Текст книги "Истребитель 2Z"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Продолжение о тонкостях науки и техники

Бутягин сидел у раскрытого окна, задумчиво глядя на кусты сирени, между которыми был виден кусочек шоссейного проспекта.

– О чем вы задумались, Николай Петрович? – спросила Шэн, стоявшая рядом с креслом Бутягина.

– О том, что жизнь гораздо сложнее, чем я думал, что человеческая воля и знание всемогущи, что вы хороший человек, но не позволяете мне самому прочитать ни строчки.

– Доктор разрешил вам читать в сутки две страницы, не больше. Сегодня вы уже прочитали три. Если нужно, я готова читать вам вслух сколько угодно.

Бутягин внезапно протянул руку к окну и приветственно замахал ею:

– Едет! Антоша!..

Послышался гудок застопорившего авто. Через минуту в комнату шумно ворвался Лебедев.

– Вижу, Коля! Снова гляжу на мир своими собственными глазами, как ни в чем не бывало! Ты также? Дай обниму тебя! Мы теперь с тобой боевые товарищи. Принимали участие в схватке с врагом. Здравствуйте, Татьяна Иосифовна.

Бутягин весело докладывал:

– Понемногу начинаю работать. Сначала боялся, что ослепну. Потом свыкся с этой мыслью. Татьяна Иосифовна читала мне вслух, и я кое-что диктовал. Такая жалость, что Штопаный Нос украл стиллефон! Мои записи и некоторые бумаги также исчезли. Но мы все исправим, все восстановим. Работа ведь не ждет.

Шэн хозяйничала у маленького столика, где начинал закипать электрический чайник, расставляла на столе принадлежности для чаепития:

– А где у вас, Николай Петрович, полотенце для посуды?

Бутягин сорвался с кресла:

– Надо поискать.

Он долго рылся в комоде, вытащил из-под дивана чемодан. Наконец, разыскав какое-то полотенце, развел руками:

– А лицевым-то вытирать можно?

Шэн смеялась. Лебедев пошутил:

– Эх, горькое твое холостяцкое житье!

Приехал Груздев. Поздоровался молча, одним пожатием руки. Сел к столу и устало покрутил головой:

– Модель раньше осени не успеем.

Обернулся к Лебедеву:

– Моя дочурка вам шлет привет. Она сейчас в деревне, в нашем опытном питомнике.

– Спешить с моделью не будем, – говорил Бутягин. – В конце концов, ведь еще не все принципиальные вопросы разрешены.

– Шутки в сторону, – строго выговорил Лебедев. – Не будем повторять прежних глупостей. Во-первых…

Он плотно захлопнул окна, щелкнул задвижками, опустил занавески. Затем вышел в переднюю, посмотрел, заперта ли дверь, наложил предохранительную цепочку. Заглянул в соседнюю комнату. Вернувшись в кабинет Бутягина, сказал веско, чуть нахмурившись:

– Десять дней, пока я лежал в госпитале, я много думал о происшедшем. Меня, как и вас, навещали следственные власти. Среди них оказались мои старинные товарищи. Поговорили кое о чем, и выводы наши совпали. Инцидент с нападением на нас раздувать не следует, нужно помалкивать. Кому надо знать, тот знает. Работать яге надо молча, проявляя максимум бдительности.

– Я не очень понимаю, почему, – сказал Груздев, протягивая стакан Шэн и умоляющим жестом прося налить ему чаю. – Ведь работа наша самая мирная!

– Очень просто. То, что случилось, это вам, дорогие товарищи, первое предупреждение. Вы идете к большой и важной цели. Случайно нам вместе пришлось выдержать первый бой. Но предупреждаю вас, впереди будет еще много препятствий. Придется преодолеть сопротивление не только природы, но и людей. Нападение Штопаного Носа – не только первое предупреждение, по и наказание за вашу беспечность. Разберем все сначала… Твои, Николай Петрович, последние научные работы чего касались?

– Техники обогащения минеральных удобрений, – ответил Бутягин, поправляя пенсне.

– Это нужно для постройки машины? Расскажи подробнее.

– Конечно. Дело, видишь ли, вот в чем. Лет пять назад экспедиция Таджикского университета обнаружила на плато Памира громадные заросли дикой пшеницы. Зерна ее были вчетверо больше по размеру, нежели зерна самой лучшей пшеницы «мильтурм 19». Каждый колос этой «дикой» пшеницы давал сто шестьдесят зерен. В следующем году комсомолец Новоселов на опытном поле, подвергая облучиванию днем и ночью ультрафиолетовыми лучами пшеницу в период колосоношения, получил ускорение созревания в три раза против нормы и увеличение веса зерен на шестьдесят семь процентов. Это натолкнуло меня на мысль, что применение облучивания ускоряет биохимические процессы прорастания и созревания растений.

