Текст книги "Повесть о партизане Громове"

Автор книги: Сергей Омбыш-Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Всё готовимся, когда же выступать будем? – опять зашумели усть-мосихинцы.

– Нечего ждать. Выступать – и вся недолга!

Спор разгорелся с большей силой. Спорили долго, однако большинство склонилось к тому, что выступать рано. Сдались и усть-мосихинцы.

Было принято решение: вести степные действия мелкими отрядами, создать местные секретные группы, вооружённые револьверами и гранатами, и начать очистку Каменского уезда от колчаковской милиции, а где возможно – и от карателей; привлекать больше крестьян в подпольные организации и партизанские отряды и готовиться к общему выступлению.

* * *

Местные секретные группы вскоре начали свои действия. То в одной, то в другой деревне, а то и просто в степи находили убитых колчаковских милиционеров, представителей земств, лесничих и кулаков, нёсших шпионскую службу в контрразведке. Управляющий Каменским уездом Чистяков доносил в Барнаул: «Хотя никаких эксцессов массового характера в настоящее время нет, кроме мелких бандитских налётов, однако возможность открытого восстания, бунта не исключается». В ответ управляющий Алтайской губернией Строльман потребовал «увеличить количество милицейских чинов, обеспечить состав элементами, более преданными своему делу и благонадёжными, организовать теперь же осведомительный аппарат, определив ему хорошее вознаграждение».

Готовился к выступлениям и отряд Громова. Однако плохо, очень плохо было с боеприпасами. И тогда было решено организовать сбор патронов по деревням среди подпольщиков и надёжных людей – бывших фронтовиков. Сбор дал свои результаты, но отряд понёс первую большую потерю – погиб любимец командира и всех партизан связной и разведчик Киря Баев.

Проню Поставнева и Кирю Баева Игнат Владимирович Громов послал в село Поперечное за револьверными патронами, хранившимся у одного из подпольщиков. В село они приехали, когда во многих домах уже погасли огни – крестьяне спать ложились рано, керосин купить было трудно, поэтому жгли его экономно. Однако в доме, куда им надо было явиться, ставни почему-то были не закрыты, и ярко светился огонь. Поставнев не доехал до знакомой избушки, привернул лошадь к чужой ограде и сказал Кире:

– Сходи-ка, Кирюха, загляни к Петрухе в окошко, не беляки ли, случаем, у него.

Киря соскочил с телеги и направился к дому подпольщика. Вернулся быстро, зашептал:

– В самом деле беляки. Самогонку пьют за столом.

– Что же теперь делать? – в задумчивости проговорил Поставнев.

– А вы, дядя Прокопий, езжайте назад, я тут останусь, – заметил Киря. – Может, удастся патроны взять, да и поразведаю, сколь в деревне беляков.

Поставнев поколебался, а затем решил:

– Ладно, оставайся.

– Только карабин мой возьмите, а мне наган дайте, – попросил Киря.

– На, и гранату получи, может, пригодится. Не дай бог, на беляков невзначай попадёшь.

Киря сунул в карман наган, за пазуху затолкал гранату и пошёл вдоль улицы, а Поставнев вернулся в отряд на заимку. Ночью Киря всё-таки забрал револьверные патроны у подпольщика, разузнал, сколько беляков находится в селе, а утром вышел из Поперечного. Недалеко от села на лугу паслись лошади, он поймал приглянувшуюся ему, взобрался верхом и поехал на заимку. Позади было уже несколько вёрст, так в голову пришла мысль: «Надо отпустить коня, а то не вернётся назад, заблудится. Теперь уж пешком дойду». Спрыгнув на землю, Киря махнул рукой и, прикрикнув на лошадь: «Но, пошла!», медленно побрёл по степи.

Лёгкий ветер волнами переливает высокие травы, сплошным ковром расстилает их до самого горизонта и там топит не то в призрачном море, не то в большом озере, созданном сизой дымкой марева. И Кире кажется, что он сейчас находится не у себя в Кулундинской степи, а в какой-то сказочной стране и идёт он не к знакомой заимке, где скрывается партизанский отряд, а к синь морю-океану. Влезет он в его чудодейственную воду, искупается и приобретёт такую силу, что никто с ним не сможет справиться. И вырастут у него орлиные крылья, и облетит он всю землю, посмотрит, что на ней делается. Это не то, что пробираться без билета в вагонах, как это было с ним год тому назад, когда убежал с дружком Андрюшкой из дому, чтобы попасть на фронт, где бились русские с немцами.

