Текст книги "Выход из Windows"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Юсицков корчит из себя интеллигента, пристально смотрит интервьюируемым собеседникам в глаза, выводит их на чистую воду, а сам узколоб и тупорыл, как уязвленный купец третьей гильдии.

Юсицков косится на Серафимову. Ветер усиливается и тормошит одежду, а следователь в легком блейзере с золотыми пуговицами. Пальто осталось в машине. Этих огромных золотых бляшек она сегодня стесняется, не к месту они на траурном костюме. Евдокия Григорьевна и ее дочь берут у всех остальных цветы, отламывают стебли и украшают могилу. Галочка не может оторвать взгляда от огромного брюха, торчащего из земли, в которое женщины с каким-то остервенением всаживают розы и гвоздики.

Цветы краснеют на коричневой земле, как пятна крови. В глазах секретарши Финка все мутнеет, ее ослепляет яркая пустота, мечутся круги, она, ничего не видя, на ощупь ловит рукой ограду чьейто могилы и садится на скамью. К ней подходят Серафимова и Братченко. Галя смутно видит красные пятна цветов, мраморную табличку, похожую на белую рубашку.

– Слабенькая еще девочка, – говорит Серафимова, – не закалила тебя еще жизнь.

– Вы хотели что-то спросить? – догадывается Галя.

– Уже спрашиваю. Кто последний звонил Адольфу Зиновьевичу перед тем, как он уехал с работы?

– Звонили три человека. Сначала "вертушка", я слышала через дверь, потому ч го Адольф Зиновьевич что-то громко выкрикнул, а потом но городской линии незнакомый голос. Человек не представился, только попросил господина Финка. На мой вопрос, кто его спрашивает, он не произнес ни звука. А самой последней звонила девушка, та самая.

Когда они встали и направились к выходу, навстречу им шла Катя. На фоне ее синего платья белели совсем уже раскрывшиеся тюльпаны.

Галя поняла, что это она. У секретарш, у профессиональных секретарш, вырабатывается особая способность определять принадлежность голоса тому или иному человеку. И она сразу догадалась, что знает голос этой девушки, идущей навстречу. Во взгляде женщины, который перехватила Катя, было только сострадание и участие.

ЧУЖИЕ

С кладбища Братченко развез своих дам но домам. Первой забросил на Чистые пруды Серафимову. Она взяла с собой ботинки, конфискованные в крематории. С этим еще предстояло разобраться. Потом доставил Галочку на Солянку.

Поставив машину на обочине напротив въезда во двор Галины, вышел на тротуар. Галя была в таком состоянии, что ее нужно было проводить до квартиры.

Они медленно пошли между двух высоких серых домов, в конце которых перпендикулярно к ним стоял широкий Галочкин дом. Сейчас был виден лишь отрезок его в проеме этого длинного угрюмого ущелья.

– Галенька, успокойся, пора уже успокаиваться, – Братченко не мог подобрать слов.

Она молчала, тускло глядя себе под ноги. Потом и вовсе остановилась и прислонилась к с гене.

Она не плакала, взгляд ее уставился в одну точку.

– Я на кладбище все на землю эту смотрела, на мертвую землю.

– Ну брось, Галенька, перестань, – попытался перебить ее мысли Витя, ну, покажи, какое окно твое? Отвлекись.

Галя механически повела пальцем. Вдруг, когда она подняла голову и поглядела вверх, глаза ее вспыхнули. Она ахнула.

– Там кто-то есть! – таинственным шепотом проговорила она. – Я его видела.

Братченко подумал сперва, что это она о Боге или вообще о вечном. Но Галя неотрывно глядела на свое... нет, на соседнее окно.

– Где кто-то есть? Ну вот, тебе уже Фиик мерещится.

– Ну при чем здесь Финк, Витя? – Галя рассердилась. – Там кто-то в окно смотрел. Увидел меня, отшатнулся. Пойдем в тот подъезд.

– Странно, по дверь же была опечатана, – начал туго соображать Витя.

– Можно подумать, если дверь опечатана, в квартиру невозможно войти?

