Текст книги "Выход из Windows"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Я из семьи простых военных, не подошел ей, валенок, вот я и бесился. Не в мужике дело.

– Она только тебя решила пошантажировать или и Мошонко тоже?

– Слушай, я тебе рассказываю.

– Погоди, не пей пока, – попросил Алтухов.

Похвалов посмотрел на него, но новую бутылочку отставил.

– Я во вторник ваще ее не нашел. Перетрухал, Мошонко орет: где папки, что происходит?!

А я сижу на мокром, переживаю. На трубе – может, позвонит. Может, на дачу приедет.

– Не дождался и утром поехал к ней на работу в универмаг...

– Угу. К Овечкину, ну ты знаешь.

– Забрал Наталью... – помогал Алтухов.

– Нет, – решительно заявил пьяный Витя, – Натку. Мы ее, в смысле я, Наткой называли. Вот я ее забрал и посадил в машину, в свою. Перед тем обшмонал ее машинку, нашел хрен с маслом и презервативы рваные...

– Во сколько это было?

– Это было во вторник, в десять часов нульнуль. Я ее сграбастал вот так в машине и говорю:

где, сука, папки? Вези меня к себе на хату, а то прямо здесь тебя пристрелю. И пистолет вынул.

Она сначала послала меня, а потом, когда я ее наручниками к дверце пристегнул, успокоилась.

Я говорю: "Тебя Мошонко ждет, ща поедем, и ты ему все расскажешь". А она говорит: поехали в Шарково, я там квартиру снимаю. Мы поехали.

– Зачем?

– Она сказала, что папки там. Мы приезжаем в квартиру. А там она мне и говорит: ну, вот теперь ты видишь, что папок у меня уже нет. Если ты, говорит, сегодня же мне развод не подпишешь и не переведешь на мое имя пятьсот тысяч долларов, эти папки уже ночью будут за границей, куда за ними приедет товарищ Русский (фамилия), и тебе – пинг-понг.

– Мошонко знает, что Хоупек сотрудничает с Русским (фамилия)? сосредоточенно спросил Алтухов, это был один из основных вопросов его расследования.

– Ну, ты слушай сюда! – возмутился Похвалов. – Ща и до этого дойду. Я, конечно, никаких разводов и счетов не стал обещать, глупо, приковал ее снова к батарее, правда, трахнул, и ушел. А она мне кричит вдогон: я панки пролистала, я знаю, сколько эти документы стоят!

– А сколько?

– Да миллионов триста, не меньше. Эта дура решила на чужом горбу в рай въехать, прикинь.

– Во сколько ты ушел?

– В час ушел, даже раньше, а чё там делать-то еще?

– Куда поехал?

– Поехал в "Октябрьскую", в номера. Мне подумать надо было. Позвонил Мошонке. Сказал про угрозы. Мошонко мне и говорит: во-первых, чердак, иди срочно разводись, хоть весь загс выкупи, а во-вторых, говорит: твоя баба, ты и плати, а в-третьих, если она Русскому (фамилия) угрожает, значит, здесь Хоупек уже крутится, как муха над навозом. Заграница!

– Значит, про их деловое партнерство Мошонко знал?

– А чего он только не знал. Перезванивает мне – уже часа в три – и спрашивает: ты слышал, что твоя жена нашему Фюреру, ну в смысле Финку, пятую точку лижет? Что у них свиданки?

Что это он оплачивает хату в Шарково? Прикинь, за час все узнал. Я говорю, про Фюрера знал, но не думал, что это он ее засосал, мне Юсицков говорил, но мне-то что до них? "А то, – говорит Мошонко, – что Хоупек уже билет взял в Карлсбаде и прилетает сюда вечером, в четыре часа, за папками, а Финк с ним вчера сношался весь день по телефону. Овечкин с ним сейчас обедал у тебя под задницей, в ресторане, просил не дурить, привезти папки вечером ко мне на дачу. Тот прикинулся шлангом".

– Да... – Алтухов переваривал сюжет, как сложный исторический роман, значит, вы уже днем знали, что пайки у Финка?

– Финк Овечкину пригрозил, что если с ним что-нибудь случится, папки тут же всплывут в прокуратуре, в парламенте и у президента на столе. Шантажировал, понял?

– Он мог, – кивнул Костя.

