Торгового агентства. Мы едем на Солянку, а милиция уже отряд снаряжает. Мы связались с Юсицковым, он в бане сидел, с нами на связи.

– Оригинально. Дальше.

– Юсицков велел гнать и опередить вас. Вот мы и зашли, увидели все своими глазами. Мы про Похвалову тогда еще не знали, бабка-то ведь ее не обнаружила.

– Когда подъезжали к дому, ничего подозрительного не видели?

– Так вы мне верите? – просиял Копытов.

– Вообще-то нет, но пока все правильно излагаешь, валяй дальше, Серафимова отхлебнула из чашки крепкий лимонный чай и закусила печеньем. Видели или нет?

– Нет, ничего. Машина Финка стояла на месте. У нас было мало времени на то, чтобы осмотреться. Двое на крышу полезли, подключили датчики, бабульки как раз сериалы смотрели.

У Серафимовой раздулись ноздри. Эксперименты над людьми! Собаки, что творят!

– А что это за сигналы? Звуковые, знаковые, волны, что?

– Да нет, если бы мы катушку в студии ставили, можно было бы вмонтировать письменную команду на каждом там, скажем, сто сороковом кадре, а с крыши только пеленг такой, экран телевизора начинает излучать в двести раз большее магнитное излучение, и никто от телевизора взгляда отвести не может. А Григорьевну я естественным контактом отключил.

– Поподробнее, – Серафимова проверила, не закончилась ли пленка на катушечном магнитофоне.

Копытов попросил воды, сигаретку и дом на Лазурном берегу. Нонна Богдановна разрешила изложить просьбу в письменном виде на имя Жака Ширака. Шутка.

– А попить?

– Обязательно, просите всё. – Она кивнула.

– Итак, мы слушаем.

– Я позвонил, она открыла, я прошел в комнату, Макарыч спит. Нас в лагере учили, вот здесь, где соли откладываются на шестом позвонке, есть точка, на нее нажимаешь, и человек становится управляемым... Хотите покажу?

Братченко вскочил и нажал Копытову на загривок ребром ладони.

– Так?

– За что? – простонал Копытов. – Я правда точку знаю.

– Короче – дело к ночи! – попросила Серафимова.

– Она мне ключи от квартиры Финка дала.

Дверь-то у него захлопнулась... Сама провела, сама показала, где деньги лежат. А мне жутковато чтото стало, она ж как робот смотрела мимо, я ее отвел обратно, пока ребята папки искали.

– И вещи забирали, – добавила Серафимова, – вещи тоже Юсицкову отдали? Неужели он...

Копытов замотал головой, с волос его слетела веревочка, космы растрепались, как у шамана. Серафимова поморщилась. Хотя она и не испытывала особой брезгливости к Жорику, потому что вообще любила людей творческих профессий, но обида от грязных статеек в газетах сейчас сконцентрировалась в ней и готова была прорваться на представителя "желтой" прессы, да еще и бандита.

– Вещи все в палатке на Покровском?

– Нет, часть у ребят на квартире на "Южной".

– Что вы увидели в квартире, когда вошли?

– Мы ничего, кроме шкафов, не трогали. Перчатки не снимали, маски тоже. А вот обувь на пороге сняли.

– Сколько вас было?

– Десять человек на двух машинах.

Серафимова и Братченко переглянулись: ничего себе орава! Весь дом, наверное, содрогался от их налета. Вот почему видимых следов шайки в квартире не обнаружено – они снимали обувь.

Копытов сыпал информацией, как песочные часы. Уже за полночь он стал кемарить, при этом произнося слова, из чего Серафимова поняла, что его речевой аппарат существует отдельно от головного мозга, это ее в журналисте не удивило.

– И последний на сегодня вопрос, – наконец произнесла она, – зачем вы топор из головы Финка вынули? Пошутили?

– Да нет, Вован Еропкин сказал, что на топорике пальчики могут быть, мол, есть шанс найти убийцу, забравшего папки. Велел, чтобы мы аккуратно завернули топор в целлофан и отдали Юсицкову.

