Текст книги "Повесть о партизане Громове"

Автор книги: Сергей Омбыш-Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– У-у, собака! – сплюнул на сторону и спокойно пошёл к заимке.

Партизаны уже были на лошадях. Выстроившись в колонну, они двинулись в Ярки. Впереди плескались в солнечных лучах два алых полотнища. Кто-то запел партизанскую песню:

 
Довольно! Рабства мы терпеть не будем,
Расплаты час настал для них.
Вперёд, ребята – славны партизаны,
За нашу кровь, за кровь детей своих!..
 

Подхваченная десятками сильных голосов, песня разбудила степную тишину.

…Когда отряд вошёл в село, на улицу сначала высыпали ребятишки. Они бежали сбоку колонны и выкрикивали: "Партизаны! Партизаны!.." Из домов стали выходить мужики и женщины. Вскоре к сборне сошлись почти все жители Ярков.

Громов, сопровождаемый несколькими партизанами, поднялся на крыльцо, сдёрнул с головы фуражку, взмахнул ею, прося тишины, громко, так, чтобы все слышали, проговорил:

– Прошёл год без советской власти. За это время крестьяне на собственной спине сполна узнали, что это за Верховный правитель Колчак. Плети и шомпола открыли глаза даже тем, кому было безразлично, кто будет править. Теперь всем ясно, что только большевики несут трудовому народу настоящую свободу и мир, освобождение от кабалы и насилия. Так я говорю?..

– Так!

– Правильно-о!..

– А раз правильно, – продолжал Громов, – то отныне именем поднявшихся на войну против Колчака партизан в вашем селе опять устанавливается советская власть…

Снова одобрительный гул голосов. Кто-то из средины толпы выкрикнул:

– А дозволь спросить: надолго это?

Игнат Владимирович улыбнулся. Ему было понятно беспокойство крестьянина – он хотел знать: хватит ли силы удержать власть. И Громов твёрдо ответил:

– На веки вечные!.. Прошу избирать председателя Совета и военного комиссара…

* * *

Аркадий Данилов сидел в избушке, расположенной у дальних пашен в стороне от проезжих дорог, и, поджидая товарищей по подполью, думал: с чего начать выступление, пойдут ли за ним односельчане?

Вспомнилось, как, бежав из Камня, захваченного белыми, он долго скитался по степи, полуголодный, измученный, ночуя на заимках, в полевых станах, а то и просто под стогом сена. Во время этих скитаний своими глазами видел, как глумятся колчаковцы над народом, узнал, как люто ненавидят крестьяне новую власть, и их ненависть закалила в нём веру в победу. Перебравшись в Усть-Мосиху весной девятнадцатого года, Данилов создал здесь подпольную большевистскую организацию. На первом собрании, которое проходило в заброшенной бане на берегу озера, присутствовало всего пять человек: Ильин, Дочкин, два брата Тищенко и он. А теперь подпольщиков стало двадцать пять. Это уже сила…

Первым пришёл из села Пётр Дочкин, старый большевик. Он был явно взволнован. Об этом Данилов догадался сразу: войдя в избушку, Дочкин оставил раскрытой настежь дверь, то и дело снимал и снова надевал свою старенькую кепчонку.

– Что-то случилось? – забеспокоился Данилов.

– Хорошее, Аркадий, хорошее! – поторопился успокоить его Дочкин. – Зиминцы выступили.

– Выступили?! – изумился и в то же время обрадовался Данилов.

– Ну да!.. Приехали к ним позавчера каратели дезертиров ловить. Выпороли всё село: и стариков, и молодых, и даже женщин, но никто не выдал беглецов. Не стерпели зиминцы, поседлали коней да под командой Павла Чаузова влетели в Чистюньку и всю милицию побили. Чистюньские и колчаковские мужики к ним присоединились.

Говорят, и в других деревнях народ за ними поднимается.

На общем собрании восставших создан Главный революционный штаб Алтайского округа. Командующим назначен Кондратий Никифорович Брусенцев, начальником штаба – Фёдор Иванович Архипов…

Г. Ивкин – руководитель Зиминской подпольной организации.

