Текст книги "Истребитель 2Z"

Автор книги: Сергей Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

В воздухе

На ранней июльской заре, когда еще только зарозовел далекий край горизонта, с центрального аэродрома поднялся изящный, как стрекоза, «ВО-29». Сделав прощальный круг над аэродромом, аппарат забрал высоту и понесся к юго-востоку.

Каждый раз, когда Груздев начинал воздушное путешествие, он переживал взлет аппарата с новой радостью.

Конструктор любил чувствовать момент, когда аппарат, разбежавшись и чуть покачиваясь, мягко отрывается от земли и взмывает в просторную высь, любил это ни с чем не сравнимое ощущение внезапной легкости и гордой радости за гений человека, завоевавшего небо.

Лебедев с пилотского места глянул вниз. Огромный, еще покрытый ночной синевой город стремительно отплывал в сторону. Вдали виднелась серая полоса реки, громада Дворца Советов. Редкие огни гасли внизу.

В окно Груздев видел, как город поплыл вниз и налево. Стеклянные горбатые крыши железнодорожного депо превращались в крохотную коробочку. Река, будто широкая жестяная стружка, извивом лежала на сизом просторе земли. Аппарат набрал высоту. Полоски городских улиц заволоклись туманом.

Шума мотора почти не было слышно: аппарат был снабжен глушителем системы Лебедева. Это позволяло разговаривать в кабине во время полета.

– Сожалею, что и блокнот украден Штопаным Носом, – оторвавшись от окна, обратился Груздев к Бутягину. – Когда попадет он ко мне в руки, я сверну ему шею.

– Блокноту?! – простонал Бутягин.

– Штопаному Носу. У блокнотов не бывает шеи, – наставительно отозвался Груздев, снял кепку и тщательно вытер носовым платком свое круглое лицо. – Жара сегодня будет основательная.

Бутягин лежал в кресле, вытянув ноги и закрыв глаза. Лицо его страдальчески кривилось.

– Думайте о чем-нибудь приятном, Николай Петрович, – посоветовал Груздев, – тогда не будет тошноты.

– А ну вас! – обозлился Бутягин.

Он плохо выспался с вечера и был явно не в духе. Его раздражал Груздев. На земле этот конструктор был молчалив, тих и незаметен. А тут, в кабинке аэроплана, он преобразился. Вертелся на кресле, порывался разговаривать, пытался что-то насвистывать себе под нос, вытаскивал из карманов какие-то ягоды, карамельки, восторгался, заглядывал в окно…

– Облако! – вскрикивал он. – А мы поверх его… Город какой-то внизу… Леса похожи сверху на мох… Река замечательная!

Штурман Гуров так привык к полетам, что в кабине летящего «ВО-29» чувствовал себя спокойнее, нежели в купе экспресса. К красотам природы, видимым через окно кабины, он был несколько равнодушен. Его интересовали служебные дела и работа. Он отрапортовал по радио на аэродром, что все в порядке. Связался с районным аэродромом, где предполагалась посадка, и сейчас ел бутерброд. Лебедев сегодня рано поднял своего друга, и Гуров не успел позавтракать.

На Гурова Бутягин смотрел с ужасом. Если б не спешка, профессор лучше согласился бы итти пешком, чем лететь во чреве этого «ВО-29», который то и дело проваливался в воздушные ямы, как пробка в водопад. А этому Гурову все нипочем: даже холодную котлетку ест!

Аппарат как раз в этот момент ухнул вниз. Бутягин скорчил страдальческую гримасу:

– Ну зачем Антон делает такие пируэты?

– Явление атмосферы, товарищ профессор, – пояснил Гуров, доедая котлету. – От пилота не зависит.

– На дирижабле лететь лучше… Все как-то устойчивее… Постели, ресторан… А тут… Ух! Груздев… вы целы?

– Вполне. Когда я нахожусь в воздухе, мне хочется петь о возвышенном и прекрасном. Последние дни я думал о новой конструкции трехплечного рычага. Сейчас, на высоте двух тысяч метров, я чувствую: вот еще одно напряжение фантазии, и я дам точное решение.

