Текст книги "Выход из Windows"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Она стояла на верху лестничного пролета и целилась в "лифтера". "Контролер" выпустил чулок из руки и, не восприняв литературного урока, дернулся вниз, отбросив от себя Юлю к перилам.

Снизу показался мужчина с оружием в руках.

Это был Данилов.

– Не дури, – попросил он сквозь зубы, – ты свободна, девочка.

Юля, содрогаясь и извергая потоки воды, только отодвинулась еще ближе к перилам и заорала в голос, благо он к ней вернулся.

ОТВАЖНЫЕ

Юлю, ее маму Ниссо, Вазгена Богдановича и Евдокию Григорьевну за компанию отпаивали всей командой. Михаил Иванович Буянов крутился рядом, делая успокаивающие жесты руками и на ногами: посылал флюиды. Серафимова не позволила ввести маньяка, угробившего за последние два месяца пятерых женщин, в свою квартиру.

Нестеров и Данилов, сторожившие его внизу, дождались наряда, отправили поэта и висельника в СИЗО. Дежурный наряд так и поехал, отдавая честь генералу госбезопасности, как принимающие на параде. Решили, что шпиона везут.

Нестеров и Данилов поднялись в квартиру к Серафимовой.

– Ну что, все откладывается? – спросил Нестеров. – Как девочка?

– Приходит в себя, – ответил Буянов, – еще немножко я с ней поработаю, и все пройдет, даже помнить не будет, какая опасность ей угрожала...

– Я твой должник, – вскочил Вазген и налетел на Данилова, – дай твою руку, дай я тебя обниму.

– Да я-то при чем, вот Нонночка, а главное – Евдокия Григорьевна.

Вазгеи все равно никак не мог понять, как это женщины могут быть такими отважными.

Когда Евдокия Григорьевна повернула к подъезду, Володя, доставивший ее, сразу отъехал па заправку. Евдокия Григорьевна увидела, как в подъезд, пробежав вдоль дома, шмыгнула девушка. Огляделась. А за ней громила какой-то, прям мертвец. Она смело вошла в подъезд почти одновременно с мужиком, он ее еще вперед пропустил. Она-то думала, что их двоих он с девушкой не тронет, а девчушка пешком побежала наверх.

Зашла Евдокия Григорьевна с ним в лифт, у самой поджилки трясутся, зуб на зуб с перепугу не попадает. По одному у нее на каждой челюсти:

один сверху – справа, один снизу – крайний слева. Вот они как-то друг за друга зацепились со страху: перекосило, словом. А мужик-то выбрал четвертый этаж, нажал кнопку. Евдокия Григорьевна – пятый нажала, ей ведь на пятый. Сама краем глаза мужика рассматривает.

Прибежала, стала рассказывать, пока рассказала, "лифтер" чуть было Ноннину племяшку не придушил. Серафимова подошла к Нестерову, когда он вернулся, и грустно-сосредоточенно произнесла:

– Вот теперь и я на собственной шкуре испытываю то, что у Губарева на сердце. Хотя и не была еще сутенершей.

– Вот потому и беда мимо прошла, – объяснил Нестеров, закуривая сигарету Вазгена.

Серафимова же была в таком состоянии, что даже и не вспомнила, что она курит. Бросила?..

СЕАНС

Через два часа позвонил Братченко: Губарев едет в Москву. Договорились, что пара оперативников, ведущих наблюдение в Одинцове, и Братченко поедут с ним на электричке. Машина оперов больше не нужна, Серафимова, Нестеров и желающие приедут на Ярославский и будут ждать Губарева на перроне. Братченко должен дать сигнал: пустить красную ракету, нет, лучше помахать шапкой. Шапок уже никто не носит – теплынь.

Тогда он должен идти за Губаревым и громко кричать шепотом: это он! это он! Но ни в коем случае не обнаруживать себя. Шутка. Словом, у Братченко есть ровно сорок минут, чтобы придумать, как объявиться в толпе и показать Серафимовой Губарева. Нестерова на перрон брать опасно, Губарев его узнает.

У Серафимовой было время отвезти изможденную Евдокию Григорьевну к мужу и доехать до Комсомольской площади. По сравнению с другими событиями ночи, результаты гипноза, проведенного-таки М.И.Буяновым, были лишь щадящим массажем конечностей по сравнению с гусеницами танка.