Зиминская подпольная организация была самой крупной, объединяла около двадцати сёл. Руководили ею питерский рабочий большевик Гавриил Ивкин и учитель Фёдор Архипов. Они не только сумели сколотить крепкое партийное ядро, но и установить связи с большевистским подпольем Барнаула, Бийска, Камня и Змеиногорска. Данилов знал также, что уже к маю этого года у них было создано и скрывалось в степи три отряда: первый – из крестьян села Зимино, второй – из рабочих Легостаевской паровой мельницы и третий – из крестьян Боровского подрайона.

Усть-мосихинцы давно уже держали связь с зиминцами и ещё раньше договорились выступать против колчаковцев вместе.

– Ждать и нам больше нечего, – проговорил Данилов. – Так, Петро?

К. Н. БРУСЕНЦЕВ – командир зиминских партизан.

– Так! – ответил Дочкин.

Один за другим начали входить в избушку подпольщики. Когда все были в сборе, Данилов спросил:

– Слыхали о зиминцах?.. Восстали они. И в других деревнях на партизанскую войну народ поднимается. На совещании подпольщиков, с которого я на днях вернулся, решили начать массовое восстание. Медлить больше нельзя. Все ли готовы к выступлению?

– Готовы! – враз ответили подпольщики.

– А раз готовы, надо подумать, с чего начать?

– Чего думать, – баском прогудел Андрей Полушин, – завтра базарный день. Там и начать.

– Подходяще, – поддержал его Ильин, ранее выбранный на одном из подпольных собраний командиром отряда. – Весь народ на базаре соберётся.

* * *

День второго августа выдался тихий, безоблачный. Крестьяне из Усть-Мосихи и окрестных сёл с самого раннего утра потянулись на торговую площадь: кто продать лишнее, кто прикупить кое-что для хозяйства, а иные и просто поглазеть на товары да поприцениваться.

На площади – несмолкаемый шум: говор, смех, ржание лошадей, мычание коров.

Бойко выкрикивают торгующие:

– Семечки ядрёные, на жару калёные! Семечки…

– Овчины дублёные! Овчины… Налетай-покупай!..

– Кому петуха, кому петуха?

– Плис, чесуча! Плис, чесуча!.. Носи – не износишь!

– Лучку, огурчиков. Муромцы, муромцы!..

Пьяный мужик сидит прямо в пыли у телеги и, положив голову на оглоблю, хриплым голосом тянет на всю площадь:

 
Всё о-отд-а-ал бы за-а ласки-ки взоры,
Лишь ты-ы вла-адела мной од-одна…
 

И вдруг этот обычный базарный шум перекрыл звонкий голос:

– Товарищи крестьяне!..

Все обернулись на голос. В самой гуще торгующих, на телеге, стоял молодой парень со сбившимися на лоб смоляными волосами и размахивал кепкой. Односельчане узнали в нём учителя Аркадия Данилова. Толкаясь и наступая друг другу на ноги, люди двинулись вперёд, сплошной стеной обступили бричку, на которой стоял учитель. Данилов, рубя рукой воздух, выкрикивал:

– Довольно подчиняться белой погани. Сколько можно терпеть?.. Красная Армия идёт с боями в Сибирь нам на помощь. Зиминцы выступили, и другие деревни за ними поднялись против Колчака. Неужели мы будем подставлять свои спины под плети и нагайки? Не пора ли нам взяться за оружие?..

Крестьяне заволновались, задвигались, зашумели. Призыв Данилова расшевелил их.

– Хватит!..

– Нет сил больше терпеть!

– Долой белых бандитов!..

Данилов переждал, когда крики мало-помалу стихли, и продолжал:

– Всюду устанавливается народная советская власть. Надо и нам выбрать Совет, а для организации самообороны – военного комиссара. Предлагайте своих кандидатов.

И сразу же десятки голосов:

– Дочкина!

– Тищенко!

– Буравлева!

– Ларина!..

Председателем Совета избрали Дочкина, военным комиссаром – Буравлева.

На телегу вскочил командир отряда Ильин, крикнул:

– Объявляется запись добровольцев в отряд!

Вокруг партизана, ведущего запись, образовалась толкучка. Многие уже сбегали домой и возвращались назад с винтовками, берданами, дробовиками, топорами.

