Текст книги "Истребитель 2Z"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Букет Георгия Башметова

Лебедев наблюдал, как Бутягин прилаживал изогнутую стеклянную трубку к колбе:

– По уравнению должен получиться кислород?

– По записям Штопаного Носа – да. Но ты сейчас увидишь, что никакого даже намека на кислород… С равным успехом мы могли положить в эти реторты старую калошу и ждать, что получится, скажем, свинец или олово.

– Не говори, Колечка, гоп, пока не перепрыгнешь, – шутливо заметил Лебедев.

Шэн спросила, не отрываясь от микровесов:

– Раствор – один на сто тысяч?

– Да, пожалуйста, – быстро сказал ей Бутягин.

Лебедев терпеливо ждал, пока в колбу не нальют раствора, пока в реторты не насыплют нужные вещества. В это ясное, простое мартовское утро все казалось очень простым. Лебедев смотрел и думал, что через неделю он будет в тропиках. Перелет назначался на 5 апреля.

– Начинаем, – солидно сказал Бутягин.

Шэн чиркнула спичкой и залегла бунзеновскую горелку. Пламя пестрым веером распласталось под предохранительной медной сеткой. Колба стояла на сетке неподвижно. Зеленовато-желтый порошок в колбе показался Лебедеву похожим на просеянный песок.

– Как видишь, никакой реакции нет, – сухо проговорил Бутягин. – Если бы мы получили кислород, то он по этой трубочке пошел бы сюда, вытесняя ртуть, и скапливался бы вот тут…

– Ничего нет, – подтвердила и Шэн.

В лабораторию постучали. Дверь открылась. Голованов вошел с громадным букетом оранжерейных роз и сирени.

– Георгий Петрович Башметов кланяется и поздравляет Татьяну Иосифовну со днем рождения… Просит принять этот букет… Сам не может быть: выехал в Тулу.

Голованов учтивейше поклонился. Лебедев попробовал посмеяться над Шэн:

– Вот это я понимаю, ухаживает… Букетище-то!..

Ассистентка прикусила губу в досаде:

– Иван Васильевич, вы некстати… у нас же работа…

– Виноват… – сконфузился Голованов.

Бутягин махнул на него рукой:

– Все равно! Не идет реакция. Тушите горелки. К чорту!..

Лебедев понюхал букет, сказал:

– Славненькие цветочки!

– Разоряется ваш Башметов, – усмехнулся Бутягин. – Принимайте подарок, Татьяна Иосифовна, и зовите сегодня вечером всех на кулебяку.

Шэн приняла от Голованова букет, заметила просто:

– Я еще вчера всех приглашала. А букет надо в воду…

Шагнула к столу и осторожно положила на него букет.

Что-то слегка треснуло, как будто надломили спичку.

Голованов вскрикнул:

– Батюшки!

Лебедев не сразу сообразил, потом крикнул:

– Видали? Колька!..

У Голованова тряслись побледневшие губы:

– Букет пропал!

Бутягин подпрыгнул, уронил пенсне, поднял, подбежал к столу.

– Как пропал?

Лебедев овладел собой:

– Новое обстоятельство. Расскажите, Иван Васильевич!

– Чего ж рассказывать… Прямо на глазах… Татьяна Иосифовна положила букет сию секунду, а его нет…

– Смотреть под столом! – скомандовал Лебедев.

Полезли шарить под столами. Букета не было. Лебедев ругался:

– Чертовня!.. Иван Васильевич, вы фокусник, престидижитатор какой-то. Куда девался букет?

Шэн только развела руками. Внезапно Бутягин прохрипел, показывая на колбы:

– Смотрите… Кислород!

В колбах было пусто. Шэн тронула ртутный манометр:

– О каком кислороде вы говорите? Тут же нет ничего.

– Галлюцинации какие-то! Где же все вещества, которые мы взяли для опыта?

Но тут Лебедев жестко взял Бутягина за локоть и усадил на табуретку:

– Тихо, детки мои, да так тихо, чтоб ни одна душа посторонняя не знала. Поняли?.. Ваня, запри дверь.

Лебедев сел на диван меж двух книжных шкафов и вздохнул:

– Начинает выясняться нечто. Азот для удобрений из воздуха?

Бутягин утвердительно кивнул головой:

– В основном – метод Крукса.