– А Мошонко мне еще приказал в баню явиться вечером, чтобы недоразумений не вышло, пока юсицковские ребята будут квартиру обшаривать.

– Так ты знал, что они там были?

– Знал, но Едигей с нами был. Не было Финка, мы, кстати, струхнули, что он не приехал. Очень на это надеялись.

– А как же тогда эти его ухаживания за Катей Мошонко?

Похвалов устало улыбнулся:

– Мура всё (не путать с МУРом), вишь, оказывается, моя баба ему больше понравилась. Давай помянем.

– Так кто же все-таки убил твою жену и Адольфа Финка?

– Ну не я же, – Витя нервно растопырил пальцы. – Хоупек их убил и папки забрал. Он думал, его вычислить трудно! Просчитался.

– Похоже, – проговорил Алтухов, – но почему же он сразу не улетел обратно?

Похвалов постучал себя по лбу, показывая, что фээсбешник ничего не соображает:

– Ну, он же не сразу папки нашел, а потом, когда уже на Юсицкова наткнулся. Друга убил, жену убил, фашист недорезанный!

На вопросе, почему же люди Мошонко, с их-то возможностями, не нашли Хоупека в Москве, Похвалов заснул, и только голос его разума мог бы разбудить его, но голос разума давно уже покинул узловатые связки галактики.

СПАСЕНИЕ

Ганса Хоупека нашли на дороге, ведущей с его виллы, в бесконтрольном состоянии, спустя трое суток со дня его похищения. Местность была пустынная, горное шоссе, окруженное лесистыми холмами, и лугами, вдруг проскакивающими в небольших просеках. К вилле Хоупека с этого шоссе давно никто не сворачивал. Но туристы, семья из Франции, заметили еще с подножия горы замечательную виллу с башенками и водонапорной башней, приняли ее издалека за замок, и решили заехать посмотреть на достопримечательность.

Ганс Хоупек лежал на обочине в мокрой одежде и протягивал руку навстречу машине. Остановившийся "Репо" подобрал его, и Ганс Хоупек был отвезен в ближайший госпиталь. Он сообщил своим спасителям, что его похитили четыре дня назад двое русских и почти три дня с перерывами держали в холодной ванне. Они добивались от него драгоценностей и денег, не желая, видимо, убивать. В конце концов ему пришлось выдать им тайник, и теперь все его сбережения и застрахованное имущество – в руках бандитов.

Пресса, как водится, разразилась публикациями о наступлении русской мафии, добропорядочные чехи стали запирать свои машины, окна и дома, а на улицах старательно прислушивались, не звучит ли русская речь. Услышав же таковую, обязательно подходили к полицейским и указывали на русских.

Мэр Карлсбада послал в больницу личную грамоту, присваивающую херру Гансу Хоупеку звание почетного гражданина города. В честь Ганса Хоупека были даны балы и приемы, пока тот доходил до кондиции на больничной койке.

Ганс Хоупек был переправлен в правительственную клинику, где началось лечение его скоротечной пневмонии и психического расстройства.

Поиски же русских похитителей, к сожалению, ничего не дали.

ШВЕДСКИЙ СТОЛ

В десять часов утра в номер Алтухова постучали. Костя крепко спал, а Виктор Степанович Похвалов, в помятом костюме, сполз со своего кресла и пошел открывать дверь.

Ярослава Иераскова увидела перед собой заспанного чужого человека и, вынув голову из дверного проема, посмотрела на номер номера. "Сорок первый".

– О, звиняйтэ, хлопчик, я не помешала вашим занятиям? – спросила она несколько смущенно, оглядывая Похвалова. – А господний Алтуфьефф уже встал?

Похвалов шмыгнул носом и отошел от двери.

Но вдруг с Ярмилкой Иерасковой что-то случилось, лицо ее преобразилось, она быстро посмотрела на кровать, на которой в позе умершей мышки лежал Константин Константинович Алтухов, и побледнела. Похвалов даже оглянулся, тоже посмотрел.

– Во хорек! Да спит он, косоглазка, – улыбнулся он, но почувствовал на своем лбу холодное дуло браунинга.

– Вы арестованы, мосье Бахвалофф! – рявкнула Ярослава Иераскова и одной рукой закрутила запястье несопротивлявшегося Похвалова за спину, потом спрятала оружие и пристегнула мужика к вешалке, стоявшей в комнате.

– Да чё вы меня всю ночь арестовываете-то?