Евдокия Григорьевна впала в транс быстро.

Может, это и не так называется, но то, что с нею произошло, было именно трансом.

– Мишенька, ты не переборщил? – шепотом спросила Ниссо, складненькая женщина с матовым лицом и высоким черным пучком, и добавила: – Учись, Юльнара, это сейчас – золотое дно.

– Евдокия Григорьевна, – причитал Буянов, – сейчас вторник, Адольф Зиновьевич должен вернуться с работы, вы ждете его?

– А чего его ждать? – заунывно, нараспев отозвалась старушка, глядя на психиатра удивленным взглядом амнистированного. – У меня рабочий день до шести.

– А что вы делаете?

– Я готовлюсь смотреть телесериал. Называется "Роковое наследство", это про наследство...

– Роковое?

– Роковое. Я уже телевизор включила и лила на диван.

Дальше Евдокия Григорьевна рассказала, как хлопнула дверь, Финк звонил, как она выругалась про себя, что не дают спокойно фильм посмотреть, как пошла к нему после "Рокового наследства", как увидела его труп и позвонила в милицию, а потом ушла. И как позвонил в дверь этот Жырдана Бруна патлатый, а она уже к "Санте-Барбаре" готовилась.

– Что было потом?

– Он меня так приобнял, больно мне ткнул пальцем в шею, я ему ключи отдала, он попросил на минутку, пошла с ним, вошли в квартиру Финка. Они стали рыскать, много их было, человек пять, а меня все спрашивали, где деньги и документы. Я показала. Они все взяли и ушли. Сказали, что в ванной еще один труп, а папок нигде нeт. Меня домой отравили и ключ отдали. Я на них в окно посмотрела, они далеко не поехали, за угол завернули и напротив дома встали. Рядом с желтым автомобилем.

– Что за автомобиль? – подтолкнула Буянова Нонна Богдановна, гипнотизер повторил вопрос.

– Не импортный, очечественный, – в нем мужчина один сидел.

– Лицо запомнили?

– С пятого этажа я только нос его запомнила, он сто все время к нашим окнам поворачивал.

Буянов дунул на Евдокию Григорьевну так, как фокусник дует на свой кулак, после чего из него можно доставать километры носовых платков.

Евдокия Григорьевна очнулась и тяжело вздохнула:

– Воздуху

Сгрудившиеся над ней независимые наблюдатели разомкнули ряды. Сеанс был окончен. Кто

то еще предложил вызвать дух капитана Гранта, но вовремя спохватились: у литературных персонажей не бывает духов.

БУДЕМ БРАТЬ

Зря полковник юстиции Нонна Богдановна Серафимова беспокоилась, что в шумной пестрой толпе ее помощник и советник юстиции Братченко потеряет Губарева, а она с ним разминется.

Из темно-зеленой головастой электрички вышло человек десять, в среднем но человеку из каждого вагона. Братченко шел за высоким худым мужчиной, как и говорил Нестеров, из породы жилистых, живучих и выносливых. Щеки прохожего были впалы, вгляд желт, он смолил папиросу, с нею в зубах так и выпрыгнул из тамбура на перрон.

Братченко лишь один раз, уже приблизившись к Серафиме, поднял за спиной мужика плакат с надписью: "Вот этот человек с цигаркой – Губарев". Шутка. На самом деле, плаката не было, просто Братченко поднес к лицу ладонь, словно обтирая губы, выставил указательный палец и указал на Губарева.

Серафимова отвернулась. Евгений Александрович прошел мимо нее, даже задел плечом. Братчеико догнал ее и доложил: квартира до посещения Губарева и после обыскана. Результаты обыска после ухода Губарева ему еще неизвестны, так как он с операми вел наблюдение за объектом.

– Молодэс! – похвалила Нонна Богдановна по-армянски. – Идем за ним, Нестеров и Данилов поедут на машине.

Губарев прошел между зданием вокзала и метро, свернул направо, сначала Серафимова думала.

что он спустится в метро, но прохожий спокойно и размеренно зашагал к подземному переходу, что вырыт под всей Комсомольской площадью от Ленинградского и Ярославского вокзалов к Казанскому. В длинном каменном коридоре уже не торговали палатки, но народу было больше, чем на улице, словно у всех вокзальных бомжей и проституток сегодня здесь были запланированы свидания. Впрочем, вечер действительно был холодный, и они здесь согревались.