Забывшись, Киря не заметил, как недалеко от него по просёлочной дороге протарахтела телега, и человек, сидящий в ней, часто оглядывался назад, словно изучая, зачем парнишка бредёт по поляне. Это был известный Кире по-переченский кулак. Он узнал паренька и заторопился в село. Разыскав начальника карательного отряда, доложил:

– Кирьку Баева сейчас видел в степи. Это, ваш благородь, партизанский разведчик. Он-то уж верно знает, где отряд Громова скрывается. Надо бы его того… захватить.

Подпоручику эта затея пришлась по душе. Ещё бы! Узнать где отряд, налететь на него врасплох и расколотить в пух и прах… От самого адмирала Колчака можно благодарность заслужить, а то и повышение в чине.

Через несколько минут двадцать семь карателей выехали из села и двинулись на рысях в погоню за Кирей Баевым.

А Киря, вдоволь намечтавшись, всё так же медленно брёл по степи, собирая на пригорках поспевающую ягоду. И вдруг до него донёсся цокот многих копыт. Он оглянулся. Пригнувшись к гривам лошадей, всадники рассыпались по полю, неслись прямо на него. «Беляки! – тревожно метнулась в голове мысль. – Надо бежать, надо где-то скрыться, найти такое место, откуда бы каратели не могли выковырнуть». Однако кругом были луга, да метрах в стах начинались пашни, покрытые неровными рядками пшеничных кустиков. За пашнями – лесок, весёлый, кудрявый, залитый солнцем, не до него не успеешь добежать, и скрыться в нём невозможно, всё равно разыщут. И тут он увидел пластяную избушку с плоской крышей. Она совсем рядом почти у самой пашенной межи. Вот где можно укрыться!

Киря изо всех сил побежал к избушке. Он не оглядывался назад и без этого по лошадиному топоту чувствовал, что всадники его настигают. Теперь уж, может быть, триста, двести, а то и меньше метров отделяет их от него. Киря не слышал, как офицер скомандовал: «Бей по ногам!», но когда пули тонко запели вокруг него смертную песнь, понял – это конец. Не ходить ему больше в разведку и после с радостью докладывать: «Задание выполнено!», не бывать ему больше в своей деревне. И Пети Нечаева не увидеть, а он, наверное, ждёт его сейчас на заимке. И командир отряда, партизаны ждут с патронами.

Взвизгнула впереди пуля, подняв фонтанчик пыли, ещё и ещё… И вдруг ногу ожгла невыносимая боль, и Киря ткнулся головой в тёплую траву. Ну, вот и всё, не надо открывать глаз, шевелиться, пусть вихрем промчатся над ним лошади и навсегда пришьют его копытами к родной кулундинской земле. Да нет, этак страшно, и вспомнилось, что у него граната, наган и патроны есть. Попробовать отбиться?..

Киря поднялся, но нога подвернулась, и он упал на спину. Прямо над ним в вышине трепещет жаворонок и поёт. Глупый, он ничего не понимает, и выстрелы, которые несут смерть, слышит впервые. Да он и высоко, и не по нему это стреляют. И поёт жаворонок не о смерти, а о жизни, потому что вокруг весна, под ним солнечная степь, а выше – безграничные просторы и синее-синее, без единого облачка, небо.

Но вот песни жаворонка не стало слышно, её заглушил конский топот, который нестерпимой болью давит на ушные перепонки. Пареньку кажется, что под копытами вздрагивает земля, скоро она расколется перед ним и он полетит в пропасть.

Киря через силу поднялся и, сжав губы, чтоб не кричать от боли, захромал к избушке. Да она совсем близко. Вот она. Успел, успел добраться, прежде чем его захватили каратели! Теперь он живым им не дастся. Закрыв дверь на засов, Киря повалился на земляной пол у узкого оконца. Выглянул из-за косяка.

