Текст книги "Выход из Windows"

Автор книги: Сергей Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Витя прижался к земле, подполз к дому. В комнату, окна которой зажглись, вошли какие-то люди.

По голосу Витя понял, что это девочка, которую он уже видел... Дочь Похвалова – Зинаида, с нею один из телохранителей. Окно не было открыто, но девочка и мужчина громко смеялись, йотом все смолкло, в комнате погасили свет и открыли окно. Они целовались. Через минуту девочка облокотилась на подоконник и почти свесилась над Витей. Хорошо, что окно было высоко, фундамент был вровень с кустами шиповника, в колючках которого сидел Витя. До него стали долетать томные ритмичные стоны девочки, опирающейся на подоконник. За ее спиной смачно охал мужчина.

Братченко не верил своим ушам. Что это? Кто посмел осквернить малолетку, ровесницу его дочери, можно сказать, его дочь, кто воспользовался доверчивостью и наивностью девчушки, лишившейся матери, да и отца? Куда смотрят оперативники? Где они вообще? Братченко медленно выпрямился и встал под окном в полный рост. Девочка увидела, как прямо перед ней из земли вырастает человек, заорала истошно, так, что Галочка, сидевшая в запертой машине за тридевять земель, услышала крик.

Мужчина, доведенный до кульминации возбуждения этим ее криком, тоже завыл, но тонко, постепенно, такие звуки издают перед тем, как собираются чихнуть. Братченко увидел своими глазами всю эту отвратительную картину, этого глумящегося варвара над убитой горем малюткой и издал вопль отчаянья. Девочка заорала еще сильнее: ей показалось, что зомби уже тянет к ней свои страшные земляные руки.

Через две минуты дом был окружен тремя группами вооруженных людей. Причем все перемешались и стояли хороводом, направив стволы в сторону Братченко. Это были охранники Похвалова, выскочившие во двор, бригада военизированной охраны поселка и оперативники, сидевшие в своей машине, припаркованной невдалеке от калитки .

Полуголая девочка так и полувисела на подоконнике с огромными от испуга глазами. Прямо в лицо ей светило множество фонариков.

– Братченко, какого черта? – прыснул один из оперов, узнав помощника Серафимовой.

Братченко молчал, периодически дергая кадыком.

– Ты чё? Ты чё, мужик? Западло так поступатьто? Что, блин, за понты такие, тебе же сейчас яйца оторвут за такое, извращенец! – вырвалось у девочки, и она произнесла заключительную суровую, но справедливую характеристику: – Дурак!

Прошло уже более сорока минут с момента ухода Братченко из машины, когда все выяснилось. Галя, напуганная темнотой, этим странным истошным воем, перебралась на водительское место и включила зажигание. Она не без труда развернула машину и вырулила на трассу. Когда она спокойно миновала все посты и проезжала поворот к даче Похвалова, несчастного Братченко выводили из калитки. Он увидел свою машину и Галочку за рулем, одновременно услышал визг тормозов...

В машине, откинувшись на заднем сиденье, он долго думал: "Неужели и его дочь захлестнул этот всемирный разврат и упадок, как эту юную путану, которая жила с целым выводком охранников Похвалова и с ним самим и плевала на устои и нравственность, пока ей платили деньги?"

СЭР БАСКЕРВИЛЬ

Братченко с удивлением отметил, что на ночь все шлагбаумы были подняты, потому что постовые тоже люди и не хотят вскакивать ночью, чтобы пропускать запоздалых дачников.

Галочка съехала к озеру и остановила машину. Это было так удивительно, что она выбрала ту же площадку, где они недавно были, перед искрящимся лунным бисером озером. Они вышли из натопленной машины в холодный апрельский сумрак. Галочка смущенно стояла на краю площадки, прямо перед водой, слегка плещущейся иод ногами.

– Выспалась?

– Замерзла.

Он обнял ее, очень крепко обнял, прижавшись всей грудью к ее спине, уткнувшись носом в ее короткие каштановые волосы, и почувствовал, как чернозем в его нагрудном кармане превращается в лепешку, пропитывая костюм, рубашку, да и Галин свитер тоже. Он механически отодвинул себя от желанной женщины, так как вспомнил, что карман его брюк до краев набит жестким твердым щебнем.