Он на минуту замолчал и стал протирать пенсне.

– И что же? – чуть волнуясь, задал вопрос Лебедев.

– Я дал только мысль, а Владимир Федорович почти спроектировал машину. Замысел ее таков: она, двигаясь по земле, может одновременно разрыхлять почву, удобрять ее и сажать зерно. Последовательно пропуская сквозь почву особые токи, машина так активизирует азот удобрений и белковые вещества зерен – семян, что сзади машины, буквально через несколько минут, прямо у тебя на глазах, будут вырастать свежие молодые побеги. Еще не совсем разработано дополнительное устройство, позволяющее машине тут же окуривать ростки особой неядовитой разновидностью газообразных цианистых соединений. И вот, через двадцать четыре часа выезжает на это поле жатвенная машина. Пшеница, рожь, овес, кукуруза, посеянные нашей машиной, должны созреть в одни сутки… – Бутягин оживился и даже начал жестикулировать, что никогда не было его привычкой: – Жните, молотите, собирайте зерно в элеваторы!..

– Да, это вот действительно научная фантастика, – мягко улыбнулся Лебедев. – Вы только представьте себе сто тысяч таких машин на наших полях… А на следующий день опять можно сеять вашей машиной?

– Можно, – строго ответил Бутягин.

Но Лебедев пошутил:

– А ты бы придумал еще хлебушек без землицы растить, а?

– Не смейтесь, – вмешался в разговор Груздев: – вопросами искусственной почвы занимается товарищ Шэн. Она покажет вам лабораторные опыты.

Лебедев внезапно сделался необычайно серьезным, почти торжественным.

– Сейчас, мои дорогие, я воочию увидел и понял величие человеческого разума и могущество науки, – начал он, почти в упор глядя на Бутягина, – и в успехе вашем я не сомневаюсь. Машину вы построите. Нужно лишь работать так, чтобы никто не смог помешать вам, чтобы машина появилась на советских полях раньше, нежели предполагает это…

– Штопаный Нос, – договорил Груздев.

– Ага, вы догадались и поняли? – жестко продолжал Лебедев. – Нужен максимум бдительности. Революцию, хотя бы и в агрохимии, надо делать, учитывая все возможные, даже мельчайшие препятствия, и человеческие в первую очередь. И пика существует капиталистическое окружение, мы не гарантированы ни от подобных «случайностей», ни от внутренних врагов. Поэтому нужна некоторая засекреченность вашей идеи и работы от посторонних, а тем более подозрительных людей. Этого требуют интересы трудящихся, которым призвана служить ваша идея, научная мысль, изобретательство.

– Ты слишком рано делаешь выводы! – заметил Бутягин.

– А ты думал, как? – вспылил Лебедев. – Разве ты изобретаешь и строишь для собственного удовольствия? Наука для науки? Нет, мой милый. Ты создаешь новый социальный фактор, все последствия которого сейчас даже трудно учесть и предвидеть. Но не будем забегать в отдаленное будущее. Перейдем к настоящему. Разве ты не видишь, что твои работы, которые тебе кажутся скромными, кое-кому не дают спать? Разве тебя не удивляет, что мы втроем были ослеплены, что у тебя украли и записи и чертежи? А мне вот совершенно ясно, что записную книжку с химическими формулами подбросили Бутягину нарочно. Это тонко задуманная штучка номер первый. Понять ее можно по-разному: или это только предлог залезть в твою хижину, или нечто другое. В госпитале я поразмыслил кое о чем и своими думами поделился с товарищами по былой боевой работе. Впрочем, они уже беседовали с тобой по долгу службы. Пусть я – только советский летчик, но я – большевик.

Бутягин низко опустил голову и, сняв пенсне, стал тщательно его протирать. Груздев шумно вздохнул:

– Да-с!

Лебедев посмотрел на них, усмехнулся, сказал хитро:

– Слушай, Колечка. На собственный страх и риск я все-таки предпринял кое-что… Скажи, ты не жалеешь сейчас, что мы Штопаному Носу книжку-то вернули?

Бутягин в раздумье повертел головой:

– Конечно, жалею. У него там в формулах, повидимому, записаны мои основные идеи.