Они направились к первому подъезду, Галочка буквально потащила за собой Братченко, вцепившись в его рукав. Войдя в подъезд, остановились. Там была темень. Братченко показалось, что даже окна во входных дверях и на лестничной клетке чем-то занавешены. Приложив палец к губам, Витя прижал Галю спиной к стене и загородил ее.

– Тихо! – шепотом скомандовал он. – Ктото спускается на лифте.

Галя во все глаза смотрела на пpocтупавшие в тeмнотe двери лифта. Наконец лифт мягко шлепнулся, двери его раскрылись. Желтый свет осветил старый широкий подъезд, где за выступом стены стояли Витя и Галя. Перед ними возникла Евдокия Григорьевна с авоськой.

– Тьфу, темнота, глаз выколи! Черти, а за электричество дерут безбожно!

Евдокия Григорьевна шагнула вперед, нащупала впереди пол, чтобы сделать следующий шаг, но почувствовала, видимо, чье-то присутствие, может, услышала учащенное Галочкино дыхание, может, учуяла жар от тела Братченко.

– Ой-и-ой-и-ой-й, – писклявым голоском завыла Евдокия Григорьевна, пятясь к лифту, двери которого в этот момент с грохотом автоматически закрывались за ее спиной. Галочка хотела выйти из-за укрытия, даже пошевелилась, пытаясь отодвинуть Братченко. Все произошло чрезвычайно быстро. Когда пучок света из лифта еще не успел исчезнуть, раздался выстрел.

Заорали сразу все. Братченко схватил Галочку за шею и пригнул, почти толкнул ее на пол.

Потом бросился к Эминой. Когда Братченко в полной темноте выворачивал ей руки и заламывал их ей за спину, та заорала пуще прежнего.

– Спокойно, бабуля, не дергайся. Где оружие? Куда дела?

Внезапно картина стала видимой. Это Галочка догадалась открыть входную дверь, немного вечернего сумрака вползло в подъездную тьму.

Братченко и Евдокия Григорьевна, застывшие каждый по-своему в боевой позе, повернули головы к свету и уставились на силуэт Галочки.

– Витя, это не она...

– Я и сам уже понял, – расслабился Братчеико, отпуская старушку.

Та никак не могла вывернуть свою руку обратно, в человеческое положение, зло фыркала и извергала из себя проклятия. Братченко ринулся наверх. Галочка крикнула старушке:

– Идите сюда скорее!

Та заторопилась к выходу, но Галочка не дала ей выбежать.

– Держите дверь, нужно найти электрощит.

Свет в подъезде вспыхнул, старушка исчезла в проеме двери.

Братченко спустился быстро. Нет. Дверь вроде нетронута. Там, выше, на этажах лампочки горят. Но случайно или нет оказалась здесь старушка? Как она добралась-то так быстро с кладбища? Братченко отчалил на своей машине первым. Может, их две сестры-близняшки?

В квартире Эминых сначала никто не ответил, йотом открыл старик – Марк Макарович. Испуганный, он пропустил Братченко в квартиру. Тот обежал все комнаты, кухню и санузел: никого, кроме старика, в квартире не было.

Куда же делся стрелявший? Не померещилось же им все это!

Оставаться в подъезде было опасно. Поскольку жизнь Гали для Вити была дороже поимки преступника, он повел ее домой собственноручно.

Галочка все время оглядывалась и в конце концов опрометью побежала к своему подъезду.

Лифт распахнулся на ее лестничной клетке как раз тогда, когда дверь ее квартиры широко раскрылась от сквозняка и с грохотом захлопнулась.

Ошалевшие Витя и Галочка так и стояли, то ли отходя от грохота, то ли приходя в себя от самого факта распахнутой двери.

– Ты что, никогда дверь не запираешь? – осторожно спросил Братченко и вынул из кобуры пистолет.

Он поставил Галю в угол лестничной клетки, как старый фотограф, даже слегка приподнял ей подбородок. Потом отступил к двери и, вспомнив, что она закрыта, протянул к Гале руку, она должна была сама понять его жест. В своей ладони Братченко почувствовал шершавую лапу гамадрилы. Шутка. Нежную ручку возлюбленной.