– заныл тот. – Алтухов, скажи ей, что я уже арестован. А дважды одного и того же человека за одно и то же недоказанное преступление в одно и то же время... по законам физики арестовать невозможно. Я гражданин России, требую русского адвоката...

– Где ты, интересно, русских адвокатов видел?

– прокряхтел, вставая, Алтухов. – Вот, Ярмилочка, знакомьтесь, мосье Похвалов, собственной персоной.

– Блин, меня месьем... мосьей первый раз в жизни называют, – пошутил Похвалов.

Ярослава развернулась и ударила его по ребрам. Так, несильно, только шесть ребер сломала.

Шутка. Поцарапала.

– Ну, мадемуазель Иераскова, у вас странные методы... – пристыдил Алтухов, вышагивая по комнате в трусах и носках в поисках брюк.

– Слышь, Алтухов, мадемуазель – это незамужняя по-ихнему?

– Не придуривайся, ты по заграницам больше моего поездил.

– А я есть хочу! – ехидно сказал Похвалов.

– Мадемуазель Иераскова, предлагаю вам руку, нет, обе руки, правда, они затекли немного.

Ярослава уже ничего не понимала, сидела на пуфике и тупо смотрела на волосатые ноги Алтухова.

– Так быстро ваше расследование кончилось, – тихо произнесла она, – за одну ночь!

– Что вы, нам еще Хоуиека надобно спийматы! – сказал Алтухов. – Где, вы говорите, у него вилы?

– Ганса Хоупека сегодня нашли на дороге в Уткины Лазни. В лесу, сообщила Ярослава и включила телевизор. – Я поэтому к вам так рано.

Алтухов подскочил к ней, на ходу застегивая брюки, с таким лицом, будто застегивать брюки для него было, что для Серафимовой – подпиливать ногти.

– Жив, но очень плох.

– Пытали?

– Нет, пока не пытали, спытаем, когда прийдет в себя.

– Били его? – уточнил вопрос Алтухов.

– Нет, пока не били, а вы думаете – надо?

– Слышь, Костыль, а что, папаша Иерасков на Украине гастролировал? спросил Похвалов, зачарованно глядя на украиноговорящую спецслужницу.

– А что?

– Она у тебя что – хохлушка?

...К удивлению Алтухова, в ресторане еще не все разобрали со шведского стола, очевидно, мало было постояльцев из России. Рано просыпающиеся граждане свободной Чехии шарахались от двух русских, пришедших на завтрак, как лошади от машин, – подпрыгивая.

Ярослава вежливо улыбалась официантам, собирая из горячих баков и салатниц на свою тарелку то, что оставалось после Алтухова и Похвалова, то есть воздух.

– Я голодный, як зверь, як питон, – обольщал Похвалов длинноногую Ярмилку. – Слышь, старичок, я много тебе вчера наболтал?

– Прилично.

– Да я все помню. Ну ты скажи, ты мне веришь?

– Ешь давай, может, последний раз в этой гостинице. Ярослава, пока Ганс Хоупек в больнице, мы сможем постеречь этого змея в его номере?

– А... О! Это за счет вашей стороны! Сотрудников мы предоставим, да я сама подежурю, но номер мы не оплатим, у нас так не принято!

– Да я весь этаж куплю для тебя, королева моя! – возликовал Похвалов, уминая жульен, жареный бекон, салат из макарон, сосиски по-немецки, колбасу докторскую, колбасу краковскую, колбасу языковую, сыры (одиннадцать видов), рыбу, миног, гринуй, устриц, жареные каштаны, картофель фри, запивая все это соком, кофе с молоком, газированной водой и сливками из маленьких наперстков для добавления в кофе.

Когда он попытался насыпать себе в рот сахарный песок из бумажного пакетика, чтобы не пропало, его остановили.

– Ничего, но маловато, – крякали мужчины, и Ярослава Иераскова проникалась все большей симпатией к этим добродушным жующим существам, начиная понимать русскую изюминку.

– А вот скажи, Витя, – наконец, прокашлявшись и помыв руки в стеклянной вазочке с персиком, спросил Алтухов, – что бы было, если бы ты Хоупека первым нашел?

– Вбыв бы, товарищ журналист! Это же на нем все три убийства, не за столом будь сказано.

– Откуда ты все знаешь?