Бутягин заворчал:

– Странный вы человек! Изобретательские мысли записываете где попало – на манжетах, на обрывках газет, на книжных переплетах. Вы просто какой-то вредитель библиотечных книг. Исчеркали формулами все книги, какие я вам дал из академии. Я два дня оттирал их резинкой.

Груздев подскочил так, что ударился головой о потолок:

– Стерли?

Он грузно упал в кресло.

– Я там записал расчеты энергоприемника…

Бутягин улыбнулся:

– Извольте радоваться! Записал – и забыл, куда записал.

Груздев примирительно сказал:

– Ничего, постараюсь вспомнить.

– Не раздражайте меня, – заскрежетал зубами Бутягин. – С вами это постоянно. Подумать только, что вы идею газового тормоза ухитрились записать на обоях в своей спальне, да еще где – под самым карнизом!

Даже флегматичный Гуров фыркнул от смеха.

– Это когда жена меня заставила вешать гардины, – сконфуженно заморгал Груздев.

В слуховой трубе, соединявшей пилота с кабиной, послышался лебедевский баритон:

– Василий Павлович! Как наши пассажиры?

– Прекрасно, товарищ начальник.

Гуров вытер руки бумажной салфеточкой и посмотрел на часы:

– Через восемнадцать минут – на посадку!

Бутягин страдальчески вымолвил:

– Неужели еще восемнадцать?

У Василия Павловича Гурова глаза выразили полное сочувствие профессору. Он авторитетно насупил брови и сказал тоном, не допускающим ни малейшего возражения:

– Николай Петрович, да вы же прирождённый авиатор. Смотрите бодро вперед. Смелее!

Он привычной рукой взял ключ Морзе и начал выстукивать позывные районной радиостанции.

Бутягин огляделся и будто увидал все по-новому. Гуров в наушниках, склонившийся над аппаратурой, чуть призакрывший глаза, сосредоточенно слушающий сигналы в эфире. Улыбающееся круглое лицо Груздева. Уютная кабина с зеркальными стеклами.

Почему бы в самом деле и Бутягину не смотреть бодро? Надо только сделать крохотное усилие воли. Ведь вот за этой стенкой впереди кабины сидит Антоша Лебедев, да, да, тот самый, друг детства, и смело ведет воздушный корабль. Бутягин вспомнил события последних месяцев, встречу на аэродроме с Антоном, нападение Штопаного Носа. Ничего… Надо быть смелее…

– В порядке! – громко выговорил Бутягин.

Груздев удивленно посмотрел на него и качнул головой:

– Да, уже снижаемся. Взгляните, как интересно.

Мотор заревел неудержимо. Потом с глухим урчанием затих. Бутягин увидал, как Груздев усиленно показывал указательным пальцем вниз. Выглянул в окно. Самолет стремительно снижался. Снизу набегали и ширились какие-то зеленые квадратики. Бутягину вспомнилось, как, еще мальчиком, он нырял в речке с открытыми глазами и как тогда необычно ширились причудливые очертания подводных трав и разноцветных камней. Так и сейчас… Но нет, это не камешки, а домики… Вот большой корпус… Поля… Вот луг… Неужели аэродром? И уже остановка?

Бутягину даже стало жаль, что путешествие кончилось. Он не ощущал прежнего неприятного чувства высоты. Подумал: «А вдруг штурман прав? Наши летчики, честное слово, народ ой-ой какой проницательный. Ничего от них не скроется».

Гуров предупредительно открыл дверцу кабины:

– Прошу вас, профессор.

Два ассистента

За оградой районного аэродрома виднелись жилые постройки, невдалеке возвышалось стройное здание элеватора. Лебедев дружески здоровался с начальником аэродрома:

– Прошлым летом мы с Гуровым к вам инспектировать прилетали, а теперь в гости.

– Площадку расширили, Антон Григорьевич. Подсобные помещения выстроили. С весны аэровокзал мечтаем соорудить. Посмотрели бы, Антон Григорьевич, – попросил начальник. – А о машине не беспокойтесь. Заправим, будьте покойны.