Серафимова и Братченко продирались сквозь брейкеров и панков, когда оба они обнаружили, что за этой группой Губарева нет. Исчез.

– Витя, сюда, – оглянувшись, она увидела выход посередине тоннеля, – на трамвай.

Они помчались наверх – и вовремя. Седьмой трамвай как раз подходил к остановке, мурлыкая звоночком. Следователи едва успели запрыгнуть на подножку, как двери закрылись и трамвай тронулся. Губарев сидел возле заднего стекла и обозревал весь салон. Братченко впихнул Серафимову на двойное сиденье и слегка приобнял за плечи. Она сделала глаза.

– Зато ecть возможность поворачивать голову, – шепнул Братченко, весь изворачиваясь к уху Нонны и кося левым глазом назад.

– Думаешь, просёк? – спросила шепотом Серафимова.

– Проедемся, увидим. Если таскать будет, значит надо брать...

– Может, все-таки домой едет...

Трамвай проехал Сокольники и Преображенку. Сменились уже все пассажиры, кроме этих троих и еще одной старушки с бутылками в двух неподъемных сумках. Трамвай свернул влево, как поистине цельная металлическая конструкция – всем своим корпусом, занеся Губарева на нижнюю ступеньку, к дверям.

– Сиди, – велела Серафимова, – вдруг проверяет. Если выйдет, я выхожу за ним, а ты на следующей.

– Но...

– Т-сс. Вой Нестеров и Данилов едут, ничего со мной не случится.

Серафимова вынырнула из передних дверей трамвая, как птичка, в последнюю секунду, трамвайная вожатая даже сплюнула от злости. К ужасу своему, Братченко увидел, что Нестеров решил обогнать трамвай слева и погнал машину по встречной трамвайной линии. Он не увидел, что Губарев и Серафимова обошли трамвай сзади.

Губарев направился в глубь квартала.

Сразу за первым, стоящим вдоль улицы длинным семиэтажным домом начиналось футбольное иоле и школьный двор. Вокруг низкого ограждения кучно росли молодые деревья, Губарев прошел сзади вдоль дома, вышел на пятачок, прошел еще немного и оказался у шестнадцатиэтажной башни. Перед ней была еще не обустроенная пустынная детская площадка, мусорные баки и веревки для сушки белья, асфальтированная дорожка вела к следующей трамвайной остановке. Серафимова вошла в дом, когда удостоверилась, что Губарев уехал в лифте.

"Второй, четвертый, четырнадцатый".

Серафимова стремглав выбежала во двор.

Где-то вверху зажегся свет. Нужно бы отсчитать, какой этаж. "Если подходящий сзади человек не Нестеров или Братченко, я его убью!" Она не успела подумать про Данилова, потому что две сильные руки осторожно легли ей на плечи.

Нестеров был в восторге. Догнав Данилова и Серафимову, все еще считающую этажи, он широко улыбался.

– А Похвалова в Шарково квартиру снимала, – ехидно заявил он, справедливо надеясь осчастливить следователя.

– Да ну? – ответили ему увлеченные друг другом Нонна Богдановна и Юрий Алексеевич.

– Тогда вызывайте бригаду, нужно провести опрос жильцов этого дома. И обыск, обыск, обыск...

Серафимова в нетерпении сжала кулаки...

Но это уже ее хозяйство. Ее подследственность.

Ее проблемы.

Нестеров уехал. Он позвонил из машины по мобильному домой и уже чувствовал себя расслабленным. Ему было хорошо: заканчивался рабочий день, все – просто неплохо. Дочь повзрослела.

Анюта похорошела. Что еще? В портфеле была закаченная бутылка "виски"... И вдруг чудовищный сбой программы. Зачем в его сознание впился этот отвратительный нищий? Анатолий Бадов, бывший омоновец, сорок шестой размер обуви.

Обуви не было. Не было того, что представляет собой низ мужчины. Не было ног по самые бедра. Ужас!

Нестеров узнал его тотчас же... Бадов выкатывался на проезжую часть в инвалидной коляске, рискуя быть раздавленным автомобилями, и просил милостыню. Недавний опер, раненный в перестрелке...