– Отлично. Крукс дал наметку метода в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. А сейчас на Западе существуют громадные заводы, получающие азотистые удобрения из воздуха по способу Крукса. Но мы знаем, что они переделаны в тысяча девятьсот шестнадцатом году из заводов, получавших по тому же принципу из азота воздуха взрывчатые вещества. Спрашиваю: где гарантия, что в один прекрасный день владетели этих удобрительных заводов не перевернут опять способ достопочтенного Вильяма Крукса с ног на голову и не начнут вырабатывать «удобрения», от которых земля будет удобряться кровью пролетариев и крестьян?..

Лебедев сдвинул брови строжайше:

– Как видите, самая невиннейшая сельскохозяйственная машинка может иметь любопытную изнанку. Куда, по-вашему, делась смесь в колбе?

Бутягин в волнении поправил пенсне:

– Реакция пошла, лишь только рядом с колбами появился букет?

– Какая уж тут реакция! Просто все исчезло.

– Что же это такое? – волновался Бутягин. – Один мельчайший штрих, один «зет» в уравнении – и получается адская смесь.

Лебедев криво улыбнулся:

– Изволили угадать. Вместо появления кислорода… исчез букет. Он и должен был исчезнуть.

– Почему? – недоверчиво приподняла брови Шэн.

– Потому что, – медленно и спокойно ответил Лебедев, – Штопаный Нос на двадцать второй странице написал это совершенно ясно. Прочти мне конечный результат двести сорок первого уравнения.

Бутягин поспешно вынул из портфеля фотоснимок:

– Вот. Кислород.

– Ты считаешь этот кружочек за химический символ кислорода – «О»?

– Разумеется! – воскликнули Шэн и Бутягин.

Лебедев ткнул пальцем в снимок:

– Ничего подобного. «О» означает нуль, ничто. Букет превращен в ничто.

Последние приготовления

Последние приготовления к перелету Лебедева заканчивались. Радости его верного друга Гурова не было предела. Но Лебедев часто задумывался и не радовался так бурно, как раньше. Однако оба они с энтузиазмом погрузились в последние приготовления. Комитет по организации перелета усиленно работал. Рассматривались сводки метеорологической службы, проверялась радиосвязь. Помимо испытания мощности нового мотора «ПШ-7», на перелет возлагались интересные научные задачи. Самолет Лебедева оборудовался автоматическими улавливателями космических лучей, с автоматической же записью их интенсивности. Гуров особо готовился заняться наблюдениями над распространением радиоволн. Все советские радиостанции с интересом ждали, когда в эфире появятся позывные отважных летчиков. Радиостанции Китайской республики и США выразили свою готовность всемерно помогать перелету и уже начали систематическую передачу метеосводок о состоянии погоды в северной части Тихого океана.

Меньше всего хлопот доставляло снабжение. Помимо комитета, об этом еще заботились друзья отважных летчиков. Груздев, закончивший свой проект, носился теперь по городу со списком вещей, которые нужно было купить для летчиков в дорогу в личное пользование. Тут имелось и белье, и очень вкусные питательные консервы, приготовленные по особому заказу на пищевом заводе имени товарища Микояна, и термосы для горячего сладкого чая и кофе, и множество разных мелочей. Бутягин по нескольку раз на день звонил инженеру:

– Хорошо бы им на дорогу коробку новых конфет «Карнавал»! Так и спрашивайте… Им все пригодится.

Инженер соглашался:

– Как говорится, едут на день, а хлеба пусть берут на неделю.

Бутягин звонил опять:

– Им, не забудьте, нужны полотенца и мыло. И обязательно одеколон… Название есть подходящее – «В полет»… Специально для них… Прилетят на Огненную Землю, с дороги приятно, знаете, освежиться.

Лебедев, поглощенный предстоящим перелетом, распределил для работы сутки по минутам. Трасса была намечена твердо: Москва – Хабаровск. Оттуда, через Японию, – путь над водным пространством, не густо усеянным островами. От Гавайской группы вплоть до южной оконечности Америки по выбранному направлению не было ни клочка земли.

Оборудование самолета быстро подвигалось вперед. Стахановцы-монтажеры 112-го авиазавода с громадным увлечением работали над самолетом. Когда поставили мотор и Лебедев увидел в ангаре почти готовый самолет, сердце его забилось в радостном волнении. Припомнилось ему, как он мечтал о полете у себя на балконе и как глядел на звезды Кремля…

– Назовем самолет «Красная звезда», – предложил Лебедев, и всем это понравилось.