В это время Бутягин знакомил Груздева с директором опытного отделения.

– Мой друг – инженер-конструктор Владимир Федорович Груздев, соавтор проекта, так сказать.

– Очень приятно, – здоровался директор, пожимая руки прибывшим. – Давно мы вас ждали. Подготовительные работы проделаны полностью.

Тонколицый человек быстро шагнул к Бутягину:

– Профессор…

– Здравствуйте, Башметов. Как дела с «альбиной»?

Тот в восторге развел руками:

– Масса изумительного!

К самолету сбегался народ. Толпа густела. Ребята, которые посмелее, уже дотрагивались до хвоста самолета. Высокая кудрявая девочка подбежала к Груздеву:

– Папа!..

– Лика!

Груздев поцеловал дочь:

– Как ты загорела… И выросла… Ну, как твое здоровье и успехи?.. Вот тебе письмо от мамы.

Шли все гурьбой к ожидавшим гостей автомобилям. Лика рассказывала:

– Знаешь, папа, а наш опыт со стимулированием удался…

В этот момент директор окликнул Груздева:

– Владимир Федорович! Я хочу вас познакомить с одним нашим новым сотрудником… Он работал здесь вместе с Башметовым.

Перед инженером остановился плотный, сухощавый и крепкий молодой человек в скромной куртке и кепке, назвал себя:

– Голованов.

Инженер приостановился:

– Позвольте, это не вашу статью я читал относительно посадочных машин?

– Мою.

– Тогда давайте знакомиться. Груздев.

Инженер махнул рукой Бутягину:

– Вы поезжайте… Полтора километра? Мы с товарищем Головановым пешком дойдем. У нас разговор…

Лика шла рядом и слушала, как ее отец разговаривал с молодым человеком:

– Чертеж вашей модели я помню, как будто вижу перед собой во всех деталях… Ваше имя-отчество?..

Голованов потупил глаза:

– Иван Васильевич… Но это неважно.

– Все важно на этом свете, мой друг. Скажите, пожалуйста, у вас в статье, насколько я помню, проектировалось предварительное разрыхление почвы…

– Не обязательно.

Лицо инженера сделалось сосредоточенным:

– При каждом поступательном движении колес посадочные резцы должны опускаться в почву. Трехплечный рычаг у вас имел целью удобнее передвигать ростки. А если бы сделать передачу несколько иначе, – скажем, транспортерной лентой?

– Понадобится бесконечный винт, – заметил Голованов просто.

Но в его лице Груздев увидал выражение решительности и уверенности. Это инженеру понравилось.

* * *

В летном клубе по случаю прилета гостей из центра состоялся митинг. Бутягин остался доволен проверкой работы. Заметил инженеру:

– Можем смело начинать строить нашу модель.

Инженер поделился впечатлением о Голованове:

– Парень действительно головастый. Сидит в нем этакая изобретательская изюминка. Хорошо бы мне такого на завод… А?

Бутягин пожал плечами:

– Он только что весной окончил институт. Совсем зеленый юноша. Но, говорят, давно и серьезно интересуется машинизацией.

На митинге Бутягин произнес краткую речь о достижениях агрохимии:

– Химия – сама жизнь. Мы со всех сторон окружены химией. Зажег я спичку – начался химический процесс горения. Удобрения свезли в поле – тоже химия… Теперь у нас на очереди задача проникнуть в тайны прорастающего зерна, овладеть и ускорить процесс созревания растений.

А Гуров в это время наклонился к уху молодой девушки, слушавшей профессора, и нашептывал ей что-то смешное. У девушки были мягкие глаза и темнокаштановые волосы. Она покусывала яркие губы, чтобы не рассмеяться.

После митинга появились баянисты. Молодежь с увлечением принялась танцовать. В кругу, в паре с Гуровым, танцована девушка. Карие глаза ее счастливо блестели. Каштановые волосы распушились и метались в движении танца.

На заре «ВО-29» собрался в обратный полет. Бутягин прощался с Башметовым:

– Вы возвращайтесь в академию к половине августа. Начнем работу над моделью.

Груздев пожал руку Голованову:

– Итак, решено. Увидимся.