До Минского шоссе Витя вел машину сам.

Если бы не Галя, так бы и проскочил поворот на Буденновское. Они почти не разговаривали от смущения и робости первого откровения. Галочка сидела рядом и показывала дорогу.

Вышли из машины вместе. Луна, это ночное солнце, освещала мощным прожектором круглый холм. Утопая в этом мистическом лунном свете, они спустились к поселку. Эта прогулка оказалась более романтичной, чем недавнее лесное сумасшествие. Братченко все еще думал про похваловскую девочку.

– У меня есть дочь, – начал он. – Живет с матерью в Мытищах. Уже пятнадцать лет балде.

– Что вы, Витя, она не балда.

– Конечно, но неужели у них у всех теперь такие ценности, такие идеалы, такие эталоны настоящей жизни?

– Ну, что вы! Просто вас шокировало то, что вы увидели, при чем здесь ваша дочь? Она у вас умница.

Непосредственность, с которой Галочка уверяла Братченко, была умилительна. Женщина держала его за руку, спускаясь по крутому скользкому склону.

– Вон-вон, видите дом с белой крышей, это алюминий светится, ну, такой высокий дом, вон от того трехэтажного справа, – Галочка показывала рукой на белеющие в низине дома оборонщиков.

– Вы часто здесь бывали? – осторожно спросил Братченко.

– Один раз. Привозила Адольфу Зиновьевичу загранпаспорт. Очень срочно ему понадобился.

– Здесь, на даче?

– Он прислал за мной водителя, сказал, чтобы я ему паспорт в руки не давала, а сама привезла.

И сразу отправил меня обратно. У него кто-то был в доме, какой-то мужчина. Я видела мельком, так как в дом он меня не пустил. Через открытую дверь видела... Ой, осторожно! – она споткнулась и схватилась за Витю.

Он поцеловал ее. Она ответила.

Дача Финка находилась на главной улице. Дом был крыт остроконечной крышей с двумя скатами , нижний высокий этаж построен из белого кирпича, второй – из кругляка, под старину, на крыше и на окнах второго этажа красовались ажурные наличники, нижний же был сделан в современном стиле. Высокое крыльцо поддерживалось двумя пролетами лестниц.

Неожиданно из калитки напротив вышел пожилой человек в тренировочном костюме. На поводке, прячась за его спину, шел конь. Нет, это в темноте Братченко показалось, что палевый конь идет за стариком, положив ему морду на плечо.

Виной всему темнота. Это была собака. Белая пена блеснула на губах пса, словно фосфор, и Братченко подумал, что собаки Баскервилей ему уже не вынести, после Переделкина еще не отошел.

– Здравствуйте, – поприветствовал их сэр Баскервиль, – не бойтесь, она не кусается.

– Глотает целиком? – судорожно спросил Братченко.

Старик улыбнулся.

– Кого как... Некоторых прячет в земле, в заначку. А вы что, хотите проникнуть на территорию дачи Адольфа Зиновьевича?

Какой простодушный старик! Можно себе позволить быть простодушным, когда у тебя на плече лежит морда кошмарной собаки и улыбается.

– А вы разве ничего не знаете? – спросил Братченко, показав соседу удостоверение. – Про Финка? Про вашего соседа?

– Про соседей, молодой человек, я знаю все, – мягко сообщил старик.

– Галя, посмотри, этот человек может нам сейчас сказать, кто убил твоего начальника.

Старик, вглядевшись в лицо Галочки, внимательно и долго изучал его, затем сказал, что эту женщину он знает, видел в окошко, когда она приезжала к Финку.

– Убили? – переспросил он. – Но когда же? Как?

– Во вторник вечером, – охотно сообщил Братченко.

– Молодой человек, вы так не шутите. Во вторник вечером Финк был здесь, на даче. Ненадолго, правда, но приезжал. И сегодня тоже. У него свет горел весь вечер, он только перед вами сел в машину и уехал.

– В какую машину? В служебную?

– Нет, в большую темную машину, вроде джипа. Но я его узнал.

– А что вы видели?.. – Братченко запнулся.