Желающих записаться в отряд оказалось много. Однако принимали в отряд не всех, по выбору. Рядом с секретарём стоял Ильинин определял:

– Этот годен. Записывай!

– Здоров, как бугай. Пиши!..

Из толпы протискивается щупленький, болезненного вида мужик.

– А ты, Гаврила, куда? – шумнул на него Ильин. – Не подходящий к службе.

– Куда, куда?! Добровольцем… – ощетинился мужик.

– Сказал, не подходишь и не мешай другим записываться, – рассердился Ильин. – Маломощный, с беляком не сладишь. Будешь в селе самооборону держать.

– Запиши, товарищ Ильин, – взмолился Гаврила. – Я снаружи такой, а нутро у меня крепкое.

Но на него зашикали другие мужики, спешившие записаться в отряд, и он, ругаясь, отступил.

Вперёд пробивается дед в рваном зипуне, с топором в руке.

– А ну, черкни меня.

– Не соответствуешь, папаша, – замечает Ильин. – В резерв!

Дед возмущённо вскидывает остренькую бородёнку.

– Это как так в лезерву? Сына моего записали, а меня в лезерву. Я без сына никуда. Пиши!

Ильин в раздумье чешет в затылке.

– Ну, что, командир? – торопит секретарь.

– А чёрт его дери, записывай.

Отряд был сформирован из пятисот человек, однако оружия оказалось меньше чем у половины. Данилов подзывает только что избранного председателя Совета Дочкина, говорит ему:

– Собери всех кузнецов, Петро, пусть день и ночь пики куют.

Через час в разных концах села, в кузницах, застучали молоты о наковальни. В старой завозне организовали оружейную мастерскую. Под руководством знающего толк в пиротехнике Тищенко здесь ремонтировали поломанное оружие, начиняли бомбы и заряжали патроны. Добровольцы, не имеющие винтовок, толпились тут же и, выхватывая из рук кузнецов ещё горячие пики, спешили на площадь, где раскинулся военный лагерь.

На площади всё бурлило. Ильин с Даниловым разбивали отряд на сотни и отделения, сами повстанцы выбирали командиров. За село выслали дозорных, отправили агитаторов в другие деревни. Группа молодых партизан двинулась на поимку колчаковских милиционеров и приспешников из кулаков. Но они успели бежать из Усть-Мосихи. Привели только одного – торговца Никулина. Устроили над ним суд.

– Как поступим с ним, мужики? – спросил председатель Совета Пётр Дочкин.

Партизаны дружно зашумели:

– Через него нам шкуры шомполами полосовали…

– Верой и правдой Колчаку служил!

– В расход его!..

– Повесить!

Дочкин посоветовался с Даниловым и Буравлезым, объявил:

– Именем советской власти враг народа, продажная шкура, колчаковец Никулин приговаривается к расстрелу.

Тут же на площади приговор приводится в исполнение.

К вечеру прибыли гонцы из соседних сёл Куликово и Макарово. Они привезли решения сходов о присоединении к восстанию, установлении советской власти и организации партизанских отрядов.

* * *

Восстания в Зимино, Усть-Мосихе и других деревнях не на шутку встревожили управляющего Алтайской губернией Строльмана. Он почти через каждый час вызывал к прямому проводу командующего войсками Барнаульского военного района генерал-майора Биснека и сначала просил, а затем стал настойчиво требовать отправки больших отрядов на усмирение бунта. И Биснек дал команду в Камень: «Выслать отряд, усиленный пулемётами, в район Усть-Мосихи, Куликово и Макарово. Окружить бунтовщиков и уничтожить».

О движении карательного отряда вскоре стало известно в Усть-Мосихе, и Данилов срочно собрал совет подпольщиков.

– Что будем делать? – спросил он у товарищей.

– Поднимать народ. Защищаться! – было единым мнением.

Данилов тотчас же выехал в Куликово. В деревне ударили в набат. Под тревожный, частый звон церковного колокола к сборне бежали с винтовками, дробовыми ружьями, топорами и вилами.

Данилов стоял на возвышении и горячо кидал слова в прибывающую с каждой минутой толпу:

– Белые банды собираются поставит нас на колени, уничтожить. Но нас много, мы – это весь народ. За народом сила. Все на защиту святой свободы! Вооружайтесь, кто чем может, становитесь под красное знамя борьбы!..