Всадники спешились и двинулись к избушке. Киря тщательно прицелился и выстрелил в оказавшегося совсем близко солдата. Белогвардеец схватился за грудь и пластом свалился на землю. Другие рассыпались в цепочку, залегли, не решаясь двигаться вперёд. Забарабанили беспорядочные выстрелы. Пули, ударяясь в землянку, поднимали пыль. Звякнуло и разлетелось стекло в окне, обдав Кирю острыми брызгами.

– Вперёд! – подал команду офицер, спрятавшийся за бугром. Белогвардейцы, почти сливаясь с травой, поползли. Киря не подавал признаков жизни, и они, осмелев, поднялись в рост, побежали к избушке. Юный партизан открыл огонь. После первых же выстрелов упал длинновязый, с обвислыми запорожскими усами, солдат. Бросив винтовку, он пополз назад, волоча перебитую ногу. Взмахнул руками ещё один и распластался по земле. «Ага, есть! Ещё одним меньше стало», – подумал Киря, разряжая револьвер. Белогвардейцы попадали в траву и стали торопливо отползать. Удалившись на почтительное расстояние, они открыли стрельбу из винтовок. Запели, засвистели пули, но паренёк не отвечал.

– Вперёд! – снова прокричал офицер, но никто не двинулся с места.

– Вперёд, сволочи! – зло выругался он и, размахивая наганом, двинулся к избушке, думая, видно, увлечь своим примером других, однако солдаты продолжали лежать.

Киря разрядил наган по офицеру, но пули прошли мимо. И всё-таки выстрелы заставили офицера вернуться на прежнее место.

Наступило затишье. Белогвардейцы о чём-то спорили. Прошло, может, полчаса, может, больше, и Киря увидел, как от них отделилось несколько человек и перебежками двинулось к пашне. «Решили с другой стороны обойти, – подумал паренёк, – да всё равно не дамся».

Гнетуще тянется время. Кире стало как-то не по себе. Снова вспомнились партизаны, дружок Петя Нечаев. «Эх, если бы они узнали, что беда со мной! – вздохнул он… – Крикнул бы товарищ Громов: „Скорее по коням! Выручим моего связного!..“ И вот все вскакивают на коней и несутся сюда, к чьей-то полевой стоянке. Беляки бежать, а партизаны их саблями… Разве от партизан убежишь?..»

Через несколько минут кто-то осторожно прошёлся по крыше. Посыпалась внутрь избушки земля, пыль неприятно защекотала в носу. Вскоре в потолке образовалась дыра и в ней показались длинные, крючковатые руки, отваливающие пласты, а затем и рябоватое, в морщинках, лицо карателя. Киря вскинул наган и выстрелил. Каратель дёрнулся, и голова его застряла в узкой щели. Если бы глаза безжизненно не остекленели, можно было б подумать, что он хочет подсмотреть, что делает Киря. Кто-то оттянул мертвеца за ноги от дыры, и в ней показалось теперь уже молодое безусое лицо. Грохнул Кирин выстрел, белогвардеец страшно вскрикнул и исчез.

Стало слышно, как с крыши спрыгнули на землю двое или трое и побежали, громко топая сапогами. «Не взяли, не взяли!» – торжествовал Киря. Дальше он увидел, как трое солдат присоединились к остальным, притащив с собой раненого. Они что-то доложили офицеру, тот махнул в сторону избушки рукой, и загрохотали винтовочные выстрелы. Киря прижался к полу.

Стрельба, затишье, продвижением вперёд – проверка, жив ли осаждённый в землянке парнишка, опять стрельба, затишье, проверка – так продолжалось долго. И ни одна белогвардейская пуля не тронула Кири Баева.

Офицеру надоела эта томительная, не дающая результатов осада. Лишь потери большие – 4 убитых и 3 раненых. Надо что-то придумать новое…

Недалеко от залёгших белогвардейцев, на неторной дороге, пролегающей около пашен, показалась телега, нагруженная соломой. На возу сидел крестьянин в заплатанной одежде, с непокрытой головой.

«Вот что надо сделать, – догадался офицер, – обложить соломой избушку и поджечь. Пускай горит партизанский гадёныш!»

– Эй, мужик, езжай сюда! – крикнул он, размахивая наганом.

Крестьянин послушно свернул лошадь с дороги и направился к офицеру. Приблизившись, он остановил коня, спрыгнул с воза, спросил:

– Чего надоть?

