Текст книги "Выход из Windows"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Откуда деньги в сейфе? Молчали все. Кто-го намекал, что это обычное дело – взятка за льготное оформление аренды предприятия с последующим правом выкупа (лизинг). Но если выкуп по каким-либо причинам срывается, скажем, другой ловкач перекупает, тут без "разборок" не обойтись.

Только для Галочки сама находка не была неожиданностью. Финк доверял ей иногда положить в сейф какую-нибудь бумагу, достать из потайного отсека документ, привезти ему в назначенное место. Ничего особенного, видела она эту груду денег. Но Финк и человек не маленький, она была в полной уверенности, что это – деньги шефа, которые он заработал на каких-нибудь законных торговых операциях, у него такой высокий круг делового общения. К нему приходят знаменитые политические лидеры, он бывает на дипломатических приемах. Деньги появились в сейфе уже недели три-четыре. После похода в баню. Он два раза в месяц ходил в баню. Какаято закрытая баня в Москве, в ведомстве Радиопрома на Тургеиевке. Но последний раз был в конце марта, в апреле не удалось. Занят был. Что за деньги?

Овечкин? Бывал. Балагур, весельчак, а еще матершиппик страшный. Лицо белое, холеное, слегка грассирует, а сам толстый-претолстый. Директор универмага, все звал Галочку отовариться, а у нее зарплата восемьсот рублей, много не купишь.

Фипк не баловал. Даже его соку Галочка боялась выпить стакан, вдруг оговорит. Преданность – это, брат, похуже люмбаго.

Галочка уже пришла в себя, больше не плакала, на следующий день, когда Братченко предупредил, что работы в кабинете хватит до конца недели, секретарша пришла слегка накрашенная, маникюр стала делать уже на рабочем месте.

– Куда вас теперь? Не погонят? – простодушно спросил Братчеико. – Или есть беспризорные начальники?

– А по мне, дали бы уведомление о сокращении, два месяца отработала бы вполсилы, а потом три – дома бы посидела, устала. У нас с Адольфом Зиновьевичем такой порядок был заведен:

пока он не скажет, что я имею право домой ехать, мне с работы уйти нельзя. А он иногда уезжал, забывал про меня. Но я позже одиннадцати никогда не сидела.

– Не понимаю, что вас заставляло с ним работать, ведь можно найти попроще начальника?

– Много вы, Виктор, искали себе начальников? Привыкла я.

– А живете где?

Галочка улыбнулась, пожала плечиком:

– Живу в одном доме с Финком, только в другом подъезде. Он и для меня там квартиру пробил. Правда, однокомнатную. Ведомственную.

А правда, если сокращают, то ведомственная площадь за человеком остается?

– Правда, – проконсультировал Братченко, а сам призадумался: "Вот так новость. Что это дает?"

– А когда вы ушли во вторник с работы?

Галочка пожалела не о том, что сказала, где живет, а о том, что мысли Брагчепко, которые она прочла, были смешными и глупыми.

– В девять я ушла, в девять. И ключ сдала от приемной на вахте, и время там отмечено. Не убивала, не ревновала, не сожительствовала. Вам попятно? Он меня от такого в жизни спас, что я на него готова была до старости работать, даже за гроши. Он меня от смерти спас!

Это Галочка, конечно, преувеличила. Хотя такой, как ее первый муж, мог и убить в белой горячке. Галочка терпела его по мягкости характера, больше причин не было. Спился муж в два счета, не успели в загс сбегать. Это еще не на бракосочетание, а вот только записаться сбегали, и его понесло. А еще военный. Галочка с ним из Тулы в Москву приехала, его в Москву перевели.

А он еще больше пить стал, потому что приказы начальства не обсуждаются. Зато взяли его в Генштаб, на побегушки, повысили в должности, а Галочку пристроили в секретари в Министерство обороны. Туда и пришел работать Финк. Как-то увидел у нее порез на руке, пожалел. Другой раз на ноге синяк – спросил: откуда? Она в слезы.

Муж – бьет. Пьет и бьет.