– Так были пальцы? – нагнувшись и вцепившись в столешницу, спросила Серафимова.

– Я не успел узнать. И никто не успел, Юсицков анализы сделал и топорик в речке утопил, а самого его у-бра...

ПРЕДСКАЗАНИЕ

Операция по захвату торговцев краденым начиналась. Поеживаясь, Нонна Богдановна вышла из машины. Утренний воздух был еще свеж, а домой Серафимова сегодня так и не попала. Позвонил Михаил Иванович Буянов, полночный разговор с ним по служебному телефону продлился до первых петухов.

– Я звоню тебе домой, никто не отвечает. Поскольку я тебя лечу, решил, что телефон разбить о стену ты не могла, не твоя симптоматика. Значит, решил я, или тебя убили, или ты на службе. Вот звоню. Так тебя не убили?

– Мишенька, на ночь-то глядя такие шутки!

– Что у тебя там происходит? Я сегодня с тобой работал...

Когда Буянов говорил, что он работал с кем-то из пациентов, это значило, что он действительно работал. Даже если пациент находился в этот момент на Мадагаскаре. Биополярная субстанция Михаила Ивановича проникла однажды даже в апартаменты президента США в Белом Доме, как раз в тот момент, когда Хилари гонялась со скалкой за Биллом. Пришлось поработать и с ними.

Вообще Буянов любил эдак попутешествовать.

Тибетские монахи признавали его равным среди равных, то есть не его, а его астральное тело. Надо заметить, тело у Буянова чем-то напоминало драмисторика Эдварда Радзинского, в общем, ничего выдающегося, кроме челюсти и подтяжек.

– Ну и как? – полюбопытствовала Серафимова, окончательно потеряв надежду на сон.

Она зевнула, а психиатр сказал ей, чтобы не беспокоилась по поводу завтрашней облавы, потому что, во-первых, он устроит так, чтобы она выспалась и за оставшиеся два-три часа, а во-вторых, никто от нее не уйдет с награбленным, это он тоже устроит.

– А как ты узнал про облаву? – уточнила Серафимова, уже знавшая, что Буянов снова придумает какую-нибудь байку о том, что он поймал машину, это оказалась машина Братченко и тот рассказал ему о планах следственного управления прокуратуры на год вперед.

Буянов всегда откровенно рассказывал Нонне Богдановне о том, как он добывает свои провидческие материалы, но потом оказывалось, что на самом деле с ним никто не встречался и никто ему ничего не говорил. Просто он очень стеснялся говорить о том, что умеет ясно видеть будущее – в смысле обладает ясновидением.

Вот и на сей раз Буянов сказал, что про облаву он узнал от ее начальника, Павла Гавриловича Шестеркина, прокурора Центрального округа, на какой-то презентации.

– Слушай, Нонночка, – Буянов вдруг снизил тон, – а тебя ведь ранят завтра, всерьез и надолго, так и знай.

– В... но... куда? – совсем по-дамски спросила она.

– В сердце, мой ангел, стрелой в самое сердце.

ОПЕРАЦИЯ

Группа оперативников уже рассредоточилась в искомом ряду, там, где в основном торговали зимней одеждой и обувью. Это был самый высокий ряд, палатки скорее походили на ангары, за которыми шел бетонированный забор рынка.

Выход из таких ангаров был только с фасада.

Сначала двое оперативников прошли вдоль ряда, ушли далеко в конец, передали по рации, что они на месте, в палатке сидят уже четверо человек, все мужчины. Потом трое онеров рассредоточились в непосредственной близи, якобы рассматривая товар на противоположном прилавке, затем к самой палатке подошли еще двое, повертели в руках мужское кожаное пальто, куртку-дубленку, тоже принадлежавшую Финку. Слева на высокой дверце ангара стояли на узеньких полочках разные сорта вин и сигарет, ниже аудио– и видеотехника под прозрачной пленкой.