Офицер недобро блеснул ровными, белыми зубами:

– Вот чего, мужик: на твою долю выпала честь послужить освободительной армии и Верховному правителю. Езжай к избушке, обложи её соломой и подожги. Партизан в ней укрывается…

Крестьянин побледнел, бородёнка у него затряслась, и он закрестился.

– Свят, свят, свят… Это как же можно. Человека живьём сжечь?.. За такой грех и на том свете потом не примут. Нет уж, ослобоните меня от этого, господин охвицер.

– Не разговаривать! – грозно прикрикнул офицер. – Делай, что велят. Не то и тебя вместе с ним огню предадим. Попадёшь ли на том свете в ад – неизвестно, а тут мы тебе его уготовим. Ну!..

Крестьянин взял лошадь под уздцы и, шепча губами молитву: «Прости, господи, мою душу грешную…», сгорбился, медленно зашагал к избушке. Он беспомощно привалился к возу, несколько минут постоял в раздумье, затем ещё раз перекрестился и стал обкладывать полевой стан соломой. Вспыхнул огонёк, и языки пламени зализали стены, заклубился белесовый дым. Крестьянин отвернулся, из глаз по морщинистой щеке покатились крупные слёзы.

– Эх, жизня! – выдохнул он, вскочил на телегу и ударил по лошади. Подпрыгивая на выбоинах, подвода пронеслась мим.) белогвардейцев и скрылась в низинке. Оставив там лошадь, крестьянин выполз на бугор и стал наблюдать, что будет дальше.

Киря мог бы застрелить мужика, когда он подвозил солому и вскинул было уже наган на подоконник, но раздумал: «А он тут при чём? Его заставили. Убью, беляки сами тогда подожгут, раз решили. Уж лучше я один сгину…» От мысли, что с ним сейчас будет, паренёк содрогнулся, прижался к стене и зажмурился. Дым ел глаза, выжимая слёзы, лез в нос и рот, стало тяжело дышать. Жарко, ах, как жарко! Пот грязными ручейками заструился по лицу. Одежда тлеет и, наверное, скоро вспыхнет пламенем, и тогда… Нет, нет, не надо об этом думать, лучше уж сразу, без мыслей, без ожидания…

Внутрь избушки упала жердевая матка, обдав Кирю горячими искрами. Вот сейчас… Загорится рубаха, волосы, обуглится тело, и Кири Баева, партизанского связного и разведчика, не станет. Паренёк сжался в комочек и прильнул к земляному полу – так легче дышать.

Сколько прошло времени, он не мог бы сказать, но ему показалось, очень много. Почему так долго тянется это страшное ожидание? Уж скорее бы… Но что это, вроде бы стало легче дышать и горького привкуса дыма не чувствуется. Киря открыл глаза. В избушке светло, ветер через разрушенную крышу, словно через вентиляционную трубу, вытягивает остатки дыма, лишь тлеет ещё конец свалившейся матки.

Киря выглянул в окошко и, кажется, вовремя. Белогвардейцы, думая, видно, что паренёк погиб, подходили к избушке – шли открыто, в рост. Баев выстрелил – ближний солдат покачнулся и упал, судорожно загребая землю руками, словно собираясь захватить её с собой. Остальные разбежались. Киря с ожесточением стрелял им вслед. И вдруг… Он обшарил карманы и нашёл всего один патрон – маленький, блестящий, который почему-то стал тяжёлым. Последний патрон! И граната… Больше нечем будет отбиваться от врагов, а до ночи ещё далеко… Что же теперь делать? Сдаться?.. Но Кире вспомнился отец. Он был недавно схвачен карателями, его долго пытали, добиваясь, чтобы сказал, где скрываются партизаны, а затем застрелили. Вспомнился и дядя Степан, которого он помогал Егору Корнееву и Илье Чеукину выкрасть из Каменской больницы. Так же, как отца и дядю Степана, беляки будут мучить, пытать и его. Нет, это страшно, страшнее, чем умереть. Да и как можно сдаться в плен, – эта мысль ему показалась нелепой и постыдной. Ведь партизаны в плен не сдаются, – об этом как-то и товарищ Громов говорил в отряде: «Пулю себе в лоб пусти, но врагу не покорись. Лучше умереть орлом, чем жить зайцем». Да, да, эти слова навсегда врезались в память Кири. А что подумал бы о нём Петя Нечаев, если бы он так сделал…

Белогвардейцы снова пошли на приступ, видно, решив во что бы то ни стало взять партизана. Киря выбрал удобный момент и метнул гранату. Беляки попадали на землю, но граната не разорвалась.