Финк был единственным человеком, который для нее что-то сделал в этой жизни. Ей казалось – выхода нет. Муж приходил пьяным каждый день. Они больше не спали в одной постели, а молодой майор улыбался с порога и выплевывал пахнущие спиртом и куревом слова: "Ты чё, Галчонок, все круто!" И Галочка превращалась в сестру милосердия. Родители из Тулы писали, чтобы она срочно родила ребенка, а она боялась этого.

Она даже не знала, чем ей может помочь новый начальник, когда он предложил свою помощь.

Ни лечение, ни перевод в подмосковный гарнизон, ни наказание мужа – ей, Галочке, не принесли бы облегчения. А уйти ей было некуда. И вот тогда Фипк снял для нее комнату в тихом переулке за Сретенкой. Ее зарплаты хватило, чтобы за три месяца купить в комнату маленький детский хохломской столик, кресло-кровать и холодильник "Морозко". Кое-что забрала из дома, свою одежду, плед и подушку. Первое время обходилась без телевизора, телевизор она могла бы забрать у мужа, по уезжала она днем, пока тот был на службе, а телевизор тяжелый, одной не дотащить. Зато в ту осень и зиму она пересмотрела весь репертуар московских театров, могла сказать, в каком порядке располагаются залы в Пушкинском музее и Третьяковке. Галочка подала на развод. Вскоре Приходько перевели служить на Сахалин.

Адольф Зиновьевич не был похож пи на кого в министерстве. Нет, конечно, многие рвались сделать карьеру, выслуживались, строили козни, подсиживали и подставляли коллег, начальников и даже обслуживающий персонал, гражданских, чтобы на их место посадить своих людей, но породы в них не было. Это невозможно объяснить словами. Да и порода не всегда от происхождения зависит, а от того, сколько в кого природа силы и индивидуальности внутренней заложила. Характеры-то потом портятся, а порода остается.

У Финка были амбиции. Они ярче погон сверкали на плечах его штатского импортного костюма, они были вплетены в его аккуратную стрижку, шлейф этих амбиций тянулся за ним тонким запахом мужских духов "Шанель No5". Такого мужского шарма Галочка еще не видела. Она ловила аромат его парфюма, даже тот воздух, который он выдыхал, она ловила. Она мечтала по ночам до пяти утра, а до десяти вечера просиживала на работе. Даже когда он впервые накричал на нее, она продолжала трепетать от своей страсти. Но Финк не замечал ничего. Или не хотел замечать.

Отношения их все более налаживались: начальник и секретарь притираются друг к другу, так же как и молодожены. Галочка летала на работу на крыльях, Финк ездил на машине с мигалкой.

Мигалка – это был у него юмор такой, тоже амбициозный. А о его второй жене никто никогда не слышал. Только когда родился сын, Финк дал Галочке сто двадцать рублей, попросил накрыть стол и пригласить трех начальников отделов и главного бухгалтера. Галочка плакала всю ночь.

А на следующее утро принесла огромный букет, поставила на столе шефа...

СУДЬБА

Братченко попросил разрешения проводить Галочку до дома. Дорога была недлинная, да время позднее. Девушка заинтересовала его. И он даже не стал пошлить, спрашивая: не "Галина ли она Бланка, буль-буль"?

За два дня знакомства Братченко прикинул, понял, что Галя – женщина порядочная, скромная, а главное – в ней было много того, что ему так нравилось: кроткая улыбка, виноватый взгляд.

Он поглядывал на нее весь день, изучал, замечал нюансы: красные глаза, мокрый платок, вежливую улыбку, вот она календарь в кабинете Финка перевернула, вот чаю Вите и оперативникам поднесла. Вот осторожно налила себе стакан сока. И сразу зажала нос пальцами, слезы потекли, не сдержалась.

– У вас тут, наверное, спокойный район, всетаки самый центр.

– Не знаю, меня Бог миловал, а вот Адольфа Зиновьевича нет, – Галочка отдала Вите сумку с заказом, и они вышли на улицу.

– От судьбы не уйти...