Серафимова приближалась со стороны центрального входа быстрым решительным шагом. В полуметре от нее деловито вышагивал Братченко, засунув руки в карманы кожанки. У Вити было хорошее настроение: утром позвонила Галочка.

Сама. И не для чего-то, а просто так, чтобы пожелать доброго утра. Братченко был готов к подвигам. Вдруг за спиной его послышался нарастающий топот и шум чем-то обеспокоенных покупателей.

Неожиданно, когда до ангара оставалось пять шагов, Серафимова была зверски отброшена сильным толчком в сторону, на нее повалился Братченко, благо что упали они вдвоем, на прилавок с тряпьем.

– Так, сейчас меня ранят, но ты не обращай внимания, – предупредила она Виктора, памятуя о ночном пророчестве Буянова.

Мимо них пробежали двое мужчин с оружием в руках, прокричали в адрес народа, чтобы он разошелся. Он и разошелся: окрестные продавцы даже легли грудью на товар. Потом они крикнули шайке, которую шла арестовывать Серафимова, чтобы те повернулись лицом к стене и раздвинули ноги. Она же никогда не позволяла себе подобной пошлости. Это делал за нее Братченко.

Сейчас он решил, что вот-вот начнется перестрелка, и поверил своей Серафиме насчет ранения. Тем более что к окружившим ангар бравым хлопцам стремительно подбегали оперативники, и те и другие начинали отпихивать друг друга от торговцев, хватая за грудки. Торговцы изумленно наблюдали за происходящим, из-за занавески выглянул еще один парень, не понимая, что происходит.

Начиналась борьба.

Серафимова наконец сняла с себя Братченко и подбежала к "разборке". Кровь взыграла в ней, как горная речка, она выхватила у Виктора торчавший из бокового кармана носовой платок и бросила его на середину торговой площадки. Никто этого знака не понял, просто все мужчины посмотрели на нее, а она посмотрела на Братченко:

– Витя, ну нельзя же носовой платок доводить до такого срама! Господа, вы кто?

В этот момент взгляд ее столкнулся с голубыми глазами подошедшего усталой походкой брюнета, и Нонна Богдановна поняла, о чем говорил ей ночью психиатр.

ОТДЕЛЬНОЕ ПРОИЗВОДСТВО

– Как будем делить? – спросила она Юрия Алексеевича, как только ангар опломбировали двумя печатями: прокуратуры Центрального округа города Москвы и Одинцовской таможни.

Данилов за эту неделю действительно устал.

Задержанные фуры препровождены на таможенный склад, взяты образцы сигарет и бренди. Акцизные марки оказались поддельными, а груз по накладным вообще предназначен Казахстану. Но самое интересное, чем занимался последние двое суток Данилов, – это непрерывные допросы шестерых водителей фур.

Водители в один голос показали, что и впрямь думали, будто в Акмалу из Болгарии нужно ехать через Украину и Москву.

В кабинете Николая Константиновича Нестерова собрались три группы правоохранителей, в том числе и он сам со своей незаменимой помощницей Женечкой, рыжей зеленоглазой бестией, так и пышущей молодостью, и Алтуховым, полковником управления ФСБ по экономической безопасности. Алтухов, по словам Нестерова, был еще полиглотом и почетным членом Интерпола. Николай Констатинович задал уточняющий вопрос, так как был не очень-то знаком с таможенным правом:

– А для чего казахам наши акцизные марки?

– Вот и я говорю, – отозвался присутствующий тут же его старый приятель Данилов, с которым Нестеров работал еще в Туркмении в пору юности.

Данилов все время тер виски и глаза и, пользуясь этим, беззастенчиво разглядывал следователя прокуратуры. Ее тонкий профиль, горделивая осанка, поворот головы – все в ней поражало и щекотало нервы обессилевшего и, можно сказать, обезоруженного Данилова. Он продолжил доклад о своем пути на Покровский рынок.