Нестеров малодушно отвернулся.

СИТУАЦИЯ

Обыск в квартире Губарева длился пятый час.

Братченко, Устинов, группа Нестерова – все искали неведому зверушку и, что характерно, не находили. Губарев в рубашке и старых поношенных джинсах сидел на табурете на кухне, беспрерывно курил и смотрел в темное окно. Серафимова прохаживалась тут же, наблюдала за ним, задавала вопросы. Трудно будет из него что-нибудь вытянуть.

– Евгений Александрович, а вы не хотели бы забрать из приемника дочь, привезти ее, жить с пей, заняться лечением жены?

– Нет.

– Почему? Это удивительно. Ведь это дочь вас на работу устроила?

– Похвалов.

– Вы случайно не знаете, где снимала комнату его жена?

Губарев поднял голову. Нерешительность и готовность ответить состязались в его взгляде. Он кивнул, решился. Теперь Серафимова видела, что он готов отвечать.

Но тут пришел Братченко и все испортил.

Он держал двумя пальцами какую-то белую бумажку, сворачивающуюся колечком.

– Что нашел? – спросила Серафимова, стараясь повернуть появление помощника в свою пользу.

– Да вот, Нонна Богдановна, весьма характерная деталь, доказывающая причастность Евгения Александровича к убийству гражданки Натальи Похваловой.

– Очень интересно, – недовольно протянула Серафимова.

– Boт. Я сам не знал, теперь, оказывается, супермаркеты на чеках наименования товаров пишут.

– Так, продолжайте, – она кивнула, – я вас слушаю.

– Вы помните, что было на столе в кухне Финка, когда мы туда вошли?

– Это риторический вопрос, я надеюсь?

Братчепко смутился.

– Вот теперь читаем, что написано на этом чеке, магазина сети "Мерилин", датированном вторником, то есть тем днем, когда было совершено убийство и продукты подброшены Финку...

– С целью создания видимости того, что Похвалова была в квартире еще живехонька и даже вино из бокала пила... – подхватила Серафимова, уже с интересом.

– И теперь читаем: ликер "Айриш крим", рыбное ассорти, упаковка свежей клубники, сыр, печенье, копченый угорь, хлебцы – все совпадает до последней жвачки.

– Вы что же, Евгений Александрович, даже и не попробовали ничего, все для следствия оставили? – спросила она.

Губарев злобно смотрел на следователей, при этом бросал недоуменные взгляды на чек.

– Время стоит подходящее, – продолжал Братченко, – даже адрес указан.

– А это вы уже по пути на Солянку заехали, да? Похвалова у вас в багажнике лежала?

Губарев продолжал молчать.

– Неужели вы думаете, Евгений Александрович, что когда вы несли умирающую Похвалову наверх, никто вас не видел и не заподозрил неладное?

– Не могли меня видеть, – вырвалось у Губарева, – я с черного хода ее тащил.

Серафимова выдохнула и выхватила из рук Братченко маленький клочок, вырванный им из журнала "Сифилис-инфо". Поняла, что Вшя на свой страх и риск спровоцировал Губарева пустышкой, ужаснулась, восхищенно посмотрела на ученика и незаметно для Губарева вздохнула, закрывая глаза.

Так Евгений Александрович Губарев признался в убийстве Натальи Похваловой, снимавшей квартиру в том же доме, этажом ниже.

Так уж случилось, что в этой истории все персонажи были привязаны к каким-нибудь домам или гостиницам. А некоторые и к больничным койкам.

ХОУПЕК

Витю Похвалова оставили в гостинице.

Ярослава Иераскова вела машину одним пальцем (гидроусилитель у нее, что ли?), хотя весь Карлсбад, как какой-нибудь Владивосток, состоял из обрывов, сопок и мостов над пропастями.

Королевская больница располагалась на той стороне петляющего по всему городу ущелья, к которой вел мост Петро Примо. Прямо напротив карлсбадской Нотр-Дам – Православного собора Петра и Павла, с примостившимся невдалеке памятником Карлу Марксу и тайным Московским двориком имени мэра Лужкова, разысканным российскими журналистами неизвестно для каких целей, на том берегу в зелени утопала городская ратуша – красивый средневековый замок с башенками и часовнями.

