Текст книги "Истребитель 2Z"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Глава, в которой читатель знакомится с некоторыми тонкостями науки и техники

Бутягин крепко пожал руку вошедшему Груздеву:

– Нам сегодня надо договориться принципиально.

Разговор начался в просторном кабинете, главное украшение которого составляли большие книжные шкафы красного дерева. Бутягин любил хорошие книги, дорожил ими и берег их.

Груздев расположился в удобном кресле:

– Расчудесно у вас, Николай Петрович! Тишина, прямо под окнами сирень, липы цветут!

– Зимой немного скучновато. Домик на отлете, и, знаете, надоело отшельничество, – усмехнулся Бутягин.

Поправил пенсне. Приосанился.

– Сейчас налажу «стиллефон», и начнем все по порядку. Эта машинка все запишет дословно.

Бутягин наклонился над небольшим аппаратом, стоявшим на письменном столе.

– Вот видите, сюда вставляется проволока. Она скользит между полюсами электромагнитов, включенных в цепь микрофона. Человеческий голос, да и любой звук, записывается на проволоке. Если ее пропустить снова, но включить телефон, то мы услышим записанные на проволоку звуки. Вот этот рычажок включает микрофон, а этот – громкоговоритель. Сегодня только его получил. Подарок от академии.

Конструктор привстал и стал рассматривать аппарат.

– Паульсеновский аппаратик? – спросил он с любопытством.

– Наш, ленинградский, конструкции Васильева. Завод слабых токов начал выпускать с февраля.

Бутягин вставил вилку аппарата в штепсель:

– Попробуем.

Повернул рычажок. Проволока двинулась между электромагнитами.

– Сейчас мы будем рассуждать о новом агрохимическом изобретении, – сказал в микрофон Бутягин и переключил рычажки.

Тотчас из громкоговорителя, стоявшего на шкафу, усиленный бас, похожий на голос Бутягина, со всеми интонациями, точнейше повторил:

– СЕЙЧАС МЫ БУДЕМ РАССУЖДАТЬ О НОВОМ АГРОХИМИЧЕСКОМ ИЗОБРЕТЕНИИ.

– Обратите внимание, Владимир Федорович, – заметил Бутягин, – на особенность: новая запись автоматически сглаживает старую. Аппарат Васильева прекрасно заменяет машинистке диктора. Большое подспорье, знаете… А стоит нажать эту желтую кнопку, и вся запись сразу стирается.

Бутягин придвинул микрофон к конструктору:

– Прошу вас.

Груздев заговорил привычным ровным голосом, как будто читал лекцию:

– Мне кажется, я достаточно продумал принципиальную установку и идею нашей будущей машины и даже сделал некоторые предварительные расчеты. Агрохимическая сторона всецело в вашем распоряжении. Но, прежде чем остановиться на деталях конструкции, разрешите несколько общих соображений.

Бутягин наклонил голову. Груздев продолжал:

– В чем основные отличительные черты современного крупного промышленного производства? Центральная силовая станция и ряд отдельных цехов. То есть мы имеем разделение производства на отдельные моменты, но одновременно с этим и единство производственного процесса в целом предприятии. В земледелии – картина другая. Что такое сельское хозяйство? Если оставить в стороне животноводство, то это, в значительной степени, выращивание растительных продуктов и сбор их. Процессы эти непосредственно связаны с землей. Земля – основное орудие производства в земледелии. Это орудие неизменно. Оно не поддается ни замене, ни реконструкции, ни уплотнению в сколько-нибудь значительной степени, ни переносу с места на место. Оно работает с определенной скоростью, и притом с весьма малой.

– Вы говорите о почве?

– Да. Почва совмещает в себе признаки и сырого материала и орудия производства. Как сырой материал почва отдает на постройку растений заключающиеся в ней минеральные вещества. Как орудие почва способствует прорастанию семян и развитию растений.

– А главное, знаете, почва есть передатчица труда человека на растения, – вставил Бутягин.