– Умный! Уехал-то я, во-первых, потому что от шефа надо было скрыться. Но еще потому, что понял, когда два трупа в квартире мне показали:

никто, кроме Хоупека, этого сделать не мог. Не юсицковские же (у него спецподразделение), так называемые журналисты, они по-умному работают, это не торгаши какие-нибудь. Они зря убивать не станут, тем более мою жену. А мне без этих папок – ваще хана.

– Кес ке се – "ващехана"? – переспросила Ярослава.

– Я тебе потом объясню, красота моя ненаглядная, – зло буркнул Похвалов. – Выходит, Натка привезла папки вечером к Фюреру, а там Хоупек и порешил их всех. Я был в бане, все были.

Но это не журналисты убили, это Хоупек. У него же морда бандитская.

– А, ну если морда!.. – многозначительно согласился Алтухов.

НЕТЕЛЕФОННЫЙ РАЗГОВОР

Ярослава вызвала подкрепление, сдала с рук на руки счастливого Похвалова. Костя позвонил Нестерову на работу, доложил результаты ночной прогулки по Карлсбаду.

– Медаль тебе полагается, – одобрил Нестеров, – за мной будет. Что дальше?

– Похвалова я тебе привезу, а с Хоупеком посложнее. Сейчас еду в больницу. Он тут национальным героем стал, как его брать?

– У тебя есть все основания. Ты только помоги ему выздороветь, не спугни. Мы уже договорились сегодня с карлсбадской стороной. Ботинок с них достаточно было, а у нас еще по датам совпало. И еще одно. Мы тут бабульку одну хотим испытать на прочность, надеемся на научно-технический прогресс.

– А Похвалов, похоже, не убивал, – сообщил Алтухов, – он про наркотик и про время смерти жены ни бум-бум, я это чувствую. До сих пор только про чулок на шее знает, считает, что Хоупек обоих в квартире застал и убил, как раз Наталья Похвалова папки подвезла, – и Алтухов передал Нестерову ночные откровения Похвалова, включая ориентировку на Шарково, – так что по поводу убийства Похваловой копать надо в другом месте.

– Мы уже копаем, мне звонила Серафимова, у нее какая-то гениальная версия. Говорит, уже есть некоторое подтверждение этой версии. Ты через телефонистку звонишь?

– Ага.

– Тогда пока, позвони попозже по коду, все тебе расскажу, ждем тебя. Да! Да! Забыл совсем, старик! Не вешай трубку! Еще два слова...

– Ну, что ты мнешься?

– Да тут ЧП небольшое: у тебя, оказывается, жена беременна.

Алтухов засмеялся:

– От тебя, что ли?

– Да я серьезно, но это по секрету, она вчера проговорилась...

– О-ой! – ойкнул Алтухов. – Я, по-моему, тоже!

Он гордо поднял голову и положил трубку.

Ярослава внутренне согласилась с тем, что русским сыщикам есть чем гордиться!

Ей сообщили, в какой палате больницы содержится Хоупек. Они поехали к нему вдвоем.

ГУБАРЕВ

После общения Алтухова с Нестеровым по телефону в кабинет Николая Константиновича постучали. В щелочку просунулась голова Серафимовой.

– Разрешите, товарищ генерал?

– Заходи, заходи, Нонночка, – совсем по-родственному пригласил Нестеров.

Он сразу заметил новый блеск в ее глазах, она с особой теплотой смотрела на него, щеки ее пылали, и еще она была неотразима. От нее шел такой шарм, такой поток энергии и жизнелюбия, что Нестеров грешным делом подумал, уж не влюбилась ли она в него. А Серафимова продолжала трепетать, как молодая бабочка-лимонница.

– Ты, Нонна, как лошадь перед скачками, копытом землю роешь, на месте тебе не сидится, – улыбаясь, заметил он.

– Так раскрыто почти дело-то. Правда, с хвоста, с кражи, – но ведь ясно уже, что осталось совсем немного.

– Осталось самое главное – доказательственная база. Да и почему ты решила, что мы всех преступников уже нашли и определили?

– Ну, всех не всех, Николай Константинович, а моих – можно сказать, определили.

Нестеров теперь понял, что Серафимова принеслась к нему такая огнедышащая в обеденное время – так как была полностью охвачена своей новой версией, которая прольет свет на все дело, отчего у нее и глаза сверкают, как у лунатика.

