Текст книги "Смерть титана. В.И. Ленин"

Автор книги: Сергей Есин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

Глава десятая

Бальзамировщики.

Несколько детективных сюжетов из тайной кремлевской истории

Кому принадлежала идея положить забальзамированное тело Ленина в Мавзолей? Еще до смерти Ленина Сталин собирал своих соратников, размышляя о том, как с выгодой для строя и сегодняшнего момента использовать кончину вождя. Он понимал, как и все, впрочем, что Ленин был краеугольным камнем новой эпохи, его жизнь и его деятельность – точкой отсчета нового времени. Никакого существенного значения не имело, что дальше станется с этой властью. Поскольку Сталин полагал, что власть будет вечна, по крайней мере до тех пор, пока будет жить он сам. Время в этом мире теперь будет считаться «до Октябрьской революции» и «после Октябрьской революции», как считалось раньше «от Рождества Христова» и «до рождения Христа». Разве Ленин был расторжим с Октябрем?

Существовал, правда, еще Троцкий, но в этом направлении работа уже велась. Кстати, Троцкий потом был против всей затеи с бальзамированием и Мавзолеем, называя это дикостью и варварством. Но Троцкий представлял собою лицо не православное и семинарий не кончал.

Может быть, тогда уже Сталин видел некую «Троицу» – Маркс, Энгельс, Ленин-Сталин или лучше Маркс-Энгельс, Ленин, Сталин – мысль мелькала в подсознании, но для собственной безопасности, даже для себя самого Сталин пока во всей ее строгой конкретике не формулировал. Неоформленная, она парила, как голубь. Все искусство управления заключается в том, что некоторые мысли должны быть высказаны не самим управляющим и начальствующим, а народом. Народ – истинный и единственный суверен. О том, как следует управлять народом, о технологии этого управления все было известно. Царь, расстрелянный в Екатеринбурге, по-настоящему управлять народом не умел, иначе бы не допустил революции. Сталин был к народу суров, но в общей нерасчлененной массе народ любил, он следил за тем, чтобы популяция русских – этого самого талантливого из народов, населяющих необъятную Россию, бывшую империю, ставшую Союзом, – чтобы популяция русских росла и множилась. У него были планы на этот счет: русских, как и других народов, в империи и должно быть много. Но предпочтительно русских, они самые терпеливые и выносливые.

Однако, что стоит народ без Бога, хоть какого-нибудь? Религию можно отрицать, и это тоже религия, но жить без нее, день за днем созидая и строя, воспитывая детей и поднимая страну, невозможно. Смерть Ленина уже представляла собой некую платформу для сплочения и, даст Бог, может быть, завяжется узел новой веры, а к вере всегда можно присоединить религию. Религия – это дело уже человеческое, она сродни идеологии.

При всех сложностях взаимоотношений Сталина с уже умершим вождем ему было страшно оставаться один на один со страной. Ленин долго был прикрытием и патроном у Сталина, именно Ленин вытащил его из политической безвестности. Значит, надо продлить его пребывание на этой земле. Похоронить не хороня, сделать его ответственным за все, что происходит. Это была полезная и хорошая мысль. Это было фантастическое озарение Сталина. Он понял, что именем Ленина он сможет разделаться со своими собственными врагами, людьми, так же как и он, претендующими на власть. У Сталина в эти часы возникла хорошая формула: «Под знаменем Ленина. Под водительством Сталина». Но об этой мысли тоже пока не следовало никому говорить. Мертвый Ленин должен ему из гроба протянуть руку и посадить на свой собственный, ленинский престол. Сталин станет единственным лицом, говорящим от имени Ленина. Главным жрецом при Божестве. А сколько раз в истории и главный жрец потом тоже становился Божеством.

Смерть Ленина, как ни странно, показала, как сильно и страстно его любил народ. И по сути дела любил за дело, именно этому народу, состоящему в основном из крестьян, Ленин дал свободу и землю. Крестьянину важно еще и уважение. Бар и дворян теперь не было, Ленин их отменил. Поэтому и стояли такие огромные очереди, чтобы проститься с вождем. Имелись материализованные данные, характеризующие эту любовь. В очереди в Колонный зал стояло не менее 50 тысяч человек. (Приблизительно столько же стояло потом в дни похорон самого Сталина.) К телу Ленина был возложен тогда же, в январе, 821 венок.