Проехав по мосту Петро Примо, пересекавшему это лесистое ущелье, на головокружительной высоте, Ярослава Иераскова повернула с проспекта Свободы Духа направо, так что ратуша и спуск к нижнему парку остались по левую руку и позади. Клиника была мелковата по сравнению с Онкологическим центром на Каширском шоссе или Федоровским глазным центром. Да и много ли жителям Ярмилкиного карликового государства надобно?

– Нас пропустят? – спросил Алтухов.

– Если вы не попали в картотек преступникофф зараз ничью, обязательно, – буркнула Ярослава.

– Там ведь, наверное, полиция дежурит? Пацаны уже улетели?

– По нашим данным, ранним рийсом вылетели на Москву два похожих гражданина России.

– Хоупек дал их описание? Значит, он может разговаривать? – оживился Алтухов.

– Но он все-таки шибко плох. Мэр следит за состоянием его здоровья. У нас тут почти нема преступлений, трошки зовсим. То велосипед вкрадут, то секретаршу потрогают.

Они припарковались и вошли в клинику. Никто не обратил на них внимания, только возле палаты Хоупека на третьем этаже сидел полицейский, дремал.

Ярослава приоткрыла дверь в палату, и полицейский дрогнул. Открыл глаза. Пришлось объясняться и показывать документы. Полицейский долго изучал удостоверение Алтухова, наконец нажал на дверь ладонью, не глядя. Дверь открылась. Высокая, напичканная техникой кровать была пуста.

– Наверное, на процедурах, – пояснил полицейский.

То же самое повторила дежурная сестра за стойкой. Но Хоупека не было нигде.

Вечером Константина Константиновича Алтухова и его подопечного Виктора Степановича Похвалова провожали в Москву. Проверив регистрацию купленных билетов, карлсбадская полиция пришла к выводу, что Ганс Хоупек вылетел в полдень в Москву вслед за бандитами, напавшими на него. Мэр решил, что Ганс Хоупек лично хочет разделаться с преступниками, и одобрил его новое начинание.

В гостиницу Ярослава Иераскова подъехать не успела. Позвонила, предупредила, что приедет сразу в аэропорт. Срочные дела. Это несколько расстроило Алтухова, так как он заказал в номер прощальный ужин. Пришлось опять делить трапезу с Похваловым.

– Только попадись он мне в руки, – шипел Похвалов, – я не знаю, что с ним сделаю.

В аэропорту они договорились быть в семь вечера. Ярослава Иераскова подойдет прямо к панно с информацией об улетающих рейсах...

– А вот и носатенькая, – заулыбался Похвалов, – нравится она мне. Я, оказывается, страшненьких люблю. Мой тип женщин. Надо учесть.

Ярослава Иераскова, ничего не говоря, протянула Алтухову папку с бумагами. "Очередное досье на Хоупека, – решил Алтухов. – Потом прочту". Они с Похваловым ио-отечески обняли Ярославу Иераскову, а она даже прослезилась.

Кто бы мог подумать, что эти иностранки такие чувствительные.

Под крылом самолета о чем-то запело зеленое море сказочного наивного карликового королевства, где живет розововолосая Ярослава.

Алтухов открыл папку перед самой посадкой в Москве. Открыл и обомлел: вырезанная из старой пожелтевшей карлсбадской газеты статья рябила глаза заголовком "ГАНС ХОУПЕК ОБРЕЛ БРАТА НА РОССИЙСКОЙ ЗЕМЛЕ".

МОШОНКО

– Вазгепчик, скажи мне, ты еще мечтаешь о том, чтобы твоя жена не работала, сидела дома, готовила долму, растила дочь? Не говори "пет".

Чему быть, того не миновать.

Вазген был удивлен звонком сестры в его дежурство, такое случалось редко.

– Что ты хочешь от меня, золотая рыбка? – спросил Вазген. – Чтобы ее уволили?

– Да, это будет результатом моей просьбы.

Потому что на работе ее уже не оставят. Мне нужна встреча с Мошонко. Не знаешь? Главный государственый распорядитель.

– А мне нужна встреча с "Мисс Бразилия-2000".

– Вазген, ты уже все понял, не притворяйся.