– Валяй, выкладывай, что ты насочиняла за ночь.

Она села напротив Нестерова, спиной к окну.

– Я нашла отца своей девочки! – заявила восторженно.

– Поздравляю, – запинаясь, проговорил Нестеров, – а у вас дочь?..

– Вы дело читали? – терпеливо спросила Серафимова.

– Читал.

– Помните, нас на Похвалова его малолетняя сожительница навела, сказав, что он улетел в Карлсбад?

– Помню, только Похвалов, похоже, тут с боку припеку, – вздохнул Нестеров.

– Я и сама догадалась.

Нестеров удивленно посмотрел на Серафимову. Нет, что-то в ней сегодня необычное, она словно в облаках парит.

– Это как же?

– У этой Зины есть отец, и это тот самый Евгений Александрович Губарев...

– Постой, постой, тот программист в Торговом агентстве? Который нам Windows заминировал и скачал всю информацию? Ловко! Как вы узнали?

– Братченко спозаранку слетал в Одиицово, побеседовал с участковым, видел мать девочки.

Только самого хозяина дома нет, проживает в Москве, иногда наведывается проведать пьяницужену. Пока установить, где он прячется, не представляется возможным. Да и вы всю контору разогнали, на работу он уже не вернется. Витя Братченко предупредил участкового, чтобы тот звонил, как только Губарев объявится.

– Постой-ка, не торопись. Ну, работал он в Торговом агентстве, что с того? За что ему жену Похвалова убивать?

– Тут вопрос тонкий, Николай Константинович. Но вам, я думаю, это будет понять даже легче, чем мне, – Серафимова замолчала, задумалась.

– Растлили они эту девочку вместе со своим дружком Юсицковым, когда ей около двенадцати лет было. Она, по словам участкового, была и сама шантрапа, но это не снимает с них ответственности, она и сейчас еще несовершеннолетняя, а потом – какие мозги у двенадцатилетнего ребенка? Видимо, заманили деньгами и занимались с ней чем хотели. А девчонка свободу почувствовала, может, и влюбилась. Так и сбежала из дому. Похвалов в это время уже в Обществе защиты адвокатов работал, денег куры не клюют, что ему стоило в свой бедлам еще и девчонку пустить, она много не просит, живет, как бестелесное бесправное существо, только и умеет в этой жизни, что отдавать себя на поруганье. Не сознает своей личности.

– Так-так... Ну а Похвалова?

– Думаю, что у Губарева прицел был дальний. Как он устроился в Торговое агентство? Вероятно, что тот же Похвалов и устроил. Они же знали друг друга в лицо, в одном доме жили, в одном дворе. Может быть, девочка за отца попросила. Словом, после ее ухода из дома семья у Губаревых разрушилась. Жена опустилась, прихватила алкоголизм, как дизентерию, совсем обессилела, пошла по рукам. Один Губарев держался, но затаил ненависть и черные планы. Вот как я думаю.

– Странный способ отомстить Похвалову, – засомневался Нестеров для порядка, но гипотеза Серафимовой ему понравилась. – Да и ведь все на его глазах происходило в агентстве, все эти материалы, доступ к компьютерам, стенания по поводу папок, которые Наталья Похвалова из-под носа муженька увела.

– Правильно, и я о том же, – подхватила Серафимова, – он заранее знал, на кого подозрение упадет. Он все знал, и про связь Похваловой с Финком тоже. Наверняка следил. Да и работал в одном здании.

– Все, все, всё! – Нестеров даже руками замахал. – Так складно все получается, прямо страшно и подозрительно.

– Я посылаю в Одинцово свою группу. Наверняка у этого Губарева есть какие-то старые связи, может, дома адрес московской квартиры, где он живет. Пусть проверят и покараулят.

– Но чтобы в Одинцове не брали, – предупредил Нестеров. – Нужно, чтобы он показал, где живет, чтоб в Москву вернулся.

– А вы не хотите спросить, не имеется ли чего на несчастного отца в картотеке?

Нестеров живо повернул голову.

– Неужто наш пациент?

– Хронический причем. Дважды судим за сутенерство, первый раз условное наказание понес, второй раз полгода следствия зачли при назначении восьмимесячного заключения.

– Бумеранг, значит, – тихо сказал Нестеров, найдя еще одно подтверждение своему философскому открытию: в этом мире и хорошие и плохие дела возвращаются к нам бумерангом.