Надо отметить, что в самом Колонном зале температура не поднималась выше 7 градусов по Цельсию. Если бы в ту зиму так долго не лютовали морозы, само выполнение идеи по бальзамированию тела было бы невозможно.

Сталин внимательно следит за перипетиями всего, что касалось смерти и тела Ленина. Хороший хозяин тем и отличается от плохого и нерадивого, что отлично знает все, в деталях и малейших подробностях. Не легли ли ему сразу на стол бумаги, связанные с самыми первыми часами «без Ленина»? Ленин умер, но в самом понятии «смерть» надо было убедиться, понятие материализовать. Эта материализация смерти уже была подготовлена, существовал акт вскрытия, проведенного 22 января на втором этаже дома в Горках. Тело лежало на двух составленных и покрытых клеенками столах. Какая открывалась картина витания духа над этим раздавленным земным страданием телом? Если Сталин получил копию акта вскрытия, то он наверняка подсчитал до дня разницу в возрасте между собой и Стариком.

«Пожилой мужчина, правильного телосложения, удовлетворительного питания. На коже переднего конца правой ключицы линейный рубец длиной 2 см. На наружной поверхности левого плеча еще один рубец неправильного очертания, 2 х 1 см (первый след пули). На коже спины под углом левой лопатки – кругловатый рубец 1 см (след второй пули). На границе нижней и средней части плечевой кости прощупывается костная мозоль. Выше этого места на плече прощупывается в мягких тканях первая пуля, окруженная соединительно-тканной оболочкой. Череп – по вскрытии – твердая мозговая оболочка утолщена по ходу продольного синуса, тусклая, бледная. В левой височной и частично лобной области имеется пигментация желтого цвета. Передняя часть левого полушария, по сравнению с правой, несколько запавшая. Сращение мягкой и твердой мозговых оболочек у левой Сильвиевой борозды. Головной мозг – без мозговой оболочки – весит 1340 г. В левом полушарии, в области прецентральных извилин, теменной и затылочных долях, парацентральных щелей и височных извилин – участки сильного западения поверхности мозга. Мягкая мозговая оболочка в этих местах мутная, белесоватая, с желтоватым оттенком.

Обе позвоночные артерии не спадаются, стенки их плотные, просвет на разрезе резко сужен (щель). Такие же изменения в задних мозговых артериях. Внутренние сонные артерии, а также передние артерии мозга плотные, с неравномерным утолщением стенок; значительно сужен их просвет. Левая внутренняя сонная артерия в ее внутричерепной части просвета не имеет и на разрезе представляется в виде сплошного, плотного, белесоватого тяжа. Левая Сильвиева артерия очень тонка, уплотнена, но на разрезе сохраняет небольшой щелевидный просвет. При разрезе мозга желудочки его расширены, особенно левый, и содержат жидкость. В местах западений размягчения тканей мозга с множеством кистозных полостей. Очаги свежего кровоизлияния в области сосудистого сплетения, покрывающего четверохолмие.

Имеются спайки плевральных полостей. Сердце увеличено в размерах, отмечается утолщение полулунных и двухстворчатых клапанов. В восходящей аорте небольшое количество выбухающих желтоватых бляшек. Венечные артерии сильно уплотнены, просвет их зияет, ясно сужен. На внутренней поверхности нисходящей аорты, а также и более крупных артерий брюшной полости – многочисленные, сильно выбухающие желтоватые бляшки, часть которых изъязвлена, петрифицирована.

В верхней части левого легкого имеется рубец, на 1 см проникающий в глубину легкого. Вверху фибринозное утолщение плевры.

Селезенка, печень, кишечник, поджелудочная железа, органы внутренней секреции, почки без видимых особенностей».

Сталин всегда хотел иметь свидетельство смерти Ленина под рукой. Он, конечно, любил бумаги, понимал их созидающую или разрушительную силу. Бумаги – знак прямой человеческой воли. Но больше Сталин любил бумаги в сейфе, тайное и сокровенное не должно до поры до времени становиться явным. Он, Сталин, всегда должен быть убежден, что грозный и всегда правый Старик не встанет из гроба, чтобы выкинуть из кремлевских покоев преемника и поступить со страной так, как виделось только ему, Ленину. Оттого-то в сталинском кабинете хранилась под стеклом посмертная маска Учителя. В ночь смерти, которую ожидали, сразу же была организована комиссия по проведению похорон. Комиссия немедленно поручила снять гипсовую маску с лица и рук покойного. За это в четыре часа ночи взялся знаменитый тогда скульптор С. Д. Меркулов. Вот этот слепок потом и хранил «наследник».