Ключи зазвенели в его ладони, Братченко попытался всунуть пару ключей из связки в замок, потом понял, что эту заваруху надо кончать, тем более что ему надоело стоять на согнутых коленях с вытянутым вперед в одной руке пистолетом, и он по-русски долбанул ногой в дверь. Оказалось, так ласково, что не просто вырвал замок с мясом, а сорвал дверь с петель.

Галя из-за его спины трусливо пошутила:

– Может, зайдешь, чайку выпьешь?

Братченко, как учила его Серафимова, то есть подобно американским полицейским, пропрыгал всю квартиру, наставляя пистолет поочередно на себя в зеркале в прихожей, на себя в зеркале в комнате и на себя в зеркале в ванной. На кухне он направил пистолет на настоящего преступника, но его и там не оказалось. Это был маленький телевизор на холодильнике.

– Здесь кто-то был, – обреченно произнесла Галочка, садясь на кухонную табуретку, – что-то искали. Что все это значит? Мне грозит опасность?

– тоном леди, выбирающей в дорогом ресторане по карточкам дамских вин самое невероятное.

– У тебя нет оружия? – озабоченно спросил Братченко. – Для самообороны?

Галочка достала из сумочки пистолет. Маленькую дамскую короткостволку.

– Откуда? – ошарашешю посмотрел на нее Братченко.

– Из сумочки, – отшутилась Галя.

– Я серьезно, это не ты там, в подъезде?..

– И взлом в моей квартире я сама подстроила, – продолжила Галочка, – а теперь руки вверх.

Снимай джемпер, упаришься. И иди чинить дверь.

Я разогрею ужин. Пистолет муж подарил мне на свадьбу, разрешение имеется. И пустой он. Так, попугать...

СЧАСТЬЕ

Братчепко несло по волнам бурной реки. Он не мог ухватиться ни за один камень, ни за одну ветку. Вот сейчас ему надо бы действовать оперативнее, а он пошел чинить дверь. Что же он делает? Неужели такой трудный день был сегодня?

Ах да, ведь в него еще стреляли! Или в Галочку, или в Эмииу, но это неважно. Как неважно?! Это, кажется, как раз и есть то событие, после которого обычно вызывают милицию! Надо вызвать, тем более что он и сам... Братченко лежал на диване и сладко спал, когда Галочка вошла в комнату с подносом.

Через час он проснулся. Галочка сидела возле него на краешке софы. Витя посмотрел в окно.

На улице совсем стемнело.

– Который час? Меня же Серафима ищет!

Галочке не поправилась первая мысль мужчины, проснувшегося на ее софе.

– Тебе нужна Серафима или все-таки я?

Братчепко широко улыбнулся и потянулся, раздвигая руками пространство. Вспомнил про дверь.

Галочка помогала ему: подавала отвертки и молоток. Поддерживала дверь, когда Витя сажал ее на петли. Когда все было сделано, оказалось, что замок поврежден не сильно и, если выправить личинку, он заработает. Пока Братченко возился с замком, Галочка ушла в комнату. Через минуту он почувствовал на своем плече ее холодную руку.

– Витя, там опять... – шепнула Галочка, глядя на противоположную стену в комнате.

– Лицо? – переспросил Братченко ей в тон.

– Нет, не лицо. Там шорохи, брякнуло что-то.

У него там ванная, значит...

– Значит, помыться кто-то зашел, – пошутил Братченко. – У вас что, мыши?

– Нет, мышей нет, потравили и зацементировали.

– Значит, духи.

Братченко еще продолжал шутить, но уже шел в комнату, тихо прикрыв входную дверь, которую он наконец-то отремонтировал. За стенкой снова что-то звякнуло.

– Запрись, – только и услышала она, и Братчепко вылетел из квартиры.

"Если это опять бабка, – думал он на бегу, – я с ней что-нибудь сделаю, я над ней надругаюсь!"

Витя вбежал в соседний подъезд, там опять был выключен свет. На сей раз под ногами захрустело тонкое ламиочное стекло. Поколебавшись секунду, он выбрал пеший путь наверх, ибо звук движущегося лифта выдал бы его приближение.

На всех лестничных площадках царил мрак.