Груздев кивнул головой:

– Разумеется. Но я хочу мои рассуждения перенести также на семена. Они тоже не только сырье, но и орудие производства. Каждое зернышко представляет собой крохотную лабораторию, где разыгрываются сложнейшие биохимические реакции…

Тонко звякнул телефонный звонок. Бутягин взял трубку.

– Алло! Алло! Слушаю! Странно, никто не отвечает.

Бутягин положил трубку и кивнул Груздеву:

– Продолжайте!

– Наша задача – передать через почву продукту не только физический труд человека, но и все достижения агрохимии, весь размах научных достижений человеческого гения. Как передать? Посредством чего? Путь ясен – посредством машины. Надо, чтобы работали ударными темпами не только человек, но и зерно и почва, надо ускорить физико-химические и биохимические процессы прорастания семян и развития растений.

Бутягин поправил пенсне, наклонился над блокнотом.

– Все, что вы сказали, – совершенно правильно. С первым наброском вашего технического проекта я ознакомился. – Бутягин вынул из стола папку эскизов и чертежей. – С конструкторской стороны интересно и необычайно смело, оригинальнейше, чорт возьми! Моя часть разработана гораздо слабее, и, признаться, стою я сейчас на распутье. Конечно, можно предварительно удобрять почву, перед тем как мы пустим нашу машину. Это – один путь. Удобрительным сырьем мы обеспечены. Можно использовать Соликамские калийные месторождения, фосфорные руды Карелии, залежи серы в Кара-Куме…

– Прибавьте хибинские апатиты, Николай Петрович, прибавьте и южноуральские киманиты… – добавил конструктор.

– Да, Владимир Федорович, богата наша Советская страна… Но, знаете ли, обычные удобрения не совсем будут в «стиле», что ли, нашей машины. Остановимся на любом из удобрителей, ну хотя бы на фосфорной руде, – ведь нам ее понадобятся сотни тонн. Слишком громоздко. Ведь не забывайте, что наша идея заключается в том, чтобы…

– Понимаю, Николай Петрович. Вернее, догадываюсь… А второй ваш путь?

– В том, чтобы машина и удобряла и стимулировала…

– Вы хотите, чтобы она вырабатывала фосфорную муку?

– Нет, азотистые удобрения.

– Откуда же вы хотите взять азот?

Бутягин, растягивая слова, повторил вопрос:

– Откуда я хочу взять азот? А вот откуда. Для построения удобрительной молекулы мне пришлось брать остатки бензольного ядра. Я нитрировал производные бензола крепкой азотной кислотой, вводил нитрогруппу, пробовал брать азот из молекулы анилина, но выделяется аммиак. Мы рискуем протушить весь воздух вокруг нашей машины. Она начнет распространять такой аромат, что нас примутся всенародно бить при первом же испытании.

– Каков же все-таки ваш второй путь? – нетерпеливо переспросил конструктор.

Бутягин приподнял брови, торжествующим взглядом посмотрел на собеседника и повысил голос:

– Азот я возьму…

В окно из сада просунулась голова Лебедева:

– Ничего, зычный у тебя голосище, Николай Петрович… Здравствуйте, Владимир Федорович! Голосок твой, Коля, у трамвая слышен. Я и дороги ни у кого не спрашивал, а прямо шел на голос, как по веревочке. О какой-то машине ораторствуешь…

– Да ты иди сюда, влезай, – протянул Лебедеву руку Бутягин.

– Эх, вспомним молодость, как по заборам лазили! – засмеялся Лебедев и, легко перепрыгнув через подоконник, очутился в кабинете. Огляделся, снял пилотку и серьезно сказал: – Насчет трамвая я присочинил, но говорите вы чересчур смело. А факты вот какие. Подходя к твоей хижине, Коля, спугнул я какого-то подозрительного субъекта из-под самых твоих окон. Занял я его позицию, прислушался, а вы говорите о машине и, кажется, не совсем обычной. Нитрогруппа. Даже Венедикт Кузьмич вспомнился.

Лебедев строго нахмурился.

– И в науке порой нужны секреты, особенно нам и в нынешнее время.

Бутягин радостно посмотрел на своего друга:

– Да никаких особых секретов нет, Антоша!.. Видишь ли, в чем дело: мы с Владимиром Федоровичем давно работаем и уже ввели в агрикультуру несколько машин, посадочных и уборочных.

– Механизируете? – спросил Лебедев.

– Ну да. Еще пять лет назад мы сконструировали машину, которая пропускала до десяти тысяч ростков пшеницы в час. Она прорезывала борозды, сама сажала ростки в землю, притаптывала промежутки, удобряла и поливала.

– Ну, это, Николай Петрович, еще доисторические наши дела! Первый, так сказать, дебют, – скромно вставил Груздев. – Мы теперь придумали нечто поинтереснее…

– Извините, пожалуйста, – произнес со странным акцентом незнакомый голос.

Все обернулись. В дверях стоял невысокий, одетый в серый простой костюм человек. Это был Штопаный Нос.

– Еще раз простите. – Штопаный Нос вежливо поклонился. – Дверь была не заперта. Я стучал… Вы были заняты.

– Что вам угодно? – привстал Бутягин с кресла.

Штопаный Нос шагнул в середину кабинета и быстро огляделся. Эту быстроту взгляда заметил только Лебедев.

– Я хочу получить мою записную книжку. Я потерял ее на аэродроме. Мне сказали, что она может находиться здесь…

Лебедев легко спрыгнул с подоконника, на котором сидел:

– Совершенно верно. Можете получить.

Он вынул из кармана гимнастерки книжку:

– Извольте.

Правый глаз Штопаного Носа еще раз осмотрел кабинет, на мгновение задержался на стиллефоне.

– Благодарю вас.

Он вынул из кармана просторного летнего пиджака бумажник и раскрыл его, как будто хотел положить в него полученную книжку.

Бутягину показалось, что вошедший человек хочет предложить за находку деньги. Но Штопаный Нос большим пальцем нажал кнопку у бумажника и быстро обвел им вокруг себя.

Струя слезоточивого отравляющего вещества ударила в лица Бутягина и его друзей. Они зашатались…

– Желтая кнопка… Антон!.. – крикнул изо всей силы Бутягин, теряя сознание.

Ему казалось, что он закричал громко, почти оглушительно. На самом же деле Бутягин беспомощно свалился, ударившись головой о кресло и медленно шевеля губами. Пенсне его покатилось по полу. Нога в желтом бутсе шагнула к столу, сокрушая пенсне.

Июньские звезды мгновенно исчезли со смертельно черного неба. Пахло сиренью.

Лебедев очнулся. Сколько прошло времени после появления Штопаного Носа, он не знал. Глаза нестерпимо болели, будто их жестоко нахлестали крапивой.

– Ничего не вижу!.. Ослеп!..

Он подполз к подоконнику, приподнялся, жадно задышал свежим воздухом. Собрался с мыслями.

«Что же произошло? А-х да!..»

Став на колени, он нащупал рядом тело Бутягина:

– Дышит…

Опять нащупал подоконник, расстегнул кобуру и вынул наган. Гулко выстрелил два раза вверх через окно. Крикнул:

– Помогите!

Лебедева навещают

Лежа на госпитальной койке с плотной повязкой на глазах, упорно и настойчиво размышлял Лебедев обо всех обстоятельствах, связанных с появлением Штопаного Носа. Кто он такой? Ясно: враг. Но зачем и как была обронена записная книжка? Что за формулы находились в ней? Почему Штопаный Нос явился к Бутягину? Кто этот угловатый человечек, который на аэровокзале приглядывался к портфелю Груздева, а потом услужливо помогал таскать чемоданы Штопаного Носа?

Мельчайшие детали всплывали в памяти Лебедева… Штопаный Нос тогда вынул бумажник, небольшой, красивый, темнокоричневой тисненой кожи. Лебедев отлично запомнил этот бумажник. Ясно представлял себе, как в руках диверсанта этот обыкновенный предмет вдруг превратился в химическое оружие нападения: из бумажника показалась дымящаяся струя ядовитой жидкости необычайной силы действия – и сразу боль, резь в глазах, слезотечение, чувство беспомощности, обморок…

На третий день после нападения Штопаного Носа острые явления воспаления глаз у Лебедева стихли. Советские врачи одержали очередную блестящую победу благодаря быстро принятым мерам и внимательнейшему уходу за пострадавшими. Но повязку Лебедев должен был носить еще дней восемь. Он оставался в госпитале в распоряжении врачей, которые тщательно наблюдали за ходом выздоровления. Так, с повязкой на глазах, Лебедев давал свои показания следственным властям. Он подробно рассказал все, что знал, стараясь не пропустить ни одной детали.

Несколько раз навещал его старый товарищ по боевой работе Звягин, после фронта перешедший на партийную работу. Звягин по роду своей работы был в курсе событий, происшедших с Лебедевым и его друзьями. Слушая Лебедева, Звягин делал свои замечания. И сейчас Лебедев взвешивал, стараясь глубже проанализировать все происшедшее и сделать правильные выводы.

Час послеобеденного отдыха кончился. Лебедев слышал, как пробило четыре. Узнал приближавшиеся мягкие шаги дежурной сестры:

– К вам пришли, товарищ Лебедев.

По легкому поскрипыванию ботинок человека, идущего за сестрой, догадался Лебедев:

– Константин Иванович?

И сейчас яге услыхал скромный басок Звягина:

– Я, родной мой. Как здоров? Знаю, что прекрасно… Вид у тебя бодрый, правильный.

Рад был Лебедев посещению боевого товарища. Понемногу разговор перешел на темы, интересующие их обоих.

– Имеются некоторые новости, – сообщил Константин Иванович Лебедеву, когда они остались в палате наедине. – Главный диверсант успел скрыться, но мы напали на след его сообщника. Правда, дело несколько осложнилось некоторыми не подлежащими оглашению обстоятельствами. Но, во всяком случае, он будет выслан из пределов нашей родины. Вот пока все, что я могу тебе сообщить. Друзья твои поправляются, вчера уж выписались из Третьего госпиталя.

– Меня выписывают завтра, – сказал Лебедев. – За мной приедет Гуров. Я попросил его пожить у меня, пока окончательно не поправлюсь.

– И это правильно, – согласился Звягин. – Кстати, Гуров вчера был у меня. Мы с ним подработали кое-какие мелочи, относящиеся к твоему перелету, в частности кое-что насчет радиооборудования и, особенно, насчет кабины. Наши заводские конструкторы выдвигают такую идею: строить фюзеляж твоего самолета таким образом, чтобы в случае вынужденной посадки на землю кабина меньше всего пострадала. Оказывается, можно так расположить амортизационные пружины, что при какой-нибудь непредвиденной аварии весь фюзеляж придет в негодность, а кабина останется цела.

– И мы в ней тоже, – добавил как бы шутя Лебедев.

– Само собой. Из-за вас-то и стараемся, – отозвался Константин Иванович. – Теперь дальше…

– Ну, а дальше все понятно. Непроницаемость фюзеляжа для посадки на воду. Парашютное приспособление к кабине на случай аварии в воздухе…

– Конечно, ты все знаешь раньше нас, раньше, чем это придумали конструкторы, – довольным тоном сказал Константин Иванович. Он любил Лебедева за его прозорливый ум, за точность и аккуратность изложения мыслей.

В самый разгар разговора, когда Звягин сообщил ему последнюю новость, что ему, вероятно, скоро дадут для руководства еще один номерной завод и если уж строить модель машины, о которой думают Бутягин и Груздев, то только там, – опять послышались мягкие шаги сестры и осторожный скрип двери.

– К вам, товарищ Лебедев, посетительница.

Лебедев в удивлении быстро приподнялся с койки:

– Кто? – Он ногами искал на полу туфли. – Посетительница?

Он слышал, как Константин Иванович, приосаниваясь, откашлялся:

– Халат запахни, Антон. Туфли вот я к тебе придвигаю. Надел?

Лебедев оправил воротник халата, сунул ноги в туфли, по привычке ладонью пригладил волосы. Пожалел, что не может посмотреть на себя в зеркало. Спросил Звягина:

– Как вид у меня, Костя?

Тот оглядел его:

– Правильный вид, кавалерский! Ну, приглашай… Кто это к тебе?

Лебедев пожал плечами:

– Не знаю.

Звягин приподнялся со стула:

– Ну, я мчусь дальше. Батюшки, двадцать минут!..

Голос сестры прозвучал рядом:

– Посетительница ждет вас в саду, товарищ Лебедев.

Тут Звягин заторопился еще более:

– До свидания, Антоша. Завтра увидимся.

Вдогонку Звягину Лебедев крикнул с обычной своей шутливостью:

– Буквально увидимся!

Он выпрямился и покорно протянул руку сестре:

– Пожалуйста, проведите меня в сад.

Сестра повела его по коридору в вестибюль. Лебедев шаркал туфлями; боясь споткнуться, сосчитал ступеньки лестницы с террасы в сад. Ощутив под ногами гравий садовой дорожки, остановился. Тихий голос сказал близко:

– Это я, Лика Груздева… Не узнали?

Лебедев приложил руку к сердцу:

– Не ожидал, лестное слово! Но по голосу узнал сразу. Здравствуйте, Лика.

Он обменивался с Ликой рукопожатием, а сам думал: «Туфли на босу ногу, халат… Сегодня не брился… Бррр!..»

Он запахнул полу госпитального халата:

– Вы, Лика, простите, что я принимаю вас в таком виде. Отведите меня к скамеечке. Тут около фонтана есть такая, в тени.

Лика провела его за руку несколько шагов:

– Здесь?

– Спасибо. Именно тут. Ну, вот мы и сидим. Погода хорошая. Как облачность?

– С утра было много облаков. Такие, знаете, клубами, как дым из трубы… А сейчас – солнце. Какой тут фонтан!.. И рыбки в бассейне… Я уж посмотрела…

– Выздоровлю, и я посмотрю, – сказал Лебедев. – Но, Лика, чему я обязан, что вы навещаете меня? Важное дело?

– Я принесла вам привет от папы. Он вчера приехал из клиники, разговаривал по телефону с Николаем Петровичем.

– Как их здоровье?

– Отлично. Николай Петрович тоже уже дома. Папа, кажется, и вам звонил. Только к вам трудно сюда дозвониться. Мама сказала, чтобы я навестила вас. Я знаю: если хвораешь, то всегда приятно, когда навещают.

– Я тронут, Лика. Спасибо.

– Ребята из нашей школы, как узнали, что вы хвораете, тоже взволновались. Они вас знают. Просили и от них передать привет.

Лебедев почувствовал себя растроганным:

– Им тоже мой привет. Самый искренний, сердечный.

– А сейчас как ваше здоровье, Антон Григорьевич? – волнуясь, спросила Лика.

Лебедев ответил мягко:

– Все обошлось благополучно. Завтра снимут повязку. Товарищи отвезут меня домой, и через сутки я – опять за работу полным ходом.

Он добавил твердым тоном старшего товарища:

– Будут ребята и подруги спрашивать, передайте, что все хорошо.

Лика дотронулась до руки Лебедева:

– Они прислали вам цветы. На память о вашем выздоровлении.

Лебедев осторожно принял цветы. Они тонко и сладко пахли, как дорогие духи.

– Спасибо… какой чудесный запах!

– И вот еще…

В руках Лебедев ощутил два свертка.

– Что такое?

Очень тихо, почти виновато, Лика вымолвила:

– Это – пастила и печенье… Вам к чаю.

В тоне этих слов Лебедев почувствовал, что Лика сейчас сконфужена. Он пришел ей на помощь и заговорил бодро и уверенно:

– Спасибо еще раз. Вы – молодчина! Мне как раз нехватало к чаю печенья и пастилы. Спасибо… Яблочная?

– Пополам. Яблочная и рябиновая. Можно попробовать…

– Давайте.

Лика шуршала бумагой, развертывая сверток с пастилой. Лебедеву думалось: «Славная эта Лика!.. Пастилы принесла, чудачка…»

– Берите, Антон Григорьевич, справа – яблочная…

Они стали есть вкусную, ароматную пастилу.

– Товарищ Лебедев, на перевязку! – прозвучал голос сестры.

Лика попрощалась. Лебедев слышал ее осторожные удаляющиеся шаги. Держась за руку сестры, он ощущал хорошую, уверенную бодрость. Вдохнув аромат цветов, которые прижимал левой рукой к груди, сказал тихо:

– Какая у нас прекрасная, цветущая родина!.. Какая молодежь!.. Сейчас последняя перевязка. А завтра я уже буду снова видеть… и опять за работу… Перелет все-таки состоится.

Разбуженная земля

– Сейчас поползет…

– А я говорю, не поползет. Зачем ему ползти?

– Вот увидишь…

– Не поползет!

– Ну, тогда ты, знаешь, кто?

– Кто?

– Скептик.

Лика сердито качнула головой и укоризненно посмотрела на черноволосого круглолицего паренька, который усердно водил карандашом по большому листу бумаги, разостланному на широком столе.

– Скептик, так скептик, – проворчал тот. – Я свое дело знаю. Начерчу вам ход лучей, а там как знаете.

– Это не значит – коллективно работать, если только свое дело сделал, да и ручки сложил!

В школьной лаборатории при машинно-тракторной станции имени товарища В. М. Молотова Лика сейчас же сделалась признанной руководительницей группы юных натуралистов. Стараниями агроакадемии, которая шефствовала над школой, лаборатория была оборудована необычайно заботливо: шкафы с обширным инструментарием, лабораторные столы, два террариума, большой аквариум с проточной водой, полка со справочниками. На стенах висели чертежи и диаграммы работы самих юных любителей. Летний отдых Лики, как и всегда, был наполнен кипучей деятельностью.

Широкое окно было распахнуто настежь. В комнату вливалась радостная свежесть солнечного летнего утра. На подоконнике возвышалось сложное самодельное сооружение из банок, трубочек и рычажков. Худощавый подросток сосредоточенно работал над прилаживанием тонкой резиновой трубки к стеклянному баллону. Не отрываясь от работы, он выговорил тихо, но твердо:

– Опять дискуссию затеяли? Лика, не мешай Воде делать чертеж. А ты, Водя, не раздражай Лику. Точечка.

– Да мы ничего, – послюнявил Водя кончик карандаша, от чего губы у него накрасились, будто он ел уголь. – А вот Лика обозвала меня скептиком. Послушай, Семен, это очень ругательно?

– Напротив, очень ласкательно.

Семен приладил трубку, подергал, крепко ли прилажена.

– Готова. Я этого дня, может быть, год дожидался. «Ботаническая группа Лики Груздевой с участием двух ее ассистентов ставит экс-пе-ри-мент…» Ого!

– Плод коллективной работы, Семен, – гордо заметил Водя, аккуратно укладывая карандаш в пенал. – У меня тоже готово. Ход лучей? Пожалуйте…

Он развернул перед Семеном приготовленный чертеж, а сам скосил глаза на подоконник:

– Слушай… а только… не поползет!

Семен не обратил никакого внимания на слова Води, он внимательно рассматривал чертеж. А Лика не удостоила скептика даже взглядом. Она слишком была занята двумя ретортами на столе, чтобы отвечать на всяческие там ехидства.

Семен оторвался от чертежа:

– Лика, сейчас солнце сюда ударит. Его надо ловить, не теряя момента. Водя, не зевай. Знаешь свой обязанности? Неси сюда наших милых крошек.

– Всегда готов!

Водя стремительно нырнул под угловой стол. Пыхтя вылез оттуда. В руках у него появились садовые горшки с ростками растений.

– Куда ставить?

– Один – в этот ящик… другой – сюда.

Лика захлопала в ладоши:

– Скорей!.. А то сейчас солнце…

Семен соединил один конец рычажка в аппарате на подоконнике с тонкой шелковинкой. Повозился с другим рычажком. Два крошечных зеркальца, укрепленных на рычажках, обернулись к свету.

Желтое дрожащее солнце выкатилось из-за крыши здания элеватора напротив, скользнуло по окнам школы, ударило в зеркальце, – и два светлых «зайчика» отчетливо прыгнули на чистую штукатурку серого корпуса. Лика махнула рукой:

– Семен… Газ!

– Есть газ!

В ретортах зашипело. Семен мельком взглянул на лабораторные часы. Они как раз деловито выбивали половину седьмого. Водя замер, выжидательно тараща глаза. Хотел было сказать: «Не поползет!» Но тут Лика стала необычайно любезна:

– Теперь, Водечка, бери бинокль, раз уж ты так сомневаешься. Гляди и поучайся, миленький.

Водя навел изящный маленький бинокль на стену элеватора и даже ухнул:

– Ух ты!.. Вот это д-да!

От реторт послышался умоляющий голос Семена:

– А мне можно, Лика?

Лика сказала важно и строго, подражая Лебедеву:

– Нельзя покидать боевого поста из-за простого любопытства. Ты у газа? Подавай… А тебе отрапортует «скептик». Расскажи, что ты видишь, Водя – хороший мальчик!

Но тот опустил бинокль в восторженном изнеможении:

– Ползет!

Семен все-таки не выдержал. Он подскочил к Воде, вырвал бинокль, глянул, чуть взвизгнул, но сейчас же, зажав себе рот ладонью, вернулся к ретортам. Лика отобрала у него бинокль и строго посмотрела на него:

– Стыдно!

Щеки у Семена запылали. Он наклонился к ретортам, откуда по трубочкам в ящик на подоконнике струился газ.

Но и сама Лика покраснела, только от радости, что «скептик» посрамлен и что вышло именно так, как рассчитывала она и Семен: один «зайчик» смирнехонько стоял на стене, чуточку пониже карниза, а другой – прямо на глазах ребят – полз по стене элеватора вниз.

На клочке бумаги Семен стал отмечать скорость прохождения второго «зайчика». Неожиданно Водя толкнул погруженного в вычисления Семена:

– Смотри!

«Зайчик» исчез. Он заполз в раскрытое окошко третьего этажа. Оттуда высунулся тонколицый молодой человек и помахал какой-то тетрадкой:

– Э-эй, вы там, ребята напротив! Чего с зеркалом балуетесь?

Водя шепнул Семену:

– Это московский агроном… На станцию приехал за скороспелкой.

Семен приставил ладони рупором ко рту:

– Опыт делаем!

Агроном сделал рупор из тетрадки и прогудел:

– Какой?

Водя приподнялся на носки, набрался храбрости и через плечо Семена крикнул:

– Опыт сти-му-ли-ро-ва-ни-я… Слыхали?

Молодой человек ахнул и растопырил руки. Тетрадка выскользнула и плавно, вроде парашюта, стала опускаться вниз, пока не села на ватный картуз старичку-почтальону, как раз проходившему внизу мимо элеватора. Старичок взял тетрадь в руки, посмотрел на нее, потом наверх. Покачал головой в недоумении, положил тетрадку на нижний карниз и побрел дальше по своим делам.

А в окне третьего этажа все еще стоял, раскрыв рот и растопырив руки, московский агроном. Потом как бы очнулся, крикнул что-то непонятное и отбежал в глубь комнаты.

«Зайчик» же тем временем деловито вылез из окна, переполз через подоконник и стал наискось перебираться к балкону второго этажа, где дышали утренним воздухом два кустика герани – украшение квартиры помзава элеватором.