Они спустились к бывшей площади Ногина, по подземному переходу прошли на другую сторону улицы. Сегодня Галя впервые ушла с работы вовремя. Да и то после всех, народ с улицы уже схлынул в метро, на площади в сторону набережной образовалась небольшая пробочка, а Москва расцветала, налила горячим солнцем, слева за памятником Кириллу и Мефодию, сверкающим на солнце, зазеленел вечно бурый бульвар, как и предрекала Серафимова.

Город чем-то напоминал морской порт, омытый солнечным ветром, отражающий блики волн, расцвеченный яркими красками и переизбытком света.

Виктор видел, как Галя стесняется, как краснеют ее уши от неловкого молчания, как она подбирает слова. И тогда он сказал то, что сблизило их почему-то сильнее, чем все разговоры во время исследования кабинета Финка.

– Адольфа Зиновьевича будут хоронить в понедельник. Похоже, вам придется заниматься поминками, хотите, я вам помогу? Ваши шефы решили Финка кремировать. У него ведь родных нет, только вы.

– Сын, – поправила Галя, – маленький. Родители умерли. Можно сказать, у меня на руках.

– Как это?

– И отец, и мать умирали в больнице, а ездила-то я, и устраивала, и навещала.

– Да, вот и выходш , что кроме вас никому нет дела, как его проводят, ни женам, ни Кате этой.

– Удалось ее найти? – Галя напряглась, Братчепко это почувствовал.

– Найти не удалось, по установили личность – запросто. Сказать не могу, извините, секрет.

Они подошли к знакомому дому, Галя показала свои окна. Тоже на пятом этаже, рядом с окнами Финка, только в другом подъезде. Балконы разделены невысокой кирпичной стеной. Странное совпадение. Договорились завтра вместе пойти после работы на рынок, поминки будут организованы в доме отдыха недалеко от Москвы, в столовой. Но кое-что нужно прикупить и для морга, и для кладбища. Тут без мужской помощи не обойтись.

КАРЛСБАД

Новый постоялец "Империала", доминирующего над Карлсбадом своим величием, своей громадностью и тайной, вышел из этого суперотеля вечером и остановился под длинным навесом на зеленой дорожке.

– Где здесь можно взять машину? – спросил он пожилого лакея.

– У нас, пан, – кивнул тот и незаметным жестом подозвал дежурившее невдалеке такси.

– Нет, машину напрокат, в аренду, – пояснил молодой человек несколько раздраженно.

– У нас, сэр, – снова вежливо и с достоинством улыбнулся лакей, показав ладонью в белой перчатке на рецепшен внутри отеля.

Молодой человек вернулся в холл и вспомнил примету: или пути не будет, или вечер сложится неудачно. Тем не менее оформил на свое имя автомобиль "шкода" темно-зеленого цвета и, заплатив за недельную аренду, укатил в сторону Оленьего скока. Для этого он пересек почти весь город, дважды поднимался на холмы и спускался к самому Термлю. Он проехал по Карлову мосту через огромную, заросшую красивыми стометровыми дубами, впадину с речушкой Тепла на самой середине, и оказался на бульваре Старая Лукка.

По левую сторону начался уже вовсю зеленеющий ранней газонной травкой величественный Карлсбадский сад, по правую шли центральные кварталы города с бесчисленными отелями, бутиками, пансионами и всем тем, что так необходимо отдыхающим в этом мире комфорта и здоровья.

Справа остался вдали старинный, светлого камня, похожий на Нотр-Дам, храм Марии Магдалины, с пятнадцатого века строго охраняемый орденом монахов Святого Креста, подсвеченный со всех сторон, с прилегающей к нему красавицей Вржидло – Великой галереей вод. Над стройным рядом административных зданий небо было расцвечено столбами света от мощных прожекторов; откуда-то доносилась музыка. Свернув с бульвара налево, молодой человек притормозил – и, как оказалось, вовремя. Нужная ему улица как раз начиналась после перекрестка, необходимо было свернуть налево, за великолепную даже в этом непревзойденном городе виллу "Пупп". Круглые и конусовидные кусты уже покрылись весенней салатовой дымкой, а в небольших, лежащих, словно блюда, лужайках скопился предвечерний туман. За Замковой колоннадой начинались частные особняки. Это была небольшая улица, где чуть ли не у каждого дерева стоял указатель, запрещающий парковку.