В комиссию, которую возглавил Дзержинский, что делало любое ее действие чрезвычайным, входили Молотов, Ворошилов, Бонч-Бруевич и другие. Тогда еще не было правилом: кто председательствует, тот потом и правит. По крайней мере, ни Сталина, ни Зиновьева, ни Каменева в похоронной комиссии не было. Здесь был момент деликатный, они все слишком хорошо знали о содержании ленинского «Завещания», о котором не должны были знать. Порядочные люди не должны были о нем знать. Но они были люди другого закала. Это «Завещание» в зависимости от трактовки давало им разные шансы на жизнь и власть, и они предпочитали в это ответственное межусобное время следить друг за другом, нежели уйти в суетные похоронные дела.

Комиссия постановила, кроме обязательного вскрытия, произвести некоторые медицинские действия, которые в народе называют «заморозка», а в науке – аутопсией, временным бальзамированием. Это делается обычно на три дня, именно столько на Руси испокон веков покойник может быть не погребен. Дух покойного, считалось, в это время витает над ним. Было решено выставить гроб с телом в Колонном зале для прощания, а потом захоронить на Красной площади. На Красной площади уже были захоронены борцы за дело Революции. Это была великолепная идея – превратить Красную площадь в погост.

Кто-то скрупулезно и точно подсчитал, что от Горок до Колонного зала в Москве гроб с телом Ленина находился на морозе вместе с немерзнущим покойником около шести часов. А именно в 9 часов утра покойного положили в гроб, обитый по новой традиции красным, на руках вынесли из дома и четыре километра, сменяя друг друга, в толпе людей, несли до станции Герасимово. Сюда был подан вагон специального траурного поезда. Ленин был одет так, как никогда для работы одет не был, даже в гражданскую войну. Это скорее был стиль Сталина и Керенского – полувоенный френч. Потом на этот френч ему приколют орден, которого у него никогда не было. Ленин был плохо выбрит, бесценная голова его была стрижена во время болезни под машинку. Вдоль всего пути стоял оцепеневший, плачущий народ. К жалости и печали по покойнику у русских всегда примешивается жалость к себе. А тут еще и расхожее: при любом следующем правителе будет хуже.

От Павелецкого вокзала через заснеженные, еще не реконструированные тесные улицы Москвы, через Болотную площадь, где 250 лет назад был казнен народный заступник Емельян Пугачев, который предпочел яркую, но короткую жизнь орла судьбе долгожителя-ворона, питающегося мертвечиной; на другой стороне площади потом вырастет серая громада жилого дома правительства, откуда, не пройдет и десятка лет, опричники «горного орла» станут выхватывать совсем не цыплят, а просто мелкое воронье. Через Каменный мост, с которого видна была золотая шапка храма Христа Спасителя, тогда еще не взорванного по приказу Кагановича, чтобы водрузить на его месте небоскреб Дворца Советов. Через Моховую улицу, мимо Университета с церковью Св. Татьяны, где отпевали русского гения Гоголя (Манежная площадь еще не была изуродована художественным вкусом другого грузина и любителя скребущих небо монументов), мимо гостиницы «Националь», где Ленин жил после того, как правительство покинуло Петроград – еще при царе переименованный из Петербурга, города вызревания революционного движения в России, – который вскоре станет Ленинградом, не сдастся почти трехгодичной блокаде немецко-фашистских войск и снова превратится в Санкт-Петербург.

В Колонный зал внесли практически глыбу льда, утопающую в вечнозеленой хвое.

Новое государство никогда еще не хоронило своего деятеля такого масштаба. Толпы народа, желающего проститься с Лениным, телеграммы, приходящие в правительство и требующие увековечивания его имени – все это заставляло по-новому взглянуть на событие. На Красной площади – так на Красной площади, но как?…

Можно ли предположить, будто что-либо происходило без вмешательства и воли Сталина? Может быть, в голове у этого человека возникает смутное воспоминание о самой здоровой сибирской еде зимой, которая будучи замороженной, прекрасно и долго хранится в мешках или… ящиках. Народ желает продлить прощание, Сталин, позиции которого и сильны, и одновременно шатки, хочет как можно дольше сохранить для собственного маневра статус-кво. Ему и жалко отпускать навеки Ленина: не навредит ли он там, в недосягаемости, ему больше, чем здесь? Постоянное же, хотя и безгласное, присутствие Ленина делает политическую борьбу несколько иной, как бы ее умиротворяет. Надо было что-то предпринимать…