– Нет, но у твоего Мошонко пет проблем с сердцем, – попытался еще улизнуть Вазген.

– У пего могут быть проблемы со здоровьем по части твоей жены. Ты знаешь, к чему я веду.

– Я всегда хотел, чтобы ее уволили, – признался Вазген, – по что тут можно сделать?

– Пусть она вызовет его на процедуру, для анализов, для ежегодной диспансеризации, на свидание в конце концов.

– А нас не посадят?

– Если посадят, Вазгепчик, то в одну камеру, ты не против?

– Тогда ладно, – успокоился брат и обещал подготовить жену к вечернему визиту своей сестрицы с ее взбалмошной идеей-сфинкс.

...Вечером они сидели втроем в их пятикомнатной квартире на Полянке, пили зеленый чай с сухариками. По телевизору начинался детектив.

Ниссо мялась, переводила разговор на другие темы. Вазген немилосердно напоминал ей, что они, родители Юли, в долгу перед Нонной и ее друзьями они спасли девочке жизнь. Ниссо уходила на кухню за чайником, возвращалась, спрашивала, как же можно провести Нонну в Кремлевку, если охрана на воротах хуже церберов: без трех подтверждений и звонка в палату к больному – не пропустят.

В конце концов Ниссо уставилась в телевизор и перестала реагировать на что-либо в окружающем ее мире.

– Ты звук-то включи, – подсказала ей Нонна Богдановна, – я уже ухожу.

– Постой, – произнесла Ниссо, не отрываясь от телевизора.

Даже Вазген посмотрел на нее с некоторым неузнаванием.

– Интересный детектив? – спросили они женщину, вперившуюся в экран.

– Поехали, – вдруг вскочила Ниссо, и только теперь брат и сестра увидели происходящее на экране.

Шли "Новости", показывали лежащего возле своей машины Мошонко, мученически улыбающегося, жестами показывающего телохранителям, что с ним все в порядке. Пятен крови заметно не было.

– Похоже, не попали, – прокомментировала Серафимова, тоже забывшая включить кнопку громкости.

– Вот теперь я могу тебе помочь, – решительно сказала Ниссо и, надев белый халат, выбежала из квартиры. С перепугу Нонна шла в лифт вслед за пей. Только в машине она вспомнила, что недавно боялась ездить в лифте.

Ниссо влетела на аллею, ведущую к больнице, и протянула в окошко пропуск.

– А это? – махнул пропуском дежурный на Серафимову.

– Медсестра. Семена Филимоновича привезли уже?

– Ах да, – дежурный посерьезнел, – только перед вами проехали.

Все было сделано на высшем уровне.

Мошонко проходил осмотр в корпусе терапии.

После осмотра его повезли в отдельную палату, куда попросили прийти терапевта Зейналову, раз уж она приехала. Мошонко симпатизировал ей, когда лежал тут прошлой осенью с геморроем.

Серафимова прошла незаметно, как тень, со стороны служебного лифта, след в след ступая за Ниссо.

– Кто вы? – испуганно спросил Семен Мошонко, когда Серафимова первой вошла в его палату.

Ниссо осталась в предбаннике, на "шухере".

ИНЦИДЕНТ

Когда два дня назад Братченко услышал в трубке теплый и тихий голос Галочки, он разомлел. Но чересчур уж тихий и чересчур уж теплый, прямо-таки горячий голос был сейчас у пес.

Она почти задыхалась.

– Витя, ты постарайся побыстрее приехать.

– Куда?

– Ко мне. У меня в доме авария... или как это называется – ЧП!

– Что произошло? – Братченко не на шутку испугался. – Взлом?!

Серафимова услышала про взлом и напряглась. Только сейчас ей в гочову ударила... мысль.

– Дом старый, понимаешь? Нам сказали, что балконы ветхие, опасные даже. Я на балкон не выходила уже года два. Там, правда, трещина. Он шатается. Шатался. Я даже вещи ненужные там не хранила, боялась перевеса. Там и так тумба осталась, еще от прежних жильцов.

– Что случилось-то?

– Все, Витя, балкона нет. Вместе с балконной дверью отвалился. Мне холодно и страшно. Не знаю, что делать.

– Никто не пострадал? Ты что, в шоке? Она в шоке, – прикрыв трубку ладонью, пояснил он Серафимовой, сидевшей напротив. – Мы сейчас приедем.