– Водители – мужики чистые. Им что? Куда велят, туда и едут, тем более документы выправлены. За все хозяин отвечает. А в принципе они знали, что ни солярки, ни денег до Казахстана не хватит. Блуждали дней двадцать по русским губерниям. Остальные восемь фур, говорят, поехали в Москву. А белгородская наружка – на одной телеге – эти шесть фур упустила. Ну, не разорваться же им, в самом деле! Короче, мы на четвертый автокомбинат: "где ваши машины?" А там такой хохольчик директор выползает, глаз прищурил и заявляет: "Уважаемые товарищи таможня. Вернулись одни водители. Пешком".

Во-во, мы так же опешили. А оказалось, водители приползли на родной автокомбинат и рассказывают фантастическую историю. Красная "аудюшка", с которой у нас уже был инцидент, встретила их в Москве и припарковалась где-то в начале Ленинского проспекта. Там водителей пересадили в другую легковую машину и отвезли на квартиру в Чертаново. Мы потом туда съездили, ну, я вам скажу "малина" – пальчики оближешь! Такая роскошь, семикомнатная квартира

– из трех переделана, короче, весь этаж выкуплен. Но народу немного. Шмотками две комнаты завалены, аппаратура, как у отряда специального назначения, только не двадцатилетней давности, как у нас, а современная, оружие, автоматы, патроны, гранаты. Наши сигареты, но, конечно, не все.

Шесть фур в одну квартиру не уместить. Водителей там держали. Правда, достойно: кормили, поили, не били, не связывали. Только сторожили.

Все это – вот – за последние двое суток.

– А фуры нашли? Сами машины-то где? Выходит, кто-то кого-то обокрал на большой дороге?

Современные пираты.

– Нет, не похоже. Ведь и тут и на посту возле Чулково одна и та же красная "Ауди" командовала. Мы номер, конечно, проверили: машина принадлежит директору универмага "Европейский"

Валерию Васильевичу Овечкину. Сейчас вторая группа дежурит возле его дома, я жду сигнала, его самого пока нет.

– Это же мой, – не выдержала Серафимова,

– мой Овечкин! Он у меня прямо из-под носа ушел, после убийства Юсицкова, между прочим.

– Это наш Овечкин, – вздохнул Нестеров, – видно, сидеть господину сразу в трех местах!

– Как бы не на трех нарах, с его-то комплекцией и связями, – добавил Данилов, – мы тут взяли в совхозе первые три фуры, так сопровождающих троих чмошников на следующее утро велели отпустить. Под подписку. Кто-то сверху позвонил. А дело готовятся передать в Московскую транспортную прокуратуру. Обидно!

Серафимова понимающе кивнула и вспомнила про "лифтера" с неолитературной фамилией Запоев. Передали наблюдение за домом стиховщицы Даши Ату – любовницы подозреваемого в районе Таганки не кому иному, как Авокадову.

Что он может?.. Слушать ее откровения:

Я под тебя подсунула мочало,

Я от тебя не делала аборт.

И чтоб с тобой начать опять сначала,

Назначил меня женщиною черт.

Нонна Богдановна, не слушая галиматью, бросала сочные, как гранатовый сок, взгляды на Данилова, смотрела, а у самой мороз по коже пробегал, и в голове крутилась цветаевская строка:

"...как он красив, проклятый..." И невозможно было оторваться от этого лица.

Данилов успел еще поведать, как вышли на Торговое агентство, через которое осуществлялись закупки, и кто в болгарской фирме-грузоотправителе командовал, а также договорился с Нестеровым и Серафимовой, куда определить задержанных и арестованных. И тут его попросили к телефону.

Возвратившись, он обратился к Серафимовой и Братченко:

– Появился. Поедете? – Теперь он уже смотрел только на нее.

Не могла же она отказаться!

– Основания у нас достаточные, – забеспокоился Нестеров, хрустнув суставами, и сам же ответил: – Даже в переизбытке. Вперед. Алтухову в ночь лететь, а нам с Женечкой его провожать, так что вы уж там сами.

Нестерову действительно нужно было проводить Алтухова, времени на ЦУ оставалось в обрез: до отлета – три часа.