И 25 января, на следующий день после того, как гроб был выставлен в Колонном зале, Президиум ЦИК выносит вердикт, который в смысловой последовательности звучал бы так: похоронить, но продолжить прощание. У Кремлевской стены, среди могил борцов Октябрьской революции, соорудить склеп. Склеп сделать доступным для посещения. Склеп – это постоянная температура, кто-то невидимый ее измеряет. Но сами похороны назначены на 27 января, через два дня. Похоронить как бы в шкафу, чтобы всегда можно было достать.

Красная площадь тогда была иной. Памятник Минину и Пожарскому, возвышающийся сейчас возле церкви Покрова, называемой в народе храмом Василия Блаженного по имени известного московского юродивого, в то время стоял напротив Торговых рядов почти в середине площади. С другой стороны площади, рядом с Сенатской башней Кремля, знаменитый, самый лучший архитектор России, А. В. Щусев, должен был поставить Мавзолей.

Этот архитектор, построивший до революции комплекс Казанского вокзала с его башенками, напоминающими исторические памятники в Казани, где учился Ленин, в соответствии с временем выбирает лаконичное решение – новейший кубизм диктует стиль. Три объема с простыми прямолинейными решениями. Два куба по бокам – вход и выход, и один – "сверху. Первый вариант делается из дерева. Нет времени, чтобы гнуть арки и по лекалам выводить кривые. Кстати, по большому счету Мавзолей никак не соответствовал ленинскому характеру, тот был более скруглен, склонен к зигзагу, к компромиссу, в быту был душевен и прост. Но прост не как аршин. Щусев безошибочно увидел и триаду, и то, что от него требуют. Принадлежала ли архитектору идея превращения Мавзолея в трибуну, неизвестно. Но в этом тоже некая диалектика сакральной истины: с одной стороны, человек, стоящий на трибуне, как бы находится в поле излучения, а с другой – вот он, бывший кумир, попирается ногами. Мелькала ли такая мысль в изощренном сознании Сталина?

Возможно, осмотр местности и разметка под котлован и сам Мавзолей произошли еще до решения ЦИК. Промерзающую в Москве до полутора-двух метров почву размораживают огромными кострами. Стены и полы в котловане заделывают деревом, из дерева воздвигают и первоначальные объемы. Дерево пахнет, несмотря на мороз, свежо и нежно. Снаружи и изнутри эту конструкцию затягивают черной и красной материей. Материю иногда шевелит движение воздуха, объемы струятся. Красить некогда, да краска по морозу и не ляжет. В цоколе, на потолке самого склепа, затянутого красным, прикалывают огромную сшитую из черного крепа аппликацию – серп и молот. От них книзу шатром идут по красному фону черные ленты. Всем этим руководит Щусев. Сама по себе эта символика из отшлифованных веками инструментов труда красива. Если бы не осталась только символикой

Еще молотки обойщиков не перестали стучать, еще выметаются последние стружки, как из Колонного зала выносят гроб с телом Ленина. Недолгий январский день уже закончился, 4 часа. Идут долго, у музыкантов к трубам прилипают губы. В паузах слышно, как, смерзаясь, шелестит дыхание тысяч людей. Горят огромные костры и включено несильное городское электрическое освещение. За гробом идет Надежда Константиновна Крупская, жена, теперь уже вдова, с которой можно не всегда и считаться, идут вожди. Сталин в солдатской шинели и меховой шапке. Как обычно, он мерзнет, у него насморк, усы в надышанных кусочках льда.

На Красной площади, целиком, плечо к плечу, заполненной людьми, приготовлен низкий помост, на который ставят темно-красный гроб. Голова Ленина на красной подушке. Надгробное слово Сталина было шедевром «эмоциональной пропаганды». Сталин закончил призывом хранить чистоту рядов партии, пестовать ее единство, крепить диктатуру пролетариата, союз рабочих и крестьян. Слова потонули в уже приветственных возгласах. Каждые десять минут с четырех сторон гроба меняется почетный караул.