Внезапно Лебедев вскочил, чуть не опрокинув чайный столик:

– Ура!.. Значит, я был прав!

Из кармана тужурки вынул пачку листов и бросил ее на столик:

– Получай… Шестьдесят четыре фотоснимка с книжки Штопаного Носа. Сделано на следующий день после нашей встречи на аэродроме. Я это – на всякий случай. Думал, пригодится. Читать лучше через лупу.

Нервным движением Бутягин придвинул к себе фотоснимки. Шэн протянула ему с письменного стола лупу. Груздев напряженно поглядел через плечо:

– Ну, что там?

– Совершенно верно… Первая страница… – Бутягин перелистывал фотографии. – Шестая, седьмая…

Откинулся на спинку кресла:

– Антоша… с восьмой страницы идут ужасные вещи!..

Новая трасса

Лебедев бал рад наконец-то поделиться со своим лётным товарищем последним вариантом предполагаемого перелета. И у него никогда не было более внимательного слушателя.

– Основная трудность перелета, дорогой Василий Павлович, вот в чем: земной шар стал нам мал для прямых и круговых полетов. Для наших советских самолетов и моторов расстояния порядка десять-пятнадцать тысяч километров уже не представляют трудностей. Возьмем последние наши моторы типа «ПШ-7». Самолет с таким мотором может покрыть колоссальные расстояния. Может случиться так, что вылетишь, покружишь, покружишь над землей, и опять придется садиться на месте взлета.

– Ну, это, пожалуй, только в ближайшем будущем, – скромно заметил Гуров.

Лебедев быстро ответил:

– Как сказать… Мы часто и сами не замечаем, как будущее становится реальностью. Во всяком случае, уже и сейчас с мотором «ПШ-7» мы с тобой сможем преодолеть тридцать тысяч километров без посадки.

– По прямой?

– По спирали!

– Маршрут?

– Хочу пролететь от Москвы на Огненную Землю. Сначала пролетим по железнодорожной трассе до Хабаровска, потом наискось через весь Тихий океан. Если первая часть полета пройдет удачно, то у Магелланова пролива нас будут ждать горючее и масло. Ясно, обратно полетим другой дорогой: через Южную Америку, Атлантический океан, Африку – прямо в Москву.

Лебедев смело прочертил четкую линию от оконечности Южной Америки мимо восточного ее побережья к Африке через Либерию и Сахару, Тунис, Средиземное море, Югославию и Румынию к Москве.

– Пора доказать всем, что научные экспедиции на самолетах для изучения Южного полюса можно посылать не только из Южной Америки и Австралии, но и из Европы. Да, это мечта, но техника поможет нам с тобой осуществить эту мечту…

Лебедев взял карандаш и лист бумаги, наклонился над столом:

– Мотор «ПШ-7» с трехступенчатым нагнетателем и винтом переменного шага мы ставим на самолет совершенно нового стратосферного типа «Т-1». Только…

– Ты собираешься лететь в стратосфере?

– Только на границе – не выше девяти тысяч метров. Там мы будем избавлены от метеорологических сюрпризов. Крылья с переменной площадью…

Лебедев записывал на листе, что говорил, и аккуратно ставил пункты: один, два, три…

– Пропеллер и крылья этого типа гарантируют нам наилучшие условия полета в высоких слоях разреженного воздуха. Каковы основные особенности самолета типа «Т-1»? Убирающиеся шасси, разумеется. Герметическую кабину сделают на девятьсот двенадцатом заводе. Основной вид изоляции – безвоздушное пространство между двумя стенками кабины. Оборудование для слепого полета. Теплая одежда, отопление, запас пищевых концентратов, воды – как обычно. Наверху нас встретит морозец градусов на пятьдесят.

– Ты забыл горючее, Антон. Где его разместишь?

– Горючее – в крыльях. Оно не займет много места. Мы используем концентрат уплотненного бензина, последнюю новость нашего Нефтяного института. При сохранении тех же теплотворных действий он занимает значительно меньший объем.

– Остроумно. Однако тяжесть-то остается. Лететь, конечно, нетрудно, трудно поднять в воздух этакую громаду.

Лебедев в радостном оживлении похлопал в ладоши:

– А мы товарища Циолковского вспомним!..

Гуров изумился:

– Реактивный двигатель?

– Он самый. Скомбинировали в самом лучшем виде.

– Втроем полетим?

– Ясное дело: я, ты да автопилот.