– Арон Мюнхгаузен, – представился старик и, словно проникая в мысли Братченко, добавил:

– Как видите, отнюдь не сэр Баскервиль. А дачному хозяйству я предложил название Буденновское, я ведь абориген. А Мюнхгаузен – это мой псевдоним. А вообще-то я – писатель.

– Мюнхгаузен, значит? Отлично! – воскликнул Братченко, у которого начиналось головокружение. – Так вы что, уважаемый писатель, действительно видели во вторник на участке Финка?

И что там происходило? Он приезжал один?

– Он приезжал, да, – кивнул старик, потом отпустил собаку с поводка и сказал ей ласково, как кошке: – Иди, Сивка, поиграй.

Собака галопом поскакала по дачной улице и скрылась в темноте.

– А если с ней человек встретится? – спросила Буденного Галочка. – Ведь разрыв сердца произойдет.

Старик не услышал ее. Он вспоминал.

– Во вторник он приехал не один, часиков в пять-по лшестого.

– С женщиной?

– С женщиной? – переспросил писатель, покручивая ус. – Никак нет. Один, но с чемоданами. С ними же и вышел, но тащить ему уже было тяжко. Думаю, он что-то загрузил в них.

– А на какой машине?

– На своей, на служебной "Волге".

– А женщины не было? Может быть, днем?

Может быть, вы проглядели?

Старик лукаво улыбнулся, наклонив голову вбок.

– Когда мимо наших окон проходит человек, мой Сивка обязательно подходит к окну, вот к этому, которое выходит на улицу, и начинает чихать. Да-да, не выть, не лаять, а именно чихать. У него на людей – аллергия. А женщина была в понедельник. Одна. Я не успел выйти, как она и калитку открыла, и в дом вошла. Значит, думаю, есть ключи. Значит, своя. Не стал особо беспокоиться .

Братченко больше ничего не узнал у старика.

Навстречу ему не попадался ни один автомобиль, но в доме, похоже, сегодня кто-то побывал. Братченко спросил у Мюнхгаузена, где здесь может быть телефон, а старик ответил "везде" и предложил свои услуги. Каково же было удивление Вити, когда в доме старика на него напала еще одна собака. Маленькая, с ладошку, пушистая и свирепая, она так атаковала брюки Братченко, что ему пришлось срочно сесть на стул и поднять ноги.

– Вот моя настоящая защитница, – засмеялся сосед и подхватил "моську" на руки.

Братченко вызвал опергруппу из прокуратуры, попрощался со стариком и вышел на улицу, совершенно забыв о мастифе. Больших деревьев почти не было. Яблони-трехлетки проглядывали в огородах, участки явно пустовали. Мастиф оказался за спиной Гали, когда она, оставшись на улице, пыталась открыть калитку.

– Калитка заперта, – прошептала она, услышав шаги Братченко, по, оглянувшись, столкнулась нос к носу с улыбающимся слюнявым Сивкой.

Причем нос Сивки был размером с ее лицо. Пес шумно разжал пасть, иочамкал языком и облизнул Галочку. Ей показалось, что он облизал ее всю, целиком. Она и сама не заметила, как, оттолкнувшись ногой о пенек, перемахнула через забор. В здравом рассудке она вряд ли бы повторила этот трюк. Когда же вышел Братченко, озабоченно ища глазами Галю, и увидел мастифа, серого, пульсирующего, довольного, он подумал, что Галочку не то чтобы проглотили, но разодрать разодрали, и она лежит где-нибудь в дальнем конце улицы бездыханная.

Тут Сивка, слегка косолапя, подошел к Вите, обнюхал его и ласково поставил свои передние лапы ему на грудь. Что-то хрустнуло у помощника следователя возле ключицы. Но маленькая собачка, в этот момент выскочившая со двора, подняла переднюю лапу, покрутила ею у своего виска и потом позвала мастифа домой. На прощанье тот ткнулся носом в ухо Братченко, будто хотел чтото шепнуть, медленно слез с него и зашагал в дом.

На Витин зов Галочка ответила с территории Финка:

– Давай пакет, Витя, земли накопаю.

"Жива", – догадался Витя.

Галочка смотрела на него из-за металлических прутьев.