Наконец, Сталин, Молотов, Калинин и Дзержинский вносят гроб с телом Ленина внутрь. Всем, казалось бы, должна быть видна когорта самых верных и преданных учеников. Сталин уверен во всех троих, это все «его люди». Со всеми троими было много перешептано и переговорено, а главное, они не конкуренты, никто из них не теоретик. Это все один уровень безоговорочного, жесткого и холодного исполнения. Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков и Томский этого почему-то не видят, для них всех Сталин тоже не конкурент, он отмычка к власти, пистолет, направленный в сторону Троцкого.

В этот момент обманутый в сроках похорон Сталиным Троцкий в Сухуми слышит салют военных кораблей и гудки фабрик. В Москве, по всей стране надрывно гудят фабричные, заводские, паровозные и пароходные гудки. Двери Мавзолея закрываются, похороны закончились. В зале Мавзолея пахнет хвоей и свежим деревом.

Смерть Ленина вызвала по всей стране тысячи кадровых перестановок. Для одних это было крушение лучших надежд, откат революции, личная катастрофа, другие наоборот, увидели возможность выдвинуться, переползти на следующую служебную ступеньку, воспользоваться ситуацией. Одним из таких людей оказался знаменитый нарком внешней торговли легендарный революционер, именем которого позже назовут корабли, Леонид Красин.

Это был человек удивительной энергии и предприимчивости. В иное время он отходил от революционного движения, а в свое – руководил боевой организацией большевиков. Все зависело от времени и общественного состояния. Сейчас бы это могло быть названо модой вечно мятущейся в поисках своего общественного призвания интеллигенции. Интеллигенция всегда мечется. Когда была мода на сопротивление монархии, по слухам, именно Красин с ведома Ленина руководил, или, по крайней мере, обеспечивал техническую сторону кампании по экспроприации средств на нужды партии у буржуазии. Партийные теоретики и партийные умники протестовали. Делалось это часто кровавыми методами. Он был инженером и умел готовить в подпольных условиях мины и взрывные устройства значительной по тем временам мощности. Эти экспроприации, «эксы», как их фамильярно называли между собой участники, требовали людей особого склада. Без малейшей рефлексии, со специфическим видением долга и взглядом на цену человеческой жизни. Что жизнь? Она лишь сон, а человеческое тело только машина, вместилище духа. Жизнь материальна и может быть материализована без остатка. Красин хорошо знал еще по дореволюционной деятельности, по совместным боевым действиям Кобу, Сталина, и тот, видимо, доверял инженеру. О неукротимой энергии этого человека свидетельствует такой штрих: нарком был по совместительству и полпредом, и торгпредом в Великобритании, а в 1924 году стал еще и представителем России во Франции.

Красин умел читать без подсказок, что у Кобы было в сокровенных желаниях. Красин предложил сохранить тело Ленина методом глубокого замораживания. Именно Красин вошел с этим предложением уже на следующий день после похорон, то есть 28 января, через четыре дня после смерти Ленина. Карьера – это всегда или исполнение, или интуиция.

Других предложений пока не поступало. Но по законам драматургии и жизни они должны были поступить. Немедленно была создана группа разработчиков: штат, льготы и финансирование. Предстояли огромные закупки в Германии холодильной техники, бывшей в то время особенно дорогой и громоздкой. Ее предполагалось разместить в Сенатской башне Кремля. Красин очень дорожил своей идеей, осуществление которой сделало бы его имя знаменитым в научном мире и навсегда связанным с именем Ленина. Каждый хочет жизни вечной.

Но Красин был слишком хорошим инженером и разбирался в химии, чтобы не посоветоваться со специалистами. Посоветовался. А пока двум из них: патологоанатому профессору Алексею Абрикосову, производившему вскрытие 22 января тела Ленина, и Александру Дёшину, профессору Московского университета, анатому и участнику все тех же экспертиз вскрытия и диагноза, было поручено провести опыты по замораживанию трупов. Трупы, естественно, были.

Существовало и предположительное решение этой проблемы: трупы предварительно должны быть фиксированы формалином, а также пропитываться глицерином. Опыты были санкционированы Феликсом Дзержинским – председателем комиссии по организации похорон, бывшим в то время и председателем ВСНХ СССР, по нынешним меркам, главой правительства. Морозы, лютовавшие в тот год в феврале и марте в Москве, давали возможность маневрировать и ждать.