– Победить или погибнуть! – решили жители села Куликово.

Тут же разбились на сотни, выбрали командиров и двинулись на Усть-Мосиху. Прибыли туда к вечеру, когда на площади шёл митинг. Почти все жители села собрались вместе в этот решающий час.

Данилов поднялся на сооружённую из ящиков трибуну. Установилась мёртвая тишина. Было слышно, как перекликаются в деревне горластые петухи.

Люди с тревогой ждали, что скажет их вожак. А он стоял спокойно, без кепки, в бордовой косоворотке, заправленной в полосатые брюки, словно был не на митинге, когда над восставшими нависла смертельная опасность, а в своей школе и объяснял урок ученикам. Только две суровые складки пролегли на его высоком лбу.

– Настал первый решительный бой с врагом, – раздался его голос. – Каратели уже проследовали через Юдиху и скоро будут здесь. Встретим же беляков на нашей, политой потом, земле и разгромим их. Отступать нельзя – враги опустошат нашу деревню…

Снова установившуюся тишину всколыхнули десятки голосов:

– Все, как один, пойдём!..

– Смерть белякам!..

– Веди нас!..

И вдруг весь этот шум перекрыл чем-то мощный бас:

– Знамя давай. Без знамя нельзя!

– Зна-а-амя! – прокатилось по площади.

Данилов растерянно оглянулся по сторонам. "Знамя?

Где его взять? Даже лоскутка красной материи сейчас не найдёшь в селе. А знамя надо!" Рука скользнула по груди и уцепилась за подол рубахи. Рубаха-то бордовая!.. Аркадий рванул за ворот, разорвал пополам, отделил прямоугольный лоскут, прикрепил его на пику и высоко поднял над головой. Спрыгнул с импровизированной трибуны и пошёл вперёд. За ним лавиной двинулись люди. Сурово зазвучала песня:

 
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе.
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе….
 

Вышли за село, к кромке Кулундинского бора. У самого леса повстанцы, имеющие винтовки, дробовые ружья и гранаты, раскинулись на несколько вёрст в цепь. А позади, в сосняке, укрылись пикари.

Вскоре показалась передовая походная застава белогвардейцев, а дальше, саженях в двухстах, и весь отряд. Наблюдатели доложили о приближении противника, и Данилов передал по цепи:

– При-го-то-вить-ся!..

Беспокойно, напряжённо задвигались партизаны, самые нетерпеливые поползли вперёд. Из передовой белогвардейской заставы заметили широко раскинувшуюся крестьянскую цепь, повернули коней, смешались с остальным отрядом – и все ударились в паническое бегство.

– Отступают!.. Белые отступают. Наша взяла! – торжествующе зашумели партизаны.

Грохнул беспорядочный залп. Не ожидая команды, усть-мосихинцы, куликовцы и макаровцы бросились за отступающими. По степи скакали верховые, гремели, подпрыгивая на ухабах, телеги, бежали пешие с пиками наперевес.

Сумерки сгустились и скрыли отступающих. Преследующие их партизаны двинулись на Тюменцево, Шелаболиху, Сузун, поднимая на восстание другие деревни и сёла.

В то время, когда алейские партизаны Кондратия Брусенцева вели бои за обладание Алтайской железной дорогой, а усть-мосихинские очищали от милиции и колчаковских отрядов левобережье Оби, баевские подпольщики ещё только готовились к восстанию.

Недалеко от села, в лесу, на маленькой полянке, собралось, девять человек. Под отчаянный галдёж птиц, упрятавшихся в густой берёзовой листве, Николай Булыгин докладывал о плане восстания:

– Пока в Баево карателей нет, захватим село. Кулаков и всех предателей арестуем. Соберём сход и объявим о восстановлении советской власти. Создадим отряд, организуем самооборону и сразу же другие деревни поднимать будем. – И Булыгин стал загибать пальцы на руке. – Прослауху – раз, Нижне-Пайвино – два, Ильинку – три, Верхне-Паево – четыре… – Когда пальцев на обеих руках не хватило, он тряхнул головой, сказал: – И так далее…

Булыгин замолчал. Молчали и подпольщики. Наконец, Иван Елисеев спросил:

– А дальше что?