Двух– и трехэтажные разноцветные, так не похожие друг на друга, но все же однотипные коттеджи стояли в глубине, но так как участки были невелики, от ворот до каменного крыльца было рукой подать. Вниз вела дорожка подземного гаража, закрытого подъемными воротами. В окнах домов уже виднелись огни, но молодой человек остановил машину возле неосвещенного особняка и потушил фары. Положив руку на спинку соседнего сиденья, он приник к боковому стеклу и внимательно вгляделся в темные окна коттеджа. Потом снова завел мотор и проехал дальше по улице, вспомнив, что где-то там должна быть большая бесплатная стоянка. Обратно к особняку он вернулся неторопливым прогулочным шагом, очевидно, надеясь, что за это время объявится хозяин дома. Но окна особняка по-прежнему зияли чернотой, и молодому человеку показалось, будто дом всем своим видом говорит, что его хозяин еще далеко и возвратится не скоро.

На толстом каменном столбе, одном из двух, поддерживающих металлическую калитку, висела небольшая золотая табличка с надписью:

Н. Hans Holupek,

Thapeka ulice, 16

РОКОВОЕ НАСЛЕДСТВО

На следующий день перед обедом позвонил Княжицкий, сказал, что составил окончательное заключение, его можно забирать. Разговаривал с Братченко очень раздраженным, готовым взорваться тоном, просил зайти в отдел Устинова: мол, заключение валяется у него на столе.

Все утро Братчепко присутствовал на допросе Евдокии Григорьевны, который проводила Серафимова.

Евдокия Григорьевна предстала в дверях кабинета в сарафане старомодного покроя, в блузке с брошкой под подбородком и с ридикюлем, свидетельствующим о том, что в молодости старушка была модницей. Волосы ее были зачесаны назад, брови слегка подведены. Мысочки туфель – в разные стороны, как у балерины. Тонкие губы накрашены перламутровой ярко-малиновой помадой. На вид ей можно было дать лет пятьдесят.

– Повторите, пожалуйста, почему Адольф Зиновьевич Финк решил выплатить вам деньги, вашу зарплату, как он это объяснил? – приступила следователь к основной части допроса.

– Сказал, что теперь увидимся не скоро, что, мол, улетает в командировку; он обычно так делал, если уезжал, а мне сдавал хозяйство.

Куда уезжал Финк и когда, Евдокия Григорьевна не знала, но, судя по тому, что Финк выбрал вечер вторника, можно было предположить, что отлет планировался на ночь или на утро следующего дня. Один он вернулся домой или нет, не хлопала ли дверь днем или перед приходом Финка, а также позже, старушка не помнит. О чем была серия "Рокового наследства" в этот день, тоже не помнит.

– Еще вопрос, Евдокия Григорьевна. Не рассказывали вы кому-нибудь о том, что Финк обеспеченный человек, о том, где он работает, что у него дома интересного?

– Да что ж я, милочка, совсем уж маразматичка?! Спасибо, маразма пока нет, хоть я и стара. А когда мне лясы-то у подъезда точить – на два, даже на три дома работаю.

– А третий – это?..

– Дочь живет отдельно, зять оболтус, расписываться, правда, не желают. Моду взяли. Дочь целыми днями на работе, а живут черт-те где, в Чертанове, правда что: черт-те где.

– Зачем же ей помогать? Пора уж ей за вами ухаживать, заслужили. Что дочь, слабосильная?

– Дочь с зятем заняты целыми сутками, а там кот, собака и попугай, такой забавный. Журналисты они, пишут для "Московского проходимца", а зять еще на телевидении программы делает...

– Какие программы? Мы с удовольствием посмотрим.

– Я не очень-то интересуюсь, у меня четыре сериала в день идут, только успевай переключать.