56 дней пролежало тело Ленина в холодном склепе. Рядом шла жизнь: съезды, конференции, интриги, драка за власть. Монтаж холодильной установки, закупленной Красиным в Германии, запаздывал. Наступала, уже шла полным ходом, не считаясь с политическими требованиями момента, весна, холодный погреб склепа, того и гляди, мог потечь, состояние тела катастрофически менялось, могила могла оказаться расконсервированной. Был проделан ряд обследований в склепе, и результаты не оказались положительными для воплощения идеи. Растерянная комиссия уже стояла перед необходимостью, вопреки невысказанной воле Сталина, предать, как и положено, тело земле. Все уже было на грани политического скандала.

Но вдруг забрезжила надежда, и тому же Дзержинскому в конце марта пришлось, сворачивая идею Красина, принимать новое решение. В ленинской истории появляется новый персонаж. Колеблясь и нервничая, от имени комиссии ЦИК СССР по организации похорон В. И. Ленина Дзержинский пишет письмо некоему неизвестному ранее харьковскому профессору Воробьеву. Вот оно:

«Комиссия предлагает вам, Владимир Петрович, принять необходимые меры для возможно длительного сохранения тела в таком виде, в каком оно находится ныне. Комиссия предоставляет вам право в выборе сотрудников и применения тех мер, какие вы найдете нужными».

Решение состоялось, комиссия и Дзержинский, вопреки первоначальным наметкам, определились. Но какие невероятные интриги предшествовали этому решению!

Так кто такой Владимир Петрович Воробьев? Почему заштатный, провинциальный профессор вступает в переписку с одним из главных лиц государства? Но для этого надо вспомнить еще одну фамилию, еще одного человека, сыгравшего в этой истории решающую роль. Это тридцатидевятилетний биохимик Борис Ильич Збарский, ученый, организатор, бонвиван. Ему не откажешь ни в выдающихся организаторских способностях, ни в отчаянной, граничащей с безрассудностью смелости. Збарский не был ни бальзамировщиком, ни медиком, никогда раньше вообще не касался подобных проблем. Но он стал хранителем одной из основных государственных тайн. Время было такое: «Кто был ничем…».

Итак, в самом конце января наркому Красину пришла в голову мысль о сохранении тела Ленина методом глубокого замораживания, идея была озвучена и «забита». Стояли отчаянные холода, и время давало некоторый тайм-аут. А в начале февраля Красин встречается со своим старым знакомым, заместителем директора недавно созданного Института химии Борисом Збарским. Именно с этим человеком нарком внешней торговли решил доверительно обсудить свою идею. В дальнейшем Красин рассчитывал, что химик окажет ему поддержку, так сказать, научное обеспечение. Но идея, как деньги, – ее надо хранить от чужого взора…

Збарский оказался причастным к идее. И энергичный и рисковый, тут же решил действовать самостоятельно. В дальнейшем, когда он стал респектабельным большим ученым, а Красин, ненадолго переживший Ленина и свою идею, уже был в могиле, Збарский писал: «С момента беседы с Красиным меня уже не покидала мысль о необходимости принять участие в сохранении тела Ленина. Обдумывая возможность применения того или иного метода, я нередко вспоминал о Воробьеве, и думал, что он явился бы чрезвычайно полезным человеком для решения многих вопросов, связанных с сохранением тела Ленина».

Талантливым и энергичным людям жизнь всегда подпихивает материал для успеха и «переработки». Но надо иметь определенный склад ума и характера, чтобы «не зевнуть». Фортуна чаще всего работает одноразово.

Воробьева Збарский знал с 1921 года. Воробьев, возвращаясь в Россию после недолгой эмиграции на пароходе через Ригу, разговорился со случайным попутчиком. Обоим было что вспомнить. У обоих оказалось своеобразное, не вполне корректное для советской власти прошлое, но обоим деваться было, кроме России, некуда. Воробьев во время гражданской войны подписал под нажимом деникинцев документы экспертизы о жестоком расстреле красными белых офицеров в Харькове, да – это было. Он и в нынешнем, двадцать четвертом году был настроен далеко не просоветски. Збарский же в свое время управлял двумя заводами в Пермской губернии и крупным имением из наследства миллионера Саввы Морозова. Энергичные и талантливые люди энергичны и талантливы при всех режимах. Таким образом одному – харьковчанину – хотелось как можно глубже затаиться и незаметно прожить, вполне довольствуясь кафедрой анатомии. Другому – москвичу – нужно еще было прорываться к высотам, создавать себе стабильную и солидную жизнь. Ему после мутного прошлого открывалось светлое будущее.