Тем более что Женечка была женой Алтухова.

ЖИТИЕ ТАМОЖЕННИКА

Отряд быстрого реагирования, отданный в распоряжение Данилова, работал на другом объекте.

Юрий Алексеевич попросил его подъехать к дому Овечкина, как только ребята освободятся. Вдобавок ко всему у Братченко машина не завелась. А поскольку на стоянке ФСБ Братченко оставлять машину отказался наотрез, ибо до сих пор дрожал от волнения, посещавшего его в этих стенах, Серафимова оставила его разбираться с аккумулятором. Даже настояла, чувствуя нарастающее волнение. Отпустив свою машину, она подсела к Данилову, и они вдвоем поехали на Разгуляй. У Данилова была включена рация, он сосредоточенно глядел на дорогу, был серьезен и скован.

– Давно в таможне? – спросила Серафимова. – Откуда вы?

– Коренной москвич, начинал после института в Комитете. Владею французским, итальянским, румынским. Учитывая опыт работы на границе и за границей, взяли в таможню.

– А семья?

– С женой разошлись два года назад.

– Другая женщина?

Данилов усмехнулся, бросил на нее внимательный взгляд:

– Да, похоже, совсем другая.

Они проехали на Покровку, и через десять минут впереди зазеленел Богоявленский собор. А вот и дом Мусина-Пушкина. Данилов проехал вперед, почти к самой Елоховке, свернул вправо возле сквера и съехал вниз по темному заросшему переулку.

– Мои провели разведку. Вот этот дом, окна на нас выходят. То бишь во двор.

– Я наручники в машине забыла, – спохватилась Серафимова, ей стало неловко за свою беспечность.

– Ничего, у меня тут есть в бардачке, вот, – Юрий Алексеевич перегнулся через нее, чтобы открыть крышку. – Только они малость барахлят, не открываются.

– Главное, чтобы закрылись, – улыбнулась она. – Холодно у вас. Печка не работает?

– Да, машинка десять лет назад свой гражданский долг выполнила, теперь сверх плана работает... А вот и мои ребята. Видите, бежевая "четверка"?

– Нам лучше вон на той площадке остановиться, – предложила Серафимова, – под деревьями.

Началось долгое, затянувшееся ожидание. Свет в окнах Овечкина не горел. Данилов принял решение прозвонить квартиру, набрал номер.

– Алло, – ответил женский голос.

Данилов отшвырнул от себя аппарат:

– Женщина.

– Что ж вы так на женщин-то реагируете? – воскликнула Серафимова испуганно. – Прямо как на тараканов. Женщину случайно не Дашенькой звали?.. У меня есть одна на учете, представляется – "из московской интеллигентной семьи", стихи пишет. Ну, насчет "интеллигентной", думаю, здесь ее кто-то обманул...

Из дома то и дело выходили крутые качки в пиджаках прямо поверх футболок. К дому подъезжали блещущие в вечернем сумраке иномарки, огромные, длинные, вызывающие уважение.

Данилов тайком изучал следователя, поглядывал то на нее, то на подъезд, который был за ее спиной. Нонна Богдановна сидела лицом к Данилову и рассказывала ему про свое расследование.

Он с интересом слушал и все больше удивлялся, как эта холеная красивая женщина может расследовать убийства, гоняться за опасными преступниками и вообще ходить по острию ножа.

– Наверное, ваши близкие очень переживают за вас, – заметил он, чтобы узнать что-нибудь о ее близких. – Я, наверное, никогда не смог бы в "мокром" отделе работать, не потому что опасно, хотя и поэтому тоже, а просто навыки уже сформировались другие – специфика.

– Я живу одна, а единственный, кто обо мне заботится и волнуется, это мой психиатр Миша Буянов. Он, кстати, предсказал мне сегодняшние события.

– Наверное, он влюблен в вас?

– Нет, что вы, у них, у психиатров, тоже специфика – в пациентов не влюбляться, все как в Америке...

– Профессиональная этика?