– Дальше?.. – переспросил Булыгин. – Дальше присоединимся к отряду товарища Громова и вместе двинем на Камень. Так все решили, когда совещались на Клещевой заимке. Понятно?

– Подходяще!

– Раз подходяще, то и у меня всё, – заключил Николай и, обращаясь к Фёдорову, своему первому помощнику, спросил: – Ты, Федот, скажешь чего?

– Скажу. Вот что, ребятушки: нужна нам крепкая дисциплина. Без дисциплины нам беляков не одолеть. Кто трус или наживиться на войне хочет, тот пусть сразу в сторону отворачивает. И чтоб своим мужикам обид не чинить. Так я говорю?

– Так! – поддержали подпольщики.

– Ну, тогда можно и закрывать наше последнее подпольное собрание.

Через несколько минут из лесочка выехали девять вооружённых всадников и на рысях двинулись в Баево.

В село влетели галопом. Крестьяне смотрели на них с недоумением, а кое-кто со страхом. Особенно удивлялись, видя в седле Федотку Фёдорова. Был он всем известный человек: батрак, голодранец, но весёлой души, востёр на язык и первый на селе гармонист. Без него ни одна свадьба, ни одна мало-мальская гулянка не обходилась. По поводу колчаковской власти он допускал в словах вольность, и его зачислили в смутьяны. Около года тому назад Федотка пропал – ходили слухи, что его расстреляли каратели. А тут на тебе – объявился!

Через некоторое время по улице провели со связанными руками кулацкого главаря Медведкова, а немного позже – сына бывшего начальника колчаковской милиции Корякина.

Мужики меж собой заговорили:

– Ну, слава богу, никак белой власти конец пришёл?

– А я, паря, так и смекал, что ей долго не удержаться. Потому она супротив народа.

– Как бы от этого самоуправства беды не нажить. Им что, ударят по коням – и поминай как звали. А нам ответ держать…

– Всё может, всё может. Наскачут каратели – деревню спалят и нам шкуры спустят.

– Куда же теперь прибиваться, мужики, а?

– Куда обух, туда и топорище…

Возбуждение в селе с каждым часом нарастало. Новоиспечённые десятские пошли по домам созывать на сход. Жители толпами повалили к сборне. Когда площадь заполнило более трёхсот баевцев, Николай Булыгин взмахнул рукой, прося внимания, заговорил:

– На всём Алтае полыхает пламя восстания, зажжённое большевиками. Партизаны Ефима Мефодьевича Мамонтова освободили от белых Славгородский район. Колчаковцы боятся туда и носа сунуть. К зиминцам примкнуло 90 сёл. Усть-мосихинские партизаны захватили Тюмен-цево, Шелаболиху, Мереть, Сузун-завод. Вот и мы вышли из подполья и зовём вас выступить против тех, кто хотел установить романовские порядки. Наверное, и сейчас у многих ещё не зажили спины после того, как капитан Брюшинин устроил у нас в Баево поголовную порку…

Над площадью прокатился возмущённый гул голосов. "Нет, не ошиблись, – подумал Николай. – Баевцы нас поддержат. Слишком велика ненависть у них против колчаковцев". И ещё более уверенно продолжал:

– Мы, большевики-подпольщики, решили установить отныне в Баево свою народную власть.

В ответ – десятки одобрительных возгласов.

– Назначайте своего военного комиссара и помощника ему для установления советского порядка и самообороны.

Баевцы молчали, посматривая друг на друга, словно прикидывая в уме, кто будет более подходящим для несения такой ответственной службы. Наконец, бывший председатель сельсовета Семён Тощев сказал:

– Вы восстанавливаете советскую власть, вам и управлять. Тебе, товарищ Булыгин, и тебе, товарищ Фёдоров.

– Булыгина-а!..

– Фёдорова!..

Фёдоров поклонился на три стороны, заметил:

– Спасибо за доверие, граждане. Только мы не можем. Нам надо другие сёла поднимать на войну против Колчака.

– Верна-а!

– Поддерживаем!..

– Выбрать Парамонова!

– Антея Ивановича!..

– Губанова!..