Голованов ответил на рукопожатие:

– Спасибо за внимание, Владимир Федорович. Стеснялся сказать раньше, а хотелось поработать с вами вместе. По вашим ведь книгам учился.

«ВО-29» плавно поднялся в темноголубую высь. Начальник аэродрома собственноручно дал старт самолету, махнул флажком. Кричали «ура». Громче всех кричала «ботаническая группа Лики Груздевой». Сама Лика хлопала в ладоши до боли в локтях.

Гуров приподнял в кабине оконную раму и взмахнул платком в знак прощального приветствия. Платок был новенький, ярко-красный, аккуратно расшитый по углам нежными незабудками.

Очертания совхоза потонули в пепельной дымке. Гуров сложил платок в ровненький квадратик, спрятал его в карман. Он уловил вопросительный взгляд Бутягина, проговорил как бы в ответ:

– Теперь, куда ни прилетишь, везде знакомые…

Профессор кивнул головой:

– Да. Мы все живем огромной дружной семьей. Это прекрасно. Как вы полагаете, Владимир Федорович?

Но Груздев, разыскав в кармане завалявшуюся карамельку, задумчиво сосал ее и что-то мурлыкал. Бутягину не ответил. Он думал о комбинации трехплечного рычага с бесконечным винтом.

Мотор ревел неудержимо.

Тайна химических формул

Уже три месяца Груздев почти не покидал проектной мастерской завода. Нужно было закончить чертежи машины к поставленному правительством сроку. Незаменимым помощником для Груздева оказался Голованов. Его идея бесконечного винта в применении к трехплечному рычагу оказалась чрезвычайно ценной. Энергию развивал и Бутягин, проводивший проверочные опыты с искусственными азотистыми удобрениями. Шэн вместе с Башметовым ставила опыт прорастания «альбины 117» на «искусственной» почве.

К Бутягину как-то заехал Лебедев:

– Смотрю, мерцает огонек… Вот и завернул навестить. Как с проектом?

– На-днях жду решения экспертизы, – ответил Бутягин.

– Все выйдет отлично. Слышал я, что собираются выделить вам завод и довольно приличные средства. Значит, дело только за вами.

– Ты редко нас навещаешь.

– Некогда, Колечка. У меня подготовка к перелету. Дело вроде вашего. На страх врагам… Кстати, разобрался ты в записях Штопаного Носа?

Бутягин вынул из шкафа фотоснимки и вооружился лупой:

– В первых страничках – ничего особенного. Записи касаются проблемы увеличения урожайности путем улучшения агротехники и агрохимии. Идеи не новы. Упоминается «электрический плуг» Гамильтона…

– Что это за плуг? – поинтересовался Лебедев.

– Применяя ток в сто тысяч вольт напряжения, Гамильтон так обрабатывал землю, что гречиха у него прорастала в течение семидесяти девяти часов, кукуруза, бобы и семена картофеля – в сто восемнадцать часов.

– А для обычного прорастания?

– Требуется не менее трехсот восьмидесяти часов… Дальше у Штопаного Носа идут химзаписи известных азотистых и фосфорных удобрений… Затем несколько страничек, помнится, было вырвано, и во второй части книжечки записи идут приблизительно по пути моих открытий. Мне кажется, что автор записей также проектирует техническую установку, где фигурирует комбинация веществ, получаемых мною при моем способе. Смотри, вот формулы, где фигурирует азот.

– Что ж, он твой конкурент, что ли? – заинтересовался Лебедев.

– Вроде того. Но любопытно вот что: с восьмой страницы появляются новые для меня и очень странные химические комбинации. Я пробовал разбираться, проверить лабораторно. Формулы приводят к химически невероятным вещам. Обычно ничего не получалось. Реакция, как мы, химики, говорим, не идет. Я применял нагревание, взбалтывание, электроток – без результата. Раза два я получил легкую вспышку, причем сгорало все, взятое для реакции. А между тем, по автору, должно было получиться гораздо сложнее.

Лебедев слегка задумался:

– Забыл я тонкости химии, но ты, Коля, скажи серьезно: записи эти сделаны грамотно или это просто так – провокационная ерунда, написанная насмех?