Да его-то там не показывают, в передаче. У них этот главный ведет передачу, Юсицков. Вроде татарин. Они только вокруг него бегают. А мне зять с дочерью зато специально новый телевизор купили с пультом, чтоб не вскакивать каждый раз.

Да, вот еще что: не таскали бы вы меня, старую женщину. Дочь ругается, шумит, не надо бы мне в это влезать...

Потом Серафимова попросила Евдокию Григорьевну вспомнить, какие вещи пропали из квартиры, а Евдокия Григорьевна сказала, что так она не помнит, ей бы попасть в квартиру, тогда ей будет легче соображать. Серафимова попросила Виктора съездить с Эминой на Солянку, а заодно и доставить бабушку домой. Братченко обрадовался. Может, удастся увидеть Галочку. Пятница – день короткий. Витя снова забыл сообщить Нонне Богдановне про заключение патологоанатома и стремительно ринулся на Солянку.

ЭКСПЕРТИЗА

Похвалова Наталья Леонидовна, 26 лет, обнаруженная в квартире А.З.Финка, погибла в 15 часов того же вторника, введением в ногу наркотика в количестве, превышающем предельно допустимую норму в два раза. В заключении эксперта кандидата медицинских наук Княжицкого, имеющего стаж работы свыше пятнадцати лет, содержались следующие выводы: с учетом вопросов, имевшихся в постановлении о назначении экспертизы и принимая во внимание материалы дела, Княжицкий определил, что кровоподтек на левой половине лица, ушибленно-рассеченная рана на подбородке, кровоподтек на левой ноге возникли незадолго до наступления смерти в короткий промежуток времени, непосредственно один за другим. На теле убитой обнаружены травмы и ушибы, полученные после смерти, очевидно, труп перетаскивали, бросали словом, перемещали на длительное расстояние. Внутренних ушибов и кровоизлияний нет. Стало быть, Похвалову били, так как не могла же она добровольно согласиться на инъекцию, которую ей сделали. В легких скопилось некоторое количество выхлопных газов, из чего Серафимова сделала вывод, что Наталью Похвалову привезли на квартиру Финка мертвой в середине дня, когда Финк был еще на работе.

Непосредственная причина смерти – передозировка героина. Борозда на шее от сильно стянутых вокруг шеи колготок образовалась уже после смерти.

Вскрытие тела Финка показало сордержимое желудка, то, что покойник ел в обед, а также что у него язва двенадцатиперстной кишки.

Никаких следов борьбы, физического воздействия на него, помимо рубленой травмы черепа, в результате которой наступила смерть около семи часов вечера, – не обнаружено.

Выдал некоторые результаты и эксперт-криминалист НТО прокуратуры Устинов. Грунт на туфлях Похваловой и со следов на паласе, предположительно оставленных убийцей, имеет одинаковые химические компоненты на девяносто девять процентов. Помада на стакане, который изъят с кухонного стола в квартире Финка, идентична помаде Похваловой. Отпечатки пальцев ее.

Но если специально планировать то, что Финка подставили, притащив в его квартиру труп, и не такое можно устроить. На одежде Похваловой, которая валялась в ванной на полу и на полках, посторонних микрочастиц, которые могли бы обратить внимание следствия, нет. То же самое и на одежде Финка.

Серафимова позвонила Кияжицкому.

– Коленька, – без особого энтузиазма сказала она в трубку, – ну, уж про время-то, когда наступила смерть Похваловой, могли бы сказать и раньше. Правда же?

Княжицкий накопил всю свою злость, как накапливают воздух в легкие, и выдохнул, еле сдерживаясь:

– Я же все передал еще в среду. В среду! А уже, слава Богу, пятница. Нопна Богдановна, ну гнать же таких надо в шею!

– О чем вы? Кому передавали?

– Конечно, Братченко!

Серафимова в сердцах бросила трубку на рычаг, потом снова схватила ее. Набрала номер квартиры Финка. Братченко взял трубку. Осторожно помолчал секунду, пока не услышал раздраженный голос следователя:

– Братченко! Витя! Вы тормоз в нашей и без того допотопной телеге! А зачем телеге тормоз?!

Почему вы не докладываете, когда от вас это требуется?