К дому всё подкатывали и подкатывали красивые машины: жулики и бизнесмены закончили рабочий день, их натруженные руки устало болтались веером, как батончики одесской колбасы.

– Куда же он делся? – спросил своих Данилов. – Вы же сказали – на месте?

– Был, Юрий Алексеевич, мы в квартиру с дороги звонили. Подъехали машины нет, свет не горит. Подождем, тем более в доме кто-то есть.

– Юра, посмотрите, – взглядом показала Серафимова.

Данилов оглянулся. Со стороны Спартаковской улицы спустилась красная спортивная машина, въехала во двор и остановилась у подъезда.

– Наша? – запросил Данилов оперативников, дежуривших в своей машине за детской площадкой, с другой стороны подъезда. Дом был высокий, белый, постройки семидесятых годов. В окнах его уже горели люстры и лампы, и Серафимова иногда бросала взгляд на эти люстры, ей нравилось рассматривать, у кого какие люстры и какая мебель, какие занавеси и какие цветы на окнах. Но теперь она уставилась на двоих "лбов", вывалившихся из машины.

– Я их не знаю, – произнесла она.

– Я тоже, но машина Овечкина, номера те же.

– Они вошли в подъезд, – сообщил один из сотрудников Данилова, – идти следом?

– Терпение! Они похожи на телохранителей.

– А если они нам от Овечкина мокрое место оставят? – спросила Серафимова.

У Данилова тоже екнуло сердце. Он подумал и придумал:

– Ребята, перекрываем выход этой "Ауди", подъезжаем все к дому.

ПОРОСЕНОК БОРЯ

В тот момент, когда Данилов повернул свою машину на дорожку, ведущую к подъезду, оттуда вышел Овечкин. Он был в красном спортивном костюме, кроссовках и нес на руках... небольшого розового поросенка.

– Ой, какой хорошенький! – воскликнула Серафимова и поняла, что Данилов не обращает на Овечкина никакого внимания. Догадалась: он не знает Овечкина в лицо. – Юрочка, догоняйте этого товарища.

– Некогда.

– Нет, вы не поняли, это и есть Валерий Васильевич Овечкин, дирек...

Данилов дернул руль, обогнул красный автомобиль, каким-то чудом избежал столкновения со своими, и уткнулся бампером прямо под коленки Овечкина.

– Ты что, мудак, ослеп? – заорал на него Овечкин. – Я же тебя сейчас урою!

Он спустил на землю поросенка, которого вышел выгуливать, затряс своим жидким толстым подбородком и большими пухлыми кулаками.

– У, брат, тебе и боксерские перчатки не нужны. Нонна Богдановна, поглядите, ему и наручники, наверное, будут маловаты, не желаете примерить?

Овечкин поднял брови, и щеки его обвисли в одно мгновение, на глазах Серафимовой человек постарел сразу на двадцать лет. Тут к ним сзади подскочили два мордоворота, которые оказались новыми телохранителями Овечкина, занесли свои секиры над головами Серафимовой и Данилова.

Юрий Алексеевич понял, что ему дается шанс.

Он прыгнул на того, кто подбегал к Серафимовой, и повалил его на землю, в ту же секунду к ним подбежали оперативники Данилова.

Овечкин так и стоял над всей этой возней, смотрел, как Данилов спас следовательницу, как повалился вместе с телохранителем на асфальт, как ударился головой о бордюр и на минуту потерял сознание, как оперативники скрутили телохранителей и повели их в машину, как Серафимова села на корточки возле Данилова и подняла его голову, взяла в свои руки и помогла Данилову привстать.

Овечкин стоял и ждал, когда же дойдет очередь до него, а поросенок по имени Боря бегал вокруг него и заматывал ноги хозяина своим поводком.

Передав Данилова в руки оперативников, которые перенесли Юрия Алексеевича в его машину и положили на заднее сиденье, Серафимова разогнулась и направила ствол на Овечкина.

– На асфальт, – приказала она, – пузом на асфальт.