На крыльцо поднялся Парамонов, смущённо заговорил:

– Это как же так, мужики?.. Меня вроде бы и грех выбирать. Как-никак я при колчаковской земской власти волостным старшиной состоял. Земскую власть скидываете, так и меня бы тоже вместе с ней по шапке…

Из толпы закричали, не давая ему говорить:

– Ты мужикам обид не чинил!

– За нас горой стоял!

– Доверяем тебе!

– Парамонова-а-а!..

Андрей Иванович низко поклонился:

– Коли доверяете, так я не отказываюсь. Нижайше вас благодарю.

– Примем, граждане, приговор об отречении от колчаковской власти, – предложил Николай Булыгин. – Вот слушайте: "1919 гола, 11 августа. Мы, нижеподписавшиеся, граждане Алтайской губернии, Каменского уезда, Баевской волости, села Баева, сего числа на народном собрании, по созыву командированных военных лиц относительно соорганизования нашего для защиты советской власти, а равно и завоёванной свободы, постановили: избрать и избрали из среды своей к исполнению обязанностей военного комиссара товарищей граждан с. Баево: Андрея Ивановича Парамонова, помощника к нему Ивана Радионовича Губанова, коим и поручаем установление надлежащего порядка по сказанной самообороне, в том и подписываемся". Я первым ставлю подпись и приглашаю всех подписываться.

Вслед за Булыгиным подписались подпольщики, а затем к столу потянулись остальные баевцы. Некоторые просили:

– Черкни за меня, Николай. Я грамоте не обученный…

Булыгин отвечал:

– Не могу. Знаешь, какой это важности документ. Потом скажешь, что тебя насильно вписали.

Неграмотный, конфузясь, говорил:

– Ды ты что, товарищ Булыгин, нешто я против на рода пойду. Я за свою власть, крестьянскую.

– Ну, и ставь крестик или какой свой знак.

И на пяти листах приговора появились каракули, крестики, другие знаки.

Тотчас же началась запись в партизанский отряд…

* * *

Перед тем, как баевским партизанам двинуться на соединение с отрядом Игната Громова, Булыгин зашёл в сельсовет, отдал последние распоряжения Парамонову, Губанову и Фёдорову.

– Баево должно быть центром всех восставших сёл. Ты, Андрей Иваныч, должен создать здесь оборону. Беляки будут двигаться сюда, собирай людей, рой окопы, но до села врага не допускай – сожгут и с мужиками расправятся. К тебе будут идти от нас приказы, а ты как военный комиссар волости доставляй их другим и требуй исполнения. За порядок отвечаешь головой. Понятно?

– Так точно!

– А ты, Федот Никитич, – обратился Булыгин к Фёдорову, – как комиссар нашего отряда бери с собой двух партизан и езжай с ними по сёлам. Подымай народ на восстание, устанавливай всюду советскую власть.

Фёдоров утвердительно кивнул головой.

– На том пока и прощайте. Ждите вестей, сами обо всём доносите.

Булыгин пожал руки товарищам и вышел из сельсовета. Вскоре эскадрон в пятьдесят конников покинул Баево и направился в сторону города Камня. Женщины провожали партизан до самой околицы.

Военные комиссары продолжали заседать. После двухчасового совещания на свет появился следующий документ:

"ПРОГРАММА

Баевского военного комиссариата для всеобщей народной организации… И августа 1919 года.

Баевский военный комиссариат, принимая во внимание настоящий момент, постановил преподать нижеследующее:

1) В каждом селении избрать народного комиссара и к нему помощника для проведения в жизнь всех поручений Баевского военного комиссариата.

2) На комиссаров возлагается: объединить всех товарищей селения для всестороннего поддержания советской власти, иметь постоянную связь селения с селением через нарочных верховых, где также настаивать на немедленной организации для той же защиты. Комиссары должны всеми силами стараться и сделать созыв всех товарищей для сдачи в комиссариат всего имеющегося у населения разного рода оружия, пороха, патронов, пуль, свинца и олова. Иметь строгое наблюдение за изменниками и по обнаружении доставлять их в Баевский военный комиссариат. Грабежей, насилий и присвоения чужой собственности ни в коем случае не допускать. Уличённых в этом доставлять комиссариату.