Братчепко то и дело натыкался на него, отодвигал в сторону и мчался дальше ввысь. Если бы на его пути возник отсутствующий лестничный пролет, он бы этого и не заметил. На верхней площадке он на ощупь отыскал дверь в квартиру Финка и попробовал пальцами, не откроется ли она. Дверь плавно отодвинулась, и Братчепко оказался лицом к лицу с опасностью.

Он шагнул в квартиру, изо всех сил тараща глаза. Нащупал выключатель. Свет больно ударил по глазам. В холле было пусто. Братченко выставил вперед пистолет и, прокашлявшись, спросил:

– Кто здесь? Выходи!

Ему никто не ответил. Зловещая тишина окутала всю квартиру, сквозь запертые евроокиа с улицы не проникал ни один звук. Братченко прикрыл входную дверь и на цыпочках, стараясь не скрипеть паркетом, прошел вперед, зажигая свет во всех комнатах: заглянул в спальню, в гостиную, в кладовую и на кухню. Везде было пусто.

И тогда он нажал на выключатель возле двери в ванную комнату, спрятался за дверной косяк и приоткрыл дверь.

...ИЛИ НЕТ

То, что увидел Братченко, могло бы вывести из строя даже Евдокию Григорьевну Эмину – фронтовичку и медработника.

Так получилось, что когда в двери образовалась щель, взгляд Братченко был устремлен скорее вверх, чем вниз. Именно на потолке лежал истекающий кровью человек и смотрел на Братченко мертвым взглядом. Голова его была неестественно вывернута, ноги поджаты, а руки – руки вцепились в потолок нужно же ему было както держаться. У Братченко закружилась голова.

Такого он еще не видел. Только через две минуты, все еще не решаясь войти в ванную – а вдруг он свалится на голову, – Братченко догадался, что убитый лишь отражается в зеркальном поголке ванной. И Братченко опустил взгляд.

На теплом кафельном полу, раскинув руки, лежал Юсицков. Это был он, тележурналист, ведущий острых передач цикла "Мир глазами убийцы", плавно превратившегося в цикл "Мир глазами убитого". С проломленным темечком лежал Юсицков на кафеле и смотрел на Братченко.

Витя понял, что и сам уже пару минут пялится на Юсицкова, сплюнул и пошел к Эминым – звонить Серафимовой.

ИСКОВОЕ ЗАЯВЛЕНИЕ

В "Китайгородский"

межмуниципалъный суд

города Москвы

от гражданки Эминой

Лолы Закариевны

Я, Эмина Лола Закариевна, прописанная по адресу: улица Солянка, д. 345, кв. 38, имею мать Эмину Евдокию Григорьевну, 1924 года рождения. Моя мать ведет себя последние месяцы странно, она дает неадекватные комментарии происходящего, не понимает обращенных к ней вопросов, несвязно выражается. На прошлой неделе, на похоронах соседа, она схватила его за ноги, когда гроб уже поехал из зала в отделение кремирования, и сорвала похороны почтенного человека. Потом создала ситуацию, угрожающую здоровью людей, в подъезде собственного дома, меня выгнала из квартиры, сопровождая тумаки нецензурной бранью. Жизнь у нее была сложная, она инвалид второй группы по диабету, а тут еще убийство в соседней квартире человека, чьи похороны она потом сорвала. Она замкнулась в себе и ни с кем не разговаривает.

Прошу суд назначить психиатрический осмотр с целью признания моей матери недееспособной.

Л. 3. Эмина.

Лола положила ноги на письменный стол, стоявший у отца в комнате, и вырвала из его рук листок.

– Подпишешь? Твоя подпись нужна, ты вместе с ней проживаешь.

– Зачем? – плаксиво спросил Марк Макарович, качая головой. Он уже знал, что дочь пересилит его.

– Я объяснила тебе, – повышая голос, ответила Лола, – мне нужно прописать сюда мужа.

– Да какой он тебе муж? Ну, опомнись, что ты делаешь?

– Не суй свой нос, – отрезала дочь, – она сейчас вернется, и я прибью ее, ты этого хочешь?

Этого? Вон ножей полно на кухне!

Марка Макаровича начало потряхивать от этого разговора.