Гуров посмеялся. Лебедев неожиданно стал серьезным. Открыл ящик письменного стола:

– Я вчера порылся в моем личном архиве и наткнулся на некоторые интересные детали. Лет десять собираю я газетные вырезки: все, что относится к авиации. Каждую вырезку наклеивал на картон и систематизировал. Получилась недурная авиакартотека. Посмотри…

Гуров перелистал вырезки, наклеенные на синие картонные карточки.

– Это у тебя, Антон, вроде каталога.

– Прочти заглавие.

На ящике красовалась наклейка:

49) ТИХИЙ ОКЕАН, а) Исчезновения.

Гуров начал читать:

– «…приз Доле в 25 тысяч долларов за наидлительнейший перелет над Тихим океаном выигран в 1927 году. Американцы Мейтлэнд и Хебер вылетели 28 июня из Сан-Франциско на трехмоторном самолете. Через 25 часов 50 минут они опустились близ Гонолулу…»

Помню, – заметил Гуров. – Старый рекорд, средняя скорость сто сорок шесть километров в час… Посмотрим дальше… «Американцы Броок и Шли проектировали перелет из Японии в Сан-Франциско. 11 сентября 1934 года вылетели из Токио. Вынужденная посадка в Ошуре. Отказались от перелета…»

– Почему они отказались? – промолвил Лебедев, – Читай.

– «…Амели Эрхарт в 1937 году оборудовала «летающую лабораторию», хотела побить рекорд перелета из Окленда в Гонолулу, но погибла при таинственных обстоятельствах.

…Следы летчицы Изабеллы Сидней, вылетевшей с островов Кука к Маркизским островам, потеряны 12 декабря 1940 года…

…Пропали два самолета, вылетевшие из Панамы на Таити…»

Гуров хмурился все больше и больше, читая картотеку. Закончив, откинулся к спинке кресла в волнении:

– Ты как это расцениваешь, Антон?

Лебедев зорко впился взглядом в географическую карту:

– Я недавно прикинул примерные маршруты и расстояния самолетов, потерпевших аварии к югу от экватора. Может быть, случайное совпадение, но почему-то все аварии происходили в одном определенном месте. Я доложил председателю комитета. Будем с тобой иметь это в виду…

Обвел желтым карандашом на карте место в середине Тихого океана кружочком. На полях написал:

«Гиблые места».

Стимуляция растений

Тонколицый молодой человек вбежал не постучавшись:

– Я – Башметов.

Из-за реторт выглянули два проницательных глаза Лики:

– Весьма приятно. А мы – ботаническая группа.

Башметов сел верхом на первую попавшуюся табуретку, широко захватил ртом воздух, будто зевнул:

– Ф-у-у, устал бежавши!.. А ведь смешно, право. Работаем рядом, напротив друг друга, и никакого научного контакта… Гм! Стимуляция!

Он внимательно посмотрел на Лику и спросил отрывисто:

– Этиленом?

– В смеси с углекислотой.

– Скорость роста?

– В три раза.

Башметов спрыгнул с табуретки:

– Фу-у!.. Остальное понятно. У меня – в девять раз. Покажите вашу установочку… Кустарничаете?

Водя ответил неожиданно тонким голосом:

– Учимся.

Лика решила забрать переговоры в свои руки. Кивнула Башметову:

– Нас заинтересовал вопрос, как вызывать ускоренное прорастание семян. Мы списались с Сокольнической агро-биостанцией юных натуралистов, и они прислали описание постановки опыта.

Завязалась беседа. Солнце успело подняться и уйти в сторону. «Зайчики» на стене элеватора потухли. Башметов, размахивая руками, продолжал рассказывать:

– Как ускорить прорастание семян? Как ускорить рост растения? Лет триста назад придумывали всяческие рецепты. Перед посевом вымачивали семена в растворах соли, селитры, в навозной жиже. Применяли в целях стимуляции целый ряд химических и физических воздействий: холод, тепло, сухой воздух, электроток, лучи рентгена, впрыскивали под кору растений алкоголь, различные химические вещества, даже вытяжки из щитовидной железы животных. И вот, неожиданно обратили внимание на совершенно не замеченное раньше явление: в Калифорнии и Испании для борьбы с гусеницами давно пользовались окуриванием апельсинных садов синильной кислотой. И вот заметили, что после таких окуриваний почки на деревьях стали распускаться раньше срока… В тысяча девятьсот двадцать четвертом году там сделали опыт: окурили цианистым водородом бузину и нераспустившиеся ландыши. Они расцвели после окуривания в течение часа. Опыты были проверены в оранжереях барселонского ботаника Поэрто. При окуривании быстро прорастали лилии и зацветали ветки орехового дерева… А как вы подошли к вопросу?