– Нонна Богдановна, да мы только начали список украденного составлять, память у старушки тугая, а уж про скорость реакции и говорить нечего...

– Я про Княжицкого! В общем, так, Витя. Я решила применить к вам наказание номер два. К завтрашнему утру у Устинова на столе должны быть образцы грунта с дачи Княжицкого... тьфу ты, Княжицкого не трогайте! С дачи Финка, Похвалова, Овечкина и господина Мошонки С.Ф.

Выполняйте!

Серафимова бросила трубку и яростно задышала: вот еще влюбленный увалень свалился на ее голову.

ГЛАВА 3

ДЖЕНТЛЬМЕНЫ У ДАЧ

Сперва женщиной быть трудно, потом привыкаешь.

Ги де Мопассан

МЕРТВЫЙ СЕЗОН

Поздним вечером, не заезжая домой, Витя Братченко гнал в своей машине по Минскому шоссе в сторону дачников, благодаря Бога за то, что тот надоумил их всех поселиться рядышком.

Небо уже потемнело, поток машин в сторону пригорода заметно поредел, видимо, Братченко заканчивал работу позже всех. Дорога была ему знакома. Он уже был позавчера в Переделкине, но пропустят ли его теперь на территорию заповедника для непуганых писателей и чиновников, этого он не знал Братченко ocтaновился перед переездом, купил воду и бастурму, приято упакованную в картонную коробочку, поехал дальше, к даче Похвалова Скоро должны начинаться озерца и сосновый лес, похожий на прибалтийское побережье: слева рыжие сопки, но покруче, и плоское, кажущееся мелким серебряным блюдом, озерцо – перехваченная плотиной Сетунь, за ним другое, – голубое, поменьше и справа. Дивный девственный воздух приятно попахивал бензином и острым соусом. Братченко притормозил, съехав к самому берегу. Площадка, усыпанная сухой сосновой хвоей, подходила вровень к воде, по одинаковый уровень ее и озера был обманным, ибо край площадки резко обрывался. Медленного спуска здесь не было.

Витя обернулся на заднее сиденье, Галочка спала, свернувшись клубочком, и будить ее не хотелось. Братченко встретил ее, когда выходил из подъезда дома Финка: Галочка как раз возвращалась домой с работы, задумчиво, почти не моргая, цеплялась взглядом за фасады домов. Витя увидел ее издалека, едва она свернула на Солянку, если честно, он уже минут десять стоял здесь, возле арки, дыша вечерним свежим воздухом. У пего не было сомнений, что вот сейчас она вынырнет из-за угла, он буквально чувствовал, как она пересекает под землей Китайский проезд, идет по площади Ногина, мимо отреставрированной церкви, вдоль двухэтажных вековушек, по узкому тротуару, пропускает троллейбус, переходит улицу и появляется в поле его зрения.

Она взвизгнула, когда Витя, просунув руку в окошко машины, посигналил ей. Отскочила и чуть ли не прижалась к пыльному фасаду нежилого дома. Потом взгляд ее сконцентрировался, и она, уже осознав, что Витя стоит рядом и улыбается ей, заплакала. Только теперь он сообразил, что у Гали нервное перенапряжение и ее не стоило так неосторожно пугать.

– Было восемь часов. Он открыл дверцу, взял у нее сумку и бросил на заднее сиденье.

– Садитесь.

Она безропотно села. Когда они уже переехали на замоскворецкую сторону Москвы-реки, оставив за спиной красную раковину Кремля и перламутровое розово-сизое небо, он сказал ей:

– Поедем за город. У меня там дела, а вы воздухом подышите.

Галочка села на краешек сиденья, обняла руками переднюю спинку, вздохнула:

– Поехали.

Теперь Витя смотрел, как беззвучно она спит, жевал бастурму и думал, как же ему выполнить задание Серафимы и в каком порядке.

Серафима еще раз позвонила ему и сообщила адреса дач всех четырех, выходит, подозреваемых.