Овечкин лег в лужу, которую сделал поросенок Боря, похоже, специально для него. Серафимова нагнулась и сунула ему под нос постановление об аресте.

– У этих жлобов нунчаки, – сказал подлетевший к ней оперативник, застегивая за спиной Овечкина наручники, плотно врезавшиеся в его нежные пухлые запястья, – холодное оружие.

– Основание для задержания есть, – резюмировала следователь, – ну, поднимайтесь, Валерий Васильевич.

Овечкин, со сведенными за спиной руками, повернулся на бок, потом сел и попытался встать, но толстые ноги и живот не позволили. Пришлось поднимать его всей опергруппой.

– А зверюгу-то куда? – спросил вдруг опер, сообразивший, что перед ним не собака, а какое-то другое животное.

– Я вас умоляю, Борю отдайте жене, – вдруг воскликнул Овечкин. – Боря здесь совершенно ни при чем, бедное животное!

Пришлось Нонне Богдановне подниматься в квартиру Овечкина. Дверь открыла немолодая женщина, худенькая, в спортивном костюме, короткостриженная. Серафимова протянула ей поводок:

– Вашего мужа я у вас забираю.

Женщина так и обмякла:

– А забирайте, но я вам жить вместе не дам, учтите. Я ему, паскуде, такое сделаю, что он будет плакать кровавыми слезами и сам застрелится. Я вам обоим всю жизнь испорчу...

– Не вынесете ли вы его документы? Чтоб уж нам не возвращаться.

– Проходите, – рявкнула женщина.

Серафимова вошла в квартиру. Шикарный евроремонт, дворцовые мебельные гарнитуры опять навели ее на мысль: срочно сделать в своей квартире перестановку, поклеить новые обои и накопить денег на новую мебель. В креслах у нее вообще скоро сиденья провалятся, на кухне стол расшатался.

Смешной розовый поросенок встал на задние ноги и передние поставил Серафимовой на колени, захрюкал. Женщина безумно посмотрела на эту идиллию и сунула Серафимовой пакет с документами, а другой пакет – с вещами.

– И скажите, чтоб больше сюда не возвращался. А вас мне просто жаль! Намучаетесь вы с ним.

Она все стояла и кричала на пороге своей квартиры, пока Серафимова ждала лифт.

– Да успокойтесь вы, я неправильно выразилась, – произнесла она, слыша, что лифт приближается, – арестован он, я следователь. Позаботьтесь о хряке...

Пока Серафимова ездила наверх, примчался СОБР. Откуда у них столько "чулок"? Наверное, целая фабрика на них работает. Выскочили на площадку, подняли шум. На машинах у "новых русских" завыла сигнализация. Кто в окно, с балкона выглядывал, кто во двор выскочил. Собровцы всем, перед тем как руки закрутить, кричали, что они – инопланетяне. Некоторые из жильцов успокаивались и уходили спать, некоторые не верили. Собровцы занимались с ними физзарядкой, когда Серафимова вышла из подъезда. Нахмурилась. Старший, в чулке, следил за ней ястребиным оком. Будь здесь Нестеров, он решил бы, что старший "чулок" – старый его знакомый "отрубок" Толя Бадов, сорок шестой размер обуви.

Но это был не Бадов. Бадов лежал в госпитале после того, как был тяжело ранен в перестрелке, ему ампутировали ноги. Просто собровцы похожи как капли пота, стекающие с чела граждан при одном взгляде на их укутанные фигуры.

Молодость представители спецподразделений часто проводят в масках, легко и непринужденно нарушая закон, зрелые годы – тоже в масках, – каются в телевизионной передаче Владимира Познера.

...Пакет с документами Серафимова опломбировала, а вещи проверила и отдала Овечкину.

– Жена у вас строгая, – сказала она...

Овечкина отправили в следственный изолятор Лефортово. Нестерову передали на пейджер, что директора универмага взяли, что Данилов получил травму головы, но находится вне опасности, и что Серафимова сама произвела задержание толстяка.