Выпадали для Лебедева такие сумасшедшие дни, что нужно было съездить в десятки разных учреждений. Но Лебедев не чувствовал усталости: сбывалась его мечта. Иногда вечером он приезжал на аэродром и требовал тренировочный самолет, чтобы в ночной свежести полетать над засыпающим городом.

Лебедев уверенно давал газ. Четкие бусы фонарей вычерчивали внизу затейливые линии улиц. Над окраинами густо светились прожекторами новые кварталы. Лебедев поворачивал самолет в сторону, и под ним плыли смутные очертания земли. Густела ночь, внизу ширилась черная яма, только на горизонте маячные огни, как низкие крымские звезды, указывали границы аэропорта.

Свежий ветер с воем врывался в гул мотора, а Лебедев все кружил, брал высоту, подставлял самолет ветру с разных сторон. Лебедев всегда тренировал себя: через океан должен лететь советский летчик, сотканный из железных мускулов и стальных нервов.

«Послезавтра», думал Лебедев, и ему было грустно. Он оставлял своих близких друзей в самый разгар работы. «Как их оставить одних! Один – профессор, другой – инженер, а совсем как малые дети».

Вспомнилось, как гулял с друзьями по парку. Всплыла в памяти деталь прогулки: дерево склонилось с берега над прозрачной неподвижной водой пруда, ветви окунулись концами в воду, застыли, и зеленая арка отражалась в воде…

Лебедев стал набирать высоту. Наверху светлело. У края земли блеснула светлая полоса. Всходило солнце. Оно вылезало огромное, как пылающая печка. Тучное и солидное, оно переливалось жаром раскаленных блестящих углей. Лебедев правил прямо на солнце. Показалось, что лицу стало тепло от солнечных лучей.

«Ничего, свет не без добрых людей, – подумал Лебедев. – Вернусь, вот вместе и посмотрим, как урожайная машина начнет выгонять колос».

Город лиловел внизу расплывшимся пятном. Маяки аэропорта образовывали знакомый маленький шестиугольник.

– Хватит. Холодно! – сказал себе Лебедев и выключил мотор. Поставил самолет под нужным углом и, как по нитке, спустился вниз.

На заводе

Прямо с технического совещания у наркома Груздев проехал к себе на завод. Вопрос о постройке машины «Урожай» был окончательно утвержден. Большую модель нужно было начинать постройкой немедленно и именно на этом заводе. На совещании по этому поводу было сейчас высказано несколько решающих соображений.

Груздев попрощался с радостным Бутягиным. Тот торжествующе пожал руку своему соратнику:

– Наша взяла! Завтра увидимся.

Груздев хотел было ехать домой, отдохнуть после волнений, сопряженных с подготовкой к совещанию, но в кабине авто передумал. На коленях лежал объемистый портфель с материалами – чертежами и сметами. Груздев как-то невольно погладил ласковой рукой мягкую кожу портфеля, и вдруг пришла мысль: «Вот здесь сконцентрированы труды, заботы, знания…»

Мысль была серьезная и радостная, Груздев ощутил в себе необычайный прилив бодрости. Голова была свежа по-утреннему, как будто Груздев только что выпил стакан крепкого чаю. Захотелось вновь посмотреть чертежи, еще раз сверить цифры. Он взглянул на часы. Светящаяся стрелка в полутьме кабины показала четверть первого. Наступил уже другой день, заполночь. Но все это пустяки, отдохнуть успеется.

Авто замедлило ход. Шофер дал гудок. Груздев выглянул из кабины. Знакомый подъезд квартиры. В окнах столовой ярко горит лампа. Наверное, Валентина Михайловна и Лика дожидаются его с ужином.

– Пожалуйста, на завод, – сказал Груздев шоферу.

В заводском кабинете он зажег обе настольные лампы под светлозелеными абажурами, аккуратно положил на бювар свой портфель, сел в кресло. Ему хотелось побыть одному…

Он взял телефонную трубку, набрал номер:

– Валя, это я… Все прекрасно. Да, утвердили… Я с часок поработаю у себя и приеду. С ужином не жди. Оставь на столе… Лика пусть тоже ложится. Ну, целую вас обеих, родные мои… Спокойной ночи.

Медленно положил трубку, мельком взглянул на календарь. Да, день прошел, наступил уже следующий. Он оторвал листок. На новом листке стояла цифра 17. Груздев улыбнулся. Эта цифра напомнила ему многое.

Семнадцатилетним юношей он принес чертеж первого своего изобретения важному профессору. Но времена были тогда старые, дореволюционные, – чертеж пропал в канцеляриях министерства. В семнадцатом году – в ноябре, тотчас же после победы Великой социалистической революции, Груздев защитил дипломную работу и получил звание инженера. Он гордился тем, что был одним из первых, получивших дипломы «именем Революции»… Да, еще семнадцать лет назад он впервые встретился с Бутягиным. Тот делал на конференции доклад о машинизации в связи с рациональным плодопеременным полеводством. Груздева увлек бутягинский размах, поразила новизна проблемы. Тут же, на конференции, они познакомились, возвращались вместе, долго ходили по вечерним улицам большого города.

У каждого из них трепетала в сердце своя мечта. Один мечтал о наилучших путях и способах химизации сельского хозяйства, а другой – о конструировании новых сельхозмашин. В мечтах молодых ученых было одно общее – любовь к социалистической родине, преданность делу партии Ленина – Сталина, искреннее желание отдать все свои силы советскому народу. Они выработали несколько рационализаторских предложений, сконструировали новый тип семеносортировки.

Однако пришлось встретиться с некоторыми трудностями, – уцелевшие старые канцеляристы мешали молодым ученым. Но Груздев только с виду был несколько медлителен. Когда же речь шла о любимом деле, Груздев становился напористым и энергичным. Он добился личного свидания с Дзержинским и доложил ему о семеносортировках. Феликс Эдмундович исключительно внимательно отнесся к молодому инженеру: послал машину за Бутягиным, долго и подробно беседовал с ними, сказал на прощанье:

– Будьте спокойны, товарищи!

Предложения друзей были осуществлены. Вслед за семеносортировкой они построили фрезерный плуг, отлично разрыхлявший почву и сделавший ненужной последовательную бороньбу после вспашки. Построили упрощенную машину для корчевания пней на целине. Колхозная форма сельского хозяйства раскрыла перед молодыми учеными огромные возможности, поставила новые задачи. Они с энтузиазмом работали… Теперь на очереди машина «Урожай»…

Груздев вынул из портфеля чертеж машины, разложил его посредине стола. «Если «Урожай» при первом опыте даст нам хотя бы десять процентов проектной мощности, то и тогда…»

Он привычно прикинул на счетной линейке цифры, сказал довольным голосом вслух:

– Будет хорошо!

Дверь приоткрылась. В щелку Груздев увидел знакомый глаз и услышал:

– Можно?

Груздев кивнул головой:

– Входите, разумеется.

В кабинет шагнул секретарь партколлектива Звягин:

– Ну как? Мы тут с Лебедевым засиделись. И вдруг вижу – у вас свет…

В дверях стоял Лебедев:

– И я горю желанием знать…

Груздев встал и протянул вошедшим руки:

– Можете поздравлять… Все – так, как было намечено.

Звягин посмотрел на инженера очень серьезно, твердо пожал руку:

– Ни единого изменения? Роскошно! Значит, строим?

– Строим, Константин Иванович. Садитесь, товарищи… Боюсь только, что дороговато обойдется.

– Об этом не беспокойтесь, Владимир Федорович. На полезное дело средства найдутся, – отозвался Звягин.

Лебедев кивнул головой, подтверждая мысль Звягина. А тот добавил:

– Для постройки модели мы с директором уже подобрали подходящих людей, лучших стахановцев, проверенных. Конструкторской частью, конечно, будете руководить вы. Вам нужны два помощника. Николай Петрович рекомендует Башметова и Голованова. Мне кажется, что это правильно: они самые талантливые и проверенные. Но на всякий случай проверим их еще раз. Точка. Ну, а у меня сейчас тоже новость. Наш завод начнет соревнование с двумя другими, у всех нас общее срочное задание большой научной важности.

Груздев взглянул на Лебедева вопросительно, тот слегка кивнул головой, и Груздев догадался:

– Значит, и вас надо поздравить? Это будет замечательно. Я, помню, как-то поделился с Антоном Григорьевичем моими соображениями о наилучшем расположении приборов в кабине самолета…

Звягин улыбнулся:

– Так все и сделано. Антон всегда целиком согласен с вами.

У Лебедева в глазах светилась дружеская улыбка, когда он посмотрел на Груздева и подтвердил:

– Да, Владимир Федорович, я убедился, что вы предложили мне все, что есть лучшего в технических достижениях. Очень хорошо.

Румянец слегка выступил на пухлых щеках Груздева, – он всегда волновался, когда его хвалили. И, потупив глаза, он пробормотал:

– Пустяки… Я рад…

Он поднял голову, встретил твердый взгляд Лебедева и улыбнулся:

– Мы работаем для блага людей нашей родины. Это – задача величественная. Помочь Антону Григорьевичу хоть чуточку – долг каждого…

И он задумчиво посмотрел вперед, как будто видел что-то за стенами комнаты:

– Мне сейчас пришла мысль, знаете… Неужели это я, тридцать лет назад пришедший из деревни держать экзамен экстерном? Я, из крестьянской семьи, прежний Ванька Груздь? А теперь?.. Недавно летал в Казань. Сижу у окна, смотрю и думаю: «Вот здесь завод моими станками оборудован, вот тут мост строили с подъёмниками моей системы, а тут на полях – мои тягачи ходят с прицепами». Знаете, такое меня волнение охватило, невероятнейшее. А теперь вот – новая машина. Серьезное дело! Нужна величайшая осторожность.

Звягин сказал успокаивающе:

– Модель даст результат обязательно. Если что не так, то поправите. Помощники у вас – парни крепкие, талантливые…

– С завтрашнего дня я начинаю жить по специальному режиму – знаете, как в таких случаях нас угнетают врачи! – сказал Лебедев. – Думаю, что видеться нам будет некогда. Но на моем старте надеюсь увидеть всех своих друзей обязательно. А сейчас…

Он поглядел на часы и встал:

– А сейчас закрываю собрание. По домам, спать!

Он быстро домчал Груздева до его квартиры. В столовой еще горела лампа! Груздев посмотрел на освещенное окно и вздохнул, подумав о жене: «Валя все-таки дожидается с ужином!..»

Лебедев повернул машину, сказал сидящему рядом Звягину:

– Теперь ты знаешь об их модели все. Они имеют все: поддержку партии и правительства, талантливых помощников, неограниченные средства. Но враг не дремлет. А я должен быть совершенно спокойным за судьбу моих друзей и за их дело. Можешь ли ты смотреть за всем этим так же, как это делал я?

– Обещаю, Антон.

– Слово!

– Честное большевистское.

Перелет начинается

В четыре часа утра на аэродроме стало светать. Выглянуло раннее солнышко и осветило стройные очертания «Красной звезды», гордо стоявшей на специальной бетонной дорожке. Подъезжали авто, из них высаживались провожающие. Чувствовалось какое-то по-праздничному приподнятое настроение. Все любовались прекрасным самолетом.

Рассказывались интересные подробности о внутреннем оборудовании самолета. Герметическая кабина с наглухо завинчивающимися люками представляла собой уютную лабораторию, где была предусмотрена каждая мелочь. Баллоны с жидким кислородом и концентрированным топливом были остроумно размещены в крыльях. Несмотря на свой солидный вес, они не загромождали самолета.

Наибольший интерес у специалистов вызывал мотор с нагнетателями и винтом с переменным шагом. С помощью специального приспособления пилот мог из кабины увеличить или уменьшить поверхность крыльев по своему желанию: благодаря этому самолет, попав в разреженные слои атмосферы, не теряет мощности мотора и, сложив большие крылья, нужные ему для взлета, может двигаться с невероятной скоростью.

Журналисты ловили замечания специалистов и спешно заносили их в свои блокноты. Особый интерес представлял самый момент взлета. Для того чтобы поднять тяжелый самолет в воздух, помимо основного мотора «ПШ-7», на самолете имелся реактивный двигатель короткого действия. Цель его – преодолеть инертность полетной массы самолета, выбросить его в воздух, где дальше уже потянет безотказно обычный мотор «ПШ-7». В двигателе должны были действовать сконцентрированные реактивы: этиловый спирт и чистый жидкий кислород. Действие последовательных взрывов в ракетах двигателя было рассчитано всего лишь на четыре с половиной секунды, но это должно было обеспечить самолету при отрыве от земли скорость до 200 метров в секунду.

Художники делали последние зарисовки. Фотографы яростно щелкали затворами аппаратов. Кинооператоры с азартом вертели ручки.

Молодой человек ломился через толпу собравшихся, неловко задел за плечо Шэн. Та обернулась:

– Осторожней!.. Башметов, это вы?

Башметов разинул рот:

– Миллион извинений!.. Я не опоздал? Они уже приехали?

Тут же он прицелился небольшим фотоаппаратом в группу пилотов, стоявших у самолета и беседовавших.

– Впрочем, они, вероятно, еще спят… Им предстоит пробыть сорок часов в воздухе.

Башметов опять прицелился аппаратом:

– Готово!

– Да вы что, Башметов, фоторепортер, что ли? – спросила Шэн волнуясь. – Загородили мне, и я ничего не вижу…

– Сто миллионов извинений, Татьяна Иосифовна! – взмолился Башметов. – Но ведь момент-то какой! Достоин увековечения в стихах и прозе, в красках и в мраморе. Вы только подумайте: большевики вместе с «Красной звездой» штурмуют небо над Огненной Землей! А? Стихи! Рифма! Эпос!

Шэн засмеялась:

– Плохая рифма!

Но Башметов, не слушая, уже ломился дальше, ближе к самолету. Тут Бутягин пробрался к Шэн и взял ее под руку:

– И мы поближе… Видали, Башметов-то наш? Фототалант обнаруживает. Не подозревал, знаете, за ним такой прыти.

Провожавшие аплодисментами приветствовали прибывших в автомобиле Лебедева и Гурова Они были одеты в теплые шлемы и специальные костюмы. Придвинулись близкие друзья. Лебедев сердечно прощался, обнимал, жал руки, принимал цветы, благодарил, опять обнимал:

– Родненькие, не забывайте! Радируйте, молнируйте… Скоро вернусь… Тогда встречайте…

Очень близко он увидел Лику и Голованова:

– Ваня, помни насчет букета… Поглядывай…

– Есть поглядывай, Антон Григорьевич! Счастливого пути!

Лика протянула Лебедеву пышный цветок:

– Мы для вас, Антон Григорьевич, розу достали.

Очень искренне ответил Лебедев:

– Пунцовая? Чудесно! Спасибо, родная… Так с этим цветком и не расстанусь, пусть летит со мной до самой Огненной Земли.

Лика пылала от счастья. Ведь все вокруг слышали, как с ней разговаривал знаменитый летчик.

Приехали члены правительства. Толпа провожающих почтительно расступилась. Лебедев и Гуров выпрямились. Лебедев четкими словами в наступившей торжественной тишине отрапортовал маршалу Советского Союза:

– …Стратоплан «Красная звезда» готов для перелета Москва – Огненная Земля.

Маршал крепко пожал руку Лебедеву и Гурову.

– Я уполномочен передать вам привет и пожелания полного успеха. Мы все уверены, что вы выйдете победителями из всех трудностей, какие бы вам ни встретились. В добрый путь!

Маршал посмотрел в глаза обоим летчикам.

– Дайте я вас обниму, мои дорогие.

И обнял их, взволнованных и потрясенных вниманием любимого маршала.

– Внимание! – прозвучал в рупор настойчивый и громкий голос стартера. – Прошу провожающих отойти от самолета! Охрана, следите, чтобы все отошли от дорожки на сто метров, за пределы опасной зоны!

Лебедев и Гуров вошли в кабину, завинтили за собой люк.

– Внимание! Переговоры с товарищем Лебедевым, находящимся в герметической кабине, я буду сейчас вести по радиотелефону. Готово, товарищ Лебедев?

Из рупора на столбе раздался спокойный баритон Лебедева:

– Готово.

– Контакт!

– Есть контакт!

Лика в волнении прижала руки к щекам: они горели. Она увидала, как стартер махнул флажком. Резкий выхлоп реактивного двигателя прозвучал, как выстрел. Самолет окутался легким дымком. Лика вздрогнула. На дорожке самолета уже не было. Ревущая буря взрывов раздавалась где-то далеко, быстро слабея. Лика, как и все, жадно смотрела вверх, в осеннее прозрачное небо, где как будто растаяла металлическая птица, окутанная дымом.

Голованов взглянул на часы:

– Прошло три минуты. Они от нас уже за тридцать шесть километров.