3) Немедленно организовать в каждом селении сельскую военную вооружённую охрану, которая должна следить неотступно, чтобы селению не грозила никакая опасность. В случае малейшей опасности немедленно посылать в Баевский военный комиссариат или же в ближайшее селение за помощью.

4) При всех обстоятельствах самосудов не допускать.

5) Немедленно взять всех солдат на учёт до 45-летнего возраста, кои должны в любой момент выступить на защиту революции.

Баевский военный комиссар Парамонов.

Помощник комиссара Губанов".

С этой программой выехали в сёла волости Федот Фёдоров и два партизана. Обсуждали её на сходках бурно. О том, что этот первый документ возымел своё действие, Андрей Иванович почувствовал уже на другой день. В Баево на взмыленной лошади прискакал гонец из села Ситниково, совсем ещё парнишка – без шапки, с красной ленточкой на груди. Вбежав в помещение комиссариата, он крикнул:

– До вас пакет. Ух, что у нас делается! Вся деревня как есть бунтует!

– Бунтует? – хитро сощурился Парамонов, распечатывая пакет. – Врёшь, поди?

– Ей-богу, не вру! Все всполошились, с оружием ходят. Говорят: Колчака к чёртовой бабушке! Да прочитай, там всё как есть написано, – ткнул пальцем в пакет парнишка.

Парамонов вытащил из конверта клочок бумажки, на котором старательно было выведено: "Ситниковская сельская управа доносит о том, что программа от 12 августа 1919 года сего числа получена.

Староста Е. Соло.

Секретарь Гордеев".

– Ничего тут такого, о чём ты говорил, не написано, – заметил Парамонов.

– Ничего?.. Как же так, – разочарованно проговорил парнишка, стараясь заглянуть в донесение. – Эх ты, никак забыли. А говорили – скачи скорее, тут всё написано.

– Постой, постой! – вдруг нахмурил брови Парамонов. – Эт-то что такое? Староста Е. Соло… Это почему староста? Нет больше старост, и земских управ нет. Есть советская власть и военные комиссары.

Парнишка растерялся, захлопал длинными белёсыми ресницами.

– Гони быстрей назад! – грозно прикрикнул Парамонов. – Передай, что я тебе сказал: есть только одна власть – советская…

13 августа прибыл гонец из Плотавы, доставил удостоверение от военного комиссара Пустовалова: "Дано сие Баевскому отряду, – говорилось в нём, – в том, что по приезде этого отряда произошла полная организация всего селения с присоединением к советской власти и выбором Плотавского военного комиссара Ефима Фроловича Пустовалова и его помощника Ивана Фёдоровича Шапкина при полном порядке и спокойствии, что и удостоверяем".

Ещё не успел Парамонов отпустить гонца из Плотавы, как доставили донесение от самого Фёдорова: "Нижне-Паева присоединилась к общей организации Против Временного Правительства. Все подписались к приговору, как и у нас. И всеобщим приговором постановили: отблагодарить и проводили нас до ворот. Верх-Паева занята нашим отрядом в три часа".

Рано утром 14 августа по улице Баево протарахтела телега и остановилась у комиссариата. С неё спрыгнул высокий, крепкий ещё старик, снял с десяток винтовок, связанных вместе волосяной верёвкой, внёс их в помещение и положил на стол перед Парамоновым.

– Леньковские вам согласно программы своё почтение и подарок прислали, – сказал он. – И пакет вот…

Парамонов торопливо разорвал пакет. Военный комиссар Деревянко писал. "Настоящим извещаю, что село Леньки для борьбы с Временным Правительством сорганизовано и в настоящий момент усиленно приступило к организации селений, расположенных в окрестности с. Леньков. О дальнейших результатах будет вам сообщаться дополнительно по возвращении лиц, уехавших организовывать".

Андрей Иванович облегчённо вздохнул, лицо расплылось в довольной улыбке. "Ну, слава богу, – подумал он, – поднимаются деревни. А то боялся, когда выбирали военным комиссаром, что Баево одно-одинешенько останется. Теперь уж не страшно, восстание разрастается, и Баево становится центром выступивших против Колчака сёл".