«Вот и всё!.. Отца – убили, теперь и я… Ну, ничего, партизаны, братка Авдей – за отца и за меня отплатят белякам», – подумал Киря, и на глаза навернулись слёзы. Он плотно сжал губы, чтобы не разреветься. Затем резким рывком отхватил от рубахи лоскут и вывел на нём, обмакнув палец в кровь, сочившуюся из раны: «Умираю, но гадам не сдаюсь!» Пристроил лоскут к стене и вышел из избушки. Белогвардейцы лежали в тридцати-сорока метрах и не стреляли.

– Эй, гады, разрешите несколько слов сказать?

– Говори!.. – донеслось из белогвардейской цепи.

Киря набрал воздуха в лёгкие – и голос его по-мальчишески громко прозвенел:

– Все вы негодяи и сволочи, раз идёте против трудящихся. А партизан вам не победить. И я вас не боюсь…

– Хватит ораторствовать. Сдавайся! – прокричали белогвардейцы.

Киря высоко вскинул голову и запел:

 
Вы жертвою пали в борьбе роковой,
В любви беззаветной к народу…
 

Ещё эхо не потушило последние слова похоронного марша, как Киря медленно поднял наган и послал в себя пулю, последнюю пулю.

* * *

Выступать пришлось раньше, чем было задумано Громовым. Не закончилась ещё необходимая подготовка, но обстоятельства потребовали немедленного выступления.

Окрепший партизанский отряд Ефима Мамонтова 7 июля совершил налёт на село Вознесенское, перебил колчаковскую милицию и конфисковал товары и деньги у купцов, съехавшихся на летнюю ярмарку. Против партизан Мамонтова были брошены отряды белогвардейцев из ближних сёл. Положение складывалось тяжёлое. И тогда Ефим Мефодьевич послал к Громову гонца.

– Беляки, гром их расшиби, наш отряд со всех сторон обложили, – сообщил гонец. – Ефим Мефодьевич просил помощи. Велел напомнить об обещании выручать при нужде друг друга.

– Обещание помню. Поможем, – заметил Громов. – Так ему и передай.

Игнат Владимирович долго думал, как поддержать отряд Мамонтова. Если двинуться на Вознесенское – далеко, да и партизан не так уж много, чтобы открыто вступать в бой с карателями. А не лучше ли напасть на ближнее село, завязать бой с милицией, и это, пожалуй, вынудит белых оттянуть часть сил от Мамонтова и бросить против него, Громова. Обязательно бросят! Покончить с обоими партизанскими отрядами сразу – заманчиво!.. И Игнат Владимирович решил напасть, на Баево.

Баево – богатое село, старая кулундинская волость, в нём поэтому и сосредоточены большие силы милиции и карателей. Жалоб на их бесчинства от крестьян было немало. Вот и надо сразу двух зайцев убить отплатить за издевательства над жителями и помочь Мамонтову.

Громов взял с собой тридцать партизан и выехал в Баево. Только-только начинался рассвет, как отряд влетел в ещё дремавшее село и окружил штаб белогвардейцев. Помещался он недалеко от земского управления в двухэтажном доме с парадным выходом на площадь. Партизаны заняли позиции против окон, а Громов с Сухановым подошли к двери. Игнат Владимирович постучал, но никто не откликнулся, и тогда он гулко забил каблуком сапога в потрескавшиеся доски. Проскрипели торопливые шаги по лестнице – кто-то сбежал со второго этажа.

– Кого надо? – донеслось из-за двери.

– Штаб здесь? – спросил Громов.

– Тут.

Игнат Владимирович придвинулся к окну рядом с парадным крыльцом и выстрелил в белогвардейца. Белогвардеец испуганно отскочил в сторону, прижался к стене, а затем бросился бежать вверх по лестнице. Через минуту из окон второго этажа открылась беспорядочная пальба.

– Кидай гранаты! – вполголоса приказал Громов Суханову.