– Я сейчас встану и зарежу эту тварь, – снова расходилась дочь.

Ее черный низкий пучок расползся, глаза еще больше сузились, она исподлобья смотрела на отца, и он понимал, что в таком состоянии Лола может дойти и до резни. Мутный взгляд ее горел ненавистью.

– Она мне всю жизнь исковеркала, оба – никчемные создания, я из-за вас всего в жизни добиваюсь с такими усилиями! Хоть бы кто-нибудь подумал об этом! Вам это в голову никогда не приходило! Вы всю жизнь с боку на бок переваливались на диване да в потолок поплевывали, вам ничего не надо. А мне надо! И на этот раз будет так, как я сказала! Будет! Бери ручку, подписывай!

Старик заплакал и взял ручку.

– Не могу, что ты со мной делаешь?

– Все! Я иду за ножом! Когда она вернется, я разом покончу дело!

– Кому из вас психиатр нужен?

– Заткнись! Это вы меня сделали такой!

Лола заходилась, она уже не просто цедила слова, а кричала, не успевая сглатывать пену и слезы.

Марк Макарович вывел свою подпись на пустом листе бумаги.

– Что теперь?

– Теперь побегу к районному врачу, а недели через две, когда будет решение суда с согласием на освидетельствование, врач приедет сюда с бригадой. И попробуй только не открой дверь!

– А если нас не будет дома?

– А ты постарайся быть дома, не то я тебе башку снесу! И жену свою дома придержи, когда врач позвонит, что идет. А первым делом позвонишь мне, я буду присутствовать, чтобы ты не смог отказаться от своего заявления!

Лола выбежала из квартиры с добычей, и ей меньше всего в этот момент хотелось бы встретиться с матерью, потому что она боялась одновременно и ее и того, что она с ней делает.

ГЛАВА 4

ДОМ КОЛХОЗНИКА

Летели дни, крутясь проклятым роем.

Александр Блок

ОПОЗНАНИЕ

В это утро Серафимова встала поздно, всего десять минут оставалось до начала рабочего дня.

Но она не испугалась, не стала метаться по квартире, спокойно выпила кофе, оделась, сложила в сумочку косметику, чтобы накраситься на работе.

Вид у нее был отдохнувший, свежий.

Весь вчерашний день она провела в гостинице "Метрополь". Шеф отеля принял ее в своем кабинете и, как ей показалось, был приятно удивлен внешностью старшего следователя прокуратуры.

По каналам ФСБ Нестеров установил, что владелец фирмы "Dostal" Ганс Хоупек, пригласивший в начале апреля своего российского партнера в Карлсбад, отсуювовал в Чехии десять дней, летал в Россию. Узнать это удалось только два дня назад, когда, по сведениям пограничного контроля, он вернулся в Карлсбад. Вот почему Серафимова нагрянула в гостиницу: нужно было ускорить работу оперативников, которые третий раз просматривали журналы регистрации гостей, брони: никаких похожих фамилий не встречалось.

Карлсбадские коллеги прислали по факсу фотопортрет Хоуиека: такого человека на похоронах Финка не было. Устинов отпечатал три пленки фотографий – даже похожего на Хоупека субъекта на них не было. Не опознали его ни жители дома на Солянке, ни приватизаторы. Вот Серафимова и приехала в "Метрополь", чтобы провести опознание по фотографии среди обслуживающего персонала гостиницы.

Самое интересное из сведений, полученных от чешской полиции, было то, что Ганс Хоупек домой еще не вернулся, хотя российская виза его погашена, в Чехию же он прибыл без опозданий.

Получалось, что по дороге, уже по Карлсбадской дороге, или прямо в квартире его кто-то перехватил и похитил, и Серафимова вместе с Нестеровым из ФСБ даже догадывались – кто.

Устинов исследовал ботинки, снятые с покойного Финка в крематории, ровно неделю. Единственное, что ему удалось установить – это точный перевод слова "PRАНА" на подметке. Кровь на ботинках была прежняя финковская: выходило, что убийца преднамеренно или случайно заморочил следствию голову, сняв свои ботинки, забрызганные кровью жертвы, в спальне Финка и надев его чистые, может быть, даже стоявшие в коридоре.