Овечкин снимал коттедж на территории бывшей дачи МГК, ныне в правительственном санатории "Вилла Переделкино". Это на той стороне железной дороги. Впрочем, переезд, а следовательно, и поворот к санаторию Витя уже проехал.

Ладно, он проникнет туда на обратном пути, придется повозиться, в крайнем случае перелезет через забор. По информации Серафимы, дачу Овечкина найти легче всего – она стоит прямо на берегу пруда, в стороне от остальных коттеджей.

Если идти по главной аллее, она как раз и приведет к даче, даже упрется в нее. Так ему объяснили.

Теперь Похвалов. С ним все ясно. Хоть и охраняется дача тройным заслоном, да и внутри народу полно, если идти через лес, пройти в Переделкино можно. Витя видел позавчера гулявших но тропинкам в лесу. Никто их не останавливал.

Да и с охраной будет полегче, у него все-таки удостоверение прокуратуры, хотя и нет постановления на обследование земли и проникновение в чужие владения.

В Переделкине должны дежурить оперативники из управления. Сторожат Похвалова. И телефон на прослушке. Но где именно они расположились, Братченко не знал.

Дача Финка самая дальняя, здесь придется выехать на Минское шоссе и проехать до поворота на Переделкино с севера, – через сто метров там покажется поселок Буденновское, принадлежащий Министерству обороны. В нем Финк успел захватить участок еще семь лет назад. Участки охраняются здесь лишь на въезде. Есть номер дачи Финка и название улицы. В крайнем случае есть Галя, она была когда-то здесь, выполняла поручение шефа.

Далее (бастурма как раз кончилась) место жизни и отдыха Мошонко. Почему они все живут на дачах? Зачем государству их здоровье?

Для кого стараются? У Мошонки С.Ф. свой небольшой санаторий в Баковке. Да-да, неподалеку от фабрички, где еще во времена социализма делали презервативы, так, на всякий случай, если в нашу страну заглянет вдруг мощный и изощренный капиталистический секс. Территория этого санатория прилегает к территории писательского городка, поэтому санаторий Мошонки, где он обитает один с дочкой и обслугой, найти ночью в лесу, где плохое освещение, и где кроме всего расположилось еще несколько деревень, будет проблематично. Тем более на санатории нет никаких опознавательных знаков, что он выкуплен в собственность Главным государственным распорядителем Российской Федерации на свою зарплату бюджетного чиновника.

Витя выстроил план операции, приготовил целлофановые мешки, в каждый из которых положил бумажку с фамилией. В шашлычной на переезде он стащил алюминиевую ложку, потому что забыл прихватить орудие для рытья земли. Потом присел на корточки и поскреб ложкой утрамбованный берег озера. Наковырять, что ли, во все пакеты земли с этой полянки? Нет, на халяву он не пойдет! Надо работать!

Он сел в машину и выехал на свежеасфальтированную курортную дорожку, ведущую к Переделкину. Вечерний хвойный аромат ударил в открытое окно машины. Галочка приподняла голову, ничего не поняла и заснула снова.

Чем ближе подъезжал Братченко к Переделкину, тем чернее становился вечер. Его уже два раза останавливали инспекторы, он показывал удостоверение, ему отдавали честь. В третий раз пришлось долго объясняться. Преодолев кордон, соврал инспектору, молодому, но очень важничающему пареньку, что он едет не прямо, а влево, к матери, которая проработала на поселок сто пятьдесят лет. Отвязавшись, он и правда свернул влево, объехал забор, отгораживающий территорию поселка от внешнего мира, въехал в дремучий лохматый лес и вдруг обнаружил, что дорога кончилась. Это был не совсем тупик, дорога внезапно превращалась в земляную разбитую колею и уходила в глубь этого черного леса, а забор оставался справа. Братченко взял пакет с бумажкой "Похвалов", удостоверение, пистолет, нет, пистолет спрятал обратно под сиденье, и разбудил Галю.

Она снова испугалась. Вскочила, широко раскрыв глаза, не понимая, почему так темно и где вообще небо, а где земля. Братченко ласково протянул ей бутылочку сладкой воды и объяснил, что ему дали такое задание, которое можно выполнить только нелегально. Поэтому она, Галочка, должна подождать его двадцать минут, и он вернется. Галочка сказала, что она не боится, потому что она закроется, по лучше бы он оставил машину на людном месте. Только теперь Братчеико понял, во что он впутал эту женщину.