– Витя, там внизу человек лежит. Меня посадят? – спросила в трубку Галочка и тихо положила трубку на горячую сковородку.

Витя услышал странное скворчание и потрескивание.

СОКРОВИЩЕ

Журналистов, как всегда, когда надо – не было, а то бы они тут понаписали: "Прибывшими на место происшествия следователем по особо важным делам, старшим советником юстиции (полковником) прокуратуры Центрального округа Серафимовой Н.Б., помощником следователей советником юстиции Братченко В.И., экспертом-криминалистом, старшим советником юстиции Устиновым А.Л. и судмедэкспертом советником юстиции Княжицким Н.С. обнаружен труп Ганса Хоупека, гражданина Чехии, жителя города Карлсбад, прибывшего в Москву после того, как ему стало известно, что папки с компроматом на высших должностных чиновников России еще никем не найдены.

Он нашел эти папки.

Так и лежал на груде обломков, оставшихся от балконов всего стояка, в обнимку с несколь ними толстыми красными папками. Остальные папки, не уместившиеся в его объятиях, валялись рядом".

Серафимова распорядилась папки из мертвых рук Хоупека изъять и отвезти куда подальше – в ее личный служебный сейф.

Хоупек оказался прозорливее и проворнее следствия Он проанализировал ситуацию и понял, что единственным белым пятом на карте следствия оставался балкон Гали, секретарши Финка Оче видно, Финк сказал ему когда-то о том, что секретарша живет в соседнем подъезде и их балконы соприкасаемся. Может быть, люди Хоупека, которых вычислить было невозможно, навели справки о секретарше и мecтe ее регистрации.

Так или иначе, Хоупек первым догадался о том, что папки находятся на балконе Гали, что Адольф успел их спрягать в тумбе, стоявшей так удобно, что можно было даже не перелезать через загородку Когда он уснет? Очевидно, когда ему позвонит братец.

По голосу Охотника жертва почуяла неладное. Но вот забрать папки с балкона Финка Хоупек не смог. Он перелез на балкон и попал в капкан, оставленный усопшим в пору цветущей жизни и сборов на постоянное местожительство за границу.

Не знал пап Хоупек не знал он про технику российской безопасности при работе на балконах в домах начала века советского периода. Он бы еще дискотеку там устроил!

– Придется вам Галочка, пожить немного v Виктора, – и спрашивая и советуя одновременно, проговорила Серафимова – Тем более что это недалеко вверх по Архиповскому и направо.

– А завтра поедем покупать новую квартиру, на двоих, – вставил Братченко, как всегда помедвежьи галантно и тонко.

Галочка снова заплакала, но теперь от счастья и усталости. Выходит, и медведи могут нравиться, если они добрые.

Серафимова довезла Витю и Галю со скарбом до Покровки, а сама поехала на службу – совать нос в чужие дела То есть изучать папки.

А ближе к вечеру ей принесли факс из Карлсбада. На ее запрос об общих предках Адольфа Финка и Ганса Хоупека сообщалось, что общий дед Хоупека и Финка – Фридрих Кюхельбеккер, дожив до своих девяноста двух лет, скончался в конце марта этого года в Бонне, оставив своим внукам наследство общей стоимостью около двухсот миллионов долларов. Там была и недвижимость, и акции, и доходное производство топоров Шутка. Комплектующих к телевизорам и компьютерам.

С таким-то наследством лазить – и за какими-то папками по балконам!

ЕВАНГЕЛИЕ ОТ СОАВТОРА

Серафимова читала документы до утра. Потом часа полтора думала снимать с них копии или не надо. Копии снимать не стала. Сделала выписки. И отвезла папки Нестерову, сдала в ФСБ по акту.

Теперь она входила со своей тетрадкой в покои Мошонко с намерением плюнуть ему в лицо.

Семен Филимонович Мошонко испуганно смотрел на вошедшую.

– Вы кто? Как вы сюда попали?

– Я нашла ваши документы, Семен Филимонович. Ваш бывший помощник Виктор Степанович Похвалов задержан и сейчас дает показания в ФСБ. Судьба Похваловой, Юсицкова, Финка, Хоупека вам, я думаю, известна. Только вот не пойму, кто же в вас все-таки стрелял так непрофессионально?!