– О, нет… Писал крупный знаток химии и физики. Он пользуется искусственным расщеплением атома и синтезом элементов, вводит «ядерные реакции». Встречаются формулы, которые удалось расшифровать, да и то лишь отчасти, только пользуюсь принципами новейшей квантовой электродинамики.

По лицу Лебедева проплыла медленная улыбка:

– И ты полагаешь, что Штопаный Нос тоже земледельческие машины строит? Если в его машине действуют вещества, дающие таинственные вспышки, то, скорее всего, это не плуг и не комбайн. Я бы назвал ее несколько иначе. А почему ты на этом снимке поставил три восклицательных знака?

Бутягин шумно вздохнул и поправил пенсне, от волнения съехавшее у него на самый кончик носа:

– Я старался расшифровать эту часть формул. В основном, в них фигурируют углерод и азот. Но здесь же, смотри, на двадцать второй странице, стоит буква «зет», которая в химии не обозначает ничего… Это маленький штришок, но он тормозит мне весь дальнейший ход расшифровки. Если это тайна, – надо проникнуть в нее. Что обозначает этот «зет»? Затем, какими средствами пользуется Штопаный Нос, чтобы производить загадочную перегруппировку атомов в молекуле вещества? Например, в двести сорок первом уравнении у него как конечный результат вместо всех взятых элементов получается кислород плюс этот самый таинственный «зет». Я несколько раз проверял в лаборатории эту часть записей. Никакого кислорода не может получиться, не должно получаться и не получается.

Бутягин смотрел на Лебедева, ожидая ответа. Но тот только мизинцем почесал у себя в самой макушке головы:

– Нет такой тайны, Колечка, которую нельзя было бы раскрыть. В мире нет чудес. Я признаю только одни чудеса – чудеса науки и техники. Все они основаны на работе человеческой головы и рук. Но эту вот букву «зет» запомнить следует… Ваша же машина и без «зета» должна хорошо работать?

– Заработает! – ответил Бутягин. – Надеюсь.

– Как будет двигаться ваше сооружение?

– У него будут собственные ходовые моторы. Но так как расход энергии в машине будет колоссальным, то питание ее чрезвычайно затрудняет нас. Представляешь себе удовольствие таскать за собой повсюду тяжеленнейший кабель! А ведь с удобрением удалось найти правильное решение вопроса.

– Азот для удобрений откуда?

– Из воздуха…

Лебедев пошутил:

– Злодеи, изобретальщики… Хотите весь азот в землю вогнать? Весь воздух переработаете? А где я тогда летать стану?

Зазвонил телефон. Бутягин схватил трубку:

– Слушаю!

Молча кивал головою невидимому собеседнику. Наконец медленно положил трубку и торжественно произнес:

– Груздев сообщил приятные новости. Технический проект модели закончен. Теперь – к наркому на доклад.

– Поздравляю. – Лебедев стал искать пилотку. – Надеюсь узнать результаты еще до отлета… Ах да, не забыть бы! У меня к тебе просьба. Покажи мне как-нибудь в лаборатории реакцию, где у Штопаного Носа получается кислород. Ладно?

– С удовольствием, – отозвался Бутягин, провожая гостя.

Лебедев вышел в академический парк. Талый снег отливал синим. Сквозь сетку голых ветвей ужом полз тонкий молодой месяц. В воздухе пахло февральской оттепелью. Лебедев подошел к своему «М-3», ногой попробовал упругость шин, поднял лицо к небу, вздохнул:

– Кислород?

Усмехнулся и задумчиво наморщил лоб.

Закулисная кухня

Пумпель благосклонно выслушал Хоха и подвигал бровями:

– Теперь, что вы скажете, генерал, о пирожках с двойной начинкой профессора Мерца?

– Они превосходны, ваше превосходительство. Бомба этой системы – тройного действия. Взрываясь, она разрушает здание и поражает осколками насмерть. Уцелевшие получают хорошую порцию удушающего газа и также гибнут.