Харьковчанин в 1908 году написал книгу «К вопросу об устройстве и создании анатомических и учебных музеев» и у себя на кафедре такой музей создал. Там были «отлично сохранившиеся мумии прямо в комнате без всякого постоянства температуры в течение 15 лет» (это стилистика тогдашнего наркома просвещения Украины). «Я знаю профессора Воробьева как лучшего в составе техника и практика в деле консервации трупов. Он буквально художник в этой области» (это другой нарком Украины – нарком здравоохранения). Но до того, чтобы Воробьев применил свой метод, было еще далеко, не было даже мечтаний.

А тут, тот самый московский анатом профессор Абрикосов, который производил вскрытие тела Ленина и которому были поручены опыты над глубоким замораживанием трупов, дает в феврале в правительственных «Известиях» интервью. Абрикосов в газете твердо заявляет: «покуда не существует метода, который позволил бы надолго сохранить тело Ленина в неизменном состоянии» – то есть господин московский профессор умывает руки.

Ах, как внимательно в провинции читают московских знаменитостей. В своем Харькове специалист, интересующийся этой проблемой вообще, так сказать, в самом широком виде, обмолвился в приватной беседе на кафедре, что московский коллега Абрикосов, по его провинциальному, харьковскому мнению, не совсем прав и что в связи с этим надо бы в чисто академическом плане поставить несколько опытов на трупах. О трупах профессор Воробьев говорит просто, как токарь о деталях.

Идет лишь седьмой год после революции, чувствуется некая неустойчивость, свидетельствующая об изменениях режима, все стремятся или форсировать события, или хоть как-то заявить о своей лояльности власти. Дело привычное при всех режимах и по сути своей житейское. Слово, сказанное в одном углу немедленно становится известно в другом. А слово не воробей, все ловят слово на лету. Частный разговор превращается в докладную записку, которая молниеносно идет по команде: от одного высокопоставленного начальника к другому, пока не оказывается у скорого на чрезвычайщину Дзержинского.

Бремя ответственности – нелегкое бремя. Дзержинскому предстоит все взвесить и сказать «да» или «нет». Как очень опытный человек, он решает посмотреть на знаменитого Воробьева своими глазами. Дзержинский привык доверять только себе.

В последний день февраля в Харьков направляется правительственная телеграмма: «Постановлением Комиссии срочно направьте профессора Воробьева в Москву».

Приехав в Москву, в ту пору перенаселенную и тесную, Воробьев останавливается у старого знакомого – Збарского. Это обычная практика тех лет – останавливаться не в гостинице, а у родственников или знакомых. Спанье на полу, на раскладушках, на стульях, ужин под абажуром. Интрига вступает в свою завершающую фазу.

Сорокавосьмилетний Воробьев прибыл в Москву и пробыл здесь до 12 марта. Он участвовал в нескольких осмотрах тела Ленина и в трех или четырех совещаниях: одно у наркома здравоохранения Семашко, другое вел Дзержинский, было еще совещание у Красина.

Осмотры Воробьева удручили. Шел закономерный процесс высыхания организма «от химических и физических причин», сыграло свою роль и чудовищное переохлаждение во время прощания на Красной площади. На совещании у Дзержинского в Кремле, куда были приглашены другие виднейшие ученые и как «группа поддержки» идеи Красина – Збарский, осторожный Воробьев высказал предположение: «Тело обречено на высыхание и искажение. Его можно сохранить, только полностью погрузив в бальзамирующую жидкость. При этом изменения будут заметны только для тех, кто его близко знал, но для тех лиц, которые будут приезжать из дальних областей, облик его сохранится настолько, что они всегда узнают знакомое им лицо Владимира Ильича». (Стенограмма этого совещания сохранилась.)

Предложение было совершенно нереальным. Оно подразумевало некий стеклянный саркофаг, похожий на аквариум, закрытый стеклянной крышкой. Не вполне ясна была и второстепенная, но существенная деталь: как поведет себя, не даст ли «искажений» в жидкости одежда.

На втором совещании внезапно, повинуясь какому-то импульсу, Воробьев, несмотря на советы и домашние заготовки Збарского, практически поддержал предложение Красина. Другие ученые в этот момент говорили о разрыве тканей и клеток. «Да, при температуре минус 10-12 градусов по Цельсию тело не будет изменяться». Збарский, сжав зубы, промолчал. Ситуация казалась проигранной.