Два взрыва потрясли помещение штаба. Со звоном вылетели стёкла из окон, осыпав осколками партизан. Среди колчаковцев начался переполох – одни прыгали в окна, и их брали на мушку, другие, давя друг друга, скатывались со второго этажа и скрывались в подвале. Партизанский пост, оставленный у земской управы, в это время расправлялся с белыми, спешившими на помощь осаждённым.

Вскоре установилась тишина. Громов снова забарабанил кулаком в дверь.

– Открывай!..

После долгой паузы послышалось:

– Кто там?

– А ты кто?

– Я начальник отряда его превосходительства адмирала Колчака.

– А я командир крестьянского партизанского отряда..

Громов перегнулся через перила к окну и увидел скуластого, с перекошенным от страха и злобы лицом, офицера. Выстрелили почти одновременно. Пуля, пущенная карателем, лишь оцарапала руку Громова, офицер же безжизненно рухнул на пол.

К Громову подскочило несколько партизан.

– Лезь в окно, открывай дверь! – предложил Игнат Владимирович молодому чубатому парню из села Ярки.

Парень поёжился, трусливо втянул голову в плечи.

– Как же это… Ведь и убить могут.

– А ты что в отряд пришёл врага бить или в бирюльки играть? – рассердился Громов. – Лезь!..

Партизан в нерешительности затоптался на месте.

– Давай я, товарищ Громов, – проговорил Проня Поставнев и недружелюбно бросил парню: – А ну, отойди!..

– Отставить! – приказал Громов Поставневу. – Пусть сам привыкает. Что это за партизан, который беляков боится. Лезь! – подтолкнул он парня. Тот побледнел, перекрестил лоб и торопливо прыгнул в окно. Не услышав ожидаемых выстрелов, партизан осмелел, откинул засов и распахнул дверь.

– Пожалуйте! – На лице его появилась улыбка.

Партизаны ввалились в штаб. Ни на первом, ни на втором этаже никого из живых колчаковцев не оказалось: они, укрываясь от гранатных осколков, забились в подвал.

Михаил Титов открыл западню и крикнул:

– А ну, белая сволочь, вылазь, не то гранатами захлещем!

В ответ раздались выстрелы. Партизаны тоже забили из винтовок в тёмную глазницу подвала.

– Беречь патроны! – скомандовал Громов. Стрельба со стороны партизан прекратилась.

– Сдавайтесь, не то за вашу жизнь не ручаемся! – прокричал белогвардейцам Игнат Владимирович.

И снова в ответ залп.

– Товарищ Громов, дозволь, я их гранатками попотчеваю, чтоб не огрызались? – обратился к командиру Проня Поставнев.

– Подожди. Постреляют, да и сдадутся.

– Не сдадутся, – Поставнев нахмурил брови. – И что их жалеть. Они нас не жалеют. Вон Кирю нашего… А мы… Как погиб парень, места не могу себе найти. До последней капли крови буду их бить, сволочей. Дозволь? За Кирю, за Осипа – отца его, за всех замученных ими…

Проня Поставнев задел самое больное, и Игнат Владимирович, не глядя на партизан, махнул рукой:

– Давай!

Одна за другой в подвал полетели гранаты.

Земскую кассу, двадцать три винтовки и несколько четырехлинейных берданок захватили в этом бою партизаны. Для отряда, который только начинал расти и крепнуть, это были огромные трофеи. А главное… Как и предполагал Игнат Владимирович белогвардейцы оттянули часть сил из района Вознесенска и бросили их против Громова. Но когда каратели прибыли в Баево, след партизан уже затерялся в степи. Отряд же Ефима Мефодьевича Мамонтова получил возможность вырваться из окружения и уйти в Касмалинский бор.

2. Совешание на заимке Клещевой. Восстание в сёлах. Поход на Камень

Из разных сёл и деревень Кулунды через партизан и подпольщиков поступали в отряд важные вести: чаша терпения переполнилась, и теперь не только бедняки, но и середняки не оставались безучастными к действиям колчаковской милиции и карателей. Крестьяне не только между собой кляли верховного правителя и блюстителей его порядка, но и открыто проявляли неповиновение властям. Каждое мероприятие белогвардейцев вызывало недовольство, а то и дружный отпор. Каратели порками и расстрелами пытались сломить мужиков, но это только разжигало ненависть. В деревнях стали настойчиво поговаривать о вооружённом выступлении.