Флегматичный Хох воодушевился и даже развел руками:

– Но если даже на людях противогазы, все равно они отравлены. Средство проникает через поры кожи в кровь и…

– Последнее свойство этих знаменитых пирожков пока не оправдалось, генерал, ни в Абиссинии, ни в Испании, ни в Китае… – строго прервал красноречие Хоха Пумпель. – Будем говорить только о двойной начинке. Я с огорчением узнал, что обыкновенный противогаз является надежной защитой против этого всеотравляющего вещества.

Пумпель раздражался. Еще бы! Год назад старый Эдвар Мильх, самый опытный агент Пумпеля, ухитрился выкрасть у итальянского химика Чардони ампулу засекреченного боевого газа. Мерц хвастался, что усилит действие дьявольского изобретения Чардони и что тогда уж действительно никто не спасется от действия маленьких авиабомб, которые Пумпель скромно называл «пирожками». Но дело оказалось не таким простым. На каждый газ тотчас же находился противогаз.

В раздражении Пумпель повысил голос:

– Извольте, генерал, всячески форсировать опыты этого дурака Мерца. Нам нужны ужас и истребление. Это наши главные козыри в игре. Кстати, какие новости вы расскажете мне относительно молодого человека?

– Молодой человек оказался слишком предприимчивым. Вы уже знаете, что его интерес к делу номер сорок первый, повидимому, не случаен. Поэтому, когда он за собственный страх и риск отправился в СССР, то я подсунул ему старого Эдвара в качестве провожатого.

– Я помню, генерал. Вы поступили тогда очень умно. Я был доволен вашей работой.

Хох поморщился далеко не радостно.

– Но дело в том, что молодой человек стал вести себя более чем неосторожно. Очевидно, решив вести дело напролом, он пускает в ход небольшую порцию слезоточивого газа и исчезает. А Эдвар остается в дураках. К нему нагрянули следственные власти, и ему еле удалось выпутаться. Его спас дипломатический паспорт. Но пришлось спешно убираться, не разузнав ничего самому.

– А молодой человек?

– Исчез бесследно.

Пумпель сердито подвигал бровями:

– Нужно найти его лабораторию во что бы то ни стало. Еще раз пошлите в Западное полушарие кого-либо из наших лучших людей. Если нужно, поезжайте сами. Помните, что я должен делать доклад по делу номер сорок первый самому его высоко…

* * *

Хох-старший легким щелчком смахнул несуществующую пылинку с рукава и небрежно сказал стоявшему перед ним навытяжку доктору Хесселю:

– Офицер для поручений Хессельбард, вы вполне уяснили задание?

– Так точно, ваше превосходительство. Как прикажете быть с моим шефом?

– Вы скажете, что едете по распоряжению… Это все равно, по чьему распоряжению… В Африку или, например, в Голландскую Индию… Это не имеет значения. Придумайте сами что-нибудь получше. В пункте двадцать один вы получите бумаги и деньги. Месяц вы проживете в глухом уголке, где-нибудь на берегу моря, вдали от лишних глаз. Место вам укажет начальник пункта двадцать один. Месяца вам хватит на то, чтобы у вас отросли волосы, усы и борода. Если вы похудеете, то с усами и бородкой сможете сойти за француза. Тогда поезжайте дальше на запад. Начальник двадцать шестого пункта устроит вам французский паспорт. Французы почему-то считаются на Западе благонадежными. И затем предпримите всеми доступными вам средствами поиски интересующею нас человека. Он должен снабжаться некоторыми продуктами для своих работ. Проследите за дипломатическими представителями дружественной нам державы. Повидимому, он поддерживает связь с внешним миром через них.

– Я хотел бы иметь одного парня в моем непосредственном подчинении.

– Пожалуйста, господин майор.

* * *

Профессор Мерц удивленно пожал плечами.

– Как вам угодно, дорогой мой ассистент, но вы очень меня огорчаете.

Хессель с видом крайней скромности выговорил:

– Только смерть единственной тетушки могла заставить меня просить о кратковременном отпуске, господин профессор. Поверьте, что я не осмелился бы беспокоить вас такой просьбой, если бы не любовь моя к родной сестре моей матери. Бедная тетя, она так страдала во время болезни! Я получил печальную весть слишком поздно.