Мошонко пришел в себя и нагловато-грустно улыбался. Улыбка эта была его товарным знаком. Правда, то не была широкая улыбка до ушей, не была и улыбка вежливости одними губами, не была улыбка радости. Он словно говорил своей улыбкой: врешь – не возьмешь. Вот какая это была улыбка. Чем-то она напоминала улыбку Горбачева.

– Я не знаю никакого Хоупека, а вы серьезно ответите за этот визит ко мне.

– У вас от страха или от пьянства дрожат руки. – Серафимова раскрыла тетрадку, нашла нужную страницу. Прочитала выписки из писем о продаже оружия, о выделении средств для нужд военнослужащих, о продаже алюминия и нефти с резолюцией Мошонко: "Поддержать".

– Все эти операции уже проверены соответствующими органами. Ни одна из них реально не произведена. Но деньги уплачены. И деньги осели в банке "Юнайтед Цехия банк" в Чехии, в банке "ИнКарлбанк", тоже в Карлсбаде, на Швейкштрассе, 18 – на ваших счетах, в обезличенных холдингах в Канаде и на Багамских островах. Вот что странно, вы ведь народную власть представляете, а у вас счета в Канаде и Карлсбаде, недвижимость за границей, квартира, дома, машины. Ладно бы вы были банкиром, они же не обладают правом проводить сделки по незаконному разбазариванию стратегического сырья и вооружения через собственные личные счета.

– Что за чушь вы несете? – сощурился Мошонко, несколько погасив улыбку, зло, надсадно, словно его не поняли, не оценили. – Какие счета?! Предъявите мне подлинники, раз вы глас народа. Действуйте по закону!

– Я попрошу без метерлииковщипы, – веско сказала Серафимова. – В деле есть достоверные копии договоров, нотариально заверенные живыми канадскими нотариусами. Подлинники, разумеется, у вас. Кончайте вашу советскую привычку – быть дерьмом. Или вы погасите сейчас свой нимб, или я надеваю темные очки.

– Вы ненормальная, может быть, я нравлюсь вам как мужчина?

– У меня на вас не стоит, – сказала Серафимова. – И вообще, когда слезаете с дерева – не оступитесь...

Тестирование символами ни к чему не привело. Мошонко разволновался.

– Вы где работаете? – с готовностью отправить следователя в стаи безработных спросил Семен Филимонович.

– Скажу. Я обязательно вам это скажу, Семен Филимонович. Вот завтра в полдень вы где будете? Я позвоню и скажу.

– Что, боитесь? – не понял Мошонко, решив, видимо, что пришелица журналистка. – Скоро вы совсем испугаетесь, мы в ближайшее время создаем ПИИЗДУ.

– Что-о-о? – изумилась Ноипа Богдановна.

– Парламентское информационно-издательское управление, – объяснил Главный государственный распорядитель, – с аббревиатурой еще подработаем, по пресса, то бишь печать, у пас скоро будет вот где, – и он хлопнул себя по тому месту, куда ему только что сделали укол. – Тогда всем будет легче, поменьше знать будете, у нас уже и кандидатура руководителя есть: поэтессалимитчица... – И Мошонко раскатисто и некрасиво рассмеялся. – А кстати, – вероятно, намереваясь хотя бы пока словесно расправиться с Нонной окончательно, сказал Мошонко, – моим именем астероид собираются назвать. Попробуйте, в случае чего, астероид переименовать... соображаете?

– Конечно, – согласилась Серафимова, – более того, все ваши начинания сегодня имеют право на реализацию, как минимум до завтрашнего доклада о вашей персоне президенту страны.

Генеральная прокуратура России уже готовит необходимые документы в правительство. А что касается астероида, то каждый выбирает себе ту звезду, которая ему ближе. Читали "Маленького принца"? – а про себя добавила: "Нам только астероида с такой фамилией не хватало..."

Но Мошонко услышал только про президента. На лбу его выступила испарина, а в глазах его уместилась скорбь о загубленной совести. Конечно, шутка.

Мошоико нажимал и нажимал на кнопку вызова дежурной сестры. В палату вошла Ниссо и прогнала Серафимову, нарочито разыгрывая гнев и извиняясь перед Мошонко.