Это могло означать, что Финк и Похвалова были на даче в поселке Буденновском поочередно, а убийца подстерегал жертву-приватизатора возле его дома. Но не знал, что в квартире уже имеется один труп. Очевидно, убийце Финка юже нужны были злополучные папки, которые он и раздобыл и которых через полчаса не нашли даже журналисты. А Виктор Степанович Похвалов просчитал ситуацию и вычислил Хоупека. Может быть, они даже встречались здесь в эти дни – до или после убийства Финка. Все это Серафимовой предстояло узнать сегодня.

"...да-а, пока такого рода папки за границей – российская политика и стабильность висят на волоске".

Но, впрочем, если на минуточку предположить, что ботинки пражской фирмы в России носил один только Ганс Хоупек, то все оставшееся время будешь думать, что сейчас этот самый Хоупек как раз в руках Похвалова, который улетел в Карлсбад две недели назад, в среду утром, преподав, как помнит внимательный читатель, помощнику следователя по особо важным делам, советнику юстиции Вите Братченко урок депутатской неприкосновенности.

Выходит, дней десять Похвалов просидел в "Империале" без толку.

Нестеров мог бы послать на его поиски Алтухова, который в его группе как раз занимался нашей преступностью за рубежом, но их задерживала таможня. Не в том смысле, что не давала им пересечь границу, а в том, что ею, таможней, то есть Даниловым, в свою очередь, расследовалось дело, которое вело прямо по головам преступников к следователю ФСБ Нестерову и к его делу о коррупции.

В довершение ко всему после убийства Юсицкова исчез Овечкин, улизнул от слежки. Сел в свою машину, выжал сцепление и исчез. И из всей братии, проходившей по делам о коррупции и об убийстве Финка и Похваловой, остались только Мошонко и старушка Эмина со своей милой семейкой.

Евдокия Григорьевна приходила к Серафимовой жаловаться на дочь. Она почуяла в следователышце власть и просила оградить ее от поползновений и провокаций этой незаконно рожденной ею отщепенки и иноземки. Серафимова сразу же после ночного визита в санаторий, где Витя подслушал разговор Овечкина и Юсицкова, установила слежку не только за ними, но и за Копытовым, так называемым зятем Эминой. Но могла ли Нонна Богдановна избавить несчастную женщину от собственной дочери?

"МЕТРОПОЛЬ"

– Мы отведем вам специальную комнату, рядом с вашими сотрудниками, на первом этаже, – предложил шеф отеля, – устраивайтесь, а служащие будут спускаться к вам по очереди. Тут как бы нам не устроить столпотворения, горничные должны находиться на своих рабочих местах...

– Нет, спасибо. Лучше я сама пройду по этажам. Дайте только провожатого, чтобы охватить все службы, которые соприкасаются в своей работе с постояльцами.

Серафимова вышла в шикарный, сияющий огнями и мрамором холл, вдохнула в себя парфюмированный воздух и пошла к лестнице, как шикующая беззаботная аристократка. За ней семенил маленький декоративный паж, которого ей дали в помощь.

– Вот, держите, – обернулась Серафимова и протянула ему свой длинный зонт, – пусть думают, что я нанимаю носильщика для своего зонта.

Они поднялись на второй этаж, где, как объяснил ее провожатый, самые дорогие апартаменты, в том числе и королевские.

– Нет, пожалуй, наш Ганс не король Карлсбада, хотя на этот счет мы запросов не давали, – сказала сама себе Серафимова.

Она наслаждалась мягкими шелковистыми коврами, которыми был устлан коридор. Навстречу ей из последнего, углового номера вышла горничная, молодая смуглая пугливая девушка.

– Can I help you? – спросила она учтиво.

– Можете, – ответила следователь, остановившись у зеркала, встроенного в колонну, чтобы поправить свою шляпку, – скажите, вот этот господин не был ли гостем отеля в этом месяце? – И она протянула девушке фотографию Ганса Хоупека.

Та смутилась еще больше, ибо для нее это была внештатная ситуация, поведению в которой ее не обучали.