Хессель поморгал глазами, как бы стряхивая с ресниц невольные слезы. Мерц сочувственно покачал головой:

– Крайне сожалею. Вы покидаете меня в тот момент, когда мы вплотную приблизились к цели. Начинка для авиабомб у меня должна получиться великолепной.

– Я уверен в ваших научных успехах, господин профессор.

– Где ваш рапорт, дорогой мой ассистент? Я согласен, подпишу.

Хессель положил перед шефом на стол официальную просьбу об отпуске, протянул перо…

– Благодарю вас, господин профессор.

* * *

Подражая Хоху-старшему, Хессель пытался двигать бровями и ронял небрежные слова сквозь клубы сигарного дыма:

– И вот я выбрал тебя, дружище Мильх…

Эдвар наклонил голову через ресторанный столик:

– Я польщен, господин Хессельбард, я привык с вами работать.

Хессель пыхнул клубом дыма:

– Пей свое пиво и слушай. Нам придется иметь дело с хорошенькими игрушечками. Они дают прелестный фейерверк, не правда ли?

– Все понятно. Ваше здоровье, господин Хессельбард!

– Ты будешь пока в распоряжении нового ассистента. От него ты получишь инструкцию, когда выехать и где найти меня. А теперь послушай музыку, оркестр готовится угостить нас вальсом.

* * *

– Начальника восемнадцатого кабинета! – резко приказал Пумпель.

Морщинистое лицо Хоха показалось в дверях. Пумпель кивнул ему с подозрительной любезностью:

– Надеюсь, вы не забыли, мой дорогой генерал, что послезавтра я должен делать доклад его высокопревосходительству о том, что нами сделано по делу номер сорок первый? Что вам доносит Любитель?

– Большевики проектируют полет к Южному полюсу…

– Ну, это слишком далеко от нас, особенно Южный полюс.

Пумпель слегка задумался.

– Хотя… все-таки, вопрос престижа. Распорядитесь, Хох, чтобы редакции газет не смели печатать без моей визы ни одной строчки о советских летчиках. Я сам буду давать информацию. Или нет, мне некогда… Есть у вас кто-нибудь из чиновников с пылким воображением?

– Есть, ваше превосходительство, – ответил Хох.

– Тогда пусть он на пробу напишет статью. М-м… Напишет, что мы ставим мировые рекорды, что мы организовали на Северном полюсе пять станций, что сейчас мы строим десять станций на Южном. Пусть газеты пишут, что это мы летаем, а не они…

– Будет исполнено.

– Статью дать мне на утверждение. Пусть публика читает и благоговеет. Впрочем, это все неважно. Меня интересует дело номер сорок первый.

– На Востоке нашим людям, ваше превосходительство, приходится работать все осторожнее и медленнее. Боюсь, что скоро станет совсем невозможно. Но имеющиеся сведения заставляют меня предполагать, что машина советских изобретателей Бутягина и Груздева имеет самое мирное назначение. Она должна увеличить урожай сельского хозяйства… этих ихних… колхозов.

Пумпель яростно задвигал бровями:

– Вы смеетесь, Хох? А если их машина начнет в десятки раз увеличивать урожай пшеницы? Это, по-вашему, мирная деятельность?

– Они могут завалить международные рынки пшеницей, ваше превосходительство, – пробормотал Хох.

– Ах, если бы только это! Вы недальновидны, друг мой. Им недостаточно разорить нас. Они примутся агитировать. Тогда и слепой увидит, на что они способны. И наши голодные безработные тогда сметут нас в мгновение ока… Поэтому, – Пумпель пристукнул кулаком по столу, – не жалейте средств. Пусть наши люди ужами переползают границу, пусть сто агентов погибнет, но хоть один да проберется. Пусть этот один разведывает, незаметно ломает машины, помогает нам…

– По инструкции номера сорок первого?

– Не произносите лишних слов, Хох. Вы отлично понимаете. Мы должны выиграть время!

– Будет исполнено! – вытянулся Хох.