Серафимова договорилась с Нестеровым о том, что вечером он приедет к ней домой на сеанс гипноза, который ее психиатр Буянов будет проводить с Евдокией Григорьевной Эминой, и побежала в прокуратуру – выбивать из Паши постановления на обыск квартиры Губарева в Одинцове и в Москве, если таковая найдется.

Вечером к усадьбе Серафимовой, к Серафимовой усадьбе начали подтягиваться кареты с московской знатью. Первыми приехали родной брат Вазген с женой, Данилов никуда не уезжал, так как был на больничном. Только утром съездил в клинику Вазгена, сделал рентген черепа, долго ждал результата: пуля прошла насквозь, но мозг не задела. Шутка.

Никакие жизненно-важные органы не повреждены. Нет, действительно, все было в порядке, небольшая шишка, черепушка цела, Данилов с детства с необычайным восторгом уплетал рыбу в любом виде, потому что его мама все время говорила, что в рыбе фосфор, а он очень полезен для костей. Данилов в темноте даже немножечко светился. Вот когда твердость кости пригодилась, иначе быть бы черепу надтреснутым.

Ближе к восьми подъехал экипаж Нестерова с молоденькой барышней, напросилась Женечка посмотреть на сеанс гипноза. А может, старушек не любила...

Потом прямо напротив окон Нонны Богдановны возник и сам маг и волшебник, с чемоданчиком и в котелке, но окна у Серафимовой были еще заклеены, и Михаилу Ивановичу Буянову пришлось войти, как все нормальные люди входят – через вентиляцию.

Опять шутка. Вошел, как все люди.

Оставалась только Юля, племянница Серафимовой, и сама подопытная Евдокия Григорьевна Эмина.

Серафимова поила гостей чаем с кексом и обсуждала с Братченко и Нестеровым свою новую версию. Братченко не был в числе приглашенных, да и не приходил он: она общалась с ним по телефону.

– Ты все телефоны дал участковому, чует мое сердце, затоскует Губарев, приедет домой.

– Приедет, он уже едет в Одинцово, – закрыв глаза, произнес Буянов, – я вижу его, испуганный, худой такой мужичишка, светловолосый, жилистый.

Нестеров мотнул головой, поражаясь чудо-способностям маэстро. А ведь точно портрет Губарева воссоздал.

– У него еще... сейчас... у него точки белые в каком... в правом глазу, – выдал Буянов поднатужившись.

– А! – крикнул испуганный Нестеров. – Данилов, покури, а?

Убитый наповал происходившими в трубке телефона чудесами, Братченко решил срочно ехать в Одинцово. Тем более что если так долго занимать телефон, никакой участковый не сможет дозвониться.

ГЛАВА 7

ЛИТЕРАТУРА

Всякая вонь, сражающаяся с вентилятором, вероятно, мнит себя Дон Кихотом.

Эмиль Кроткий

ЧУЖИЕ ГЕРОИ

Буянов превзошел сам себя.

– Ты не хочешь посетить Центральный Дом литераторов? – спросил он Серафимову. – Там вечер поэзии, и есть возможность познакомиться с интересными людьми.

Поскольку Буянов никогда и ничего не говорил просто так, Нонна Богдановна обреченно вздохнула. Зачем ей нужен вечер поэзии, когда она и так не засыпает без Рильке, Аполлинера, Уитмена и Хосроу?

– Я пойду туда с тобой, – сказал Михаил Иванович.

– Знакомить с интересными людьми?

– Отчасти. Мне надо подготовиться к сеансу с Эминой, и ты мне поможешь. Кроме того, проверим с тобой одну мою версию твоего дела.

– Ты решил стать сыщиком?

– Я решил побыстрее раскидать твои дела, чтобы ты отдохнула.

– А с кем ты меня хочешь познакомить? – ревниво спросила Нонна Богдановна, вспомнив Данилова.

– С писателем Ароном Мюнхгаузеном. Шучу.

С нештатной ситуацией, к которой ты, дорогая моя, должна быть готова.