* * *

Эскадрон Николая Булыгина, пополненный по пути за счёт добровольцев села Прослауха, встретился с отрядом Игната Громова на заимке Захара Трунтова, человека зажиточного, но действовавшего вместе с партизанами под фамилией «Воронов». Сюда же прибыли выделенные из Усть-Мосихинского отряда сто самых лучших, хорошо вооружённых конников. На совещании было решено объединить для совместных действий все три отряда в один, образовать Главный военно-революционный штаб Алтайской губернии. Партизаны единодушно избрали начальником штаба Игната Владимировича Громова, секретарём Николая Булыгина. Громов предложил немедленно двинуться походом на Камень. Сразу же разгорелись страсти. Несколько членов штаба выступили против.

– Ты что, Игнатий, очумел? – кричал Воронов (Трунтов). – Захотел отряд погубить. Кто тебе дал на это право, кто?.. Нет, мы на эти фокусы не согласны. Нет, нет!

– Не пойдём. Выбрали тебя начальником штаба, так думаешь дурить позволим? – поддержали Воронова другие.

Громов сидел спокойный, слушал молча. И от этого Воронов ещё больше горячился:

– Да ты знаешь, какой гарнизон в Камне стоит?.. Нас, как козявку, раздавит и пикнуть не даст. Город нам не взять! А если возьмём – не удержать!

– Знаю, – заметил Громов. – Белых в гарнизоне около пятисот человек, да ещё милиция…

– Вот, вот! – перебил его Воронов. – А ты наступать. Какой у нас отряд-то?!.

– Отряд, правда, небольшой и тот весь с собой брать не буду. Часть в резерве останется. А так как ты паникуешь, то и останешься с резервом на заимке.

Этого Воронов не ожидал. Как же это так, его, Захара, причислили к паникёрам и не хотят с собой брать! И он, заикаясь от волнения, заговорил:

– Не имеешь п-права, товарищ Громов, меня здесь оставлять. Я готов за советскую власть кровь пролить. А что выступал против похода, так это из предосторожности…

Игнат Владимирович улыбнулся.

– Значит, возражений против наступления на Камень нет. Оснований паниковать – тоже. Наших сто партизан стоят всего гарнизона белых. В городе рабочие выступят, поддержат. Удержим ли Камень?.. Пожалуй, что нет. Но взять его хоть на час очень важно. Покажем свою силу, крестьяне это почувствуют и пойдут за нами. А это уже победа.

На сторону Громова встали Николай Булыгин, Василий Коновалов, Кузьма Бантюков, Фёдор Колядо, Степан Топтыгин, исполнявший в отряде должность "паспортиста", и другие. Воронов и поддерживающие его партизаны больше не возражали.

Выступать решили через двое суток в ночь на 7 августа. На заимке закипела работа. Ремонтировалось и чистилось оружие, сбруя, подгонялись сёдла. Из деревней везли пустые гильзы, баббит, свинец – заряжали патроны, кой у кого из фронтовиков оказались гранаты.

Гномов отправил в Камень Проню Поставнеза с письмом к Ивану Коржаеву: "Выступаю на Камень. Огонь открою в 2 часа ночи семнадцатого. Подготовь рабочих. Достань через Ипатова пароль белых на это число. Наш пароль: «Ты Фома, я Ерёма». До встречи! Игнат".

Поставнев вернулся на другой день, привёз от начальника колчаковской милиции капитана Ипатова пароль и записку: "Прошу разрешения присоединиться к партизанскому отряду. Кажется, меня стали подозревать". Коржаев сообщал, что рабочий отряд будет готов. Навстречу вышлет информаторов.

16 августа партизаны отдыхали, готовясь к схватке с врагом. Собравшись кучками, они вели мирные беседы или потихоньку пели песни, ими же сочинённые. Кое-кто ухитрялся спать.

Громов ещё и ещё раз продумывал план наступления. Под вечер собрал командиров боевых групп, рассказал о плане и дал каждому задание:

– Бантюкову приказываю занять тюрьму и освободить политических. Группе Коновалова выбить белых из винокурорского дома, Булыгину поручаю взять почту, отряду Колядо уничтожить охранный отряд врага. Сам с группой буду наступать на пристань, надо захватить пароходы. Связь держать через посыльных.