Лика постаралась ответить поученее:

– Синильный газ у нас отпал из-за его ядовитости. Мы взяли этилен и углекислоту. Про опыты с выкачиванием мы знали. Вы не сказали про опыты в лаборатории Ленинской академии, где получили ускорение роста овса под действием рентгеновских лучей.

– Я принимал участие в этих опытах, – приосанился Башметов. – Два сеанса рентгенизации, и овес выгонялся в трубку на четырнадцать суток раньше. На Петергофской станции мы проделали воздушное удобрение.

Семен тоже решил вмешаться в разговор:

– Мы знали, что прибавление углекислоты к воздуху стимулировало всхожесть на пятьдесят процентов. Наверное, и вы знаете, что у Гарвея в Миннесоте прибавка к воздуху этилена заставляла зеленый банан созревать в два дня.

– Браво, юные ботаники! – весело вскричал Башметов. – Как вы применили свои знания к делу?

Лика важно подвела Башметова к подоконнику:

– Мы брали семена различных растений, вымачивали и сажали в банки. Когда наши «крошки» прорастали, мы ставили их под стеклянные ящики. Прилаживали простейший тимирязевский приборчик За верхушку растущего растения зацепляется – вы знаете? – шелковинкой рычажок. На другом конце рычажка – зеркальце. Растение растет вверх, конец рычажка с зеркальцем опускается…

– Опускается и «зайчик», – решился подсказать Водя.

– Пока «зайчик» не попал мне прямо в глаза, когда я сидел за столом, – вставил Башметов. – Ведь каждый миллиметр роста, отражаясь «зайчиком» на стене, превращается в метр и больше…

– Согласно теореме о треугольниках, – обрадовался Водя возможности показать, что и он кое-что понимает. – Я это на чертеже изобразил. Вот.

Башметов посмотрел ящики и трубки:

– Вы нагнетали смесь газов в эти ящики?

Лика высунулась в окно, закричала:

– Аэроплан летит!

Все четверо залюбовались, как в безоблачном небе легко и красиво мчалась металлическая птица.

– Как высоко! Но что это?

Водя взвизгнул и кубарем раньше всех выкатился из лаборатории. Аэроплан стремительно опускался.

Лебедев интересуется сельхозтеорией

Шэн сидела в кабинете спецлаборатории академического отдела селекции и быстрым мелким почерком писала статью.

Дверь из коридора осторожно приоткрылась, и Лебедев шагнул в кабинет:

– Татьяна Иосифовна! Не помешаю вам?

Шэн обернулась:

– Антон Григорьевич? Входите.

– Хочу посмотреть, в какой обстановке работают наши советские ученые.

Лебедев подошел к столу, огляделся:

– Как тут радостно и просторно… Это и есть «святилище науки»?

– Мой кабинет. Со вчерашнего дня я получила повышение. Старшая ассистентка. Рядом, за этой дверью, моя личная лаборатория. Дверь прямо – в аудиторию, где я читаю лекции для практикантов.

– А у Бутягина такая же лаборатория?

– Нет, это только ассистентская. Рядом такая же лаборатория Башметова, другого ассистента Николая Петровича. Его же личная лаборатория – в другом конце здания. Но, к сожалению, его сейчас нет.

– Да, я знаю, я спросил сначала его и, узнав, что его нет, решил зайти к вам. Меня всерьез начинает интересовать сельхозтеория.

– Моя лаборатория также к вашим услугам. Садитесь, пожалуйста. Я постараюсь, насколько мне удастся, заменить вам Николая Петровича.

– Вчера я был в отделе механизации. Груздев посвящал меня в тонкости своего проекта, но я, признаться, не все понял. Приходится, оказывается, проникнуть в тайны селекции. Вот еще новое препятствие. Постеснялся я спросить у Владимира Федоровича, что это за штука. Выручите хоть вы, расскажите.