...Большой зал ЦДЛ, наполненный самой благодатной публикой – учителями литературы, восседавшими на желтого плюша креслах, сверкал огнями имен, обозначенных в пригласительных билетах. Публика собиралась на Доронину, Волчек, Лучко, Вар лей. Но когда началось действо, все великолепие гирлянды изысканных имен разбилось о мутные и путаные объяснения устроителей вечера, что именно эти-то знаменитости как раз прийти и не смогли. Вот взяли этак хором – сговорились – и не смогли. Но зато будет выступать литературный семинар Иволгина из Писинститута. А это еще весомей и современней...

И действительно, вместо милых нашим взорам актрис отрекомендованный известным прозаиком некто Рвотин-Блин читал свой новый, а главное длинный рассказ о перхоти. В зале постепенно завитало недоумение, а когда и все остальные выступающие стали самовыражаться в таком же духе, зал стал редеть. Полненькая зарифмуечка Даша Ату в лопнувших выше колен колготках и газовых перчатках читала про то, что ее вот бросили, и теперь она Татьяна Ларина, только ждет генерала (за армянина не пойдет), чтобы выскочить замуж и отомстить своему Онегину. "Онегина"

она ценила изрядно. В ее опусе даже были такие строки:

Грудь держи и попей молоко.

И не думай, что бабы все дуры.

Ты входил в меня, милый, так же легко,

Как в историю литературы...

Другая, в своем видении мира, изящно называла тахту сексодромом и недоумевала, почему появившаяся в спальне жена героя, случайно ударившаяся о решетку камина, была столь недовольна. Неожиданно, в порыве страсти, выступающая испортила воздух и, всхлипнув, предпочла быть "заменима пустотою" и исчезла со сцены. Ее присутствие еще какое-то время ощущалось...

Третья тоже читала лирику в духе:

По воскресеньям он живет с женой,

и это нас утроит между прочим...

Почему "утроит" – не объясняла.

По творческому семинару создавалось впечатление, что в него входят исключительно одинокие, до патологии озабоченные одной только темой женщины. Свою распущенность они выдавали за особое величие души, а неопрятность – за признак аристократизма.

Серафимова вышла покурить и почти немедленно столкнулась нос к носу с обаятельной длинноногой блондинкой.

Обе дамы, еще не зная друг друга, раскланялись.

– Анастасия Каменская, – представилась незнакомка. И уже через секунду обе они были увлечены исключительно друг другом. Присели ца банкетку.

– Я вас видела в фильме, но в жизни вы гораздо интересней, – сказала Нонна.

– А я только читала про вас. Боже мой, как тесен мир!

– Это не мир тесен, это нас мало, – грустно сказала Серафимова.

– Нонночка, Настя, скорее, там действо исключительно для вас обеих, закричал выскочивший из зала Михаил Иванович.

На сцене стоял неопрятный высокий плотный человек в невымытой бороде и читал что-то рифмованное. Оно было о голом короле, которого народ довел до того, что не на что ему было купить мантию. Обе женщины недоуменно взглянули на психиатра.

– У него вид кретина. И это писатель?

– Я просто хотел вам показать вашего "лифтера". Вот он – Алексей Запоев...

КОНТРОЛЕР

Юля, студенка медицинского института, сбежала с последней пары, потому что у тети Нонны этим вечером намечались фантастически интересные занятия и потому что она очень любила, когда все собирались вместе. Она перешла Садовое кольцо и села в троллейбус, чтобы доехать до Покровки.

Там она пройдется пешочком до нужного ей дома, а если повезет, две остановки еще прокатится на двадцать пятом или сорок пятом. Студенческий билет у нее в кармане, беспокоиться о билетиках и компостерах не надо.

В "букашке" очень часто проверяют. Как нагряну] в салон троллейбуса: то ли бандиты, то ли контролеры – не поймешь.

Она проехала уже "Красные ворота", когда по ее плечу постучали. Странно, что она, сидящая ч середине троллейбуса, не слышала, чтобы других просили предъявить проездные документы, неужели начали с нее? Она обернулась: черные курчавые волосы, постриженные ровным длинным каре без челки, как пружинки хлестнули но щекам. Она подняла глаза. Над ней стоял контролер и смотрел не в лицо своей будущей жертве, а почему-то на ее ноги. Юля была в черных колготках и короткой (ну не такой уж короткой!)

юбке. Она спрятала ноги и судорожно полезла за студенческим. Неожиданно ее прожгло отчаяние:

студенческое удостоверение она с собой сегодня не взяла, а без него студенческий проездной недействителен. Если контролер об этом вспомнит, ей крышка.