И Громов понял: пора поднимать против колчаковцев все деревни, пора от мелкоотрядных действий переходить к массовой борьбе.

В июле на заимке Клещевой было назначено второе совещание подпольщиков, на которое прибыли представители пятнадцати сельских большевистских организаций. Из предосторожности вокруг заимки выставили партизанские заслоны. На первых порах не обошлось без недоразумений. Руководитель подпольной организации села Усть-Мосиха Аркадий Данилов, наткнувшись на заслон, принял партизан за милиционеров и кинулся бежать. Дозорные – за ним. И тогда он, чтобы не выдать тайны, вытащил из подкладки резолюцию подпольной организации, разорвал её на клочки и проглотил. В резолюции было записано: Считать, что наступило время, когда всё крестьянство нас поддержит, посему выступить в ближайшее время с оружием в руках против общих врагов мирового пролетариата и крестьянства. Выступить вместе с Зиминской подпольной организацией в удобное для этого время…"

Данилов, узнав, что убегал от своих, долго ругался и икал, чем вызвал целую бурю шуток по своему адресу.

Подпольщиков собралось значительно больше, чем на первое совещание. Из Камня прибыл Иван Коржаев, а немного позже – грузчик Семыкин, прихватив с собой ещё одного человека, которого никто не знал.

Громов поинтересовался:

– Кто такой?

– Свой человек, – ответил Семыкин. – Говорит, что давно хотел прибиться к подпольщикам. У него какие-то счёты с колчаковцами.

– А ты-то его хорошо знаешь?

– Нет. Да вы не беспокойтесь. Видно, что свой. Уж очень просился…

Громов нахмурился.

– Шляпа ты, а не подпольщик… Так-то конспирацию соблюдаешь?

– А как же, соблюдаю, – стал оправдываться Семыкин. – Если б это чужак был, а то… зачем бы ему иначе к подпольщикам проситься. Я за него в ответе.

– Смотри! – предупредил Игнат Владимирович. – И спросим, если что… На таком положении живём, что каждого проверять надо. Попадёт волк в овечье стадо – всех погубит.

Из Новониколаевска прибыл кузнец Яков Овчуков. В лодке с двойным дном он доставил два десятка винтовок, порох, капсюли.

Приезд представителя рабочих был как нельзя кстати: партизаны очень нуждались в оружии перед выступлением, а главное – можно было узнать, что делается за пределами Каменского уезда, за пределами Сибири. Овчукова сразу же обступили партизаны и подпольщики. Маленький, коренастый, с быстрыми молодыми глазами, но с поседевшей головой, он весело и живо сыпал словами:

– Ну и ну? Беляки в своих газетах разблаговестили, что каменских партизан наголову расшлёпали, а вас, смотри-ка, сколько! Мы так и знали: врут колчаковцы.

– Врут, дядя Яша! – весело воскликнул Поставнев. – Как есть врут!

– Вот и всё-то у них так, – подмигнул Овчуков. – Икру мечут, а рыбы не бывает.

– Верно, не бывает, – подтвердил Илья Чеукин. – Разве нас возьмёшь!

– Ну, а как в Россеи-то дела? Что от Ленина слышно? – дёрнул за рукав Овчукова шустрый, сухонький старичок-партизан.

– В России-то? – переспросил Яков Никифорович. – В России дела ладно идут, Ленин Красной Армии приказал Сибирь освободить. Бьёт она Колчака почём зря. Пермь назад вернула, Кунгур, Красноуфимск, Златоуст и Екатеринбург… Глядишь, скоро и сюда подоспеет.

Только вот нам с тыла Красную Армию поддержать надо. Партия сейчас здесь народ на войну поднимает…

– Мы что ж, мы поддержим! – заговорили собравшиеся вокруг Овчукова партизаны.

А. Н. ДАНИЛОВ – руководитель Усть-Мосихинской подпольной организации.

– Готовы хоть сейчас выступить!

– Пора. Довольно терпеть!

– Раз уж без объявления началось собрание, – выкрикнул Громов, – так выступай по одному. Давай хоть ты, Данилов, начни.