– Селекция – значит отбор. Пословица говорит: «Что посеешь, то и пожнешь». Если отобрать для посева хорошие семена, то и урожай от них будет хороший. Отсюда пошла сортировка семян, отборка крупных семян от тощих. Обычная сортировка – триером – уже дает десять процентов прибавки урожая. Но этого мало, да и недостаток простой сортировки состоит в том, что не всегда самое крупное зерно является самым урожайным. Надобен еще отбор нужных качеств. Нужно, например, чтобы у пшеницы было питательное и вкусное зерно, у льна чтобы было длинное, крепкое волокно. Нужно делать отбор по сопротивляемости растений холоду, засухе, полевым вредителям. Всем этим и занимаются селекционеры… Я могу показать вам их работу. У меня сейчас как раз работают две группы…

Они двинулись по просторным помещениям, где за столами работали десятки сотрудников агроакадемии. Шэн продолжала пояснения на ходу:

– Надо различать беспородные сорта – популяции – и сортовые семена. Их мы создаем на опытных полях. Отбираем зерна с каждого колоса, взвешиваем, определяем характерные признаки, подбираем и высеиваем вручную. Выращиваем, подбирая нужные нам свойства посредством гибридизации. На этом пути, как вы знаете, замечательных результатов в садоводстве достиг Мичурин. Мы же работаем с зерновыми культурами. Селекция повышает урожай на двадцать процентов и выше. Выведенные академиком Лысенко сорта пшеницы по своим свойствам сейчас стоят выше всех.

– Много мудрых вещей знаете вы, Татьяна Иосифовна, – тихо сказал Лебедев.

– Таких, как я, – много, Антон Григорьевич. Мы – вся страна. И мы делаем только свою часть общего дела. Ведь одной селекции для повышения урожайности мало. Прошлогодний урожай в одиннадцать миллиардов пудов зависел от целого ряда больших мероприятий в государственном масштабе. Огромную роль сыграло повсеместное введение в СССР правильного севооборота.

Они вернулись в кабинет.

– Мы не замыкаемся с нашей наукой только в этих стенах, – рассказывала Шэн с воодушевлением. – Мы вынесли работу в тысячи лабораторий и филиалов академии. Нам помогают совхозные и колхозные лаборатории, помогают школы, ячейки Осоавиахима… Везде находятся энтузиасты… Сейчас вся экспериментальная работа сосредоточена в нашей базе на Волге. Как раз завтра туда уезжает Николай Петрович.

– Эксперименты, касающиеся новой машины?

– Да, сейчас там находится Башметов. Бутягин с Груздевым хотят поставить некоторые опыты.

– Открытые опыты? – резко спросил Лебедев.

– То есть? – не поняла вопроса Шэн.

– Незасекреченные?

Шэн широко раскрыла глаза:

– Мы не делали из этого тайны. Кроме того, наши лаборанты давно уже ведут там работы.

– Что все они за люди? – в упор задал вопрос Лебедев. – Впрочем…

Он задумался на минуту, затем неожиданно решил:

– Сам поеду с ними. Доставлю на место на своем экипаже. На месте виднее.

– Можно подумать, что вы, как Николай Петрович, увлеклись «альбиной 117», – пошутила Шэн.

– Это что за красавица?

– Сорт пшеницы, с которым начнет опыты новая машина. Для нее мы подбираем лучший сорт. В районы разосланы специалисты с заданием проверить все сорта скороспелок.

Лебедев, улыбаясь, начал прощаться:

– Замечательно, я вхожу во вкус. Кончится тем, что из летчика я превращусь в ботаника и начну сажать картошку.

– Чтобы сажать картошку, не надо быть ботаником, – засмеялась Шэн.

– Дайте в последний раз полюбоваться вашим храмом науки, – попросил Лебедев.

Внимательно глядел он на эти высокие стены, украшенные портретами в строгих дубовых рамах, на солидные шкафы, полные книг, на широкий письменный стол, где был расставлен бронзовый солидный письменный прибор, на кожаные кресла, на огромное распахнутое окно, через которое лились свет и воздух.

– Нравится? – спросила Шэн.

Лебедев взглянул в черные глаза ассистентки:

– Сейчас я вспоминаю. Сибирская изба, наш штаб, политкомиссар… Я пришел подать ему заявление о приеме в партию. Тогда он рассказывал мне, за что борются большевики. Говорил о том, что будет впереди… Будет радостная, счастливая жизнь. Но к ней надо итти через трудности. Надо набираться сил, чтобы преодолевать препятствия…

Широким жестом обвел Лебедев вокруг:

– И это – хорошо. Это – продвижка, шаг вперед, в будущее. Недаром проливалась на полях кровь.

Наклонил голову, сказал тихо:

– Мы пошли в наступление. Политкомиссар товарищ Малахов был убит. Он не увидел победного воплощения своей мечты.

Остановился в дверях и, еще раз оглядев комнату, сказал твердо:

– Мы должны уметь защищать это всеми доступными нам средствами.