Обратно она выбралась с трудом, подставив к забору ведро, потом спрыгнула с заветным мешочком прямо в руки Вити. Он нес ее на руках до самой дороги.

– Как легко с тобой! – шепнул он Галочке, притянул ее к себе, подбегая, к машине.

Но машины не было. Шутка. Была-была. Кому нужна такая машина?

Они мчались к Москве по пустой трассе, лес то подползал, то отходил от дороги. Спать вовсе не хотелось, да они и не замечали, что уже третий час ночи.

Дело было за малым: отыскать в чащобе хижинку дяди Сени и устроить игру "Зарница" на территории пансионата "Вилла Переделкино".

– Зачем Нонна Богдановна так жестоко поступила с вами? – спрашивала Галочка, раскрасневшаяся or приключений и чистого воздуха, возбужденная внезапным чувством к этому угловатому кудрявому человеку, который вдруг вдохнул в нее жизнь.

– Наказание номер два, – вздохнул Витя.

– А какое же тогда номер один? Расстрел?

– Серафима справедливая, – философски ответил Братченко, – я сам виноват. Завтра все уладится.

Галочке очень понравился ответ Вити.

– А как же с тем, кто приезжал перед нашим носом на дачу? – спросила Галочка. – Ведь ктото же проник в дом?

– Что-то ищут, – пояснил Братченко. – Ничего, сейчас наши ребята дедушку пощупают, может, след возьмут.

– Страшно, – Галочка поежилась, – меня вторые сутки не покидает чувство, что за мной кто-то охотится.

– Как это?

– Нет-нет, не то чтобы следят, а чувство такое, как будто я что-то знаю, но не догадываюсь об этом... Кто-то довлеет надо мной, как бы тебе это объяснить?..

НОЧНАЯ ПРОГУЛКА

В это время Серафимова ехала на служебной машине по ночному шоссе, обгоняя ползущие вдоль обочины рефрижераторы, в сторону от Москвы.

Ей вдруг стало нестерпимо совестно, что она приказала Братченко выполнить практически невыполнимое задание. В душе она еще надеялась, что Братченко окажется дома, позвонила ему, но скучающий сосед ответил ей, что Виктор домой не возвращался и ему, соседу, не с кем сыграть в бильярд. Предложил следователю партию, по та, поблагодарив, отказалась.

Серафимова решила ехать на перехват Братчепко. Поскольку оперативники уже доложили ей о ночном дебоше, устроенном Витей в Переделкине, она рассчитала, что на даче Финка проблем у него возникнуть не должно и надо ехать спасать его при посягательстве на частные владения Семена Мошонко. Серафимова и сама не знала, как это в два часа ночи можно найти определенное место в лесу, но решила пошарить наугад.

Встреча состоялась.

Свернув вправо с трассы за указателем на "Виллу Переделкино", Братченко направился по извилистой и бугристой проселочной дороге в глубь леса. В машине играла музыка, Галочка рассказывала ему о своем детстве в Туле, о том, какой романтической девчонкой она была, о разладе в семье родителей и вечной войне между старшими женщинами: мамой и бабушкой. Судя по ее рассказу, бабушка была женщиной своенравной, но и мама давала жару всей семье без исключения и без скидки на былые заслуги семьи.

Галочка потому и вышла замуж за первого своего парня, с которым она встретилась в кино, чтобы поскорее уехать, – не из города, нет, Тулу она очень любила, – а из семьи.

Неожиданно машину Братченко обогнал эскорт, состоявший из длинной черной хай-класс машины и трех джипов, летевших, вернее скачущих но кочкам, словно мячики, за этой самой хай-класс...

– Может, это и не наши клиенты, но чует мое левое ухо... многозначительно пошутил Братченко.

Он дал газ и затарахтел за эскортом, как маленький боевой трактор. Через какое-то время эскорт внезапно исчез из виду, Братченко оглянулся по сторонам и увидел за деревьями всего лишь один мелькнувший огонек фары.

– Туда?

– Туда, – согласилась Галочка.

Братчеико доехал задним ходом до узенькой прямой асфальтированной дороги, которую не было бы видно и днем: кусты и две ольхи своими ветвями перекрывали въезд на финишную прямую.

Проехав по ровной дороге метров двести-триста, машина остановилась. Перед бампером, выхваченные светом фар, засеребрились высокие кованые ворота. Братченко спешно выключил огни и призадумался.

– Похоже, здесь, – устало констатировал он.

– Готова сигануть на вражескую территорию?

На лице Галочки отразились сложные чувства.

Ее сильно клонило ко сиу, при этом она вряд ли хотела оставаться одна в машине, но и покушаться на спокойный сои одного из главных слуг народа вряд ли стоило – так ей казалось.

– А нас не привлекут? – спросила она.

– Не привлекут... если не поймают. Может, еще не туда приехали.

– А вдруг это логово бандитов?

– А ты уверена, что представители преступного мира страшнее предоавителей власти? – философски заметил Братченко. – Одну я тебя все равно здесь не оставлю.

За оградой асфальтовая дорожка была с двух сторон подсвечена гирляндами лампочек, лежащими на земле. Эта "взлетная полоса" уходила вдаль, ни зданий, пи машин видно не было. Братченко съехал с насыпи, чтобы машина не бросалась в глаза, и поставил ее за кустами. Затем достал из багажника и протянул Гале свою теплую куртку, вооружился фонариком, и они подошли к воротам. Вряд ли их можно было перелезть. Ох уж эта Серафима! Не могла подождать до завтра, выдать ему постановление, все полномочия. Зачем ей к утру грунт со всего Подмосковья?

– Ты по деревьям лазить умеешь? – спросил он Галю.

– Нет. Не умею. И я в юбке! Может, поищем лаз?

– Давай, ты в эту сторону, я в ту, только недалеко!

Они разошлись в разные стороны от ворот.

Тихо было в лесу, хруст веток под их ногами раскатывался по пространству, словно то была яичная скорлупа. Вспархивали невидимые птицы, аукали, ругались, наверное. К лицу липла тонкая паутина, соединявшая ветки.

Братченко прошел метров сто и обнаружил за проволочным ограждением поворот. Посветив фонариком вперед вдоль забора, он заметил человека, метнувшегося в сторону от светового круга.

От ужаса кудри на его голове встали спиралевидным дыбом, все внутри похолодело. Братченко сглотнул и прижался к сетке. Стал шарить фонарем по кустам и деревьям. Может, показалось?

Нет, вот снова от дерева к дереву мелькнула чьято тень.

– Кто здесь? Стой, стрелять буду, – пробубнил Братчеико очень тихо, словно повторял заученное стихотворение. – Выходи!

Из глубины леса донесся удаляющийся хруст веток. Шорох вскоре затих, а в чащобу свет фонарика уже не пробивался.

Братченко повернул обратно и стремглав бросился догонять Галю.

Он нашел ее лежащей недалеко от ворот, издали увидел, потому что свет "взлетной полосы"

освещал некоторое пространство вокруг. Братченко показалось, что Галочка не шевелится. Бросившись к ней, он стал тормошить, едва сдерживая крик. Галя неожиданно повернулась на спину и вздохнула. Что такое? Уж не спит ли она?

Вдруг над самым ухом Братченко услышал свою фамилию. Мурашки пробежали по телу, он боялся поднять голову.

– Братченко, – снова позвали его шепотом, – это вы здесь шатаетесь, как медведь-шатун? Кто это с вами? Чем вы вообще там занимаетесь, в непосредственной близи от основ демократии?

Серафимова стояла в проеме приоткрытых ворот и изо всех сил старалась дошептаться до помощника.

– Нонна Богдановна! – Братченко выпрямился и громко засмеялся. – А мы тут ваше задание выполняем.

– Тише вы! – прошипела она. – Какое задание? Я вам этого не задавала.

– А кто вам ворота открыл, Нонна Богдановна?

– Они открыты были, перед вами же кортеж проехал. Что это с вашей подружкой?

Тем временем Галочка приходила в себя. Она тоже увидела в темноте леса мелькнувшую светлую куртку, поняла, что здесь не одна, и недолго думая упала в обморок. Теперь она лежала на холодной земле, облокотившись на какую-то кочку, и блаженно улыбалась.

– А вы пешком? – спросила она первым делом.

– Машина на соседней аллее. Здравствуйте, Галочка.

Серафимова вежливо не проявила ни сарказма, ни любопытства по поводу присутствия секретарши Финка.

– А теперь тронулись! – скомандовала она и мотнула головой.

– Спасибо, я уже тронулась, – ответила Галочка, и вспотевшему от страха и беготни Братченко пришлось еще раз отнести ее тело в машину.

Серафимова и Братченко пошли в глубь территории рядом со световой дорожкой, в низине, где их не могли заметить. По дороге Витя изложил Нонне Богдановне суть своих похождений, достигнутые результаты и особо отметил содержание беседы с писателем Буденным. Фипк, оказывается, был на даче во вторник вечером. В понедельник дачу посетила дама, а сегодня, то есть в пятницу, мужчина.

Вскоре за низенькими жидкими елками показался огромный корпус, похожий на московский кинотеатр. Возле него стояли недавно приехавшие машины, а в окнах на втором этаже, в глубине балкона, видны были движущиеся люди. Далековато было до здания, никаких звуков не долетало. Но двоих людей в освещенном этаже Серафимова все-таки различила. Это был сам хозяин дома Семен Мошопко и девушка, едва достающая до его плеча, поэтому была видна только ее голова, прислонившаяся к отцовскому плечу.

Это, вероятно, и была его дочь Катя.

– Нонна Богдановна, а задание-то по части Мошонки выполнено, – довольно сказал Братченко.

– Это почему же?

– Посмотрите, тут гектаров пятьдесят вокруг заасфальтировано, там плиты, там кафель, нету ни одного земельного участочка.

– Похоже, вы правы Витя. Пошли назад. Нечего тут светиться. Постойте... – Серафимова уцепилась своими длинными острыми коготками в рукав Братченко. – Выходит кто-то.

Из подъезда вышли трое людей: один из них, самый высокий, оказался хозяином, он провожал какого-то гостя. Гость сверкнул плешью, его немалые габариты привели Серафимову к заключению, что это Овечкин. Она только ждала, когда тот повернется к свету.

– Вы в санатории не были еще? Я имею в виду на земле Овечкина.

– Нетеще, сейчас съезжу, – ответил Братченко.

– Вместе поедем, а вот этот товарищ дорогу покажет.

До Серафимы и Братченко донеслись слова Семена Филимоновича:

– Ты понял меня? Прикрывай на время свою лавочку.

– А может, контрдезу пустить?

– Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему. Я говорю: не про товарно-денежные отношения тебе сейчас думать надо, а где этого сукина кота искать с документами.

– А-а, понял, – сказал толстый и добавил, уже садясь в машину: – Мое почтение.

ЛИЦОМ К СВЕТУ

Овечкин так и не повернулся лицом к свету, но Серафимова, уже допрашивавшая господина директора "Универмага" вчера, узнала его. На допрос Овечкин явился в смешливом настроении.

Улыбался. Готов был острить на каждую реплику следователя. Окомплиментил всех, кто находился в комнате, вплоть до мух.

– Вы можете рассказать, где вы были в момент убийства Адольфа Зиновьевича Финка? – спросила Серафимова, но Овечкин на подковырку не попался.

– Во сколько?

– С шести до восьми вечера во вторник.

– Я был... я был... А что, я уже подозреваюсь?.. Я был во вторник... да в клубе же, конечно. У меня по вторникам бассейн, баня...

– Где находится ваш клуб?

– В бывшем Минрадиопроме, здесь, на Тургеневке. Это же недалеко отсюда. Один разбогатевший завхоз организовал. Да так культурно, наслажденье в европейском стиле. А баня – в турецком... С девочками и банщиками-массажистами. Все законно, заметьте.

– Вас кто-нибудь видел в клубе? – вмешался Братченко, на что Овечкин ответить не смог, так как покатился со смеху и прямо-таки до слез был растроган наивностью вопроса.

Серафимова проверила. Во вторник Овечкин действительно был в бане, куда приехал еще и Мошонко на полчаса: расслабиться после выступления на заседании своего ведомства.

Похвалов? Похвалов тоже был в бане, приехал вместе с шефом, потом поехал на дачу, откуда его и вызвал Братченко на место убийства. По всем подсчетам, Похвалов не мог находиться в момент убийства в квартире Финка. Убийство произошло в тот момент, когда Похвалов как раз подъезжал к Переделкину. По времени с момента выхода из бани-клуба до звонка Вити на дачу получалось, что Похвалов на всех парах, за сорок минут, пролетел от Тургеневки до Переделкина через всю Москву, минуя "пробки". Нет, никак не мог он еще и на Солянку заехать.

На проходной закрытого некогда ведомства, с почтением к высокопоставленным гостям, дежурные показали Серафимовой журнал посетителей, да и сами они работали тогда в смену, всех вспомнили. Следователю продемонстрировали и сауну, и бассейн. Заведующий сауной заверил Серафимову в точности показаний Овечкина и вахтеров, а также устроил внеплановый сеанс бесподобного массажа за сто рублей. Серафимова взяла телефон.

На ее вопрос, о чем Овечкин разговаривал с Финком за обедом, тот ответил, что это был обычный обед. У него в гостинице "Октябрьская" своя торговая точка, да и кабинет, то есть номер под кабинет он там снимает. Финк приезжал обедать в "Октябрьскую" всегда, когда у него было время и желание обедать. Кухня отменная, домашняя – с его-то язвой. За обедом болтали о политике.

– Официанты ресторана заметили, что вы оба были чем-то возбуждены, говорили на повышенных тонах?.. – сказала Серафимова, пуская в Овечкина дым от своей сигареты.

– Так мы же о нашей, о российской политике говорили! А о ней можно только на повышенных...

– Как прошел этот день у вашего референта Натальи Леонидовны Похваловой?

– А никак не прошел, она в девять часов пришла, а в десять ее муж забрал.

– Сам забрал? Заезжал?

– Я лично не видел, но понял по разговору, что заезжал.

– Он не заходил к вам? В каких вы были отношениях?

– Мы вместе мылись в бане – выходит, в близких.

– Не остроумничайте. У вас нет сведений о его теперешнем местонахождении?

– Никаких абсолютно! – воскликнул Овечкии.

Сам он весь день, за исключением обеда с Финком, был на работе. Это подтвердили водитель, персонал универмага и случайные свидетели, вроде компаньонов, приезжавших к нему на переговоры...

Машина вывернула на дорожку, освещенную лампочками, и промчалась мимо Братченко и Серафимовой. Они были уже на подходе к воротам, но на сей раз ворота перед ними автоматически закрылись. Пришлось бы залезать на дерево, если бы Серафимова не попробовала приподнять сетку снизу. Та немедленно отстала от земли, и Ноина Богдановна пролезла на волю первая, Братченко любезно придерживал сетку над землей.

– Я думал, она вкопана намертво. Ну и халтура!

ТАЙНА

Через десять минут они нагнали Овечкина на трассе. Его джип решил пройти к санаторию напрямую, поэтому вскоре Овечкин свернул с шоссе на проселочную дорогу, впрочем, это направление в пространстве считалось дорогой по какому-то недоразумению.

Братченко совсем расхотел спать. Галочка боком полулежала на переднем сиденье, разглядывая его, мастерски ведущего машину. За ними с шофером Володей ехала Серафимова. Через реку шел низкий широкий мост, затем показались фонари, туда-то, в эту темень с яркими жемчужинами фонарных огоньков и нырнул джип. Витя остановился посоветоваться с Серафимой.

Решено было пойти на прогулку полным составом. Во всяком случае, две пары, прогуливающиеся ночью по аллее санатория, вызовут меньше подозрений, чем один Братченко. У него же на лице написано, что он поклонник Пуаро и профессиональный маньяк. Машины, переехав мост, подъехали поближе. Санаторий располагался на холме, корпуса и коттеджи были раскиданы но огромной территории, естественно, пройти туда через главные ворота даже под видом следственной группы было нереально. Да и незачем было пугать Овечкина официальным визитом.

Братченко так навострился на перелезании через заборы, что теперь просто-напросто подогнал машину к бетонному заграждению, взобрался на капот и пересел на забор, а оттуда сообщил, что место выбрано правильно, невдалеке виднелся пруд и какой-то домик. Спрыгнул он неудачно, подвернул ногу и взвыл от адской боли. Сверху на землю посыпались человеческие тела Серафимы, Галочки и водителя Володи, причем двое из них прыгнули, явно целясь на ноги Братченко, потому что именно туда и попали своими каблуками. Витя взвыл снова, но не громко, так только, чтобы Серафима и Галочка ощутили свою вину.

Освещенный в ночи пруд был очарователен.

Тихие всплески воды на ровном песчаном берегу, молодая ароматная трава, тяжелые вековые стволы дубов, склонившиеся к пруду, мостки и лодки на привязи, какое наслаждение! Прямо Левитан...

Да еще и комаров пока не налетело – холодно.

Коттедж, стоявший у воды, был небольшим, участок горкой сходил к пруду, немного в стороне от мостков. Группа людей поднесла своего собрата почти к самому дому и уложила возле одного из дубов на скамью.

– Володя, вы побудьте с Виктором, а мы с Галиной Тимофеевной подойдем поближе к дому, – скомандовала Серафимова, – мы скоро.

– Может, вместо меня лучше Галя останется? – предложил Володя, но вспомнил, что распоряжения начальства – не предмет для дискуссий.

Вокруг коттеджа Овечкина забора не было.

Асфальта тоже не было. И хотя в доме еще происходило какое-то шевеление, Серафимова пошла по дорожке к машинам, стоявшим у крыльца, и набрала в пакетик земли с тропинки и близлежащей территории.

– Похоже, не то – один песок кругом. Эксперты разберутся, – сказала она Галочке, которая стояла за деревом напротив дома.

– Нонна Богдановна, – заговорщически шепнула Галочка, – вот этот вот ведущий с телевидения в кабинет Адольфа Зиновьевича сегодня продирался. Его не пустили...

Серафимова проследила направление Галиного взгляда. Прямо на них по аллее шла сладкая парочка: Овечкин и Юсицков. Они как раз вошли в полосу, освещенную сразу двумя фонарями.

Шли медленно, Овечкин поддерживал под локоть Юсицкова. Когда они успели выйти из дома, отойти на приличное расстояние и возвратиться? Хотя могли. Очевидно, Юсицков ждал здесь Овечкина, пока тот ездил к Мошонке.

– Господи, они же прямо на Витю идут, – испугалась Галочка.

Но путь им с Серафимовой уже был отрезан.

Овечкин и Юсицков находились посредине, как раз между Галочкой и Серафимой, а Володя и Братченко оставались с другой стороны, ближе к пруду. Овечкин повел Юсицкова прямо к скамье... Галочка и следователь двинулись за ними, но вовремя сообразили, что те могут в любой момент развернуться и пойти им навстречу. Местность была почти открытая, то там, то здесь росли елки и кустарник, но между ними лежали огромные поляны, освещенные луной и фонарями. Возле воды притаились высокие деревья. К своему удивлению, Серафимова увидела, как Овечкин и Юсицков сели на ту скамью, где, по ее подсчетам, должен был находиться изувеченный Братченко.

– Ну и парень вам достался, Галочка, – вздохнула она, – клад!

Овечкин плюхнулся первым. Братченко, лежащий под скамьей, подумал, что сейчас зад Овечкина сломает прогнувшиеся рейки, провалится и раздавит его ногу окончательно. Володя успел ретироваться подальше, за соседнее дерево, стоявшее метрах в пяти. А Братченко, увидев направлявшегося прямо на него Овечкина, смог только подняться, да и упал тут же в траву, подлез иод скамью. Голоса подходивших людей уже были слышны отчетливо.

– Едигей, нужно искать папки, – настойчиво повторил Овечкин свою последнюю фразу, – Сеня нас с глиной съест. Ты понимаешь? Значит, нужно этого сукина кота искать. Бабу его уже не спросишь. Переборщил, брат.

– Валерий Васильевич, да это не я, ей-богу, вы ж меня видели во вторник.

– Во вторник? Видел мельком. Ну, что ты мне лапшу вешаешь? Значит, твои ребята переборщили.