– Видите ли, мы не даем сведений о наших клиентах, то есть гостях, промямлила она, едва глянув на фотографию, а потом сочувственно спросила: – Это, вероятно, ваш муж?

Серафимова внимательнейшим образом посмотрела на карточку: арийская европеизированная физиономия, светлые редеющие волосы зачесаны назад, на вид человек немолодой, не моложе пятидесяти пяти, верхняя челюсть слегка выдвинута вперед, как у макаки, глаза круглые, крупные, в целом тип приятный.

– Нет, немой, – Серафимова покачала головой и представилась. Клерк с зонтом кивком подтвердил данные красного удостоверения.

– Босс велел всячески содействовать, – сказал он снова, и только тогда девушка расслабилась.

– А я здесь всего вторые сутки работаю, с таким трудом устроилась...

Серафимова уже шла дальше по коридору. Но вдруг сработала интуиция. Та самая. Она ее почувствовала, как выброс адреналина в кровь. Остановилась и развернулась на каблуке, оставив черную вмятину от резиновой набойки на розовом ковре.

– Малышка! – позвала она горничную. – Постойте-ка! – И когда девушка обернулась, громко спросила: – Вы какие номера обслуживаете?

– Вот эти два, и этот, – показала горничная.

– А кто до вас здесь работал? Не знаете?

– Работала Инесса, ее перевели на пятый этаж.

– Это повышение или понижение? – спросила Серафимова у помощника и клерка Пети, старательно носившего за нею зонт.

– Смотря откуда смотреть, – не очень гладко, но в целом остроумно ответил Петя. – Вообщето понижение.

– Все у вас тут не по-русски, – пошутила Нонна Богдановна, поняв, что Петя заслуживает того, чтобы и с ним пошутили.

Инесса оказалась полненькой молодой женщиной с ямочками на блестящих, как яблочки, щеках, улыбчивой и ту году мной. Она не сразу поняла, зачем к ней пожаловала эта дама, больше похожая на бывшую фотомодель, чем на следователя прокуратуры. Но когда Петя начал кивать, до нее дошло, что следует посмотреть на фотографию, вспомнить, не видела ли она этого человека среди гостей или посетителей отеля, и результат воспоминаний озвучить.

Инесса хрустнула щечками, улыбаясь, раздавила их так, что ямочки переросли в глубокие складки, и кивнула.

– Конечно.

– Что конечно? – осторожно, дабы не спугнуть, спросила Серафимова.

– Конечно, я его видела. Он один жил полмесяца в апартаментах на втором этаже.

– В королевских?

– В люксе. Он еще шутил: гостю из Карлсбада положен королевский номер. Там тоже короли останавливаются. Мне этот помер, честно сказать, самой нравится больше.

– Пойдемте на второй, – предложила Серафимова и взяла Инессу под руку.

Номер был еще пуст. С часу дня он принадлежал алмазному магнату из Объединенных Арабских Эмиратов.

Петя сбегал вниз и взял ключ из рецепции.

Вернувшись, он сообщил Серафимовой, что на указанный период номер был забронирован господином Финком, гражданином России, по собственному заграничному паспорту. Поскольку запись в журнале произведена в английской транскрипции, оперативники не обратили внимание на буквы "Fink". Это был общий недосмотр. Номер освобожден четыре дня назад, но снимался московскими миллионерами, которые частенько ночуют в отеле со своими любовницами, арендуя номер на ночь, а платят как за двое суток.

Серафимова вошла в обставленный со вкусом в стиле модерн начала века просторный зал, широкие окна которого выходили на Большой театр. Прямо под окнами развевались яркие флаги различных государств. Интерьер был исполнен в коричнево-белых цветах, старинный полированный паркет, белые гардины, хрустальные люстры, кожаные диваны. Все было убрано, почти стерильная чистота. Серафимову провели в соседнюю комнату слева. Спальня была чуть поменьше гостиной, белая мебель и белая кровать напоминали интерьер спальни самого Финка.

– Вы не ошибаетесь, именно этот господии проживал здесь в первой декаде апреля?

– Да, – ответила Инесса.

– Он говорил по-русски?

– Очень плохо, но говорил. Вещей у него было мало. В номере зачастую только ночевал. Не шумел, не сорил, вещи не разбрасывал.

– Вас перевели два дня назад на пятый этаж.

Чем вы провинились? – неожиданно спросила Серафимова, оглянувшись на Инессу и в то же время тщательно обследуя содержимое стола, заглядывая под кровать, в углы за тумбой, обшаривая сверкающую белизной гостиничную ванную с приготовленными в углублении над огромной раковиной полотенцами, шампунем, гелем, туалетной водой, расческой, душевой шапочкой, пилкой для ногтей и другими атрибутами туалета, – и все это с надписью "Metropol". Инесса продвигалась за ней, словно собственные крылышки следователя.

– Этот чех тут ни при чем, – начала она, – это уже после него было. Позавчера отсюда съехал жилец и, уезжая, пожаловался администратору этажа, что нашел в прихожей, вон в той тумбе, в глубине чужие ботинки. Вы представляете? Он их оттуда выгреб и принес администраторше. Ему больше делать было нечего, а сам на одну ночь с б..., то есть с женщиной, поселился, а жене небось сказал, что в командировке, знаю я его... Он не первый раз этот номер снимает. Высокий такой, как жираф.

Серафимова уже вызвала Устинова в "Метрополь" и теперь только молила Бога, чтобы Инесса счистила из тумбы не всю грязь.

– Вы не заметили в его багаже изменений в последние дни? – спросила она горничную. – Не стало больше чемоданов?

Инесса пожала плечиками, покачала головой.

Как с одной сумкой приехал господин, так и уехал, только пузырьки из ванной прихватил и письменные принадлежности из стола.

– А где эти злополучные ботинки, Инночка?

– Инесса, – поправила горничная. – Ботинки остались у администратора.

ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

Пока приехавший Устинов пытался втиснуть себя в тумбочку, чтобы с помощью фонаря и скальпеля вырезать хоть одну микрочастицу, оставленную ботинками, Серафимова выяснила, что ботинки в целости и сохранности переданы в секцию забытых вещей и их можно будет взять, как только следователь заполнит в установленном порядке постановление о производстве выемки.

На следующий день Серафимова пришла на работу в приподнятом настроении. Во-первых, нарисовался главный подозреваемый в убийстве Финка. Во-вторых, посещения фешенебельных отелей вообще положительно влияют на настроение.

Гражданка Эмина Евдокия Григорьевна, вызванная на допрос в качестве главной свидетельницы по делу, заявила, что ботинки, оставленные в гостинице "Метрополь" предположительно Гансом Хоупеком, гражданином Чешской Республики, и представленные ей на опознание, принадлежали Адольфу Зиновьевичу Финку, ее соседу, убитому две педели назад в собственной квартире. Это подтвердила и экспертиза микрочастиц, оставшихся на подошвах ботинок и в тумбе для обуви в номере, где останавливался Ганс Хоупек.

На ботинках найдены следы крови А.З.Финка.

Через два дня следователь Управления по борьбе с экономическими преступлениями ФСБ Константин Константинович Алтухов должен был улетать в Карлсбад на поиски Хоупека и Похвалова при содействии чешской полиции для поимки и выдачи их российской стороне.

ЖУРНАЛЮГА

А пока Серафимова присоединилась к Братченко, руководившему слежкой за оператором и журналистом Копытовым из "Московского проходимца".

В бульварной и небульварной прессе начались публичные дуэли политиков, но не на шпагах, а на портфелях с компрометирующими материалами, коротко называемыми – компроматом. Кто кого больнее оглоушит. В одних газетах объясняли, почему Госдума хочет уничтожить Мошонко, в других – почему Главный государственный распорядитель копает под Госдуму. В статьях, помещенных в рубрике "скандалы", рассказывалось, что агония власти началась с выступления на заседании комиссии Госдумы депутата Русского (фамилия), в котором тот изложил факты, дискредитирующие Семена Мошонко. Выступление получило огромный резонанс и вызвало волну публикаций в прессе, посвященных личности Мошонки. В частности, говорилось о разбазаривании российских средств, переведенных на счета частных заграничных фирм, о незаконной торговле оружием, а кроме того, о личной причастности Главного государственного распорядителя к коммерческой деятельности.