Юля медленно и спокойно рылась в сумке, быстро соображая, что ей делать. Посмотрела в окно: троллейбус подъезжал к Глазной больнице.

Черт! Перед самой остановкой – светофор! Проклятый контролер! Стоит и ни с места, пошел бы проверил билетики у тех мордоворотов, что сидят к ней лицом на местах для инвалидов и пассажиров с детьми. Ну, слава Богу, тронулись!

– Девушка, не смотрите в окно, я вас отсюда без билета не выпущу. Или платите штраф, – прокричало большеголовое контролерское привидение, платите штраф.

– Вот, – Юля встала в проходе и, опершись пятой точкой о перила, вынула из сумочки проездной и показала контролеру.

Пока тот соображал – долю секунды, двери открылись, Юля махнула в воздухе билетом и выскочила на тротуар. Ничего, доберется и отсюда, переулками.

Она побежала от троллейбуса, прислушиваясь, когда же захлопнутся его двери и он тронется с места. Так и не услышала, свернула в Большой Харитоньевский и что есть духу помчалась вперед, размахивая сумочкой из стороны в сторону.

Остановилась только через двести метров, оглянулась. Горло схватило, в грудной клетке что-то квакало. Улица была абсолютно пуста.

"Даже хорошо, что здесь вышла: окажусь у самого теткиного дома, родители уже там".

Она ускорила шаг и вскоре оказалась у красной кирпичной поликлиники, здесь нужно свернуть налево, во двор, впереди и чуть слева виден ресторан на Чистых прудах, бульвар. Ей показалось, что по тротуару вдоль бульвара ей навстречу идет тот же самый контролер. Сердце оборвалось. Она юркнула за дом и вдруг услышала чьи-то семимильные шлепающие прыжки. Времени на раздумье не было, Юля побежала вдоль подъездов, только бы успеть влететь в подъезд тети Нонны так, чтобы этот ненормальный ее не увидел, чтобы не увидел, в каком подъезде она укрылась.

Сердце колотилось, проталкивая наадреналииенные порции крови: вжих-вжих, вжих-вжих.

Она добежала, она улизнула от него. Теперь на второй этаж и вызвать лифт оттуда. Ну и придурок! А вдруг это показалось все, вдруг стечение обстоятельств? Она уже взлетела на два пролета выше.

Дверь внизу хлопнула.

Юля подлетела к кнопке. Лифт дрогнул и остался внизу: его дверцу уже открыли на первом этаже. Надо бежать наверх, пока этот маньяк не подкатил на лифте прямо сюда. Она снова взвилась, прыгая через четыре ступеньки, почти шпагатом шагая через них. Но силы покинули ее, ноги сковала боль. Лифт остановился на четвертом этаже. Из него кто-то вышел, дверцы лифта автоматически сдвинулись и лифт поехал вверх. Ктото спускался навстречу ей, она уже видела человека, ее все еще несло вверх, но, узнав контролера, Юля развернулась и, громко взвыв каким-то бессильным утробным воем, стала сползать, а затем и падать вниз.

Мужчина в светлом коротком плаще, темных брюках и кроссовках быстро догнал ее и положил руку на ее плечо. Она зажмурилась, почти как тогда в троллейбусе.

– По долгам надо платить, – вполне уравновешенным тоном сказал человек, – стой.

Юля еще попыталась закричать, но у нее не было голоса. Так еще бывает во сне, ты надрываешься, хочешь кричать от ужаса, но не получается, не дает сознание, и вдруг просыпаешься и понимаешь, что ты все еще мычишь.

Лифт поехал вниз "Господи! Пусть меня заметят!"

– А! Нон-на! – тихо крикнула Юля и закатилась в рыдании, зашлась.

Мужчина держал в руках чулок, наматывал его на обе руки, растягивая как веревку. Вдруг он сделал выпад и захватил чулком подбородок Юли.

– Руки поднимем! – раздался сверху божественный голос Нонны Богдановны. – Я еще вчера на вечере в Доме литераторов хотела вам сказать, что если взрослые люди не сообщили раньше королю, что он голый, они просто бестактны и достойны того правителя, который у них есть. И еще один вопрос у меня к вам как к представителю "клиторатурной" элиты: Иволгин, автор книги "Сукин сын", это что, гот самый поэт, руководитель вашего семинара? Хорошие кадры готовит ваш Писинститут...