– А ты... поспите, так быстрее время пройдет.

Я приду и все объясню.

Он пошел вдоль забора, пробираясь сквозь голые ветки кустарников и колючие стебли прошлогодней растительности. Пройдя метров сто, решил, что пора перелезать через забор. Тут как раз удобное дерево.

Витя подпрыгнул, ухватился руками за толстую ветку, подтянулся и сел верхом на склонившийся к забору ствол. Еще немного передвинувшись вверх по стволу, Витя оказался на гораздо большей высоте, прямо над забором, за ним шла чистая сухая дорожка, и снова начинался лес. Было так темно, что только со своей теперешней высоты Витя обнаружил, что за забором тоже растут высоченные сосны, но, к его радости, кое-где между деревьями, достаточно, впрочем, далеко отсюда, теплыми огнями светились окна дач.

Витя соскочил в черную невидимую пропасть, мягко приземлился в канавку с иловым дном и, уже мокрый и счастливый, побежал вперед по дорожке по направлению к светящимся окнам.

Дорожка обогнула лесной массив и привела его к дачам. Сначала шли старые, приплюснутые к земле домики за дырявыми плетнями, йотом показались красивые, освещенные снаружи кирпичные коттеджи за сплошными деревянными заборами.

Вскоре он выбежал на улицу, почти городскую, асфальтированную, с административными зданиями но правую сторону. Витя узнал это место.

Теперь осталось пробежать еще две деревни, три озера переплыть и сразу за развилкой увидеть дачу Похвалова. Шутка. А если серьезно, оказалось, что внутри бывшего санатория "Переделкино" есть еще один забор, за которым начинается уже собственно территория тоже бывшего Управления делами ЦК КПСС, где арендуют дачи различные органы и члены. Проезд на территорию охраняли постовые с помощью шлагбаума и хорошей зарплаты.

Вите пришлось бежать вдоль забора в обратную сторону, пока забор не закончился. Он закончился так неожиданно, что Братченко не поверил своим глазам. Высокий бетонный забор вдруг разверзся, и перед ним открылся Союз постсоветских, постсоциалистических, но все тех же эдемов за низенькими железными перильцами, вроде метрополитеновских.

Яркая луна освещала футбольное поле и обнесенный сеткой теннисный корт. Братченко мышью прошуршал по пересеченной местности, пронесся мимо какого-то неприлично длинного дачного забора из кирпича и вдруг, сразу же за поворотом, увидел дачу Похвалова. Ну, слава Богу!

Над калиткой, которую Витя с трудом разглядел даже при свете фонаря так она сливалась с забором, – он заметил блеснувший глазок камеры. Витя прижался к забору и пробрался к калитке так, чтобы не попасть в поле видимости камеры наружного наблюдения.

Дернул калитку. Калитка поддалась, открылась тихо, плавно. Только стоять бы и забавляться: туда-обратно.

Витя проник на территорию, закрыл за собой калитку. Ночная мгла, да еще тень от забора поглотили его. Он быстро достал из нагрудного кармана пиджака целлофановый пакет и вдруг понял, что одного пакета ему будет мало. Перед ним бежала дорожка к дому, утоптанная, земляная, по краям ее чернел свеженакатапиый грунт для цветов, а возле самого крыльца была насыпана мелкая галька. Образцы наверняка нужны с каждой из этих трех частей дорожки, а пакет у Вити только один. Он решительно сжал ложку, нагнулся, накопал в пакет жесткий замерзший грунт с тропинки, потом подбежал к обочине, взял в ладонь мягкий чернозем, теплый от подземного искусственного подогрева, положил его в нагрудный карман пиджака, приблизился к дому, не отрывая взгляда от окон и крыльца, и заграбастал горсть мелких камушков, которые сунул в карман брюк.

ШОК

И тут прямо над его головой вспыхнул свет.