– Могу и я начать, – откликнулся Данилов и поднялся с земли. – Нёс я сюда резолюцию усть-мосихинских подпольщиков. Да грех случился: принял партизан за колчаковских милиционеров – пришлось резолюцию проглотить. Дословно не помню, но в ней прямо сказано: ждать больше нечего, пора всем подниматься. Единогласно за такое решение проголосовали.

Один за другим высказываются представители сёл, и у всех единое мнение: выступать. Выступать немедленно и поднимать за собой народ!

– Крестьяне требуют оружие, – заявил Булыгин. – А где его взять?.. Мы уж стали говорить: подождите, скоро привезут из Северного бора.

Громова это сообщение рассердило:

– Нельзя говорить крестьянам неправду. Организацию мы создали, но оружия у нас нет. Не-ет! И об этом надо сказать прямо. В бою пусть винтовки добывают, а по деревням в кузницах пики куют. Показывал мне как-то в Косо-Булате один старичок эту самоделку. Подходящее оружие, особенно для смелых…

Только закончил Игнат Владимирович говорить, как его толкнул в бок Степан Топтыгин, взволнованно зашептал:

– Признал я человека-то, который из Камня с Семыкиным пришёл. Это он меня на допросах пытал. Следователь Богатин…

– Понятно, – так же шёпотом ответил Громов. – Не подавай виду, что признал.

Топтыгин тихонько кивнул головой и укрылся за спиной партизан, а Громов нагнулся к Михаилу Титову и сказал:

– Рядом с Семыкиным сидит шпион, каратель Богатин. Не спускай с него глаз. – И прислушался, что говорит Чупахин – представитель партизанского отряда Ефима Мамонтова.

– Выступать пора, товарищи! Мы это по своему отряду чувствуем. Крестьяне идут к нам целыми группами. Уже сейчас мы свой контроль над многими сёлами установили. Колчаковцы партизан боятся, как огня. Вместе нам легче будет опрокинуть белую контру и восстановить советскую власть.

– Мнение, как я вижу, у всех единое, – сказал в заключение Иван Коржаев. – Наступило время поднимать крестьян на партизанскую войну. Таково решение и Каменской партийной организации. И не только Каменской… Нам удалось установить связь с томскими большевиками. Они тоже предлагают начинать восстание. Для развёртывания борьбы обещали прислать опытных людей. Но оружия мало, очень мало. Поэтому надо наступать в первую очередь на те сёла, где есть милиция. Разгромим её – оружие будет. И тогда – на Камень!.. Взять город очень важно. Хоть на сутки, хоть на час. Крестьяне почувствуют нашу силу, пойдут партизанить. Каменская организация обещает вам выставить в помощь отряд рабочих… – Коржаев минуту помолчал и выкрикнул: – К восстанию, товарищи!

И сразу же над заимкой прокатился пул возгласов:

– Выступать. Выступать немедленно!..

– Выс-ту-упа-ать!..

– На Ярки! – перекрыл всех чей-то звонкий голос.

Партизаны дружно подхватили:

– На Ярки-и!..

Вверх взлетели кепки, фуражки, шапчонки. Над толпой появились флаги.

Агент колчаковской контрразведки Богатин, воспользовавшись возбуждением, охватившим партизан, хотел незамеченным скрыться. Выбравшись из толпы, он отошёл в сторону, скользнул за тальниковый куст. Но перед ним, словно из земли, появился высокий, могучего телосложения партизан. Это был Михаил Титов.

– Постой-ка, ты куда? – спросил он.

Богатин на какой-то миг растерялся, но сразу же овладел собой, хихикнул:

– Хе, хе… понимаешь, в самый ответственный момент живот скрутило. Пришлось до ветра бежать…

– Врёшь, подлая твоя душа! – рявкнул Титов. – Думал нас перехитрить. Не-ет, шалишь, мы любую продажную шкуру насквозь видим. Сколько за наши головы выторговал?

Богатин молчал, испуганно поглядывая на партизана.

– Ну, говори!

Колчаковец что-то попытался сказать, но вместо слов лишь выдавил из себя нечто подобное волчьему завыванию: "Ы-ы-иу", вдруг резко повернулся и бросился бежать, Титов вскинул винтовку и выстрелил. Богатин взмахнул руками, повалился на куст. Партизан подошёл к колчаковскому шпиону и, убедившись, что он мёртв, проговорил: